Федька и Джульбарс

Виктор Стекленев
Он вошел в Зал Заседаний, и, на ходу кивнув не дружно, со стоном отодвигаемых стульев, вставшим подчиненным, прошел к месту во главе стола, сел, и пододвинул приготовленный листок с вопросами по планерке. Тут же, из-за спины, протянулась рука Секретаря, взяв стоящую перед Ним бутылку «Боржоми», аккуратно налила треть высокого стакана, и исчезла. Он оглядел десяток присутствующих. Присев, они продолжали прерванное Его входом шушуканье, переговоры. Настроение присутствующих было оптимистичным, на лицах у многих – улыбки. Первый зам шептал на ухо председательше Высшей Палаты, очевидно, анекдот, или еще какие смешные новости; она, прикрывая рот, явно с трудом сдерживала смех.
- Так. Начнем,  - Он явно не вполне хорошо себя чувствовал. Ночь была бессонной. Утром, за кофе, Он гладил голову любимой собаки, ощущая нудный намек на боль в за-тылке, а она, понимая, положив голову на Его колено, смотрела в глаза, и даже обычную утреннюю косточку не просила, - понимала или чувствовала что-то неладное.
- Давайте сегодня попробуем без регламента, коротко и главное. Что у нас главное? Что там по санкциям с нашими планами, - Он посмотрел на главного банкира, - в двух словах, и понятно.
- Главное: беспокойства быть не должно. Мы всё уже посчитали, заденет две-три компа-нии, отыграть потери легко за месяц-два. Вы же знаете, – на этом я собаку съел. Всего два процента к вывозным пошлинам на газ, плюс забираем большой контракт по Венесуэле, и уже, как минимум, в нолях… - финансист еще что-то говорил, приводил какие-то цифры, а у Него в голове застряли и все громче, до уровня децибел колокольного звона, били сло-ва: «Собаку съел…»
  1.
Они втроем шли с занятий в школе, - Федька, Машка и Наташка, когда, поравняв-шись с киоском «Пирожки», увидели большую мохнатую рыжую собаку. Собака застыла перед киоском в позе ожидания, нос почти прикасался прилавка, и было сразу ясно, что лучше запаха, исходящего от свежей выпечки в окошке, ничего лучше в жизни она не знает.
- Ой! Смотрите! Это же Мишка! Она еще недавно брюхатая была, а сейчас,  - гля! Сиськи висят! У неё ж щенки. – Машка, отвечающая в классе за сбор взносов на охрану природы, знала всех животных в округе, от случайно залетевших ворон до бездомных кошек. По-следние, для ленинградцев, перенесших Блокаду, были объектом уважения и поклонения, за то, что когда то их полосатые предки спасли жизни многим блокадникам… О чем не очень принято говорить, но благодарность, – она же не для обсуждения. – Пойдем, по-смотрим.
- Куда идти то? – удивился Федор. – Ты знаешь, где она живет?
- Не знаю. Знаю, что вертится у Мальцевского рынка, где – найдем. Только надо пирожков купить.
Федор залез в карман брюк: с рубля на обед остался почти полтинник сдачи. Он подошел к киоску, сунул в окно мелочь и попросил пять пирожков с ливером. Собачья морда была рядом, доставая ему почти до плеча, и Федя смело погладил мохнатый рыжий нос. Сучка с мужским именем, явно подходящим внешности, доверчиво мотнула хвостом. Машка взяла один пирожок из газетного кулька, поданного продавщицей, разломила, и половин-ку бросила Мишке, - та одним глотком, на лету поймав угощение, схавала, и тщательно замахала пушистым хвостом, теперь уже глядя в глаза детям. Машка сказала:
- Идем к тебе домой, - решительно развернулась и пошла в сторону рынка. Федор и Наташка, до сих пор молча наблюдавшая, шагнули в след природоохранной предводи-тельнице. Уже в двадцати шагах Федя обернулся: Мишка, нерешительно потоптавшись между запахом из окна киоска и школьниками, выбрала правильное решение, и рванула за кормильцами. Обогнала их и уверенно повела вперед.
Между деревянным забором, которым был обнесен рынок, и длинным строением зимних навесов был узкий проход, в который Мишка свернула. А за ней гуськом потянулась бри-гада школьников. Проход заканчивался тупиком, в торце которого находился навес из трех шиферных листов, накрывающих кучу метелок. Очевидно, – хранилище инвентаря дворников рынка. И в этом хранилище ползали и пищали три толстых щенка: двое черно-белых, и один – рыжий и плюшевый, точная копия мамки, с белыми чулками и белой звездочкой на лбу. Дети сели на корточки, Машка, забрав пакет, начала беседу с Мишкой, а Наташка, сразу выхватив одного черно-белого, подняла его и уверенно заявила:
- Пацан. Вторая пегая, – видно что деваха. А рыжий, – тоже пацан. Молодец мамка. Смот-ри, какие здоровые! – у щенят были ярко-голубые глаза, очевидно лишь недавно открыв-шиеся, почувствовав мамку, они стали взвизгивать громче, и, еще на не крепко держащих ногах, спотыкаясь и смешно вспахивая носом землю, ринулись под Мишкин живот, от-талкивая друг друга.
Мишка, для приличия покрутив задом, изворачиваясь от  потомства, дожевала последний, скармливаемый по кусочкам Машкой пирожок, наконец,  вильнув хвостом, рухнула на бок; а визжащее семейство, найдя соски, дружно уткнулось в мамкин живот и зачмокало.
- Придется ходить сюда и кормить. – Сделала заключение Машка.
- Лапочки какие! – сказала Наташка.
- Я денег у предков возьму. Их чо, пирожками кормить будем? – спросил Федор.
- Щас к татарину подойдем, - на свежее мясо. Он кости для домашних собак торгует. Я скажу, – пионерское поручение. Будем у него кости брать.
- За бесплатно?
- Увидим.
Кости, после Машкиных разъяснений, оказались «за бесплатно». Али, выслушав рассказ активистки, сказал:
- Да знаю  я хорошо наш Мишка! Он ночью рынку охраняет! Хороший собак. Не знал, что он мальчишка родил, я бы и сам кормил, как нада. Бери вот обрезка, и вот этот косточка хрящик с лопатка: он любит.
Вопрос решился. Когда пионеры снова приблизились к навесу, Мишка вылезла навстречу. Машка постелила вытащенную из портфеля «Пионерскую правду» и выложила на нее татарский подарок. Мишка, маша хвостом, принялась за серьезный обед. А из норы-навеса вдруг вылез рыжий пушистый неваляшка, и, пошатываясь, уверенно двинулся к гостям. Он дополз до Федькиных сандалий и попытался взобраться на его ногу. Не получилось. Тогда он, захватив сандалию передними лапами, принялся лизать большой палец Федоровой ноги.
- Он тебя выбрал, -  сказала Машка. – Подрастет, – ты его домой должен забрать.
- Заберу, - сказал Федя.
2.
В первый день летних каникул Федор с Машкой спешили к рынку с сумкой, пол-ной яств с домашнего стола: сегодня для повзрослевших щенков была рисовая каша с мя-сом и целый мешок мелких костей. Вчера Машкина соседка варила холодец. У забора рынка стоял татарин и курил «Беломор».
- ЗраСтвуй, - сказал Али. Голос его немного дрожал. – Рано утром собачник приезжал. Целый машина  бездомный собак собирал. Мишка забрал, детки  тоже забрал. Говорит, – нельзя бездомный. Увез на живодерня. Плохо все вот так. – Али бросил бычок, вытащил пачку «Беломора» и выщелкнул новую папиросу. Остолбеневший Федя увидел, как по побелевшей щеке Маши сбежала слеза. Он не поверил, и рванулся за забор к навесу. Встав на колени, Федька начал разгребать метелки и тряпки, которые они раньше натаскали, обустраивая собачье жилье, и уже почти отчаявшись, вдруг увидел два огромных, плачущих и прямо на него смотрящих глаза. С рыжим щенком на руках, прижав его к себе до побелевших пальцев, и, при этом, не допуская боли ребенку, он шел к выходу.
- Смотри, живая! – Али расцвел, а Машка, раззявив рот шире распахнутых глаз, просто не могла произнести ни слова.
- Мы домой, - сказал Федор.
Родители сказали: «Нет», не потому, что им не понравился этот пушистый медвежонок, а после нескольких дней упрямо появлявшихся в углах дома лужиц. Пределом терпения стала «кучка несчастья», которую малыш попытался спрятать, догадываясь, что поступает неправильно, в новую туфлю хозяйки. Не плакать Федьку приучили еще до школы, и сей-час, сжав зубами губы, он даже не заметил стекающей предательской струйки крови на уголке рта. Он стоял на углу дома и ждал Машку. Испуганный и виноватый – уже здоро-вый как иная мелкая собака - щенок на руках засунул голову под мышку Феде и тихо со-пел. Машка, сразу понявшая, что к чему, спросила, погладив собаку:
- Ты как его назвал? А то все малыш да малыш. Он же большим вырастет!
- Ты смотрела позавчера кинуху? Джульбарс. Он будет Джульбарсом и со мной пойдет служить на границу. Жаль, еще до армии столько ждать!
- Значит, Жулька, или Барсик?
- Не Жулька, и не Барсик. Джульбарс.
- А что теперь?
- Не знаю. Вот, у тебя хотел спросить. Если не знаешь, – буду думать. Пока не придумаю, домой мы не вернемся.
- Понятно. – У Машки решения не было, но Федя смотрел на нее с надеждой. Сам он ни-чего не мог придумать.
- Чо ты на руках его держишь? Уже здоровый пес. Отпусти. Пойдем сейчас в слесарные мастерские, - у меня там мой дядька работает. Он настоящий друг, может, что подскажет?
Федька опустил щенка на землю: тот, радостно завиляв еще коротким хвостом-морковкой, подбежал к ближайшей березке на алее и поднял лапку.
Перед одноэтажным зданием мастерских стоял ряд старых гаражей. В основном - метал-лические, заводские, но были несколько деревянных, самостройных. Машка вдруг остановилась, впившись взглядом в дальний крайний гараж.
- Пойдем! – сказала вдруг она, - Посмотреть надо!
Двери гаража сантиметров на десять были присыпаны грунтом, очевидно – им давно не пользовались.
- Здесь зимой жили бездомные. Хозяев нет, а они прорыли подкоп с обратной стороны. Мне это Серега рассказал, он старший у нас в «Охране природы», он здесь бродячих ко-шек как-то собирал, узнал. Потом мильтоны забулдыг забрали, а лаз щас проверим. Айда!
Лаз у задней стенки гаража имелся, он был заботливо прикрыт ветками и двумя старыми широкими досками. Через минуту не составило труда проникнуть внутрь двум шпанятам: ходом явно пользовались более крупные люди. Как и всякий нормальный пацан, Федька имел в кармане коробок спичек. В гараже было пусто: на полках по стенам лежали разные запчасти, висели на гвоздях камеры от шин, а у стены лежал большой спальный мешок военного цвета, сверху в брезенте. И подушка на нем. Спички, сгорая, обжигали пальцы. Джульбарс обнюхивал углы. Тщательно вынюхав лежащую в углу ржавую канистру, он, пристроившись, поднял заднюю лапу, но тут же передумал, услышав строгий Федин го-лос:
- Фу! Нельзя! Ты – дома. Ссать только на улице. Ты меня понял?
«Что ж не понять?» - вильнул хвостом пес.
- Ну что, как временное жилье подойдет? – спросила Машка.
- Годится. Щас я Жульку (не заметив, что назвал по-Машкиному) оставлю здесь. Пойду за обедом, миской и водой. Будем устраиваться.
Дети выползли на белый свет. Щенок попытался выскочить за ними, но был остановлен строгим приказом:
- Сиди здесь! Это твой дом. Жди, скоро приду. – Федор придвинул к лазу доски. – И фо-нарик надо не забыть взять. И поводок сделать, – будем учиться гулять.
3.
 Лето – с частыми мелкими дождями и редким солнцем, промчалось быстро. По-дошла школа и Федькин день рождения. Джульбарс не вылазил из гаража до прихода Фе-дора: конечно, побегать вокруг, понюхать метки местных собак очень хотелось, но двух прогулок в день хватало, и он честно исполнял приказание друга. Жульке нравились все люди, - он был очень добродушным и веселым, и даже с шипящими при его виде кошками пытался заигрывать. Припадал на передние лапы и подползал, виляя хвостом. Однажды даже по морде прибольно получил от облезлого подворотного полосатого забияки. Но и это его не расстроило. Главное, у него был Федька, исправно кормивший все лето и осень, гулявший и говоривший с ним. Когда хозяин,  присевший у реки на прогулке, гладил Жулькину голову, пес прикрывал глаза, и ему чудилось, что его лижет мягким языком большая и добрая мама, запах которой он помнил до сих пор, искал, но нигде пока не встретил. С Федором он играл в смешные игры:  таскал ему брошенную палку, вставал на задние лапы по команде «Стоять», и послушно ложился, слыша «Лежать». Они вместе ползали по берегу реки, и, когда Федька хлопал по хвосту, прижимая его зад и уговаривая ползти, честно проползал под скамейкой, и с удовольствием ловил брошенный за правильное поведение сухарик. Подходили холода, но Джульбарс оброс пышным мехом, после первого снежка даже напугал Федьку, заставшего его ранним утром спящим прямо перед лазом в гараж. Сегодня Федор принес кастрюлю с костями и жирными кусками мяса: в гостях на даче у родной тетки вечером произошла «катастрофа». Она (тетка), готовя «отменный» борщ на уличной кирпичной печке, умудрилась опрокинуть кастрюлю. Хорошо – не на себя, а прямо на землю. «Какое горе, какое горе», - причитала хозяйка под сочувственный смех гостей, уже плотно сидевших за столом. А для Федьки это была радость: «Теть Оль! Я вам сейчас помогу все собрать». Вот собрал. Джульбарс грыз мясо с костей, прищуривая глаза от удовольствия, а Федька, сидя рядом, делился своими планами: «Ты теперь ученый пес. И родители уже забыли про весенние оказии. А у меня скоро день рождения, - попрошу, и посмотрю: пусть попробуют отказаться! Будем жить дома вместе»…
Вечером за ужином отец сам завел разговор, которого Федька, честно, очень ожидал.
- Федор! Ты уже достаточно взрослый парень. Послезавтра станешь на целый год взрос-лей.  Вот у нас с мамой задача: сделать тебе хороший подарок по душе, а решения мы найти не можем. Мама сказала,  что ты мечтаешь о фотоаппарате. А я вижу, как у тебя глаза блестят, когда у Витальки с третьего этажа просишь велик прокатиться. Дело серь-езное: мы не баре, денег выделить можем только или на велик, или на фотик. Выбор – за тобой, завтра пойдем вместе в ГУМ. Говори!
- Па! Спасибо большое! Эт такие штуки замечательные: велик и фотик… Только мама го-ворила, что у нас и очередь на кухню в мебельном подходит, - как бы занимать не при-шлось (родители переглянулись, мама приоткрыла рот, а у папы брови поползли вверх, как бывает, когда его любимый СКА гол пропускает). Но я ведь второе место на выставке в школе взял с нашим, кружковским «ФЭД»ом, а Витальке помог у финнов две камеры для велика выменять, - я теперь могу и без всяких попрошаек кататься, сколько влезет…
- Ну и к чему такие умные рассуждения, - включилась в семейный разговор мама.
- Помните моего Жульку, – щенка я весной домой приносил. Он живет у меня в гараже, знает все команды. Он подрос, еще красивей стал, и добрый. Можно его домой взять? – у Федора перехватило дыхание, а губы он вновь прикусил так, что во рту стало кисло.
Пауза была очень долгой, мать с отцом смотрели друг другу в глаза.
- Так ты ему жратву таскаешь всё лето? И прогулки твои… А что не сказал раньше?
- Так можно, пап?
- Да конечно, можно!
- А что за обмен такой у тебя с финнами? – спросила мама.
- Ой, да на марки дедовы поменял! Он же мне их подарил?
4.
 Гвоздь и Опарыш старались идти проулками, обходя большие улицы, на которых могли быть милицейские патрули или дружинники. Тепло закончилось, шарить по дачам стало не сезон. Хозяева закрывали хозяйства, вывозили продукты, грядки давно пустые, поиметь с дач было нечего, и ночевать уже холодно. Пора возвращаться в город. Подыс-кивать зимовку и возможность подкармливаться мелкими кражами на рынках, а, повезет, и чем-то серьезным. Шел снег.
- Жрать охота, - сказал Опарыш. – И за ночлег, – куда чопаем?
- Есть хата. Брошенный гараж. Хозяина лет пять не слышно, должно: прищурился. Я там запрошлую зиму с Седым кантовался. В углу нычка закопана, спирт. Согреемся и переку-сим. Корка хлеба есть. Утром прошвырнемся на рынок, оглядимся, так что не ной, сопли подбери.
Отодвинув доску у лаза, Гвоздь вынул из кармана плоский фонарик,  трофей с последней разоренной дачи, и,  включив свет, нырнул под стенку. Опарыш на четвереньках полез следом.
Луч света выхватил во тьме гаража средних размеров рыжую пушистую собаку, виляв-шую хвостом, глядя на пришельцев.
- Опа! Привет, Бобик! – сказал Гвоздь. Пес подошел, обнюхал человека и фыркнул. Запа-хи были незнакомые, ничего не значащими. Он лизнул протянутую человеком руку. Гвоздь с опаской сначала, потом более уверенно. Погладил пса по голове, потом по спине и нащупал ошейник.
- Опарыш! Вот тебе и ужин.
- Гвоздь, гля – там миски. Кто-то пса здесь кормит. Может, у гаража хозяин есть?
- Вряд ли. Дверь засыпана, хозяин через дыру лазать не станет в свой гараж. Это пацанва: приютили дворнягу. Видно, домой нельзя. Нам на руку. Вон веревка, - видно, для поводка. Привяжи к ошейнику. И не ссы – видишь, шавка добрая. Другой бы уже лай поднял. Я нычку поищу, если осталась, а потом пойдем под мост, здесь недалеко, там костер можно сварганить, место тихое.
Он сделал два шага в угол гаража, поднял лежащий в углу автомобильный баллон, лист жести под ним, и встав на коленки, начал откидывать мусор из ямы-тайника. В руке по-явилась зеленая поллитровая бутылка6
- Живём! Нычка целая! Пса захомутал?
- Да.
- Валим. Давай мне собаку, скрути спальник, - там разместимся, пока тепло.
Пес, привязанный за торчащий из земли прут арматуры, наблюдал за этими двумя. И ино-гда то-ли взвизгивал, то ли бурчал потихоньку: происходящее ему не нравилось, и было не по себе. Люди разожгли костер – палок вокруг, под мостом, было изобилие. Под самым краем, за широкими опорами снаружи их компании видно не было, как и костра, бросавшего отсветы совсем недалеко. Люди расстелили спальник, выпили и некоторое время просто молча сидели. Потом Гвоздь встал и сказал второму:
- Сейчас шашлык сделаем. Смотри и учись, я на первой ходке со зверьем научился обра-щаться на лесоповале.
Он встал, подошел к собаке. Пес отодвинулся, сколько позволила веревка, и недоверчиво заворчал. Но Гвоздь начал гладить его по голове, приговаривая: «Бобик, Бобик, не кипе-шуй, хорошая собачка…» При этом его правая рука скользнула в брюки и появилась уже с большим раскрытым складным ножом. А левая, неожиданно быстро, схватив крепко зажатую пасть, резко дернула вверх, нож тут же молнией полоснул по собачьему горлу. Пес, как бы стараясь бежать, начал быстро перебирать ногами, - может, он действительно, хотел со всех ног бежать к своему хозяину. Пес не знал, что его убивают. Он еще никогда с таким не встречался в своей короткой собачьей жизни.
-Секи: лапы подрезал, и шкуру целиком чулком снял. Чоб волосей на мясе не было, -  Гвоздь действительно очень ловко справился с работой, отбросив шкуру с лапами и голо-вой в угол, так же проворно отнял внутренности и поднял в руке кровоточащую тушу. – Во тебе готовый филе из кролика! – Он засмеялся, а на переднем плече убитой собаки все еще пульсировала небольшая синяя жилка.
5.
Федор встал ни свет ни заря. Еще вечером был порыв встать из-за стола и побежать в гараж, еще и не очень поздно было. Но по телику показывали новую серию «Семнадцати мгновений…», и мама спросила: «Федька, смотреть будешь?». «Да, ма, - ответил он, подумав: «Ничего, утром приведу Джульбарса».
Сейчас он наспех сполоснул лицо, накинул куртку и влез в кеды. Уже выскочив из подъ-езда и увидев свежий снег, мелькнула мысль: «Шапку не одел, заругают. Ничего. Бегом – быстро!» - он рванул к гаражам.
От лаза вели два взрослых следа и следы Джульбарса. Сердце похолодело: «Собачники!»
Но следы шли сначала по тротуару, потом спустились к берегу реки – на собачиков не похоже, ведь те были с машиной. Федор бежал, а мыслей в голове уже не было вовсе.  Подбегая к мосту, он почувствовал какой-то странный запах, – смесь дыма, помойки и кухни одновременно. Под мостом, в самом конце, между быками-опорами, Федор увидел двоих людей, один из которых довольно громко храпел. Они лежали, прижавшись спинами, на спальнике из гаража, в метре от чадящего пепелища, вокруг которого были раскиданы бело-коричневые кости. Федор шепотом (громко и не смог бы – голос куда-то делся) позвал: «Жуля, Жуля… ты где?» - со страхом, не глядя на кострище и кости, он взгдядом обшаривал жуткое место, и вдруг, в самом углу заметил глядящие прямо на него два неподвижных глаза и белую звездочку на мохнатом лбу. «Джульбарс!» – крикнул Федор, прыгнув к другу и схватив его за родную голову. И тут же почему то погас свет.
Федя пришел в себя от сильного холода. И почувствовал резкую боль в голове, за правым ухом. Рука была вялой, но он дотянулся до головы, притронулся рукой, почувствовал влажное, и, поднеся руку к лицу, понял, что она в крови. Он сел и огляделся. Перед ним была река, рядом потухший костер и разбросанные вокруг палки. Федя поднял голову вверх, и понял, что находится под каким-то мостом. Он ничего не помнил: что он здесь делает. Он вышел из дома, должен был идти за Джульбарсом в гараж, но почему то лежит на земле и голова в крови. Федор встал, голова болела и кружилась, тут же подумал, видя грязь на брюках, что и куртка наверняка вся в грязи. Всё было непонятно, но надо было идти, и он, пошатываясь и спотыкаясь, вышел из-под арки моста и по склону, помогая ру-ками, поднялся к дороге на верх. И тут же услышал: «Господи! Кто тебя так, мальчик! – женщина поставила сумку на землю, и схватила Федю за плечи. – Подожди, у тебя голова расшиблена!» - «Я,  наверное, упал и об камень ударился», - очень тихо сказал Федя. Но женщина его не слушала, она кричала через пустую улицу: «Мужчина, эй, мужчина! Здесь ребенок разбился!» - прохожий сначала остановился, а потом бегом направился к ним. «Мужчина, вызовите скорую, вон на углу у магазина автомат.»  Мужчина снова бросился через дорогу, подбежал к телефонной будке, и, глядя в их сторону,  начал говорить в снятую трубку. Женщина усадила Федора на отбойник дорожного ограждения, и достав платок, вытирала его лицо. «Скорая» прибыла через пару минут. Огромный толстый дядька в белом халате очень быстро поговорил с прохожими (кроме первых двух помощников, уже более пяти человек окружили пострадавшего), и поддерживая Федю, передал его в открытую боковую дверцу машины санитару, который тут же аккуратно помог лечь ребенку на каталку в кузове «Скорой». Взвыла сирена и машина понеслась по улице.
На вторую ночь дома после больницы у Федора случился кошмар. Он закричал во сне, разбудил родителей. Ему приснились незнакомые, но очень страшные и грязные  мужики, в наколках, с гнилыми зубами. Федор понимал, что самое страшное он не видит, оно где-то рядом, в темноте, в углу за спинами этих мужиков, но увидеть это страшное он не мог, - просыпался в холодном поту и дрожа. Со временем кошмары прошли. Машке он сказал, что видел следы – как собачники забрали Джульбарса.


«Собаку съел», - внутренний голос заслонял все собой, а руки стали потными. Лица за столом расплывались и превращались в страшные рожи с гнилыми зубами и синими наколками. И страшно несло смесью помойки, горелого мяса и дыма. «Как же я вас ненавижу, - подумал Он. – Как я вас ненавижу!» Последнее, перед темнотой, был голос Секретаря: «Все выходим! Все, быстро, охрана! Врача».