Гвоздильный посёлок

Исаак Аронсон
Витя был физически крепким, роста среднего, имел широкую грудь, и большую, сбитую, мускулистую шею как у тяжелоатлета, красноватая кожа казалась непробиваемой никаким комаром. Ходил он очень быстро как будто всегда почти бежал. Временами много пил, на улице никогда не производил впечатление сильно пьяного, разило правда жутко, надо думать, пил самогон. От домашних можно было узнать что он снова храпит сидя на диване, напротив телевизора, запрокинув вверх, немного набок, голову, и приоткрыв рот. Витя имел удостоверение инвалида войны, хотя на фронте не был. Ближе к концу войны он достиг возраста когда уже могли взять на фронт, проходил подготовку и, в результате несчастного случая, тяжёлым орудием, дулом пушки  кажется, ему придавило и оторвало руку немного выше локтя. На фронт попасть не довелось. Выстрел войны угадил мальчишке в самое сердце.

Посёлок, в котором они жили, находился в дальнем подмосковье по Рязанскому направлению, километрах в пятнадцати от железнодорожной станции, между которой несколько раз в день ходил автобус, старый, побитый, как будто только что из под обстрела. Вокруг было много практически нетронутого, по-настоящему живого леса. Несмотря на общую убогость местечка люди не были оторваны от мира, часа за три-четыре можно было добраться до Москвы. Тем не менее, вопрос смысла жизни накрывал тебя здесь как темнота перед грозой. В посёлке был  гвоздильный завод, на котором почти все и работали. Завод  надо было бы назвать именем Гоголя поскольку у любого человека, попавшего туда, должно возникнуть впечатление что гвоздями этими можно всю вселенную заколотить, и ещё останется. Лес подступал вплотную к посёлку, и такая близость к природе как будто делала и жителей искреннее  и, конечно, проще чем в городе. Говорили на чистом русском языке, на котором говорит Москва. Матерная брань, разумеется, имела место, но и она была как-то мягче, человечнее. Довольно часто можно было услышать поговорку: "и рыбку съесть, и на ... сесть", женщины не смущались, а, напротив, делали  гримасу понимания. Свадьба оставалась традиционно русской, в летнее время, после застолья, все вываливали на улицу и пожилые женщины ходили по кругу, держа рукой платочек немного выше головы, и голосили частушки, типа такой: "тракториста полюбила, трактористу я дала, три недели сиськи мыла и соляркою ссала, э–эх". 

Посёлок был заселён, вероятно, не так давно, люди здесь никогда не говорили о своём прошлом, как будто оно не существовало, надо было просто жить вот эту жизнь, данную свыше. Не жаловались на то что живут в маленьких, как правило двух-комнатных квартирах, в панельных двух-этажных домах. Горячей воды не было, были, правда, нагреватели, которые топились небольшими дровяными палочками, и их кочегарили в банные дни. Не задавали себе вопрос почему выделяют  только маленькие наделы земли хотя вокруг лес без конца и края. Всё как будто само собой разумелось. Казалось что эти,такие обыкновенные, люди знали что-то важное, обладали тайной, скрытой мудростью и, как неизбежное продолжение, от них порой отдавало простотой, граничащей с аутизмом. Витя ещё относился к поколению людей которые в юношестве не ставили целью своей жизни сбежать отсюда  куда глаза глядят. Родители были из старообрядцев. Матушка, уже сухая старушка очень низкого роста, по-прежнему командовала своим немалым семейством, многие дети жили в других местах но часто навещали. Звали старушку Груня. Она всегда куда-нибудь поспешно шла по какому-нибудь делу, держала кур, приносила всем своим много больших, иногда ещё тёплых, яичек. Каждый год сыновья со своими семьями  приезжали на посадку картошки, никто не смел ослушаться, картошка всегда была выращена и сохранялась в специальном сарае с погребом и утеплением. Осенью где-то добывалась качанная капуста, и неповторимая, сочная, хрустящая квашеная капуста была всегда вдоволь. Поздней, дождливой осенью Витя ходил за грибами с двумя огромными корзинами с длинными ремнями, чернушек и волнушек было столько что собирали сколько могли унести. Груня их как-то вымачивала, что занимало не одну неделю. На свете нет ничего более вкусного чем Грунины солёные грибки. Ходил за грибами Витя и летом, выходил задолго до рассвета чтобы успеть дойти до грибных мест. Приносил обе корзины заполненные отменными, исключительно благородными, грибами. Жена, по инерции, восклицала - о-ой, опять припёр.
 
Жена Вити, Света, в периоды длительных запоев мужа, была подавлена и, наверное, иногда плакала. Посетовала однажды - беды боюсь я с ним, порой, - несколько лет назад, продолжала Света, приехал брат его, Миша. Заходит, хмурый такой, и говорит - пойдём, Вить, разговор есть. Они ушли, а я поплелась на расстоянии, как-то уж очень не по себе стало. Вижу, издалека, Мишка начал моего бить, тот пытается защищаться, да куда там, дергается со своей культяпкой. Сильно побил он его. Подбегаю, Витька на обочине лежит, ворочается, встать не может, весь в крови. Миша обернулся ко мне и говорит - Света, я за дело его бил, и быстро зашагал прочь. Помогла встать кое как. Ну пойдём, говорю, потихоньку, что-ж теперь делать.