Галим постарел, обрюзг. Как ни как, разменял седьмой десяток. Да и проклятые 90-е давали о себе знать. Эх, о такой ли старости мечтал он лет двадцать назад? Ни достойной пенсии, ни страны. Профукали всё треклятые коммуняки. Когда появился этот меченый, Галим нутром своим почувствовал, что не к добру его "мЫшление". И без сожаления отнёс в свою парт ячейку заявление о выходе из партии. Ну и забегали там пенсионные представители КПСС! "Галим Газимович, зачем же Вы так? Ну, решили выйти из партии - мы Вам указывать не можем. Но формулировку исправьте, пожалуйста. Нам ведь за неё голову снимут. Напишите просто - "...в связи с преклонным возрастом." "Дудки, - отвечал Галим, - Возраст тут ни при чём. Я выхожу из партии именно потому, что более не согласен с её генеральной линией. И ничего переписывать не собираюсь. Всё! Точка."
Надо было как-то жить, приспосабливаться к новым условиям. И когда рухнула страна, понял Галим, что надежды на светлое будущее не осталось совсем. Вот тогда-то он и подался на казанский рынок, рядом с "Тюбетейкой". Рынок был стихийный, что называется - с пола. Люди торговали чем попало, лишь бы выжить. Галим мало отличался от всей этой разношерстной массы. Но была у него звериная чуйка. Она-то и помогла быстро разобраться, какой товар более ходовой и в каком направлении надо развивать свой "малый бизнес", как стало модно говорить в последние годы. Поначалу, таскал он всё из дома. В основном, то, что скопилось за многие годы в сарае. Шурупы, гвозди, дверные петли, скобы... Но вскоре подошёл к нему мужичёк любопытный. Начал из далека, тары-бары, то да сё. А в итоге оказался работником "Сантехприбора". Пошли в рюмочную, вспрыснули за знакомство. И буквально на следующий день принёс новый знакомый товар на реализацию. И потихоньку дело пошло. Мужичёк подворовывал у себя на работе, а Галим продавал.
Шло время. Галим уже оптом скупал у мужичка всевозможную продукцию "Сантехприбора" и выгодно торговал поштучно. Приспособился таскать всё на тележке, обзавёлся раскладным стульчиком. Но количество поставок увеличивалось и надо было искать какой-то склад рядом с рынком. Тут появились контейнеры, хозяева которых сдавали их в аренду. Совсем хорошо дело пошло. Почувствовал Галим себя купцом. Деньги так и пёрли. Но городские власти затеяли борьбу со стихийными рынками. Пришли какие-то ребята и говорят, что будут строить ларьки под крышей. Поэтому необходимо делать взносы, а кто не согласен, тех выгоним. Люди зароптали, зашумели. Типа, и так толком ничего не можем заработать, а тут вы ещё со своими ларьками. А Галим тут как тут. Первым взял и выложил денежки на это дело. Ребята в тетрадочку вписали Галима и говорят - "Вот, берите пример с бабая. Ему, как первому, сдавшему деньги, будет право выбора места на новом рынке." И действительно! Когда ларьки были готовы, Галим занял самое выгодное и бойкое место. Обживает он свой ларёк, товар раскладывает. Тут подходит к нему один из сотоварищей его. Лет сорока так. Шапочно знакомый, по велосипедам торгаш. "Давай, - говорит, - местами меняться. Я на твоё, а ты во-он туда." И пальцем показывает. "А хо-хо ни хо-хо?" - отвечает Галим. Грубо так, чтобы сразу всё было ясно. "Ну смотри, бабай, пожалеешь". Через некоторое время смотрит Галим, подходит к нему один из смотрящих рынка, парень в кожанке. Эти давно тут присосались, мзду со всех берут. Ну и тот же разговор. Только уже в ультимативном тоне. Типа, давай собирай своё барахло и не мути тут воду. Галим спокойно взял в руку железяку поувесистей и говорит - "Ну, иди. Попробуй меня отсюда выкинуть, ссссынок." А у самого уже слюна горьковатая язык щиплет. Это старая примета галимовская, случающаяся перед схваткой. Обалдел пацанчик, конечно. Растерялся даже. Поэтому ретировался молча. А Галим до вечера железяку ту под рукой держал и зыркал из-под очков направо-налево, ожидая нападения. Но ничего не случилось. Пришёл под конец рабочего дня смотрящий постарше рангом. "А ты молодец, бабай, - говорит. - Мы таких уважаем. Так что не бойся более никого, никто тебя не тронет. А теперь пойдём, я тебя угостить хочу". Усмехнулся Галим, - "Ну, пойдём. Только угощать я буду. Так вот." С тех пор Галима действительно никто не тревожил. И весь торговый цех относился к нему почтительно.
Но это только присказка. То, что хочется рассказать про Галима, можно оценивать по разному. Но... Бог ему судья.
Давно уже с женой у Галима ничего не было. Жизнь прожили долгую и неоднозначную. Детей вырастили. И неплохих вроде бы. А кроме как собачиться, ни чему другому не научились. Уж и расходились, и сходились. Людей смешили, сами себе нервы трепали. И всё как-то сикось да накось выходило. Короче, не упускал Галим случая гульнуть с бабёнками разбитными. Чем он их брал, сказать трудно. Но липли они на него как мухи на мёд. И Галим своего не упускал. Вот и тут, работая на рынке, познакомился с одной. Вдова, лет на двадцать моложе его. И что немаловажно - квартира у неё была прямо напротив рынка. Так что и контейнер теперь стал ни к чему. Часа в четыре приходила эта самая Катя, помогала собрать все непроданные товары и тянула, вместе с Галимом, тележки к себе домой. Там Галима уже ждал готовый ужин, бутылочка "Старой Казани", горячая ванна и остальные удовольствия. Так как Галим смолоду отличался щедростью, то Кате жаловаться было не на что. Устраивали они друг друга. К вечеру обычно Галим уезжал домой. Но бывало, что и ночевать оставался. Обзавёлся тёплым бархатным халатом, тапками и другими мелкими радостями жизни.
И вот однажды, уже по осени, сидел Галим на катиной кухне, млел от выпивки и закуски. Звонок в дверь. Катя открыла и обомлела. От страха слово сказать не может. Лишь на кухню пятится. А следом за ней - здоровенный мужик, в шинели. Капитан, вроде. То, что пожарный, Галим сразу понял. У него свояк всю жизнь в пожарке прослужил. Откинулся Галим на спинку стула, смотрит с ухмылочкой. Потому как понимает - бажай* пришёл. Ну-ну, что будет? А капитан уже молнии мечет глазищами своими. Как так?! Это моя курица и я её топчу! Не, не говорит, а всем видом своим кричит. Обидно же. Всего-то пару месяцев не заходил, а тут какой-то старый хрыч в халате уже сидит на его стуле и водку жрёт. Но капитан, похоже, человек был решительный. "Ну-ка, - рычит, - быстро собирай свои манатки и дуй отсюда." А сам уже за шкирку Галима хватает. С таким не сладить, думает Галим. Больно здоров. И, не долго думая, шварк капитана в живот! Да не кулаком, а кухонным прибором, которым колбасу недавно резал. Хорошо так шваркнул, от души. И шинель не помогла. Удивился капитан, глаза разинул так, что лопнут вот-вот. А потом наоборот - так прищурил, что даже жалко его стало. Руку прижал к животу и никак не поймёт, что зарезали его. А Катя вдруг ожила, засуетилась и давай капитана к выходу подталкивать. Тот послушно, как сомнамбула, вышел на площадку, а Катя - хлоп дверью! И быстро-быстро замком защёлкала. Руки к груди прижала, - "Господи-господи! Только бы тут, у дверей не упал." На цыпочках в кухню крадётся, а Галим там водку в большую чашку наливает. "Не бойся, - говорит. - Больше не придёт твой хахаль." Ну и ну...
Но ошибся Галим в этот раз. Пришёл-таки капитан. Где-то через месяц. Снег уже лежал. Пришёл, достал бутылку из внутреннего кармана, поставил на стол. "Давай выпьем, отец, мировую. Не в обиде я на тебя. Так как ты мужиком себя показал. Уважаю я таких." А потом поведал, что точно не помнит, но подобрали его за пару кварталов отсюда. Увезли в больницу, операцию сделали, зашили, как положено. Следователь долго не придирался. Им лишний висяк тоже ни к чему. Согласился с его показаниями, что, мол, подошли двое, закурить попросили, он отказал, его и пырнули. Никого не запомнил, примет не знаю. Заявление писать не буду. "Чё ж не заявил-то? - спросил Галим, разливая водку. "У меня жена, дети. Да и на службе могли бы проблемы вылезти. Так что разборки мне не нужны." Через часик примерно ушёл капитан. Теперь уже навсегда.
А Катя года через три умерла. Спилась и умерла. Она уже и до Галима лишнего себе позволяла. Женский алкоголизм, как известно, гораздо хуже мужского. Из-за этого, собственно, Галим и сам долго у Кати не задержался после капитана. Не любил он сильно пьющих женщин.
17.04.18г.