Родные враги III. Гл 2. Ночь в больнице

Евгений Боуден
    Предыдущая глава здесь: http://www.proza.ru/2018/04/10/879
 
               
    Уиииии, уииии, уиииии - кто-то скулит прямо Ветке в ухо. Неожиданно этот кто-то начинает её трясти. Но никто к ней не прикасается, значит Ветка сама по себе трясётся? Странно, ведь она не делает совершенно ничего, не напрягает ни один мускул. Ей становится страшно, а вдруг это землетрясение? Но почему такое ощущение, будто кровать стоит на месте, а трясётся именно она?

    Ветка открывает глаза. Сквозь кухонное окно льётся свет от фонаря над крыльцом хозяйского дома по соседству, поэтому довольно светло. Рядом с кроватью стоит лабрадор Карим и толкает носом в плечо. Так вот почему она трясётся. Наверное, пёс писать хочет, хотя его выводили перед сном.

    Ветка успокаивается, но через секунду её охватывает ещё больший страх. Не страх, а просто чёрная жуть. До неё вдруг доходит, что она видит, как Карим её толкает, но НЕ ЧУВСТВУЕТ. Не чувствует его нос, который должен быть мокрый и холодный, не чувствует самих прикосновений. Будто он толкает её телепатически.

    Ветка сбрасывает ноги с постели, ставит их на прохладный каменный пол. И понимает, что чувствует прохладу, да и сам пол, лишь одной, правой ногой. Опираясь на стенку поднимается во весь рост. Ощущение такое, будто стоит на одной ноге. И оно настолько сильное, что если бы не держалась за стену - точно бы упала. Впрочем, частица "бы" явно лишняя, потому что она действительно падает на кровать. Сердце колотится как бешеное, как кошка, выдирающаяся из рук. Ветку охватывает паника.

    На тумбочке, рядом с кроватью, лежит её телефон. Надо позвонить кому-то. Папе! Она тянется за телефоном, берёт его левой рукой. И... не может взять. Рука совершенно нечувствительна, как будто её нет. Ещё не понимая этого, она несколько раз повторяет попытки взять телефон, пока вообще не роняет его на пол. Блин! Не хватало еще разбить мобильник в самый нужный момент. Наклоняется и берёт его с пола правой рукой. Всё нормально. Получилось. Папа у неё в "коротких" номерах под цифрой 1. Поэтому Ветка легко набирает его, положив телефон на колени.

    Папочка отвечает мгновенно, будто и не спал:

    - Да, ребёнок, - он всегда так ласково Ветку называет, хотя она давно уже разменяла тридцатник, - что-то случилось?
Она бросает взгляд в угол экрана мобильника - 1:47, почти два часа ночи.

    - Папуль, ты только не волнуйся, всё в порядке.

    - Ладно, не пудри мне мозги. Давай, выкладывай. Алекс приходил, и руки распускал?

    - Да нет. Не было тут Алекса. Мне надо, чтобы вы с мамой приехали ко мне. Потом ты отвезешь меня в больницу, а мама останется с Мирочкой. - она понимает, что пугает папу ещё больше, у него ведь больное сердце и его нельзя пугать, но продолжает, - У меня ничего не болит. Правда. Ты приедешь и я по дороге тебе всё расскажу.

    Через пятнадцать минут папа и мама были возле дома. Ветка сидела на доске, служащей скамейкой, курила. Увидев дочку в свете лампы горящей над дверью, мама почти закричала:

    - Что случилась доця? Что-то с Мирочкой? Папа мне ничего не говорит.

Как можно более спокойным тоном Ветка ответила ей:

    - Во-первых, не кричи - хозяев разбудишь, да и Мирочку тоже. С ней всё в порядке, она спит. Ты иди, ложись с ней и спокойно досыпай. А нам с папой надо съездить в миюн[ Миюн -  приёмный покой больницы - (ивр.)], сделать кое-какие анализы. Пап, дай руку, помоги мне подняться и дойти до машины, - последние три слова дочка прошептала папе на ухо, чтобы мама не слышала, - только маминой истерики сейчас не хватало.

    Не задавая лишних вопросов, папа помог дочке дойти до машины и сесть. Затем сам сел за руль, и они тронулись. Пока ехали по пустынным улицам нашего городка оба молчали. Но вот выехали на мост к развязке Хайфа - Тель-Авив и папа больше не выдержал игры в молчанку:

    - Ну, давай, колись!

    - Курить будешь? - Ветка достала две сигареты, с трудом прикурила правым углом рта и дала папе. - Да чего тут колоться. Понимаешь, у меня ничего не болит. Просто левая рука и левая нога ничего не чувствуют. Будто нет их. И левая сторона лица тоже.

    - Ёлки! Ну-ка, улыбнись.

    - Пап, ты чё? Не до улыбок мне.

    - Улыбнись, сказал! Во-от, вроде нормально. Скажи "на дворе трава, на траве дрова".

    - Что за детские проверки?

    - Ничего не детские. Это проверки на микроинсульт.
      Слушай. Не глупи и немедленно позвони маме, вкратце обрисуй ей ситуацию. Иначе она сама себе такие страхи понапридумывает. Неведение ведь ещё страшнее.

    - Хорошо, пап. Уже звоню.

    До больницы всего-то километра два, два с половиной. Выехать из сонного городка, переехать мост над Приморским шоссе, вот уже и больница. Даже хорошо, что ночь. Во-первых, не так жарко, а, во-вторых, есть места для парковки. Папа паркуется прямо возле входа.

    Они прошли внутрь, и началась обычная больничная тягомотина. Ветку положили на кровать в одну из отгороженных занавесями секций. Измерили пульс, давление, заставили рассказать, что и как она чувствует. Потом сказали, что вскоре её отвезут на СТ[ СТ - computer tomography] и оставили в покое.

    Хотя назвать приемный покой покоем - погрешить против истины. То вдруг кого-то привезли, часто в сопровождении полиции, то у кого-то приступ и медсёстры и врачи мечутся, как угорелые, к тому же в соседних секциях пищат приборы. Поэтому, полежав полчаса, Ветка сказала медсестре, что выйдет во двор покурить, и оставила ей номер телефона, чтобы позвала её, если будет нужно.

    Они шли по извилистым коридорам, а Ветка думала: “Папа у меня молодец. Он спокойный, рассудительный, а главное - ужасно добрый и умеющий посочувствовать и поддержать, в отличие от мамы. Мама всегда нервная, кричит, раздражается, перебивает, а, главное, паникует... Поэтому именно с папой я предпочитаю делиться своими секретами.”

    Вот и сейчас у них потекла беседа. И дочь рассказала о том, как ей сейчас страшно, что она на грани срыва, что у неё пропал сон, а если она всё же засыпает, то просыпается от кошмаров. Рассказала, что перед гишуром[ Гишур - встреча для наведения мостов, посредничество при улаживании конфликта (ивр.)] с Алексом они почти договорились. Она не будет иметь никаких претензий к нему, а он к ней. Что платить алименты на Мирочку он будет столько же, сколько и сыну от первого брака и прочее и прочее.

    Но перед самым гишуром Алекс встретился с их с мамой средней дочкой. Так она теперь называет эту суку, потому что не может без слёз произносить её имя, да и как назвать сестрой ту, которая украла у родной сестры мужа. В общем ОНА привела его к своему адвокату. К тому самому, который занимается её собственным разводом с Игнатом.

    И теперь Алекс платит Мирочке лишь половину алиментов, вычитая из них стоимость подарков Ветке и Мирочке, которые он сделал ещё до развода. Ни в каких дополнительных расходах, таких как покупка школьной формы, учебников, нового ранца, платы за кружок танцев и за продлёнку, он участвовать не собирается. Но самое страшное, что средняя надоумила его требовать совместную опеку, полнедели он - полнедели Ветка. И тогда ему вообще алименты отменят.

    Папа умеет разговорить, и вскоре Ветка ему выложила и про то, что вот такое онемение у неё уже второй раз. Правда, в первый раз это было вечером, и онемение было неполным. Тогда у неё в гостях была подруга Алина. Я попросила папу оставить у себя Мирочку ночевать, соврала, дескать мы с Алиной  поедем развеяться, посидеть в баре. А на самом деле Алина заставила Ветку поехать в больницу и сама отвезла её туда. Тогда врачи ничего не определили.

    Выложила, что её мучают мысли о самоубийстве. И один раз она уже даже таблеток хотела наглотаться. Но каким-то чудом сумела удержаться.

    Они накурились и вернулись в приёмный покой. Двести раз звонила мама, она не могла спать, ей нужно было знать: что с дочкой. Но они с папой и сами ещё ничего не знали.

    После СТ, проверок сердца, анализов крови, у Ветки снова ничего не обнаружили. И тогда ей вызвали невропатолога. Тот долго не шёл и дочка стала уговаривать папу ехать домой, поспать. Он сопротивлялся, говорил, что не сможет уснуть, пока не узнает что к чему. Пока Ветка его уговаривала и сама нечаянно задремала.

    Невропатолог, молодая симпатичная женщина, к тому же русскоговорящая, пришла уже под утро. Папа наказал, чтоб Ветка выложила ей то же, что рассказала ему, ничего не утаивая. Потом доктор выдворила папу из отсека, и пока он нервно нарезал круги по приёмному отделению, Ветка с доктором поговорили по душам. Естественно, она ей выложила даже больше, чем рассказала папе. Почему-то рассказывать чужому человек оказалось легче, чем своим родным.

    Невропатолог всё записала, потом просмотрела заключения других врачей и сказала, что физически у неё нет никаких заболеваний, по крайней мере ничего не обнаружили. Что проблемы у неё исключительно психологического характера, и врач будет рекомендовать ей обратиться к психологу. Сказала, что подготовят документы и Ветка отправится домой.

    Тем временем, уже окончательно рассвело. Пора было будить Мирочку и отводить её в школу. Маме тоже пора было на работу, и Ветка заставила папу, пока ей готовят выписку, срочно ехать домой, отвезти девочку в школу. Он уехал, а вскоре Ветке сказали, что она может забрать в приёмном офисе свою выписку и быть свободной. И тут она почувствовала, что чувствительность частично вернулась. И хотя это было ужасное ощущение, потому что будто отлежала левую сторону тела и теперь её всю кололо иголками, но всё равно радовало. Ветка не стала дожидаться папу, а отправилась прямо на работу.

    Когда папа отвёз Мирочку в школу и позвонил, что едет за дочкой, Ветка сказала, что пусть не волнуется, она уже на работе. Услышала, как папа чертыхался, и обзывал её дурой, идиоткой безмозглой и прочее-прочее, а сама улыбалась.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/04/12/761