К 25-летию Красной Пасхи в Оптиной пустыне, в день апостола от семидесяти Трофима
Помню, меня поразила новость, что услышал по радио: в Оптиной на Пасху убили трех монахов. Тогда только воцерковлялся, но сердцу стало как-то сразу тяжело и больно… Ныне четверть века отделяет от события. Вроде, многое улеглось, но и по сей час нелегко перечитывать о нем. Пришло разве понимание, для чего это? Россия стояла на пороге смуты, через полгода состоялся расстрел Белого дома. Должен же был кто-то ее отмаливать из пределов другого мира, дабы не обрушилась в очередную гражданскую бойню, катастрофу. Должно было на чем-то взойти, взрасти новое монашество в России, возродиться монастыри и храмы. Что выше кроме крови мучеников может ходатайствовать об этом перед Господом?
Инок Трофим
Почему хочется начать именно с него? Да потому что земляк, родился в Тулунском районе Иркутской области! Такой же, как мы, как сотни моих сверстников вокруг меня тогда, разве постарше на десяток лет. Тоже воспитание в Советском Союзе, те же, наверное, пионерия, комсомол. Такой, да и не такой…
Появился он болезненным на свет, кричал почти беспрерывно, думали, что не жилец. Около двух лет мама маялась, а потом по настоянию бабушки окрестила в православном храме, и он затих, стал здоровым и улыбчивым! В семье кроме дедушки Кузьмы и бабушек Марии и Зоси никто не имел веры, храм был далеко.
Кончина бабушки Марии была удивительной. Ее перевозили из Барнаула в родную деревню, чтобы похоронить, в цинковом гробу. Прошло несколько дней, пока везли, не знали перед погребением открывать или нет гроб, тело могло уже тлеть. Решили все же открыть. Нина Андреевна, мама инока, тогда еще по-мирскому Лени, увидев покойную мать, закричала:
-Мама живая!
Тела не коснулось тление.
Семья Леонида жила бедно. Подросши, он стал помогать родителям, пас коров в каникулы. Старший пастух был строгий, и отроку, случалось, попадало, но он не сердился.
Юношей Леонид был спокойным, незлобивым, хоть силушки у него хватало. Нравился девушкам, иные предлагали ему сами руку и сердце, но он называл их «сестренки», и оставался одиноким. Молодые парни, завидуя, пытались его бить, а он, не отвечая на удары, уклонялся от них, так что ни одного синяка не имел.
-Не умеете бить и не лезьте,- говорил добродушно.
Заработки в колхозе небольшие. С мамой он собирал грибы, ягоды, сдавали в сельпо. Бывало, по четыре ведра груздей тащит каждый. Уставали, но зато всех пятерых детей можно осенью обуть, одеть для школы. Все работали по дому и деревенскому хозяйству, Леонид помогал младшим, закончив свое дело.
Когда появился достаток, свой дом с хорошей усадьбой, коровы, овцы, свиньи, куры, пасека и моторка для рыбной ловли, мать, работавшая в пекарне – хлеб горячий всегда к столу – радовалась! А у Лени грусть порою в глазах… Очень он книги любил, читал, бывало, ночь напролет. До призыва в армию после восьмилетки и железнодорожного училища трудился Леонид машинистом мотовоза. Демобилизовавшись, отправился в дальнее плавание на траулере Сахалинского рыболовства. Побывал во многих странах, в Скандинавии, Европе, Америке. В отпуск приезжал, как дед Мороз, большой мешок за плечами и чемодан. Модные заграничные вещи, всех оденет, и родне достанется! А самому не останется ничего. Ходит в хорошей кожаной крутке, смотришь, и куртки нет, отдал. Зарплату всю до копейки маме. Заграничную жизнь Леонид не принял. Божий мир в плавании увлекал его своей красотой и бесконечным разнообразием. Купил кинокамеру, фотографировал. Покончив с плаванием, в Южно-Сахалинске работал на железной дороге, сотрудничал фотокорреспондентом в местной газете.
Отец Леонида стал сильно пить, и старший сын увез семью в Братск, где им пришлось ютиться в одной комнате. Мать зарабатывала на хлеб уборщицей в четырех местах. Здесь Леонид работал в фотостудии. Увлекался разными отраслями знания, плавал в яхт-клубе под парусом. Для сестер, как отец! Младшему брату отдал всю фотоаппаратуру, оставив это занятие. По-прежнему одинок, молчалив. При внешней смене увлечений, внутри у него, чувствовалось, крепнет какой-то стержень.
Занялся ремонтом и шитьем обуви, стал мастером. Но зарабатывал мало, так как каждую пару доводил до совершенства. Знакомым чинил обувь бесплатно. Другим мастерам в сапожной мастерской это не нравилось. Чтобы не нарушать мир, Леонид ушел.
Вот он уже скотником на ферме, где многие ленились. А ему было жаль коров, стоявших в грязи, убирал за всех. И тут пришлось ради мира уйти, так как скотники сердились.
Интересовался травами, не ел мяса, голодая по какой-то системе. На заработках в Забайкалье его постоянно обворовывали, а он воспринимал это спокойно, воров не преследовал. Зная кто, говорил: «Им, видно, нужнее…».
Младшие брат и сестра завели семьи, а он по-прежнему один, молчаливый и задумчивый. Подолгу читал или сидел в глубоком размышлении.
Весной уехал на Алтай к дяде, но жил отдельно, сняв комнату. Однажды дядя, зайдя в городской собор, увидел племянника в стихаре…
На Троицу 1990 года в Бийске, вечером родительской субботы Леонид шел со знакомым Иваном в храм, и увидел на траве икону Святой Троицы необыкновенной красоты:
-Смотри, брат!- припал он на колени. - Неужели, брат ты мой, это смерть моя?..
Иван с Леонидом подошли с найденной иконой под благословение к отцу П. . Светило солнце, и при солнце пошел редкий и теплый дождь. На просьбу освятить икону отец П. сказал, что ее уже освятил сам Господь!
Леонид купил билет до Оптиной, но у него украли деньги и билет.
-Хоть по шпалам, а уйду в монастырь,- сказал.
С паломниками из Бийска он попал-таки в Оптину пустынь. С августа 1990 трудился на послушаниях. Вскоре заметил в себе большую перемену, ощутил, что нашел наконец то, что искал всю молодость, не удовлетворяясь ничем. Сам Господь вел его, исчезли беспокойство, усталость и скорбные напряженные размышления. Многое стало ясно.
-Как же я раньше не знал про монашество! Я бы сразу ушел в монастырь,- сказал он однажды.
Благодушие и радость наполнили его душу.
Живя в скитской гостинице, чего только в обители он не делал. Был трактористом, пек хлеб, чинил часы, занимался кузнечными и слесарными работами, стал незаменим, как электрик. Еще в Бийске он учился звонить, в Оптиной достиг успехов, как звонарь, умеющий и технически наладить звон. Книги из монастырской библиотеки, творения святых Отцов, православная аскетика – любимое чтение. Переплетал ветхие книги. Через семь месяцев принят в число братии в неделю Торжества Православия. Он внутренне уже жаждал постоянной молитвы и покаяния. 25 сентября над ним совершен постриг в рясофор, при котором был наречен именем Трофим в честь апостола от семидесяти. Его советы поражали силой убедительного слова, ободряя унылого, утешая скорбного. В пост, на первой и последней седмицах четыредесятницы, не вкушал ничего. Не смотря на упадок сил, трудился на послушаниях. Первым приходил на полунощницу. Свидетельствуют, что он много молился по ночам. Вот выдержки из его письма родным:
-Это выше всего – жить духовной жизнью. А деньги и вещи – это семена дьявола, плотское дерьмо, на котором мы свихнулись… Дорог каждый день. Мир идет в погибель… Вы меня правильно поймите: я не потерял – нашел! Это очень непросто.
Весной он нес послушание пахаря, участки в Оптиной и Шамордино, огороды монастырских рабочих, находил время помочь и бедным одиноким старушкам. Чтобы все успеть, бегал бегом с ведрами воды, дровами. Где он пахал, обычно бывал хороший урожай, и на картофельных участка не было колорадского жука. Жители спрашивали, какую молитву он для этого при работе читает.
-Да Иисусову!- отвечал.
Как не спешил, все не успевал, получая епитимью, обычно поклоны. Делал их с полным сознанием своей греховности.
Когда начали готовить к постригу в мантию, сказал:
-Не хочу быть ни иеродиаконом, ни священником, а вот монахом быть хочу – настоящим монахом до самой смерти.
Летом 1992 года он как-то сказал, что надеется прожить еще полгода. А перед Рождественским постом:
-До Рождества доживу, а вот до Пасхи – не уверен…
Во время Великого поста в храме ежедневно, пономарил. Несмотря на силу, так уставал, что однажды даже упал, однако быстро встал и продолжил свое дело. В предрассветном сумраке, когда шли на полунощницу, многие удивлялись, что отец Трофим, обычно ходивший быстро, еле брел… В Страстную седмицу налаживал колокола, готовя звонницу к Пасхе.
Инокиня С. видела: звонит как-то о. Трофим один. И вот с последним ударом припал инок-звонарь к гудящему колоколу щекой, закрыл глаза… Лицо изможденное, усталое. Отзвонив, пришел в храм – и снова «летает», и, кажется, что силы в нем иссякнуть не могут. Ищет, кому и в чем помочь. Починил электрочайник, необходимый для приготовления теплоты, помог штукатуру, белившему собор к Пасхе, устранить течь, от которой размокал угол. Мирянке бабушке Елене, увидев, что унывает от завалившейся ограды, поставил новую к Пасхе, вычистил сад!
-Вот мы оставили родных и приехали сюда работать Божией Матери. Неужели Царица Небесная оставит их?- утешал киевлянку, попавшую под чернобыльское облучение и приехавшую потрудиться в пустынь. Когда она перед самым крестным ходом подарила о. Трофиму частицу мантии священномученика Владимира Киевского, он благоговейно прижался к ней и сказал:
-Как жаль, что я не знаю ничего о его жизни.
-Отец Трофим, у нас в Киеве сейчас выходит книга, я обязательно привезу ее вам, и вы все прочтете.
-Если доживу,- приложился еще раз к частице мантии и ушел с ней благовествовать свою последнюю Пасху на земле…
В Пасхальную ночь инок носил записки от свечного ящика и несколько раз наталкивался в тесноте на незнакомого отрока, стоявшего у входа в алтарь.
-Ты чего здесь вертишься?
-Думаю… можно ли мне войти в алтарь?
-А ну, давай отсюда, и чтобы больше я тебя у двери не видел…
Но не прошло и нескольких минут, как о.Трофим разыскал в толпе отрока:
-Прости меня, брат, ради Христа. Может, в последний раз на земле с тобой видимся, а я обидел тебя.
На вопрос игумена Т., причастился ли он, отец Трофим ответил:
-Да!- и лицо его осветилось радостью…
-Благословите, батюшка, звонить иду,- попросил он, сбегая, стуча сапогами из братского корпуса, иеромонаха, направлявшегося в Скит на раннюю литургию.
-Да как же ты будешь один звонить?
-Ничего, сейчас кто-нибудь подойдет.
Отец Трофим заглянул в храм, там уже началась уборка, и вдруг увидел отца Ферапонта, который тоже собирался звонить. И они начали славить Воскресение Христово, два лучших оптинских звонаря.
Отец Трофим не заметил, как упал пронзенный мечом убийцы о.Ферапонт. В следующую секунду поражен был ударом в спину и он. Теряя сознание, он подтянулся на веревках и, простонав: «Господи, помилуй…», - несколько раз ударил в набат, дав сигнал к тревоге. Убийца успел поразить еще и отца Василия у ворот, ведущих на дорогу в Скит…
Убийцу нашли, помнить его нет никакой нужды, судьба его в руках Божиих. Убийство иноков – дело сатаны. Они приняли мученическую смерть как Христовы воины, и кровь их пролилась на помост в святое Христово Воскресенье.
Мать инока Нина Андреевна пришла к вере, пожив немного в Оптиной после погребения сына, и стала творить молитву Иисусову по Трофимовым четкам.
После сорока дней ее отвозили на вокзал, чтобы ехать в Братск к детям и внукам. На обратном пути в монастырь оптинская машина остановилась, и ее нельзя было завести. Шофер полез за буксировочным тросом и увидел, что мать Нина забыла рюкзак.
-Да это же Трофим нас остановил, скорей на вокзал!
Машина тут же завелась. Развернувшись, полетели на вокзал и успели отдать рюкзак до отхода поезда!
В Соборе Братска Нина Андреевна убирала храм, живя рядом в комнате, на послушании. Ей казалось, что сын с нею, здесь, помогает в духовной жизни и трудах. И самый большой труд – молитва за некрещеных детей своих. Однажды в храм преподобного Андрея Рублева явилось четырнадцать человек, ее дети и родственники – креститься!..