Саксофон

      
  Медленно, но неумолимо, огромное, оранжевое солнце скатываясь вниз, всё сильнее разжигало дальний небосклон. Так - же тихо и настойчиво, ранняя осень не успевшая пожухнуть, остуживала всю округу, навевая лёгкую, как первые заморозки - грусть. Нет - нет, жёлтые листья, скорбно прошуршав, оказывали последнюю услугу - щедро выстилая пестрым ковром все закоулки полупрозрачного города...
  В уютном - под старинку, небольшом кафе, царил лёгкий полумрак. Изредка, слабо вспыхивал неяркий свет, повторяющий вечернюю зарю. Людей было мало...
  В неприметном углу, почти слившись с сумраком сидел седой, с небольшой, неряшливой бородкой старик. Жизнь щедро и глубоко избороздила тёмное лицо густой сеткой морщин. Старик не спешил - едва тронутый бокал с тускло мерцающим пивом, да незатейливая закуска - для приличия. В пепельнице редким шлейфом скромно дымилась дешёвая сигарета, пытаясь скрыть своего хозяина от любопытствующего взора.
  Эстрада пуста, лишь весьма размытого возраста саксофонист, плавно покачиваясь, надрывался, словно тяжко рожая, с трудом выдавливал с милой хрипотцой басовитые звуки. С всхлипом родившись, они невидимым флёром обволакивали душу и сердце. Зашедшись в продолжительном экстазе, удавообразно и натужно, в протяжном эхо, сжимали их. Взлетев до наивысшего пика в могучей хватке, удивительно приятных в своей мощи - до истомы, севший голос саксофона,  повибрировав на взлёте, внезапно опал, чтобы затем оцепенеть в душевном бессилии.
  Выждав длительную паузу, гибкие пальцы саксофониста казалось совершенно истекли силой, превращённой в изумительную в своей глубине, печальную мелодию. Неожиданно, чудодейственным образом воспряв, они порхающей бабочкой забегали по клавишам мерцающего инструмента, вспыхивающего неяркими звёздами огня.
  Печально рыдая, крепко вцепившись в плоть души, теперь музыкант нещадно отрывал мелкие кусочки. Захлебнувшись в омуте тоски, на миг отступал, чтобы вновь хищно наброситься, в сладострастии разорвав её пополам.
  Выдержав длительную паузу, уже тихо воркуя, обворожительно плетя невидимую, но густую сеть из нежных звуков, он в сотый раз рассказывал о своей любви к женщине, давно подарившей первый вздох, этому удивительному музыканту... К любимой - белокурой красавице, скрывшейся за миражом прошлого, но продолжающей упорно ждать блуждающего по жизни странника... К морю, тихо рокочущему у ног, преданно лизнувшему, затем зацеловавшему их, и ласково отхлынувшему по едва шуршащему песку, уносящему белым парусником юношеские, романтические порывы и желания...
  Ах, Саксофон - Саксофон... И ты, конечно не забыл те, тёплые, южные ночи. Как не забыл миллиарды звёзд, густо облепивших тёмное небо. Щедрую луну, купающуюся нагишом в глубоко вздыхающем, ночном море...
  Ты всегда вёл долгую, душевную беседу с таинственно шелестящей листвой. Один ты, Саксофон, мог понять и передать их тревожный лепет о самых сокровенных тайнах и мечтах уединившихся влюблённых...
  Старый мужчина, напрочь забыв про чадящую сигарету и недопитое пиво, тяжело уронил голову на нервно вздрагивающие руки.
  Который вечер подряд, вновь и вновь, он тоже переживал долгую жизнь, вместе с волшебным инструментом. Переживал такие - же далёкие и такие нежные встречи со своей любимой - долгие расставания с той, однажды ушедшей в небытие. Но пока жив он, и его жгучая память, то, время от времени, воскресает и их ненасытная любовь, вместе с призрачным образом любимой, мучительно скрашивая одинокую старость...
  А саксофон продолжал надрывно и страстно рыдать, растирая в пыль остатки души и сердца.
  Теперь, в налившемся полумраке, не стесняясь, плакали трое... Потрёпанный жизнью - старик, пожилой мужчина - музыкант и неугомонный ворошитель судеб и душ - Саксофон.
  Вторя им, всплакнула и рыжая осень, разродившись первым дождём. Уж кому - кому, как ни ей, есть что вспомнить в растёкшейся прохладной грусти величественно засыпающего города...