Подперев входную дверь катушками позвонков, нанизанных на пересыхающий жгут спинного мозга, припечатав вылинявшими джинсами затоптанный грязными следами резиновый коврик, сердито вздыхающий куда-то в поясницу, докурила последнюю сигарету.
Скомкав опустевшую пачку, тщательно загасив окурок, продолжаю сидеть на холодном и грязном резиновом квадрате.
Мыслей нет. Никаких. Увязли в вязком желе спинного мозга, когда-то давным-давно, да так и не выбрались оттуда. Неохота мне было их вытягивать... а теперь вроде и ни к чему.
Ветер грохает по железной крыше пудовыми кулаками, и струпья ржи перхотью осыпаются за воротник.
Посидев с минуту, зашвырнула дотлевший окурок в цветочный горшок, прикорнувший у разбитого порога, издевательски щерящегося выбитым и рассыпавшимся в труху зубом кирпича.
Горшок мёртвый. Нежилой то есть. Впрочем, если принять во внимание, что нежилой и есть мёртвый, то поправки излишни.
В горшке мертвела сбившаяся комом, растрескавшаяся, пересохшая насмерть земля. Тот, кто когда-то роскошествовал в этой крохотной вселенной, давным-давно приказал долго жить и исчез, испарился, рассыпался в пыль и улетел вслед за ветром, который бесится над миром целую вечность, ни на миг не ослабляя своей хватки.
Мертвела мёртвая земля. Лень было выкинуть её в своё время, а теперь вроде и ни к чему - привыкла и замечать перестала.
Окурок угодил в сердцевину трещины, извилистой чёрной ящеркой пересекавшей поверхность мини-прерии, изрезавшей её на безобразные куски и сделавшей похожей на географическую карту или пресловутый вид Земли из космоса.
Окурок.
Бобовое зёрнышко.
Внезапное воспоминание о давно и прочно забытых сказках сверкнуло в мозгу ярким росчерком, и вспыхнуло в душе что-то накрепко позабытое, светлое и яркое... блёстка солнца: " Дай чуда?" "Да на, лови!"
Сломалось дыхание, перехватив лёгкие стальным кольцом, и почти в тот же миг освободило их, расправив во всю ширь... а в судорожно забившееся сердце на мгновение хлынул ослепительно яркий солнечный свет, от которого стремительно задрожали руки, ожили отмершие было мысли... и завертелись, закрутились, ударили в голову, помчались по мозговым извилинам подобно электрическому току, бегущему по высоковольтным проводам...
И понеслось...
"Присыпать окурок землёй? Да, да, присыпать! Чем не бобовое зёрнышко, и чем я - не Джек?! Слежалась земля... умерла земля... её теперь не расковыряешь, не расцарапаешь... Да ну и пусть! Не страшно! Хоть зубами грызть буду, если ногти не помогут... Посадить окурок в землю, как сажают семечко... Полить? Да, полить обязательно. Вылью сразу полбутылки водки - не жалко, крепче вымахает и быстрее взойдёт... Вдруг да и вырастет из окурка гигантское сигаретное дерево?.. И накроет оно своею кроною полнеба, и каждый, кому захочется покурить, волен будет наклонить понравившуюся ветку и сорвать себе дюжину сигарет про запас... Ведь выросло же у Джека дерево из самого разнесчастного боба? Сказки-враки? Да ну! А вдруг?.. Вдруг?.."
Разум отключился всего на одно мгновение, а пальцы уже судорожно царапали камень, в который почва обратилась миллионы лет назад.
...Обломившийся под корень ноготь. Отдёрнутая с матом рука. Боль неожиданной бледной молнией. Сражённая этой молнией сказка, осыпавшаяся горкой пепла и вмиг унесённая ветром высоко-высоко, в пепельно-серое небо. Погасло в сердце солнце, словно и не было его никогда, и пристыжённые рассудком мысли воровато попрятались по углам, истаивая от собственной глупости... Злость и досада на самоё себя.
Лажа! Бред!
Глупые сказочки для дураков...
Не было на свете ни Джека, ни боба, ни дерева, которое якобы из этой суповой принадлежности выросло. Да и не бывает на свете бобовых деревьев. Равно как и сигаретных деревьев не бывает тоже.
Никогда не вырастет из окурка сигаретное дерево. И даже не прорастёт он, окурок. И корни не пустит. Не взойдёт даже.
Единственное, что ему светит - сгнить.
Усмехнувшись собственному идиотическому порыву, надёжно припечатываю кирпичом последнюю мыслишку, отчаянно трепещущую где-то на окраине мозжечка и, видно, заблудившуюся, выжидаю четверть вечности, чтобы убедиться в её благополучной кончине... и лишь затем спокойно достаю из кармана новую пачку, аккуратно поддеваю сломанным ногтем прозрачный клапан и неторопливо сдираю целлофан. Двадцать. На полдня вполне хватит.
И нет никакой нужды выискивать способы вырастить несуществующие деревья.
Достаю из пачки сигарету, подкуриваю, торопливо перехватывая ладонью ладонь и делая домик, чтоб прикрыть огонёк от ветра. В сторону пресловутого мёртвого горшка больше и смотреть не хочется.
Чудес не бывает. Не бывает чудес. Так чего ради пытаться их изобретать?
Да и нужны ли они, чудеса?
Зачем?
Для чего?
Ярко разгорается золотой огонёк на кончике сигареты, стоит только затянуться...
...Ветер бушует, яростно набрасываясь на ветхую крышу. Ржавая труха нудно покалывает шею и сыплется, сыплется, сыплется...
Сизый дымок ткёт в сумеречном воздухе замысловатую паутину, рождая иллюзорную, обманчивую тишину в незаметно отмирающем сердце. Сухие прошлогодние листья взметаются в неистовый, пропитанный затхлой пылью воздух сбесившимися коричневыми бабочками и на лету превращаются в труху... которую сметает с крыльца ветер.