Семилетний Колька брёл домой из школы, понурив голову.
Вот бывает же так, что не везёт человеку во всём! Впереди – каникулы, и товарищи с родителями разъедутся по дачам, где будут с утра до вечера гонять в футбол, кататься на велосипедах, ходить в походы и на рыбалку. Колька тяжело вздохнул. Его родители работали в большом городе и редко навещали сына. Правда, у Колькиных одноклассников – Пашки, Толи и Лизы – мамы и папы тоже редко бывали дома. Отцы у всех троих были подводниками, а мамы работали допоздна. Но зато у этих ребят были золотые бабушки и дедушки, и поэтому друзьям Кольки скучать на каникулах точно не придётся. Бабушки будут готовить сладкие пирожки и читать внучатам интересные сказки, а дедушки… Ах, какие дедушки были у Колькиных товарищей!
У Пашки дедушка когда-то был спортсменом. Его комната была вся увешана медалями. Он и теперь каждое утро рано вставал и бегал по стадиону, а потом собирал Пашкиных друзей, чтобы играть в волейбол.
А у Толика дедушка был настоящим героем. На войне, будучи контуженным, он спас раненого товарища. Толик любил рассказывать ребятам и о других подвигах своего дедушки. Говорил взахлёб, размахивая руками так, что у всех дух захватывало. Быть может, Толькин дедушка вовсе и не совершал столько героических поступков, но Колька завидовал другу – тот мог гордиться дедушкой и брать с него пример!
А у Лизы дедушка был и вовсе особенный. Его даже однажды пригласили в школу, потому что он был детским писателем. На уроке он читал рассказы, да такие смешные, что ребята от хохота падали со стульев, и даже строгая Марья Антоновна беззаботно смеялась со своими учениками!
Колькиного дедушку звали Иван Андреевич. Тётя Зина с первого этажа восхищалась им и называла его необыкновенным, но Колька-то знал, что это неправда, и что дедушка у него самый что ни на есть обыкновенный. У него были смешные, немного колючие усы, добродушная улыбка и сутулая спина, на которую прохожие бросали сочувственные взгляды. Дома Иван Андреевич носил одну и ту же выцветшую, растянутую рубаху, а на улицу надевал старенькое пальто и тёплый шарф, какие бывают у всех обыкновенных дедушек.
Дела и заботы у Ивана Андреевича тоже были самые обыкновенные. Погулять с внуком. Починить у незадачливых соседок поломанные утюги и часы. Помочь в гараже дяде Саше. Дедушка всегда был занят. Даже в праздники для него находились какие-то неотложные дела, и он с радостью приходил на помощь соседям.
Колька любил дедушку, но ему хотелось, чтобы учителя и соседи, увидев Ивана Андреевича, почтительно и многозначительно говорили: «Смотрите! Вон Иван Андреевич вышел гулять с внуком!» или «Доброе утро, Иван Андреевич! Как поживаете? Не зайдёте ли вы на урок рассказать что-нибудь интересное ребятам?»
Думая об этом, Колька едва сдерживался, чтобы не зареветь. Он-то знал, что дедушку никогда не позовут в школу ни на урок, ни на классный час, потому что ничего интересного в дедушкиной профессии не было. Подумаешь, плотник. Никаких тебе командировок в заморские страны, ни опасностей, ни ярких впечатлений. Чтобы стать плотником, даже не нужно хорошо учиться. Разве это работа?! Ни красивой униформы, ни специального автомобиля. И поскольку ничего такого важного плотнику не полагалось, Кольке было ужасно обидно за дедушку. Наверное, и он мог бы совершить какой-нибудь подвиг – броситься, к примеру, с гранатой на вражеский танк или полететь в космос. Но - к неудовольствию Кольки - дедушка никогда не искал приключений, а неприметно и просто жил в своей квартире.
Колька вошёл в подъезд и сразу услыхал голос тёти Зины – соседка уговаривала забежать Ивана Андреевича к ней на минутку, потому что у неё не работает телевизор. Колька знал, что после тёти Зины дедушка непременно обойдёт всех одиноких соседок и до вечера будет чинить в гостях поломанные стулья и продавленные диваны, бракованные утюги и кофемолки, китайские зонтики и стоптанные туфли. Такая вот скучная жизнь была у дедушки!
Увидав внука, Иван Андреевич подмигнул ему и спросил:
- Ну, как дела в школе?
Колька буркнул что-то невразумительное.
- Будет тебе притворяться букой! Не такой сегодня день.
- А какой? – спросил Колька.
- Дядя Миша в гости приедет. Угости его чаем, пока я у тёти Зины.
Дядя Миша! От плохого настроения у Кольки не осталось и следа. Любимый дядя Миша, самый смелый и лучший в городе пожарный! Колька вспомнил, как был в гостях у дяди, и как тот показывал ему разные грамоты и благодарственные письма. В них говорилось, что без дяди Миши плохо пришлось бы всем жителям города. Кого только не приходилось ему спасать на своей работе! Глупых дошколят и стариков, студентов и рабочих-строителей, спортсменов, докторов, парикмахеров и продавцов! А однажды дядя Миша вынес из огня не только троих испуганных малышей, но и щенков и клетку с попугаями! Вот какой он был герой!
Бросив портфель на стул, Колька быстро навёл порядок в комнате, а потом метнулся на кухню ставить чайник. Шутка ли – такой гость! Нужно непременно похвастаться хорошими отметками, показать новые блестящие гантели и футбольный мяч – так дядя Миша непременно разглядит в Кольке будущего важного человека и станет уважать.
Когда в прихожей раздался звонок, Колька опрометью кинулся к двери. Дядя Миша стоял на пороге и улыбался. В его руках хрустел огромный пакет.
- Ну, здорово, племянничек! Дедушка дома? Нет? Ничего, я не тороплюсь. Вот прими-ка подарок!
Колька браво отрапортовал о том, что дедушка скоро вернётся и что внуку поручено напоить дядю чаем. После развернул пакет и ахнул – в разноцветной коробке была пожарная машина!
Поставив на плиту чайник, Колька занялся подарком. До чего же это была замечательная игрушка! Мигалка сверкала, как новогодняя гирлянда, сигнализация звучала так громко, что закладывало уши, а в самой машине сидела целая пожарная команда с огнетушителями, топорами и носилками. Кольке подумалось: до чего же интересная работа у дяди Миши! Самая героическая и важная.
- Дядя, а как ты придумал стать пожарным? – спросил Колька.
- Хочешь знать, как? – дядя Миша отчего-то погрустнел и внимательно поглядел на Кольку. – А разве дедушка тебе не рассказывал? Страшная это история, Коля. Не люблю о ней вспоминать.
- Ну расскажи! Пожалуйста!
Дядя Миша почесал подбородок. Колька оставил машину и, устроившись на диване, приготовился ловить каждое дядино слово.
– Хорошо. Слушай. Однажды, когда я был совсем маленьким, мама отправила меня на лето в деревню к бабушке. Мы жили в небольшом бревенчатом доме с настоящей русской печкой. Здорово было холодными дождливыми вечерами греться на лежанке и слушать, как дождь барабанит по вёдрам, тазам, лоханям. Русская печь – она добрая: и греет, и кормит, и душу веселит. Ты вот, небось, и не знаешь, какие поленья больше жара дают, и огненного фейерверка не видывал, какой бывает, когда головню кочерёжкой потыкать! А я вот страстно полюбил это зрелище. Чуть баба к печке – и я на лавку… Бабушка меня, конечно, к огню не пускала – малой, глупый. Ну, а мне интересно – дрова трещат, искры во все стороны разлетаются! Затопит баба печь, поставит в неё горшок со щами, а сама с рукодельем сядет к окну – до чего уютно, покойно становится в избе!
Колька зажмурился от удовольствия. Он, городской, только на картинках видал русскую печку, да горшки, да красивых крестьянок за прялками. А ещё ему понравилась в одной книжке няня Пушкина – художник изобразил Арину Родионовну так живо, что образ её, как заноза, засел в Колькиной голове. И когда дядя Миша начал рассказывать о бабушке, Колька тотчас вообразил добрую старушку, похожую на няню, сидящую возле окна и глядящую в морозную даль.
- В ту пору, Коля, в деревнях жили бедно. Дело ведь после войны было! Жили просто. Матрасы – из соломы, а столы, лавки и кровати в бабушкином доме – всё из неказистого, некрашеного дерева было. А бабушка любила, чтобы дом выглядел как в праздник, потому и расшивала узорами салфетки да полотенца, вязала крючком из простых ниток покрывала да скатерти. А про красный угол и говорить нечего! Всяк, кто порог переступит, дар речи потеряет – до того красиво! Рукодельница бабушка была знатная. Как сейчас помню: на подушках – кружево; занавески гладью расшиты; на самых грубых хозяйственных полотенцах – жар-птицы да цветы диковинной красоты. А ещё коклюшки у бабушки были. Ими самые тонкие узоры выплетались. Воротнички, манжеты на продажу. Ну, а если моток шерсти где раздобудет - быть пинеткам, носкам, рукавичкам. Навяжет баба, наплетёт, а затем в город идёт продавать.
Дядя Миша внезапно замолчал. Колька подумал, что дядя собирается с мыслями, чтобы рассказать что-то интересное и страшное. Мальчик затаил дыхание и ещё ближе подвинулся к дяде.
- Раз ушла бабушка с утреца за молоком к соседям, а я один остался. Бабушка думала - сплю. А я только и ждал, чтоб одному остаться! Хочешь – тереби весёлые коклюшки, хочешь – оторви и жуй горбушку доброго деревенского хлеба. Только холодно утром в избе. Вот я и надумал, пока бабы нет, печь растопить. Нашёл на беду где-то спички, поджёг. Сижу, гляжу, как огонь разгорается. Слабо, думаю, горит; ткнул кочергой – а из печи на пол горящие сучья, да бумага, да тряпьё…
- Ну, а ты?
- А я растерялся. Малой был – годков пять. А перед печью – поленья да солома, на них искры-то и попали. Мне бы горящую солому и тряпьё на совок да обратно в печь, а я опешил. Стою как вкопанный и гляжу, как пламя по горнице бежит. Скорёхонько - по полу, по лавкам. Половики, покрывала, скатёрка – в момент всё затлело, чад нестерпимый пошёл. Оглянуться не успел, а огонь уж к самой божнице подбирается. Кружево под киотом стаяло; всю красоту, все салфеточки бабкины пламя так и лижет! Долго ли так стоял – не ведаю. Вдруг слышу – голоса в сенях. Это соседи пожар увидали, бросились кто с вёдрами, кто так… Пожарная станция в соседнем селе была, а село далече... Бывало, приедут, а уже и тушить нечего!
Колька беспокойно заёрзал на диване.
- Мне бы кинуться к выходу - а я к стенке жмусь. Вот уже и потолок, оклеенный бумагой, загорелся. Думаю - пойдёт огонь на чердак, а там - хлам всякий: старые вещи, книги... И вдруг бабушкин крик – я испугался его больше огня! Глупый был, а сообразил – горит бабкино добро, которое она горьким потом наживала. Все её покрывала да салфеточки, что она долгими вечерами выплетала. Все кули с кружевами на продажу. А ещё на стене жёлтая фотография висела. На ней бабушкин муж – Василёк, что с войны не вернулся. Бабушка её пуще богатства берегла. Вижу: вспыхнула та фотография– аж глазам больно! «Ну, - думаю, - зададут мне и бабка, и соседи жару! Сколько беды наделал!». Бросился я в самую дальнюю комнату да спрятался там под кровать! Меня кричат, а я тихонько под кроватью лежу. Где-то снаружи топот, визг; соседи на помощь других соседей зовут. Страшнее всех, конечно, кричала бабушка. Так рыдают, когда навсегда теряют самое дорогое, бесценное, любимое. Теперь-то я понимаю – она оплакивала родного внука, добраться до которого ей не давал огонь: комната к тому времени вся была охвачена пламенем. А я, дуралей, по малолетству измыслил, будто бабушка жалеет своё добро. Всю жизнь копейку берегла, чтобы в доме было не шаром покати, как тут не уреветься с горя? А пламя уже бушевало в дальней комнате. Как рыжая белка, оно перекидывалось с обоев на буфет, а оттуда – на тумбу, сундук, на кровать, под которой я лежал, сжавшись в комок. Дышать стало совсем тяжко. Я уже подумывал, не выскочить ли мне в окно, но занавески вдруг жарко вспыхнули, а на улице снова заголосила бабушка, и мне стало совсем плохо. Я живо представил, как меня, негодника, со всех сторон обступят соседи; как дядя Ваня, колхозный сторож, влепит мне звонкую, смачную затрещину; как бабушка станет ещё пуще браниться и плакать оттого, что дом сгорел и теперь ей негде жить, а впереди – осень и лютая зима, а денег на постройку нет, что жить в городе она не умеет и придётся ей горе мыкать неизвестно где и как… Вообразив весь позор, я ещё сильнее сжался в комок. «Лучше умру!» - подумал я. А снаружи кричали: «Крыша горит!». Вдруг слышу – стекло вдребезги! Кто-то разбил окно и, перемахнув через подоконник, начал обшаривать комнату и звать меня по имени. Я узнал этот голос – этим бесстрашным героем, который бросился в пылающий дом, был твой дедушка.
- Мой дедушка?! – Колька охнул от неожиданности.
- Да, Коля. Тогда он был ещё не стар, и вся детвора бегала за ним и кричала: «Дядечка Ванечка!», потому что одних ребят он учил вырезать ножиком игрушки, другим - мастерил качели, а третьих подбрасывал вверх так высоко, что душа уходила в пятки! Этот голос я бы узнал из тысячи голосов. Услыхав его, я перестал бояться позора и наказания. Страх как рукой сняло. Я мигом вылез из-под кровати. Дядя Ваня сгрёб меня в охапку, и, обернув мою голову каким-то тряпьём, выпрыгнул из окна, на котором пламя жадно пожирало занавески. На улице нас обступила толпа. Бабушка бросилась целовать и меня, и дядю Ваню, но я уворачивался от поцелуев и ревел, потому что вмиг постиг всю глубину беды, виновником которой я оказался из-за своего непослушания. Не будет теперь на селе дома, где всё – от коврика в сенях до салфеточки под киотом – было создано заботливыми, добрыми руками моей бабушки. Не заиграют ни на одном окне такие причудливые занавески с кружевами; не будет горницы, где гостю подадут узорчатое полотенце и поведут в красный угол. Ничего этого никогда уже не будет! Я ревел, глядя на крышу, которая, как огненная лавина, с треском начала съезжать набок, а потом и вовсе рассыпалась. Пожарная бригада, прибывшая из соседнего села, тщетно боролась с огнём. Нас с бабушкой куда-то повели; бабушка причитала о том, что это она виновата – из-за неё едва не погиб внук, а я тоже рыдал и никак не мог взять в толк, почему в случившемся виновата бабушка, и почему никто меня не ругает. Нас отвели в поселковый медпункт, где мы и прожили целое лето в крохотной комнатушке.
- А что было дальше? – спросил ошарашенный Колька.
- Дальше? А дальше с пилорамы привезли брёвна; дядя Ваня принёс из сарая толь для новой крыши и разные инструменты. Председатель колхоза снарядил крепких парней, и закипело строительство. Кто-то дал бабушке денег в долг. Она закупила в городе ниток и полотно и начала снова шить, вязать богатство для нового дома. Дом получился маленьким, но зато дядя Ваня – лучший плотник на селе – украсил богатой резьбой наличники на окнах, а ещё – сложил новую печь и сколотил кровать, стол, табуреты. Когда за мной приехала мать, счастливая бабушка уже вешала на окна занавески с рюшами и крахмалила новую скатерть…
Дядя Миша умолк. Воспоминания детства, казалось, камнем лежали у него на душе, хотя дядина бабушка давно умерла и стыдиться ему уже было не перед кем.
- Славный получился дом, - наконец выдавил он. - Вот только фотография Василька безвозвратно погибла. Бабушка не укоряла меня за содеянное, но когда в новом доме она по привычке искала глазами на стене фотографию покойного мужа и вздыхала, я был готов сквозь землю провалиться. Вот тогда-то я и решил: вырасту – непременно стану пожарным, чтобы никто больше никогда не страдал. А тебе моё слово такое, Коля: никогда не балуй с огнём. До беды баловство доводит, до большой беды… А дедушка твой, Коля, - настоящий герой! Про него тогда хотели репортаж в местной газете написать, но он отказался с журналистом беседовать. «Какой из меня герой? – говорит. – Всяк бы так на моём месте поступил». А я вот думаю, не всяк.
- Дядя, а почему дедушка никому про этот случай не рассказывал? Вот бы ребята во дворе удивились!
- Бывает, Коля, человек пустой, а бахвалится. О малом добром дельце трещит, как погремушка. Слабая душонка у такого крикуна. А бывает, живёт по соседству настоящий, золотой человек, а ты проходишь мимо и не знаешь, сколько людей готовы ему в пояс поклониться. Так-то, брат!
В замке трижды повернулся ключ. Колькин дедушка вытер ноги и аккуратно повесил в шкаф своё старенькое пальто.
- Здравствуй, Иван Андреевич! Сколько лет, сколько зим!
- И вам не болеть! – с достоинством ответил дедушка. - Колька! Дядю Мишу чаем напоил?
- Вместе за стол сядем, - сказал дядя Миша. – Внук-то у тебя какой вымахал! Такого хоть сейчас в десант посылай! Верно, герой?
Колька сконфузился. Какой из него герой? Это не он, а дедушка – настоящий герой. Но он, Колька, когда вырастет, обязательно станет героем. Может, пожарным. А может – солдатом.
«Не так уж важно, где совершать подвиги, – в мирной жизни или на войне», - подумал Колька и крепко обнял дедушку за плечи.