В конце лета умерла бабушка. Возилась-возилась в огороде, потом вошла в дом, проходя мимо, погладила Варю по голове, отчего у неё поползли мурашки по спине, так это было необычно, и поэтому страшно, дошла до кровати, легла и заснула. Утром Варя долго её будила, но бабушка не проснулась. А коснувшись холодных бабушкиных рук, сложенных на груди, она поняла: вот это и есть «помру», о котором так часто говорила бабушка. И вместе с этим «помру» возникло в памяти «сдадут в детский дом». Варя сложила в ранец все свои бесценные сокровища, завязала в узелок новую одежду и села в угол на стул ждать, когда за ней придут, чтобы отвести в детский дом, которым её пугала бабушка. Так она просидела до вечера, пока не пришла соседка узнать, чего это Петровна утром не выгнала корову и та истошно ревёт в сарае.
Похоронили бабушку спокойно, без слёз, причитаний и крика. Повздыхали старухи, скорее о себе и неотвратимой неизбежности, обмыли, почитали псалтырь и свезли на кладбище.
Убрали и вымыли дом, во дворе накрыли столы, помянули и разошлись. Варьку с её ранцем и узелком никто не трогал. Когда она наотрез отказалась прощаться с бабушкой и идти на кладбище, соседка только тьфукнула: «ну и дитё!» Ещё три дня она приносила ей еду, а на ночь присылала свою старшую дочь, чтобы Варьке не страшно было ночевать. Но Варя не боялась. Клала рядом с собой ранец и узелок и спокойно засыпала. А на четвёртый день за ней приехали две женщины и повезли в город, в детский дом. Она не помнит, ни кто её вёз, ни на чём они ехали, ни сколько, потому что всю дорогу плакала в крик и рвалась вернуться - ей не разрешили взять с собой ни ранец, ни узелок. Вдвоём разжимали крепкие Варькины пальцы, вырывали вещи и тащили, бьющуюся и орущую, к машине. До этого Варя почти не плакала. Бывало, конечно, что она плакала от боли, когда била мама, плакала, когда упала с лестницы и ободрала спину, когда бабушка чем-то жгучим мазала разбитые колени, но это было просто – поплакала и забыла. Душа не отзывалась на эти слёзы, только тело. А сейчас из неё вместе с криком уходило что-то светлое, чистое и дорогое. А вместо этого поселялась злоба и ненависть. Когда приехали на место, сил плакать уже не было, не хотелось шевелиться и открывать глаза, и она заснула. Проспала Варя целые сутки, спала бы и больше, если бы её насильно не разбудили. И потом так было всегда: как только случалось что-то нехорошее, заканчивающееся слезами, она засыпала и могла проспать очень долго, пока её не удавалось разбудить.
Этот раз она спала тоже долго, может быть, двое суток, может быть - трое, Варя не смотрела на дату. Когда ей приснился этот сон, она поняла, что надо делать. Встала и пришла сюда. И вот сейчас всё закончится. И не будет больше никаких воспоминаний…
Воспоминания мучили Варьку, она их боялась. Страх был постоянным. О чём бы она ни вспоминала, в душе сразу возникала тоскливая пустота, которая начинала заполняться пугающими картинками. Картинки становились яркими, почти осязаемыми и всегда связанными с физической болью и острым чувством вины. Утром мама била её за мокрую постель. Варька понимала, что виновата, просила прощения и обещала, что будет вставать в туалет. Но чем больше мама её била, тем чаще это случалось. И, наконец, мама перестала её класть с собой в кровать, а постелила старое одеяло с клеенкой на большие деревянные санки, которые стояли в кладовке, и Варька стала спать в кладовке. Она научилась сама стирать простынь и сушить её на балконе, или батарее, и попадать от мамы ей стало меньше. Хлопки, тычки и подзатыльники были обычными и постоянными в общении с мамой, Варя к ним даже привыкла, и к боли привыкла, только не могла привыкнуть к ощущению ожидания наказания. Это вызывало постоянный страх. Но чуть повзрослев, она поняла, как избегать маминого недовольства – надо меньше показываться ей на глаза. И она почти перестала выходить из своей кладовки. Варька перенесла туда одну табуретку, все свои игрушки, которые подбирала, когда ходила с мамой на работу. Мама убирала двор, а Варька разбирала выброшенные жильцами вещи. Часто там попадались не только игрушки и книги, но и вполне хорошие вещи, которые забирала мама и перешивала из них для неё одежду. В кладовке не было света, но когда мамы не было дома, Варя открывала дверь и рисовала или рассматривала картинки в книжках, а когда приходила мама, закрывалась, оставляя небольшую щель, и играла с игрушками. Игры она придумывала сама. Варька была то огромным тараканом, то крысой, то чёрной вороной, которые набрасывались, кусали и щипали бедных мишку, зайца и безруких или безногих кукол. Игрушки боялись, визжали и плакали. Пугая игрушки, Варька чувствовала себя сильной и храброй, и даже переставала на время бояться темноты кладовки, в которой ей всегда мерещились какие-то звуки, шорохи и вздохи. Хуже всего было вечерами, когда к маме приходили гости. Шумных пьяных гостей мамы Варька тоже боялась, особенно, когда они начинали ругаться и драться. Она плотно закрывала дверь, оставаясь в полной темноте, и даже закладывала в ручку молоток, чтобы её нельзя было открыть. В один из таких вечеров приехала бабушка. Она нашла Варьку в кладовке, собрала её вещи, взяла за руку и увезла к себе в деревню, прокляв маму и плюнув ей на порог. Это тоже было очень страшно, и этот страх соединился с образом бабушки.
Первое время Варька вздрагивала от каждого её обращения, не давала к себе прикасаться и не ела, если за столом сидела не одна. Бабушка перестала донимать её вопросами, была всё время чем-то занята, а Варя потихоньку успокоилась, и даже стала ей помогать. К удивлению бабушки, оказалась, что она многое умеет делать: мыть посуду и пол, стирать и штопать свои вещички, жарить яичницу и варить картошку.
Бабушка на неё не кричала, не била и вечерами читала ей вслух Библию и Псалтырь. Варька почти ничего не понимала из того, что читала бабушка, но ей очень нравилось ощущение покоя, в который погружал её монотонный негромкий голос. Потом бабушка зажигала свечу, молилась перед большой иконой в углу, а Варя засыпала. Теперь она спала на кровати, под тёплым цветастым одеялом, которое бабушка сшила из лоскутков специально для неё, Варя очень любила его, и эта любовь к одеялу как бы соединяла её с бабушкой, вызывая чувство привязанности и сглаживая страх.
Живя с бабушкой, она почти не вспоминала ни маму, ни пьяных маминых гостей, ни тёмную кладовку. Пугающие картинки стали появляться в детском доме. Они теснились в её голове черными, копошащимися чудищами, вызывая тянущую боль в животе и слабость в теле.
1 http://www.proza.ru/2017/12/22/804