Фамилия

«Людей-то на самом деле получается гораздо меньше, чем рождается».

Родился Канабек Безроднов в Талды-Кургане – самом обычном казахском городке, построенном как обычно не казахами, а казаками да русскими. Родился у самых простых родителей и в этом, как он считал, крылся исток его неудач. Мать – казашка, отец – русский. Оба с утра до вечера работали на аккумуляторном заводе, вечером - в своем огороде, скотина, припасы, картошка, пастила из яблок, а толку... Сам Канабек приторговывал на рынке картошкой и прочими овощами и фруктами с родительского сада.
«У других ловко получается. И делать-то ничего не надо. За тебя родители отработали. Знай только родись, но не где случится, а у того, кто постом и званием обеспечен, тут тебе и диплом престижный найдется, и квартирка не хоть какая-нибудь, а там глядишь и имущества подкинут, да и о работе не придется беспокоиться: теплое местечко обеспечено, и такое, где трудиться особо не придется и деньги хорошие», - такие зрелые невеселые мысли одолевали Канабека до того момента, пока он не встретил Эльзу, дочку Штейтинга, известного в его городке официального миллионера, состоявшего в советское время на учете в горисполкоме.
Эльза была ничего себе девчонка. Но таких, которые «ничего себе», немало, а любовь штука очень даже управляемая, когда имеешь твердо определенные цели. Бесцельным же Канабека Безроднова назвать было нельзя. Он хотел исправить ошибку своего рождения и влиться в семью, где есть все, о чем мечтал, приобрести, так сказать, лик элиты. А тут жизненная удача на его пути подвернулась такая, что другую такую в его городе сыскать сложно. Все-таки не у всех миллионеров, каковых в его городке водилось ровно семь, имелись дочки и тем более на выданье, поэтому встреча с Эльзой очень даже вдохновила Канабека на любовные свершения...
Он даже инстинктивно читал стихотворные сборники, выискивал стихи, которые мог выдать за свои, и читал на вечерней зорьке своей перспективной подруге:
Когда о Вас я вспоминаю:
Лицо, глаза, изгиб бровей,
Смешную речь скороговоркой,
То мне становится теплей.
Ведь Вы действительно прекрасны,
Красивы, веселы, умны.
Искать сравнения? Напрасно.
Любых сравнений выше Вы.

Как говорить о той, что любишь?
Таким, как Вы – к ногам цветы.
Вы по-мальчишески задорны,
По-детски мыслями чисты.
Ваши черты, как Вам ни странно,
Узнаю среди многих лиц,
Как героиня из романа,
Сошли с его седых страниц.
Поверить в Вас – поверить в чудо,
А верить можно лишь любя.
Я Вас не знаю. Кто? Откуда?
Но в Ваше чудо верю я.
Свадебка разразилась пышная. Лысоватый Андрей Штейтинг, чистокровный русский немец, имевший богатых родственников на землях предков, не пожалел деньжат на радость гостям, дочке и своему зятю. Канабек Безроднов переполнялся радостью и эмоционально напоминал раздувшийся сверх меры воздушный шарик. Он еле сдерживался, чтобы не захохотать во всеуслышанье средь высоких гостей от достижения желанной жизненной цели. Он ощущал себя, как фанатичный альпинист на вершине Эльбруса, вдыхал свежий горный воздух, невесть как возникший в душной городской квартире, и пьянел, не опрокинув рюмки. Благо, что в отличие от воздушного шара, который бы в подобной ситуации просто громко лопнул, Канабек переживал свой триумф в душе, обитавшее где-то...
***
Где обитала душа Канабека? – на сей счет можно рассуждать. Душа человека любвеобильного и чувственного, скорее всего, водится в сердце, которое быстрее вздыхает при каждом удобном случае. Душа труса водится в пятках, так утверждает народная мудрость, но это спорно. У труса сердце трепещет не хуже, чем у чувственного человека, поэтому обитель его души опять-таки сердце. А в пятках, стопах, ногах водится душа заядлого бегуна, который живет ощущением работы икроножных и бедренных мышц. Душа хорошего повара - во рту и в желудке. Душа инженера обитает не иначе как в голове. Душа Канабека застряла на переходе от сердца к уму, и в результате Канабек не мог искренне любить и верно мыслить, а мог лишь глотать и думать о том, как сглотнуть больше.
***
Проглоченный кусок в виде дочки Штейтинга был сладок. Канабек мысленно хохотал, хохотал и хохотал, переживая свои старые тревожные мысли, мысли сына простых родителей, у которого интеллектуальный и имущественный потолок был на уровне какого-нибудь рабочего или инженера среднего уровня, но молчал, потому что соображал, что перечеркнуть карьеру можно всего одним неосторожным взмахом языка. Он осознавал многообещающие перспективы и восьмым животным сверхчувством угадывал, что мог надеяться на успешную безбедную жизнь, особенно если с ребеночком проблем не будет. Старики для своего первенца-внука сделают все, богатые – тем более.
«О боже, как повезло!» - мысленно повторял он, вглядываясь в лица гостей, приглашенных на свадьбу, средь которых узнавал городских начальников. Одно созерцание свадебных подарков так вдохновило его, что, даже будучи трезвым, он полез целоваться со всеми, благо воспоминания о целующемся взасос генеральном секретаре правящей партии были еще свежи…
После свадьбы, встречаясь со старыми друзьями, он не торопился протягивать им руку. Прежде чем поздороваться, задумывался, как отреагирует его тесть. Заходя в магазин, он с насмешкой смотрел на спешивших занять очередь за дешевыми суповыми наборами женщин, похожих на его мать…
Семейная жизнь – штучка ненадежная вроде лампочки, к которой подходят два провода под напряжением. Трагический скачок напряжения, и свет гаснет. Так и в семье: скачок влево, скачок вправо караются разводом, особенно - влево. Сегодня в семье, завтра за воротами. Канабек – не вольфрамовая нить, он понимал и действовал. Он выждал приличествующую паузу и принял фамилию жены. Канабек Безроднов стал Канабеком Штейтингом. Рассуждал просто. Известная фамилия те же деньги. Уж дворником-то никто не поставит. С фамилией Штейтинга можно даже в Германию.
Родители Канабека обижались, особенно отец, надеявшийся, что сынок понесет фамилию Безродновых через века как продолжатель рода. «На обиженных воду возят, – рассудил Канабек. - Старики живут по запыленным понятиям».
Некоторое время новая фамилия казалась Канабеку волшебно возникшим над ним ореолом божественного пламени, привлекающим мотыльки человеческих взглядов. Он испытывал почти физическое наслаждение, когда прохожие в их городке вглядывались в его лицо и переговаривались:
- Смотри, зять Штейтинга идет.
От ниспосланного ему внимания Канабек ходил по улицам как хмельной. Он словно парил над тротуарами и людьми, даже если те бывали ростом выше. Он теперь на всех старался смотреть сверху вниз. Крепенький, среднего роста, с восточными чертами лица и немецкой фамилией городского миллионера, Канабек Штейтинг чувствовал себя железной птицей люфтваффе начала второй мировой, парящей над головами покоренных народов. «Теперь я не какой-то не известно кто, а заметная фигура, - думал он, укоризненно поглядывая на прохожих. – Крутиться надо в жизни, а не семечки у калитки лузгать». Но даже вымоченная в лимоне и жареная на углях форель, поданная под красное неразбавленное вино, и та приедается. На Канабека с запахом нового одеколона, подаренного тещей, снизошло новое увлечение.
Канабек повадился захаживать в организации, где необходимо произнести фамилию для ведения дел, и наблюдал, как изменяются лица собеседников.
Например, надо справочку выписать о составе семьи. Приходит он жилищную контору. Его спрашивают: «Ваш адрес жительства и фамилия». Он отвечает легко, вроде как ерунду: «Адрес такой-то, Штейтинг». И все поразительно меняется. На него начинают внимательно смотреть. Служащие бегут и доставляют своему начальнику весть о том, что их контору посетил Штейтинг. И вот уже Канабек, бывший ранее плевым Безродновым, восседает в кабинете у начальника, болтающего ему всякую скукотищу про какую-то спецодежду и краску в надежде, что зять Штейтинга передаст сии слова Самому. И невдомек тому начальнику, что Канабеку на то наплевать. Он просто получает удовольствие от значимого с собой обращения.
Пошла житуха. Сбылись мечты. Тут и ребеночек подоспел. Как мечтал – сын. Многие мужи ждут продолжателя рода, но Канабек, по себе зная, что сын может сменить фамилию, возлагал на первенца другие надежды. Он догадывался, что состоятельному тестю будет приятно, если сына они назовут именем его, вот и нарек Канабек первенца Андреем. Не прогадал...
А потом был переезд в Германию, в лагерь для переселенцев, где на первой же перекличке Канабека чуть не отправили обратно на родину. Он вышел из строя, когда Старший выкрикнул фамилию Штейтинг.
- Это ты Штейтинг? – обескуражено переспросил Старший, глядя на раскосые казахские глаза Канабека. – Да у тебя морда не немецкая. Как ты сюда попал?
- Женат на немке, господин, - ответил Канабек и заискивающе наклонился, как поступал, когда торговал картошкой на рынке далекого теперь Талды-Кургана…
***
Штейтинг был советским, организовал в Германии торговую фирму «БЕС» и работал, как жизнь научила. Он давно посчитал, сколько денег положат себе в карманы его начальственные российские партнеры, и решил тайно увеличить свою долю: сыры и колбасы скупил по дешевке на распродажах, в глухих подвалах магазинов, где хранились безнадежные товары, но продал все как свежее. Семеныч по достоинству оценил этот трюк, когда был приглашен на осмотр товара. Он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь едкое, но почувствовал, как карман пиджака потяжелел. Натренированные подушечки пальцев сразу распознали доллары. Рядом стоял Штейтинг и успокаивающе улыбался.
- Подарок, дорогой друг. Подарок. Вам товар везти. Чтоб телега не скрипела, ее смазывать надо, - Канабек похлопал Семеныча по плечу. - Не подмажешь – не поедешь. Мы ж свои люди. Не немчура какая-то. Это они буквоеды, формалисты. В формалин бы их всех. Есть у меня история на сей счет, послушай.
Канабек начал повествование, а Семеныч, заискивающе улыбаясь и заинтересованно кивая, подбадривал рассказчика, подчеркнуто внимательно слушал, но не слышал, поскольку кончиками пальцев отгибал уголки американских купюр и дотошно вслепую их пересчитывал.