В январе этого года исполнился 21 год, как не стало моей матери. Мне тогда как раз пошел сорок восьмой год. Пока она была жива, я чувствовала себя все еще маленькой девочкой, которая может найти защиту, помощь и поддержку мамы. В свои неполные 65 она скончалась скоропостижно от резко поднявшегося давления… А я теперь давно уже перешагнула тот ее возраст…
На память о матери остался ее пуховый платок. Она очень берегла его, позволяя себе лишь иногда по особо важным поводам наряжаться, накинув его себе на плечи. По меркам советского ширпотреба и последующих лихих девяностых этот пуховый платок был своеобразной роскошью, тем более мама, как и многие из ее поколения, с лихвой познала нужду и голод в годы депортации. Ей не было еще четырнадцати лет, когда с клеймом «изменников родины» ее народ был депортирован в холодные бескрайние казахстанские степи. Трудная, полная лишений жизнь научила ее быть бережливой. Но если мне нездоровилось и я начинала зябко кутаться, она непременно предлагала мне свой пуховый платок. По молодости мне он был без надобности и я отнекивалась, не понимая, что обижаю ее своим отказом. А теперь только он может дать именно то тепло, которое приносит собой покой, блаженство и уют. Именно мамин пуховый платок убаюкивает меня в своих объятиях. Если бы она могла знать, как он мне помогает! Я кутаюсь в него и представляю довольное лицо матери, которая говорит мне: «Вот видишь, потому я и предлагала тебе его…»
Маму звали Жовзан. Это довольно-таки распространенное чеченское имя. Родилась она осенью 1931 года. До выселения успела окончить всего два класса. За хорошую учебу ей однажды школьная администрация подарила отрез красной материи. Некоторые сверстницы завидовали маме, что ей разрешают учиться: не многим ее подружкам старшие разрешали ходить «неизвестно где», тем более что в школе пропагандируется безбожие!
Многое из школьной науки она постигала вместе со мной, т.к. невольно слышала, как я заучиваю стихи, готовила атласы по географии, разучивала песни и т.д. Восхищалась тем, что Пушкин, Лермонтов, Толстой были покорены красотой Чечни и благородством чеченцев, радовалась моим школьным успехам…
И были у нас с ней две любимые песни. Это – «Оренбургский пуховый платок» Людмилы Зыкиной и «Город детства» Эдиты Пьехи. Маме очень нравились эти две великие исполнительницы. Она подчеркивала их природную красоту, гениальные вокальные данные и очень изысканно-строгий и тем не менее с большим вкусом подобранный наряд.
Когда Л.Зыкина пела: «Я его вечерами вязала для тебя, моя добрая мать. Я готова тебе, дорогая, не платок – даже сердце отдать», у мамы наворачивались слезы на глазах, и я понимала, что в тот момент она думала о своей умершей матери.
Недавно меня свалил бронхит вместе с гриппом. Болела тяжело. А меня согревал мамин оренбургский пуховый платок… Если бы она могла знать, КАК мне было уютно в этом большом платке, в который я заворачивалась полностью…
А когда пела Э.Пьеха: «Ночью из дома я поспешу, в кассе вокзала билет попрошу: « Может, впервые за тысячу лет дайте до детства плацкартный билет». Тихо кассирша ответит: «Билетов нет…», мама каждый раз в раздумье качала головой – теперь я понимаю, КАКОВО осознавать, КАК БЕЗВОЗВРАТНО УХОДЯТ годы… И каждый раз, как только слышу эту песню, - комок в горле… потому что теперь ее мне напевают взрослеющие внуки…
Что делать? – такова эта жизнь… « дальняя песня в нашей судьбе, ласковый город, спасибо тебе! Мы не вернемся, напрасно не жди, есть на планете другие пути. Мы повзрослели. Поверь нам. И прости»…