Момент, когда выбор между красивым и удобным склоняется к последнему, ты неосознанно пропускаешь. Даже в вопросах исподнего незаметно приближаешься к перезревшему поколению.
Но в настоящем моменте, упражнения в прекрасном не пропускаешь. Помнишь людей, помнишь ситуацию, радуешься хорошим мысленным отражениям. Ценишь в постороннем умение иронизировать. Откровенные шутки сегодня принимаются обществом как-то обидчиво. Поэтому ирония и сарказм.
Не важно почему, не важно зачем, важно когда.
В половине пятого утра оказался я на российско-финской границе аккурат в наступившую Светлую Пасху.
Неприлично улыбчивая, для этого времени суток, девушка в жестяном зеленом ларьке пристально рассматривала мой паспорт.
За мной подъехали ещё пара машин ночных любителей заграницы.
Темно-синий внедорожник Ауди выплюнул пару в неопределённом гражданском состоянии.
Белый микроавтобус Форд был наполнен разнокалиберным людом по виду объединённого родственными связями.
Девушка таможенница сверив лицо из наличия с лицом увековеченным, лязгнула железной печатью ведомства, протянув мне паспорт, опять с улыбкой, но молча. Может она после шести вечера не разговаривает? Кто-то не ест, а она не разговаривает.
Чувство утреннего холода, проникающего в мало-мальски открытые места умножалось кратно от ярко белого света. Массивный поток электрического света льющийся откуда-то со всех сторон, высвечивал каждую соринку на пальто, каждую крупицу пыли, думалось, на чистой машине. Освещённое место досмотра машин ожидало хозяина всепроникающего взгляда в души людей и предметов. Люди, вынужденно воспользовавшись паузой в путешествии, толклись около своих машин. Я тоже толкался, у своей, сам с собой, втягивая трезвящую морозную утреннюю дымку, разминал каждый сустав.
Папаша из Форда, нагнувшись над единственной урной в стороне слева, хотел высосать весь дым из сигареты за один присест, пока двое его детей-коротышей догоняли друг друга поблизости.
Никто даже не понял откуда взялся зелёный человек. Возможно даже что он все время там был. Он как-будто отделился от зеленой стены другого большого жестяного ларька. А может они выходят из стен? Умеют же таможенники видеть через предметы.
Не обращаясь ни к кому конкретно и одновременно ко всем он от души, внятно и громко произнёс: «Христос Воскресе!»
Движение его шагов замирало ожидая ответной реакции. Бодрость походки плавно угасала. Двигаясь к центру скопления ожидающих досмотра, таможенник хотел привычный ответ на радостное приветствие верующего человека.
Я посмотрел на группу семейных, затем на группу «аудистов». Кто-то прятал взгляд, кто-то ёжился.
- Воистину Воскресе! - отрапортовал я.
- Ну хоть кто-то! - гордо закинув голову, все более уверенным шагом он направился прямо ко мне.
Дёрнувшиеся было на встречу путешественники с протянутыми паспортами не удостоились внимания.
Целоваться конечно мы не стали. На вид лет пятидесяти таможенник был стройным и жилистым, даже каким-то цепким в руках и взгляде. Из под фуражки выбивалась длинная прядь челки соломенного цвета вперемежку с сединой. Одну руку он плавно нёс мне на встречу взять паспорт, вторая покоилась в глубоком кармане форменной куртки.
- Доброго светлейшего утра вам любезный - хищно ухмыльнувшись он сверкнул железным зубом в нижней челюсти.
Я протянул свой паспорт, открыл двери и багажник.
- И вам не хворать.
Он постучал моим паспортом по ладони другой руки задумчиво глядя в пустое нутро машины и багажника.
- Так что с этими всеми людьми не так? - нарочито громко, что вполне всем было слышно, сказал он развернувшись и вперившись взглядом куда-то за моей спиной.
- Дык может это всё финнота с того болота? Ну в смысле протестанты там, до дому возвращаются?
Когда мы встретились глазами, не сговариваясь посмотрели на Форд со стороны которого доносилась русская речь, а номера значились за Евросоюзом.
- О, вероятность в вопросах конфессионального различия имеет место быть, а я уж думал все дело в классовом безразличии - подняв палец вверх он немного потряс им, заостряя внимание на важности момента, - а эти «внедорожные» тоже что ли?
Мы вместе обернулись на пару средних лет из второй машины. Девушка почуяв неладное полезла в машину. Водитель выпятив нижнюю губу, сложив руки в замок вместе с
паспортами на животе смотрел в асфальт и осторожно перекатывался с пяток на носки.
- Номера областные, но может это финны живущие у нас, допустим в Выборге? - мне хотелось поддержать перекатывальщика, тем более что цвет машин у нас совпадал.
- Это вряд ли, сейчас обычно наоборот! - таможенник откинул головой челку назад и снова водрузил фуражку на место.
- Тогда возможно иудеи или мусульмане? - я пытался подкинуть ему решение, помочь выйти из затруднения.
- Иудеи на таких машинах ездят редко, особенно в этой стране, уж поверь моему двадцатилетнему опыту. А мусульмане вообще диковинка на нашем КПП, предпочитают поездом перемещаться.
- Тогда у него со слухом проблемы! Нужно пойти посмотреть если там специальный знак на машине.
- Нет там знака, я уже смотрел, когда они подъезжали, и соловушкой он заливался на паспортном. Похоже просто заспанная бескультурщина - он вернул мне паспорт - счастливого пути и легкой дороги! - резко повернувшись на каблуках форменных ботинок пошагал по направлению к той стене из которой вышел.
Перед моей машиной поднялся шлагбаум. Я прыгнул в тепло и порулил к полосе отчуждения. В зеркало заднего вида было отчетливо видно недоумевающего водителя Ауди, закончившего перекатываться, но губу выпятившего ещё больше. Он переводил взгляд то на мои удаляющиеся стоп-сигналы, то на удаляющуюся спину таможенника.
Отец семейства и Форда натирал наружные стекла покорно ожидая своей очереди досмотра.