Где больше неба мне, там я бродить готов,
И ясная тоска меня не отпускает…
Осип Мандельштам
1. Шмель
Наконец-то стало у нас тепло. Даже, пожалуй, слегка чересчур. Страстная неделя, надо до праздников успеть всё вычистить, вымести, вымыть – в доме, во дворе, в музейном парке. И ещё урвать время и хоть немного поработать. Уф…
Чувствую себя, однако, помолодевшим. Особенно когда слушаю счастливый гомон отогревшихся птиц, смотрю на меленькую, смешную зелень, обрызгавшую корявые коричневые ветки древних клёнов и ясеней, когда зависаю над удивительно крупными в этом году фиалками и гундю с чуть сердитым благодушием, аки впервые вылезший из зимней берлоги шмель.
2.Следующий день.
Сегодня умер сосед, дядя Коля. Всё кашлял и жаловался на слабость, а недели три назад стал ходить с палочкой, от слабости. Позавчера сидели с ним на скамейке у подъезда, говорили про погоду, смотрели на котят. Котята вытворяли всякие прекрасные кунштюки, и мы с дядей Колей смеялись.Он закашлялся сильно, но всё равно смеялся. Хороший был мужик дядя Коля, добрый, честный, работящий. Я его буду вспоминать. В голове не укладывается, как это не увидел он нынешнего ясного дня. Пытаюсь не думать каким будет день, который настанет сразу после меня.
3. Жадина.
Дымка – собака зажиточная. У других собак в лучшем случае дощатые будки, а у Дымки – целый сарай, каменный. Прямо в двери дровяного сарая пропилил я для неё ход, а внутри этих хором постелили ей целый человеческий матрац. Целым, правда он был недолго. Дымка быстренько его разъяснила, художественно украсив жилище своё внутри и снаружи клочьями матрацной ваты. Инсталляторша, акционистка, дистроер лопоухий!
И Спиридон, и Лиза, и все мои знакомые собаки равнодушны к воробьям. С курами, например, Спиридон ругается – почти как с велосипедами, а с воробьями – никогда. Дымка же, только увидит – и гонит бедняг, рыча, обзываясь, даже подпрыгивая в уморительных попытках вспорхнуть и поймать. Я удивлялся сначала, а потом понял в чём дело. Воробьи у неё из уличной инсталляции вату таскают. Гнёзда устилать. Потом взлетают на забор и смеются над жадиной этой толстопузой, прямо с ватой во рту смеются.
4. Японский городовой
Надо было мне сегодня пойти по одному делу. Довольно далеко было идти, но можно было дорогу значительно срезать – если пойти через бывший совхозный парк техники,ставший теперь для этой самой техники вечной кладбищенскою стоянкою. Но там ходить довольно опасно, там поселилась большая стая одичавших собак. На людей нападают, разорвали уже нескольких коз на пустырях поблизости. Я собак люблю и не боюсь никаких, но стая и правда может быть опасной. Взял поэтому пневматический пистолет, зарядил свежим баллоном, чтоб он погромче хлопал, сунул в карман пространнейших своих брезентовых штанов и пошёл. Думаю себе такой: «Они только набегут, а я пистолет как выну из кармана и – хлоп! Хлоп-хлоп! Они тогда устыдятся и разочаруются, и отступят в кусты.»
А никаких собак там не оказалось. Или перестреляли их из-за коз, или сами зиму эту не смогли пережить. Исчезла стая, совсем исчезла, брезжат только кое-где в воздухе полувоображаемые остатки их страха и голода, и отчаянной ярости…
В покойной, слегка печальной тишине шагал я сквозь ряды давно умерших грузовиков, комбайнов, тракторов, каких-то пахательных, рыхлительных и прочих земледельческих аппаратов. Виды там совершенно постапокалиптические, но всё равно красивые. Густая свежая трава в трещинах на асфальте и в щелях между бетонными плитами, кустарники и небольшие даже деревца, выросшие сквозь угловатые ржавые рамы и механизмы. Буйно цветут черешня и вишня, а слива, кизил и терновник уже отцветают. Идти мне было всё в гору, и я остановился перевести дух у когда-то жёлтой бочки на колёсах. На бочке написано «Квас», но это ложь, нету там никакого квасу наверняка. А над бочкою метель метёт из лепестков отцветающей сливы. И замер я тогда, замер, едва дыша от такой красоты. Так и простоял некоторую краткую вечность, осыпаемый лепестками – восхищённый созерцатель, весь какой-то вдруг мнимый, не более правдоподобный, чем надпись «Квас» на бочке. Эта надпись, бессмысленные железяки кругом, лепестки эти и особенно дурацкий мой непригодившийся пистолет превратили меня в нечто мифическое и анекдотное. Какой-то прямо получился японский городовой.
5. День космонавтики.
Недавно был день космонавтики. Я теперь нечасто стал вспоминать, что над нами летают космонавты, не так часто как детстве. Но всё равно иногда смотрю в небо и вспоминаю. Представляю себе, как они там летят – выше птиц, выше облаков, выше даже ангелов, если бывают ангелы.
Люблю смотреть в небо. Делаюсь от этого как-то счастлив что ли, серьёзно… Не знаю, почему. Вот хватило бы ещё мне наивной детской веры в то, что где-то там между птицами и космонавтами обитают те, кого я любил. Нет, не хватает. Но всё равно, мне кажется, я их там ищу иногда.