Каждый день я совершал подвиг, я продвигался всё ближе и ближе к слепому оврагу, в котором навсегда осталась её душа. В тот день выпал туман, трава, прихваченная морозом пожухла и просела. Я видел далеко и глубоко сквозь кустарник, обронивший свои листья. Я был заворожён картиной этой очередной смерти природы и не заметил, как приблизился вплотную к месту трагедии. След - борозда от тормозящих колес... Внизу дерево, сломленное ударом неимоверной силы... Искарёженная груда металла, которая когда- то была роскошным четырёхместным авто, сейчас была больше похожа на смятый велосипед... Чуть поодаль валялось то, что осталось от руля. А вот и смятое всмятку колесо... Я с маниакальным удовольствием разглядывал, то, что осталось от убийцы моей матери, я помню улыбку на своем лице и сжатые в кулаки пальцы. Я был рад тому, что он погиб... Говорили, что он умер не сразу, его раздробленное тело пытались извлечь из водительского кресла, но оно , как будто хотело изо всех сил оставить с собой своего хозяина. Я был рад, что он умер в муках, в муках от боли, в муках от неоправданной надежды на спасение. Я подошел ближе и совершил мужской по- моему тогдашнему сознанию поступок. Я сплюнул... Это место не было его могилой, не здесь он простился с жизнью, но я был уверен, что фантом этого человека до сих пор был здесь. Я невольно содрогнулся и побежал к середине оврага. Сегодня, или никогда. Расквитавшись , как мне казалось, со своим обидчиком, я нашел в себе силы приблизиться к тому месту , где я в последний раз осязал свою мать. Что это? Я шел не по нехоженной траве, а по хорошо протоптанной тропинке, которая оборвалась через несколько шагов. Налево была канава, прямо передо мной лежала охапка из свежих жёлтых роз. Отец... Так вот где он встречал каждое свое утро! Но почему один, почему не брал он меня с собой, почему не позволял быть рядом? Я рыдал громко и безудержно, рыдал от боли, от обиды, от злости, от собственного бессилия. Как могла она умереть и оставить меня одного?Как может он отталкивать меня тогда, когда я так в нем нуждаюсь? Я упал на землю... Ма- ма! Что мне делать? Как жить дальше? Дай мне знак ! Мои нервы были истощены, горе излилось из меня потоком горькой рвоты. Я обессилел, встал на колени и схватился руками за землю. Еще боль! Я вскрикнул от неожиданности. Ладонь мою пронзила боль, - я наколол руку о какой-то острый предмет. Я буквально просеял землю и был вознаграждён- в черной от земли и крови ладони я держал её, мою обретённую реликвию, частицу моей матери, столь любимую ею стрекозу, с которой она не расставалась ни на день. Я вспомнил, что в тот день она приколола её, как брошь , к своему праздничному платью. Это было редкостью, поскольку обычно она предпочитала носить её на бусах.
Так вот что здесь искал отец!
Я скрыл ото всех свою находку, но, пробравшись в мамину спальню, нашёл там осиротевшие бусы, и собрал это ожерелье воедино. Я, как будто, ждал чуда, мне казалось, что это недостающее звено, воссоздав которое, я смогу возродить к жизни мою мать.
Думал ли так же и мой отец, каждое утро отправляясь на место трагедии? Хватался ли он за ту же соломинку? Верил ли он, что чудо может свершиться? Не знаю. Знаю лишь, что чуда не свершилось. Он не нашел того, что , по воле случая, или по воле мамы, нашел я.
Я лишь видел, что он , с прежним упорством , изо дня в день продолжал свои поиски. Он не искал душу, он искал материю, в которую она когда-то вложила часть своей души.