Пророк

bezginovo2016@gmail.com


«Иисус сказал: Блажен тот лев, которого съест человек, и лев станет человеком. И проклят тот человек, которого съест лев, и лев станет человеком»



 «Иисус сказал: Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает»

Евангелие от Фомы





Глава первая



Попытаюсь рассказать об одном человеке который навёл тут что называется шороху, его имя – Иван Тимофеевич Кузьменко. Кончил он свою жизнь трагично, был задушен в городской тюрьме. Смерть свою он как бы предсказывал и предвидел. Вообще мне трудно приступить к своему повествованию, ибо не знаю с чего начать. Зная самого Кузьменко я понимаю что человек этот был не совсем нормальный, а что касается его мыслей и поступков, то я особенно нахожусь в затруднении относительно его душевных качеств;. вернее было бы правильней сказать: в затруднении относительно его психического здоровья. Поразил и меня конечно опальный случай в монастыре. С одной стороны для меня сей поступок не был неожиданностью, а с другой, был.

Первые следы явления Кузьменко обнаружились за два года до скандала в монастыре. В соседней богатой станице  сияла великолепная нововозведенная церковь в честь Александра Невского. Возглавлял приход в той церкви отец Василий. Ничего о том священнике плохого или хорошего сказать не могу. Слышал я что этот батюшка был огромного росту и очень широк в теле, и якобы по этой причине какие-то местные чиновники или предприниматели  подарили ему огромный дорогой внедорожник для удобства, так как с таким телесными объёмами отцу Василию не представлялось возможным уместиться в обычном легковом автомобиле. Ходили еще слухи касаемо роскошных подарков в адрес отца Василия, но говорить об этом мне не буду. Вот в том приходе впервые всплыл на сцену жизни нашего края Иван Кузьменко. А дело было так: Кузьменко зашел в храм, выдержал как полагается службу, а в конце когда отец Василий принялся говорить слово божье, Кузьменко устроил резюме в своем репертуаре: принялся прямо при свидетелях задавать вопросы духовному лицу и укорять его тут же во-грехах. Далее он подошел к иконной лавке и каким-то предметом разбил витрину и даже опрокинул полки с иконами. Заключил он всё это хулиганство тем, что объявил ошарашенным наблюдателям, что из дома отца моего устроили дом торговли. В храме при свидетелях, отца Василия Кузьменко оскорблял очень непристойно, используя эмоционально-экспрессивные обороты речи. Не знаю точно, но в том эпизоде Кузьменко как-то «пронесло» и законной реакции на сие поведение не последовало. После того инцидента спустя несколько дней Кузьменко появляется в нашем городке.

Надо сказать что этот первый церковный скандал стал известен благодаря второму, основному. До этого об этом случае в церкви мало кто знал. Уже спустя год после смерти Кузьменко, выяснилось что он  наносил подобные «удары» на другие приходы. Выбор его «атак» падал как правило на нечистых на руку (по мнению самого Кузьменко), служителей церкви православной. Забегать вперед не буду, а расскажу о известных деталях жизни моего знакомого.

Иван родился в нашем городе и по прошествии многих лет вернулся в свой дом, который принадлежал его покойной матери Лидии Ивановне Чистяковой. Иван не был её родным сыном, а был ею усыновлен и взят из нашего детского дома-интерната. Говорили что Лидия Ивановна была благочестива и набожна, отличалась особенной добротой и состраданием к ближним. Чистякова часто посещала нашу местную церковь и имела добрые отношения с одним дьяконом. Говорили что с нею в церкви часто видели маленького Ваню. Узнать более-менее подробно об этой женщине, мне впоследствии удалось у дальних родственников Чистяковой, которые приняли Кузьменко на жительство по возвращению домой.

Лидия Ивановна когда-то работала учительницей в школе для начальных классов. Но что-то там произошло в школе, и она рано ушла на пенсию. Вот тогда-то она и взяла Ваню из детского дома. Сам Кузьменко о своей матери никогда не говорил и не желал открыто вспоминать. Вернувшись из странствий Кузьменко застал в своём доме семейство тех самых дальних родственников своей приёмной матери. Родственники не ожидали, но приняли его безоговорочно как настоящего хозяина. По счастью одна из отдельных комнат имела отдельный вход и отдельный задний дворик, так что с возвращением блудного сына проблем как бы не было. Где Кузьменко носило эти годы – до сих пор толком непонятно – всё отрывками и урывками.

Кузьменко идёт служить в вооружённые силы: с того момента след как бы расплывется. Когда я говорил с ним о прошлом, он мне рассказывал намеками что в те времена был очень грешным человеком, говорил что взял на себя много всякого «дерьма». Служил Кузьменко в Афганистане – это достоверно. По намекам после армии Кузьменко скитается где-то в столице, далее влезает в какую-то криминальную группировку или банду. Как дальше складывается его судьба, – непонятно. По сомнительным источникам говорилось что якобы Кузьменко имел большое влияние в тогдашнем криминальном мире, и что якобы он предводительствовал в одной гремящей по тем временам шайке отъявленных злодеев. И если это правда, то эта группировка возглавляемая Кузьменко активно когда-то занималась рэкетом, грабежами, убийствами и многими другими тяжкими преступлениями. Но опять же, я не уверен что это всё истина.

Когда я впервые увидел Кузьменко, мне он напомнил протопопа Аввакума или крестителя Иоанна, на манер начала двадцать первого века. Представьте немолодого мужчину, высокого, с острыми неширокими плечами и сухими длинными мышцами; вся фигура его напоминала гибкий металлический прут из крепкой каленой стали. Походка его содержала в себе резкие порывы и движения; я бы сказал что начиная двигаться, Кузьменко как бы просыпался, словно по невидимой чьей-то команде и из сонного состояния, перевоплощался в болезненную активность. Голова его была покрыта тусклой волнистой сединой чуть длинных неухоженных волос. Глаза синие, большие, часто кажущиеся черными от расширенных зрачков, смотрящие насквозь настолько уверенно и остро, словно режут стеклом: сам я часто не выдерживал этого взгляда. Один глаз заметно отличался от другого, словно одним глазом он проникал в пространство, а второй выражал всю внутренность своего хозяина. Вообще выражение лица было недобрым и отражало какой-то жуткий человеческий надрыв. Цвет лица был всегда бледноватым с желтым нездоровым оттенком. Улыбка его удивительно преображала всё выражение, делая его физиономию похожую на счастливого ребёнка, но улыбался он редко. Вообще лицо Кузьменко отдаленно напоминало о прежней оригинальной красоте. Те же глаза имели скорее форму женских глаз с крупными ресницами и выразительными аккуратными бровями. Нос по-видимому был когда-то изящен, но в данное время был сломан и заметно косил влево. Всё остальные детали также изрядно повреждены всевозможными неприятностями. Заместь зубов в деснах торчали жалкие осколки, а бледные не совсем тонкие губы были изорваны рубцами и имели противоестественную подпухшую форму. Подбородок твёрд и сжат словно судорогой; нижняя часть была словно высечена из бледной белокаменной  породы. Главное что бросалось в глаза, это безобразный жирный шрам, ползущий от одного уха, через всю шею, практически достигая другого уха. Этот шрам придавал какой-то мистический и неприятный характер всему лицу и образу Кузьменко. Как мне рассказывал сам Кузьменко, этот рисунок оставили ему на память духи пытаясь перерезать горло. Признался он в этом бегло и коротко, когда мы хорошо однажды выпили с ним. Больше о службе в армии я от него ничего никогда не слышал. Бороды или усов он не носил за неимением растительности. Вообще он ассоциировал для меня с хищной измучанной жизнью птицей. Я помню однажды в детстве видел в зоопарке потрепанного условиями и неволей одинокого орла, сидящего на перекладине и прячущего от нас свою голову. Иван напоминал мне этот образ. Касаемо его остальных ранений: Кузьменко мог бы послужить интересным экспонатом для тех кто интересуется подобными предметами. Однажды в самом начале нашего с ним знакомства, мы как-то парились в бане, и я увидел поистине человеческое жизни бичевание. Всё тело напоминало минувшее поле битвы: рубцы, шрамы, ожоги, а с лева на спине по-видимому пулевое ранение. Имелась татуировка, нечто вроде воровской звезды на плече. На мой вопрос: что это и откуда? –  Кузьменко презрительно махнул рукой. Руки, вернее кисти у Ивана имели узкую и вытянутую форму, на каждой кисти по два огромных безобразных мозоля, которые служили ему за месть кастета из живых хрящей. Однажды я был свидетелем как Кузьменко ударил одного парня (обстоятельства и причины говорить не буду), парень этот, то есть пострадавший, походил на огромную двух метровую гориллу с помятыми борцовскими ушами, причем он на голову был выше самого Кузьменко. Когда Иван нанес ему резкий, какой-то незаметно-врезающиеся удар, свидетелям и мне показалось что удар оказался слабым незначительным, но тело борца рухнуло через секунды, не назад, по инерции, а вперед. Кузьменко же, уверенный что по-видимому так и будет, заранее спокойно отошел чуть в сторону как от падающего на него бревна.

В город он приехал в старом потрепанном пальто серого цвета. Несмотря на вытертость и затасканность это пальто шло ему необычайно. Оно было когда-то из дорогих, покроя отличного, из какой-то шерсти, кажется верблюжьей. Талию он затягивал поясом всегда очень туго. Головных уборов никогда не носил. На ногах таскал замшевые светлые зашнурованные высокие сапоги, похожие на армейские берцы. Вся остальная одежда заметно была весьма потрёпана временами и обстоятельствами. О чистоте её Кузьменко не беспокоился особо, хотя сам в принципе был чистоплотен. Бывая у него я был часто свидетелем как он раздетый по пояс плескался в бочке с дождевой водой, за этой процедурой я заставал его часто: полоскаться он любил.

О его интеллектуальном развитии:  из всех моих догадок  я имею основание быть уверенным что он отбывал наказание в местах лишения свободы и там начитался вдоволь и натерпелся. Кузьменко неплохо разбирался в литературе, причем знал не только религиозную, историческую, но и неплохо понимал философию. Часто любил припоминать Ницше или Шопенгауэра. Библейские книги знал великолепно, хотя редко вслух цитировал  тексты из писания. В его речах я не помню что бы Кузьменко произносил слово в слово чьи либо изречения или сентенции. Излюбленным Евангелием Кузьменко являлось апокрифическое Евангелие от Фомы. Всё ему знакомые чужие мысли, слова, как бы служили ему: даже слова Христа он произносил как бы так, что он  вправе пользоваться этими изречениями и мыслями  как своими собственными слугами.

Питался Кузьменко своеобразно. Я не помню чтобы Кузьменко готовил у себя дома. Хотя у меня в гостях он несколько раз жарил мясо. Себе он обычно покупал черный или белый хлеб, сливочное масло и куриные домашние яйца. Всегда у него на столе стояла трехлитровая банка с мёдом. Яиц он выпивал десятками, они то и состояли основным рационом Ивана. Я видел всегда остатки скорлупы то на столе, то на ступеньках (Кузьменко часто сиживал на ступеньках с выходом на улицу). Любил заваривать крепкий черный чай из дешёвых сортов. Водку пил, но редко.

Общаться с ним было невероятно сложно. Прожив два года практически через два дома, мы лишь за год до его смерти познакомились и стали хоть как-то общаться. Вначале знакомства он обратился ко мне зачем – не помню. До этого я наблюдал нередко его сидящем на своих ступеньках. Обнаружив у меня неплохую библиотеку, Кузьменко стал заходить чаще ко мне в дом за книгами. Обладал он способностью молчать и полностью игнорировать свою компанию; позже я привык к такому способу «контакта». Единственное когда Кузьменко можно было хоть как-то разговорить, это когда он выпивал водки. Пил он тоже оригинально: стаканами или полустаканами. Свободно и безболезненно он мог самостоятельно осушить целую бутылку. После первого стакана Кузьменко становился довольным: облокачиваясь спиной к спинке стула или к стене, он как бы наконец-то расслаблялся и отдыхал от самого себя. На втором стакане, Иван мог разговорится и даже пустится в воспоминания, но опять же, это было очень редко.

Здоров он был физически необычайно и очень вынослив. Подтягивался резво на перекладине или вцепившись цепкими пальцами за узкие выступы дверной фрамуги, Кузьменко мог за один поход подтянутся более двадцати раз. Иногда я заставал его в замысловатых акробатических позах, а иногда Кузьменко подобно обезьяне подолгу весел на турнике и выслушивал меня. Очень много передвигался пешком на своих ногах. Несколько раз я был свидетелем как Кузьменко за один день мог пройти более пятидесяти километров. После таких прогулок он заметно выглядел измотанным и утомлённым, но тем не менее чувствовал себя терпимо. Я где-то слышал что некоторые душевнобольные имеют склонность много бродить в одиночестве. Кто знает, были ли его пешие прогулки признаком душевного расстройства, либо Кузьменко таким своеобразным образом поддерживал свою форму, или просто по натуре своей Кузьменко был бродяга. Время он проводил очень уединенно. Бегал он изредка по своим делишкам, и то тайно, как хищник. В основном сидел на своих ступеньках и грелся на солнышке или закрывался в комнате почитывая у распахнутого настежь окна. Окно в комнате у него было открыто круглосуточно и всесезонно: закрывалось оно только когда Кузьменко покидал помещение.

О философии и его вере я скажу ниже, теперь скажу основное: что человек этот был необычайно бескомпромиссный, храбрый, так называемая вера или воля его состояла из молниеносной  решимости, тем самым вся его философия соответствовала практической его жизнедеятельности. Только воля составляла весь оптимизм Кузьменко. Ум его полностью состоял из пессимистических представлений и каких-то неслыханных мрачных утопий. Словно его разум был заведомо отравлен подавляющими тяжелейшими для сознания мыслями и представлениями о жизни.

Начну с того что Евангелие он понимал как крест, не в контексте принятых христианских идеалов любви, добра, смирения, а скорее как не наступившего христианства; правда по его словам и ненаступящего. То что христиане на протяжении веков влачат по сути мирское, сонное, пассивное существование, для Кузьменко это было доказательством духовной деградации. Иван не находил в реальной исторической церкви ничего в принципе достойного евангельских высот. «Как сквозь тусклое стекло лишь увидели» – говорил он о характере или градусе веры. Для него истинное христианство представлялось прежде всего – как подвиг или крест, в буквальном значении – самоубийство. Христианин должен быть в первых рядах носителем и защитником правды и воинственно обличать всякое преступление против Святого Духа. Весь мир он называл Чистилищем, а пришествие самого Христа две тысячи лет назад – как проповедь в Аду или в царстве мёртвых. Наше время, бытие, жизнь, смерть (в контексте апокалиптического жанра), Кузьменко трактовал как переход из смерти первой, во вторую смерть – последнюю. И чем больше мы отдаляемся во времени от евангелистских событий, тем Ад этот крепнет своей кромешной силой надвигающейся бездны безверия. Возрастающее же расстояние (пространственное и временное), это возрастающая невозможность верить во Христа. Затем через время, Ад (то есть мир), будет сожжён, как и предсказано. К апокалиптическим текстам и образам Кузьменко прибегал редко. Добро и зло Кузьменко отрицал как и свободу воли: считая эти понятия узостью человеческого мышления. О лжи Кузьменко рассуждал тоже своеобразно: Иван был уверен в духовной или душевной слепоте людской, от того что людей из поколения в поколение приучают к жизнелюбию. Точнее не людей, а христиан, которых он считал что они-то в первую очередь обязаны быть аристократами духа и призирать жизнь. Духовную «вседоступность» или духовную демократию, Кузьменко категорически не признавал, будучи убеждённым что евангелистская высота дана далеко не каждому. Вообще человек или человечество, виделось ему как роковая ошибка творения. «Всё они пьяны, ты погляди гляди что они сотворили с христианством – говорил Кузьменко, – трясутся за жизнь как овечки и носятся с ней как те же ими обвиняемые грешники. Если бы человек осознал что жизнь есть страдание, проклятие, то может быть история пошла другим манером».

Священнослужители православия являлись главной мишенью, и как правило он опрокидывал на них весь свой гнев и всю своё душевное негодование. Помню наш разговор, когда я сказал что по моему мнению Евангелие невыполнимая вещь. «Невыполнимая  говоришь? – вспыхнул помню Кузьменко, – правильно… только я тебе так скажу: знал я одного коммуниста, так и не вступившего в партию, так вот он хорошо сказал: нам следовало подохнуть за идею, что бы идея наша для нас была возможна и осуществима – без этого любому идеалу грош цена! Так и Христос говорил: отдай жизнь! – вот она любовь, а вот выполнимость. А эти… (церковники) сладко стелят о семье, о добре, о жизни, при этом каждый скромно грезит о мученической крестной смерти, мол, это великая честь была бы для них. Вранье! Сами тянут <кота за яйца>, превратившись в лживое фальшивое болото. Они нехристиане, а учат они сатанинскому учению: как хорошо долго благополучно прожить, и более менее качественно с позиции мирских понятий. Церковь нынешняя это и есть престол сатаны. Священство, а когда-то и сам Рим, захватили церковь и погубили её. Сатана искушал Иисуса через Петра в Гефсиманском саду, именно жизнью и её прелестями. Ибо они сами хотят жить и других призывают жить... часто хорошо и умно – но только они такие же христиане как я балерина. Победить смерть можно только наплеванием на самого себя и на свою жизнь. Как Христос отдал. Человек неизбежно обесценивает жизнь с помощью Духа Святого, а не трясётся за неё»

Но это речь была относительна мягкой и терпимой, обычно Кузьменко в адрес духовенства говорил более хлестко, грубо и с крайним отвращением. Касаемо понимания учения Иисуса Кузьменко воспринимал не только притчи, но и поступки Назарянина иногда слишком на мой взгляд, просто и буквально. Иисус как известно часто публично наносил оскорбления или говорил нелицеприятно в адрес духовной власти. Кузьменко подражал как бы с усилием этому Иисусову поведению. Как я говорил выше, случай в церкви Александра Невского, это скорее всего подражание Христу, когда сам Иисус зайдя в храм Иерусалима пытался разогнать торгующих. По всей видимости всё хулиганства, оскорбления и преступления в сторону православных священников, это тоже в некоторой степени способ подражания Христу в отношении фарисейства. Надо сказать что не только в этом Иван «копировал» таким своеобразным способом Иисуса, мне так же известно что Иван легко расставался с деньгами, совершал поступки часто в ущерб самому себе, вплоть, до явной угрозы своей жизни. Его быт соответствовал как бы отчасти описанию скромного быта Иисуса или аскета-монаха. Кузьменко чувствовал себя в жизни как бы временно, у него никогда не замечалось ни малейшего осознания своей причастности к этому миру или бытию. В большей степени то что нас беспокоит и привлекает наши обыденные влечения, для Кузьменко эти вещи по сути не имели значения: он особо не обращал внимания на многие человеческие радости, ко многим вопросам быта Кузьменко относился с презрением или искренним равнодушием.


Глава вторая


А теперь приступлю к событию, которое прославило как бы Кузьменко и послужило причинной его ареста и последующей кончины. Скажу лишь со своей стороны что после того рокового события, мне показалось что я как бы знал что всё это время Кузьменко готовился и ждал своего часа. Вспоминая дни, проведенные вместе с Кузьменко мне многие моменты и события связанные с ним, стали казаться каким-то преддверием добровольной неминуемой катастрофы. Скорее всего он готовился пусть не к конкретным действиям – исходя из продуманного плана,– но нечто подобное он вынашивал в сердце своём. Наверное не обошлось без шизофрении; как сказал наш местный психиатр о диагнозе Кузьменко. Может быть если бы не гибель в тюрьме, то Ивана признали как душевнобольного и поселили в соответственном заведении.

Итак, что произошло. Весной в нашем монастыре расположенном на территории города, обычно ожидалось большое празднество на Святую Пасху. В этот раз ожидали приезда высокопоставленных духовных лиц: одновременно должны были приехать несколько архиереев и чуть ли не сам патриарх всея Руси. То оказались, конечно слухи, но действительно было много гостей из других епархий высокого духовного звания. Причина тому: открытие вновь восстановленного древнего храма  разрушенного некогда большевиками. В воскресенье после всех пасхальных богослужений и празднеств, собрались гости и народ около вновь возведенной святыни. Я там не был, но как известно из многих подробностей, организовано было пение большого хора, который состоял чуть ли не из пятидесяти голосов одновременно. Наконец настала та часть, когда скажем, на сценической площадке собрались высокопоставленные гости и прочее духовенство. В центре сцены на возвышении, находился микрофон в который говорили поочередно выступающие. Вот тут и вышел на сцену Иван Кузьменко. Он выскочил из толпы зрителей, неожиданно быстрым шагом проследовал к хору. В руках у него был большой кнут с железным наконечником на конце жесткой длинной веревки. Этим кнутом он стал незамедлительно наносить удары по стоящим на сцене людям.

Много ходило сплетен потом по этому поводу, что мол Кузьменко чуть ли не убил нашего архиерея, а кому-то разнес голову и прочее и прочее. Но достоверно известно, что действительно пострадало несколько человек, но не так уж прям сильно. Сам скандал, мало того что был неожиданный для всех, но и невиданный и неслыханный. Возмутило всех то, что эта возмутительная выходка устроенная в такой святой и светлый день как Святая Пасха. К счастью Кузьменко относительно быстро скрутили работники милиции, которые по-видимому находились там же среди зрителей. Правда и милиционерам досталось, так что Кузьменко не успел особо покалечить святых отцов. Да и сам «бич», скорее был сделан для символического применения, а не практического. Но зная Ивана и его прыть и жестокость, дело могло окончится и с более неприятными и отягощающими последствиями.

Когда Кузьменко вышел из толпы, то скорее всего особо ни кто ничего не понял, что это за человек и что держит в руках своих. Может быть кто-то и шептался насчёт появления неожиданно появившегося постороннего. И лишь когда Кузьменко расправил кнут и замахнулся, тогда то вся публика ахнула. При втором и последующими ударами, толпа покачнулась, раздались первые визги баб, а потом и детские рыдания. Преимущественно ведь, среди публики были в основном женщины с детьми да одни старухи. Присутствовала конечно и молодёжь и мужчины, но их было гораздо меньше. Поднялся страшный переполох. Пострадавшие пережив первые удары плетью, возмущенно двинулись на Кузьменко что бы угомонить неслыханного хулигана. Но не тут то было: Кузьменко говорят так принялся активно орудовать плетью, что отцам пришлось не только отступить, но и бежать с того места. В тот момент когда Ивана завалили на землю и одели наручники, женщины из постоянных прихожан кинулись на помощь своему духовному начальству. Говорили что вначале этой развернувшиеся драмы, до того как ещё подоспели на помощь милиционеры, в Кузьменко вцепился один молоденький инок. Вцепившись руками в волосы Кузьменко, инок пытался помешать и повредить неприятелю. Кузьменко сильным ударом отбросил от себя инока. Бедняга упавши истекал кровью, так больше и не поднявшись до конца безобразного представления.

Когда наконец всё окончилось, кто-то из пострадавших стоял около связанного Кузьменко, рассматривая его; кто-то сидел в сторонке и вытирал кровь с лица, а кто-то молча удалялся с места происшествия поддерживаемый помощниками. Надо напомнить что пострадавшие по преимуществу люди были в летах почтенных. Кузьменко якобы лежал смирно. Правда и тут много болтали. Одни сказывали что он рычал и скрежетал зубами. Некоторые утверждали, что Кузьменко извергался бесноватым нечеловеческим голосом, бранился матом и пена со рта «текла обильно», и что там же на месте из одержимого был изгнан злой дух, самим окровавленным Владыкой, одной лишь его краткой молитвой. Много чего болтали, но главное всеми было признанно что Кузьменко не только сумасшедший, но и беснующиеся с целым легионом. Со временем эти слухи о душевном бестиарии Кузьменко плавно приняли позицию медицинскую, то есть в основном посчитали Кузьменко лишь душевнобольным. Мне в первое время тоже досталось как единственному другу бесноватого.

Любопытного много ходило о том, что Кузьменко прокричал перед первым взмахом плётки. Говорили в начале что он лишь зверски рычал и даже лаял по-собачьи. Потом поплыли слухи, что Кузьменко отчетливо продекламировал о своей преданности сатане и его царству. И всё в таком жанре. Один свидетель утверждал что Кузьменко перед тем как ударить, изрёк следующее: «Вот вам собаки!» Это кстати, более соответствует манере речи Ивана. Но есть у нас в одной школе пьяненький учитель, который утверждал, будучи якобы свидетелем, что при нанесении первого удара Кузьменко произнес такую фразу: «За народ мой многострадальный». Вначале эти слухи не усваивались, но тем ни менее слухи блуждали среди обывателей. Наконец они как-то осели на достоверную твёрдую почву, то есть когда спустя год Кузьменко был принят как всеми как душевнобольной. А более всего фраза «за народ мой многострадальный» стало приниматься, когда появились те самые люди, которым Кузьменко жертвовал при жизни суммами из той самой пачки долларов. Даже был дурацкий слуховой момент,  что якобы Кузьменко исцелил кого-то чудом «собственноручно». Но посчитали если и было такое, то скорее всего это колдовство или поганая магия, да и деньги Кузьменко давал для совращения или удовлетворения своих бесовских или больных фантазий.

Находились обвинители пострадавшей стороны, говоря ни громко, что высокопоставленные гости пожаловали с почестями президентскими, то есть на каких-то дорогущих машинах и с многочисленной свитой и прочими такими вещами которые поражают воображение наблюдающих. И встречали их соответственно: сгибая спины. Как раз Кузьменко это ненавидел, то есть все эти пышные церемонии и традиции где бы то ни было в христианстве. А у нас на Руси как известно это в порядке вещей и даже приветствуется. Может быть на празднике его это и вывело из себя. Хотя плеть он взял заранее. Бог его знает.

Надо отдать должное духовенству. Во-первых, эта история не распространилась дальше наших местных СМИ, и как то люди особо на это не возмущались, так как сам характер инцидента довольно гадкий как бы. Говорят, что даже те  кому удалось снять на камеру эту безобразную сцену, добровольно отдали в органы свои свидетельства. Конечно в этом случае имеет место нежелание скрести металлом по стеклу – касаемо отношения к святыням и святым. Было одно выступление из присутствующих; какой-то батюшка говорил примерно, что Кузьменко это просто сумасшедший и несчастный человек, и что никаких тут сатанинских козней нет, а лишь одно бесчинство от  больной психики. Таким же манером отнеслась вся пострадавшая сторона, как к больному и только. Были и несомненно и церковные ревнители брызгающие гневной слюной и всяким разным негодующим пафосом. О них вспоминать и говорить не хочется, так они оказались исключением из правил.

Главное что я могу точно и уверенно сказать что слухи о том что Кузьменко задушили «по найму», это точно неправда, а лишь скорее всего домыслы. В тюрьме Кузьменко отличился и без того своими резюме и амплуа. Я говорил с одним надзирателем, который охранял камеру где содержали Ивана. Так тот рассказывал что они бедные не знали что и делать с этим «бесом». Мало того что Кузьменко в первые дни избивал своих сокамерников, так он чуть ли не круглосуточно третировал охрану разными опасными выходками и сопротивлениями. Потом Кузьменко «отделили», и что там было потом непонятное с ним. А когда его опять перевели в «общую», в ту же ночь он был задушен. Тут надо учитывать что Кузьменко уже был известен как великий богохульник и беснующиеся. Это тоже по-видимому сыграло определенную роль на настроение в тюрьме.

Я даже знаю реакцию на эту историю местных сектантов, включительно баптистов, пятидесятников и других разновидностей западных подобных сообществ. Всем давно известно, что между православием и так называемыми сектами или «западными» конфессиями, происходят гласные и негласные конфронтации. «Бичевание» святых отцов не понравилось никому, но знак был некоторыми из них обнаружен и подмечен безусловно. Моя соседка Юлия Ивановна, являлась членом одной такой вот «западной» церкви, так она рассказывала, что на собраниях проповедники частенько вспоминали эту историю, и сравнивали  Ивана чуть ли ни с бичом божьим, разумеется, при этом намекая на православных врагов-оппонентов. Также она говорила что и в других подобных конфессиях происходили схожие реакции. Примерно в тоже время ко мне зашли на чай, всем нам известные свидетели Иеговы. На мой вопрос о случае на Пасху в монастыре, прыщавая улыбающаяся дама средних лет, ответила мне (ещё откровеннее улыбаясь голыми зубами), что Кузьменко был близок к их учению. В чём проявлялась эта близость, – дама мне не соизволила пояснить.

Кстати о божьих коровках: (так обычно Иван называл подобных верующих из подобных сообществ); говорил Кузьменко всегда с каким-то пренебрежением и своеобразной иронией. « Божьи коровки…. – говаривал Кузьменко в приятном расположении, – приходили сегодня. Книжонки, журнальчики, библии… в книжечках отцеживают комариков, а сердцем проглатывают целого верблюда, не пережёвывая – бедненькие чистенькие импотенты».

Пора сказать о материальном положении Ивана. Я однажды был удивлен когда увидел у него в шкафу довольно пузатую пачку долларовых ассигнаций. Было в этой пачке по меньшей мере около двадцати тысяч. При мне он в тот день поспешно выхватил сто долларов из этой пачки для того что бы я разменял ему купюру в банке. Когда я удивленно спросил откуда такие деньги, Кузьменко не обращая внимания на мое удивление, торопливо ответил: «Оттуда». Я еще скажу ниже что спустя несколько лет всплывали факты о том что Иван жертвовал «нуждающимся» неплохими сумами в течении лет восьми – это точно. При этом он часто припугивал своих счастливчиков да так, что они молчали как могилы и после смерти своего доброго патрона. Лишь спустя время выяснялись некоторые подробности самаритянских поступков Ивана. Вообще было странно сочетание его – я бы сказал – жестокости, обреченности взглядов, с теми трогательными в общем-то, заботами которые он оказывал тайно или открыто. Он как бы не то чтобы делал это по принуждению, как это в общем-то делают фанатики или люди стремящиеся, но бессердечные, скорее Кузьменко стеснялся этих своих порывов и старался не афишировать даже перед самим собой.

Другой случай это когда спустя пару месяцев после случая в монастыре ко мне пришла одна особа, серая и мрачная как большая часть моей неудавшийся жизни. Она напоминала мне запуганную человекоподобную мышь, выбравшеюся на поверхность из холодного сырого подвала. Летом голова её была укутана наглухо в платок, а костюм её состоял из драпового пиджака и такой же капитальной длиннющей юбки из толстой шерстяной ткани. Я еще помню, подумал глядя на её костюм: она видать живёт в норе и ей там в этом наряде комфортно. Оказалась из этих, так называемых сектанток. Я не мог понять чего она хочет, но наконец, это очень робкое хилое существо, после долгих словестных петляний, промямлила наконец, что Тимофеевич год назад отдал ей три тысячи долларов. Она долго мне разжёвывала о том, как она сопротивлялась взять эти деньги. Сын у этой особы, тяжело был болен и Кузьменко случайно или неслучайно, узнал об этом. Перед тем как принять помощь, скромная праведница  притащилась к Кузьменко с личным пастырем, для уведомления сего поступка: в том смысле каков его характер и смысл с точки зрения небесной этики. Но я представляю, чем это окончилось. Когда я спросил у неё, она еле рассказала мне с испуганным лицом, что Иван обозвал очень плохим словом, и выгнал её вместе с пастырем, а деньги немедленно отнес в больницу к доктору. Я даже знаю что Кузьменко дал этому пастырю ногой под зад на прощанье, тот скатился по ступенькам,  что очень позабавило наших мужчин играющих в домино в беседке. Уже после операции мышь-праведница пришла с братьями и сестрами благодарить Кузьменко, то есть проповедовать слово божье, ибо по её глубочайшему убеждению Кузьменко находился в сетях дьявола и неправильно понимал бога. А благодарностью, по её убеждению, и лучшим подарком для Кузьменко, это было бы дальнейшее спасение дарованное исключительно из уст этой всей блаженной компании. Вообще надо отдать должное этим, правда, что божьим коровкам. Пробить их убеждения и сердца невозможно – хоть ты пойди на каторгу ради них.

О женщинах Кузьменко не говорил вовсе. Хотя был один любопытный случай который возможно приоткрывает тайны души его. Как то летом мы отправились покупать всякую мелочь в магазин и дожидались очереди у кассы. Одна большая дама пыталась упрямо пролезть мимо нас через узкий проход. Мало того что дама была слишком широка в теле, она еще обладала невероятным огромным бюстом, им же она и пробивала себе путь. Кузьменко как обычно был погружен в себя. Но когда Кузьменко «проснулся» и увидел пред собой толкающиеся женщину, Иван вобрал воздух в легкие и прижавшись в сторонку (тем самым освободив пространство), придержал выдох в щеках, от чего щеки надулись, а глаза сделались глупыми и смешными. Дама презрительно посмотрела на Кузьменко и поплыла дальше, по-видимому всё же довольная короткой пантомимой исполненной для неё моим приятелем. Я спрашивал его:  любил ли он женщин? На что Кузьменко сказал что он любит лишь волю.

Что касается туманной биографии Ивана: оказалось всё тоже очень запутанно и противоречиво. В процессе следствия выяснилось, что после армии на протяжении всей жизни Кузьменко пользовался скорее чужими или поддельными документами. Много вопросов было к местному участковому, который как выяснилось на многое закрыл глаза с появлением Кузьменко в родной городе. Дальняя родственница приёмной матери Кузьменко как бы узнала Ивана, и якобы по этой причине ни у кого вопросов не возникло. Она то, эта родственница, мне немного поведала о детстве Кузьменко.

Родственница рассказывала, что Ваня рос очень странным, но в принципе добрым мальчиком. Отличался замкнутостью, скрытностью, железным терпением, а главное, храбрым невероятным упрямством: всегда Ваня добивался справедливости через свои страдания и муки. По-видимому эта черта была привита в Иване с самого рождения. А поскольку Ваня был очень слабого вида и здоровья, сверстники часто нападали на Кузьменко. Приёмная мать, часто проливала слезы и вздыхала, от того что Ваня никогда не пожалуется о своих несчастьях: всё и всегда держит в себе. Привожу характерный случай; он мне напомнил что-то из античной литературы Ликурга Спартанского.

Будто бы маленький Кузьменко пришел как-то домой и мать заподозрила что мальчик подозрительно проследовал тихо к себе в комнату. Так и ни добившись ничего, женщина оставила мальчика в покое. Лишь ночью обнаружилось что у Вани был ужасный открытый перелом руки. А когда его привезли в больницу, доктор был удивлен и поражён терпению этого  мальчика. Было ему на тот момент около девяти лет.

Второй случай произошел ещё раньше, это как однажды Ваня тяжко заболел и был отправлен даже на лечение в неврологическую клинику. А причина вот какая. Буд-то бы маленький Кузьменко, возвращаясь из школы увидел как мальчишки мучают новорождённых котят (топят их в каком-то корыте). Ваня бросился с кулаками на мучителей. Но ребята были и старше и числом сильнее, да и сам Кузьменко как я уже говорил был слабый и болезненный ребёнок. Короче, Кузьменко удалось спасти лишь одного котёнка. Он принес  животное домой, неся перед собой двумя ладошками, сам при этом поцарапанный и побитый. Животное уложили и принялись ухаживать как только можно, борясь за жизнь. К утру котёнок помер. Ваня обнаружив утром трупик, долго на него смотрел, потом взял его и пошёл молча хоронить. Вернувшись с похорон он слег от какой-то нервной болезни. Лечились они долго и даже пришлось возить Ваню куда-то еще к специалистам. Ваня с того момента совсем замкнулся и перестал совершенно плакать и жаловаться. Если до этого у него была такая характерная склонность скрываться, то после болезни Ваня окончательно замкнулся в себе.

Затрагивая тему животных: хочу сказать о взаимоотношениях с кошками, уже взрослого Кузьменко. Я уже говорил что Иван мог днями сиживать на улице на ступеньках. А во дворе благодаря нашим женщинам, котов и кошек гуляло десятками, если ни сотнями. Кузьменко они страшно боялись и смотрели на него всегда как на очень опасный предмет. Коты старались обходить ступеньки Кузьменко десятой дорогой. Я наблюдал как в засадах на приличном расстоянии, коты сидели и наблюдали за Кузьменко, словно им это наблюдение доставляет в некоторой степени удовлетворение. Кузьменко котов редко обижал физически, а лишь изредка швырялся в них камнями, когда некоторые из них пытались приблизится к его территории. В основном коты и Козменко, третировали друг друга психологически. Когда они, то есть Кузьменко в своем наблюдательном пункте, а коты в своём, сидели вот так часами друг против друга, Кузьменко внезапно грозился угрожая кулаками или строя лицом всякие недоброжелательные рожи. Те же чётко зная, что к ним как бы обращаются, приоткрывали спокойно глаза и подолгу спокойно рассматривали опасного знакомого. Иногда Кузьменко сам впившись взглядом в какого-нибудь кота или кошку, мог сидеть неподвижно, словно он находился под коротким гипнозом. Также я замечал во время езды на автомобиле, что Иван увидев бродячего кота, грозил ему кулаком. Коты обычно на такой раздражитель приостанавливались, вылупив на Кузьменко глаза. Бывало намеренно не обращали внимания на Кузьменко. Тогда Иван произносил возмущенно: «Ух бандюги!» Бывали случаи перемирия. В эти дни некоторые довольные кошки даже тёрлись у ног Кузьменко, либо сидели рядом с поставленной для них специальной полной молока миской. В эти часы добрых приступов Иван кормил их и поглаживал. Отношений Кузьменко с собаками я не помню.

Сказать, что было заметно перед Пасхой что-то особенное? Я не могу такого сказать: он как обычно занимался тем что в принципе ничем не занимался. Единственное, что мне хорошо запомнилось, как Иван однажды предложил мне съездить в лес и посидеть у костра. Я согласился, это было за месяц или чуть больше до его ареста. Было холодно, погода была совсем неподходящая для прогулок, срывался мокрый снег с дождём. Разведя костер мы выпили водки. Он тогда и выдал как бы предсказание своего скорого финала. Заговорил неожиданно глядя на костёр: «Конец моей сказки скоро. Жду этого часа, очень жду. Невыносима мне жизнь – будь она проклята. Сколько меня било, ты и представить себе не можешь. Очень живучее животное, человек».
Я подумал что он приболел. А он и правду тогда как бы приболел и покашливал.

Ещё один трагичный и жестокий случай от которого у меня был горький осадок. Спустя годы я побывал в одной церкви, где когда-то Иван устроил свой так называемый погром. Было это наверное, где-то за год до появления Кузьменко в нашем городе. Церковь эта находится в двухстах километрах от нас, в таком же небольшом провинциальном городишке. Встретил меня молодой священник отец Георгий. Впечатление он на меня произвел самое приятное и располагающее. Георгий был хотя и молод, но человек уже вполне здравомыслящий, уравновешенный и к тому же добрый вдобавок. Как выяснилось многие прихожане ценили его за эти качества. В те годы появления Кузьменко, отец Георгий был всего лишь помощником тогдашнего батюшки отца Иллариона, и случайно оказался свидетелем неожиданной баталии.

Сам Георгий, скромно умолчал о характеристике прежнего священника, но я кое-что выведал об отце Илларионе из других источников. Трудно сказать, что правда, а что лишь сплетни. Но правда то, что сама церковь была выстроена на нечистые деньги одного местного миллионера, и что отец Илларион частенько имел сношения с подобными субъектами, в том числе и с коррумпированными чиновниками и прочей нечестью. О предприимчивости прежнего батюшки ходили целые легенды и даже непристойные анекдоты; естественно среди невоцерковленной публики и слишком вольнодумной. Но я пресекаюсь, так как доверять сплетням и слухам считаю делом недостойным для себя.

Как это было, то есть сам факт «нападения» Ивана. После службы, среди недели, закончив все «процедуры», отец Илларион вышел на улицу сопровождаемый своими спутниками (среди них был отец Георгий). Во дворе их ожидал Кузьменко, приняв какую-то намеренно-величественную позу с широко расставленными ногами. На расстоянии с видом некого загадочного лукавства, без каких либо причин и пояснений, Кузьменко поманил священника к себе пальцем. Илларион и помощники подумали  что скорее всего этот человек пьян. Но Кузьменко продолжая указывать тем же пригласительным наглым жестом; произнес: «А ну-ка ты…подойди сюда… да-да – ты…» (Кузьменко дал понять, что он имеет ввиду батюшку). Отец Илларион уверенно подошёл со смелым вопросительным выражением. И Кузьменко сразу же нанес страшнейший удар.

Удар действительно оказался невероятной силы. Как мне рассказывал отец Георгий, выяснилось что у батюшки была проломана кость от верхних зубов, до носового отверстия. После сокрушающего удара тело батюшки рухнуло с треском, словно его снесло автомобилем несущимся на большой скорости, а сам батюшка пришел в сознание только в больнице спустя несколько дней. Мало того, при падении голова несчастного тяжело ударилась об остриё бордюра, от чего на затылке образовалась ещё одна очень опасная травма. Все кинулись на помощь, а Кузьменко спокойно пошел прочь. Никто даже не пытался остановить Кузьменко, так всех шокировало это происшествие. Впоследствии милиция была поднята на уши и не только она. Преступника искали любыми способами и средствами. Город и вся область была перевернута вверх ногами, но так и никого и не нашли. К тому же жизнь пострадавшего весела на волоске. Лет, отцу Иллариону на тот момент было где-то пятьдесят, или около того. Была проделана сложная операция и батюшку впоследствии долго и усердно лечили.

Но что интересно, перед этим случаем за день или два, как рассказывал сам отец Илларион, будто бы ему позвонил вечером анонимный неизвестный голос, который угрожал будущей скорой расправой. И уже потом спустя годы, Илларион рассказал более подробно отцу Георгию об этом звонке. Оказалось, что голос сказал что якобы придет на днях ангел господень, что бы покарать священника за мерзкие деяния. Илларион поведал Георгию о том, что в ту же ночь после звонка, ему приснился странный и как оказалось вещий сон. Буд-то бы во сне ему является сам сатана и заявляет: «По велению Бога Творца, посылаю тебе слугу Его, великого смертоносного демона». А батюшка спрашивает: «А как же Бог… может посылать демона?» – не верит во сне батюшка. А сатана отвечает: «Всё может быть».

Вообще эта история сильно подкосила отца Иллариона. Оправившись после потрясения он спустя несколько лет покинул приход  по состоянию плохого здоровья. Как-то он потерял прежнюю ловкую активность и предприимчивость, и стал ни то что бы суеверный, а скорее очень мнителен и расстроен нервами. Тут конечно сыграла роль тяжелейшая травма головы. Когда я рассказал историю о Кузьменко отцу Георгию, он задумался и ничего особо не сказал о своих впечатлениях от услышанного.« А что я могу сказать – пожал плечами отец Георгий, – судя из ваших рассказов, человек этот был ни лишён и добрых поступков».

Имелся в моих расследованиях ещё один свидетель и пострадавший от безумных акций Кузьменко. С ним мне удалось встретится лично, благодаря тому же отцу Георгию. Отец Иов – его имя.

Когда я прибыл в гости Иову, сразу скажу, впечатление он на меня произвел максимально неприятное. На пороге своего дома сам Иов лично встретил меня. Вышел человек с женоподобной грузной фигурой и надутым донельзя шарообразным животом. Ходил он как бы согнутым спиной назад, словно помогая лицу находится в гордом приподнятом положении; при этом выставляя свой шар-живот, как будто бы он был даже горд своим этим достоянием. Волосы на голове: седые, маслянистые, с пожелтевшими неприятными мазками и очень редкие как высохшая слабая трава; на затылке резиновым жгутиком (которым обычно перетягивают пачки с деньгами), торчал маленький общипанный жалкий хвостик. Но главное что мне запомнились – это его руки. Кисти и пальцы, пухлые и надутые, украшенные несколькими толстыми броскими золотыми перстнями. В состоянии покоя эти пальцы клались на шар-живот, а во время движения они вечно что-то нащупывали и как бы пытались всё кругом бесконца лапать. Когда мы зашли попить чайку, отец Иов принялся за куриную копчёную лапку. Я не мог сосредоточится, а лишь видел эти пальцы измазанные жиром поглаживающие куски разорванного мяса, словно эти пальцы таким образом как бы ели вместе с хозяином, словно это был автономный отдельный организм отца Иова. Глаза на выкате, как у старой полуслепой жабы, густо-мутного бесцветного оттенка, ни серые, а почти бело-грязные. Нижняя толстая красная губа, висела словно мёртвая, а верхняя, заячья, была чуть задрана, выставляя два передних тоненьких жёлтеньких зубика. Вообще физиономия очень напоминала обрюзгшую бабью морду. Я подумал  что если на эту голову одеть платок, то получилась бы обычная неприятнейшая бабья морда. Иов тяжело и громко дышал, а когда слушал собеседника, неприятно прищуривался, словно он желал не только услышать слова, но и подозрительно присмотреться повнимательней на то что ему говорят. Голос у него был сладкий и липкий, с причмокиванием, всегда он слова употреблял в уменьшительно-ласкательном значении: «боженька», «матушка», «денюжка», «хлебушка», «прибылёчичек». Эти его пальцы при обдумывании поглаживали и гладили редкую мочальнообразную бородку, состоящую из редких белых нитей. Вообще пальцы отца Иова, если верить философии Ивана о душе, составляли наверное существенную часть души отца Иова. Пальцы были не только тем инструментом, которые служат обычно человеку, они по-видимому служили неплохим советчиком во всей мысленной работе Иова; если не полноценными равноправными партнёрами с сердцем или головой.

Когда я заговорил с ним о Кузьменко, отец Иов забегал глазами (он кажется редко смотрел в глаза кому либо) и начал причитать словно булькая водой: «Ох! прости нас всех грешных матушка Богородица и сохрани нас матушка наша. Был такай – был. Я вам скажу миленькай мой, что то басище поганая. Что ответил перед государствам, то очень хорошо – очень славненька. И что в аду теперь душа его с чартями – тоже приславненька – пусть его проклятая вонючкая душа там мучается и бесы его мучают – обязательна. Пусть… аспид сатанинский что наделал – что наделал. А ведь на кого черти-то обрушиваютса? На самых святых при святых – на батюшку Иллариона – господи ты наша… Батюшка наша Илларион миленькай – бесов то изгонял одним лишь глазиком своим праведненьким – посмотрит – и изгонит проклятых. Посмотрит – и изгонит проклятых. Вот черти и напали на батюшку нашего добренького. Господи помилуй – господи помилуй (Иов несколько раз перепугано перекрестился). Таких надо в кандалы  в кандалы с проволокой заковывать и подвальчике держать – прости меня матушка богородица ты наша. На святыни наши как накинулся – бесов то бесов то сколько! Накажи боженька наша гадёныша накажи! Ой накажи! В икону бес плюнул – прямо в храме нашем миленькам. Господи помилуй – господи помилуй….(отец Иов поспешно несколько раз перекрестился)»

И всё в таком духе.

Говорить прямо и определенно отец Иов не имел возможности и все его ответы как правило это пересказ его впечатлений и чувств на собственном своём своеобразном языке. Но мне всё же удалось выцедить с него информацию и кое-что я узнал от свидетельницы помощницы отца Иова, матушки Аксиньи.

Образно говоря, оказалось что Кузьменко нагрянул в храм якобы за покупкой иконы. Когда он начал интересоваться ценами, то в итоге принялся как бы возмущаться и подтрунивать над матушкой Аксиньей. Торг происходил на повышенных тонах, голос Кузьменко долетел до ушей Иова. Тот естественно незамедлительно появился. Кузьменко и с ним принялся «юродствовать и сарказничать», «бесноваться при святынюшках», а потом заметив икону Николая (канонизированного Николая второго причисленного к святым), спросил: а почему нет до сих пор иконы святого великомученика святого старца Григория? Батюшка не понял намёк (о старце Распутине), продолжал себя вести соответственно, то есть терпеть неприятного покупателя. Как я понял, Кузьменко предложил с ядовитой иронией сотворить икону в честь великомучеников погибших в кровавое воскресенье (видимо речь шла о событиях девятого января девятисот пятого года). Далее, батюшке и матушке, Кузьменко преподнёс исторический короткий экскурс, и в конце концов символически плюнул на икону Николая второго. Свидетели так же утверждали что Кузьменко был пьян. Потом он что-то ещё оскорбительное выдал на прощанье, и убрался к чёрту. Вот и весь погром или визит.

В сравнении с предыдущими или последующими встречами Кузьменко с духовенством, эта встреча имела относительно безобидный характер. Я предполагаю что Кузьменко действительно был пьян тогда в этом эпизоде. Выпив он всегда становился мягче что ли, и, настроение принимало более менее весёлое расположение. Даже в самом гневном состоянии, остудив себя вином, Иван смягчался. Кстати, после осквернения Иваном иконы царя-мученика Николая второго, обнаружилось чудо: икона стала известна как мироточивая и исцеляющая. Так что как говориться, не было счастья, так несчастье помогло.

Еще один весьма странный и неожиданный для меня случай, это когда я узнал от одной вдовы, с которой мы случайно познакомились, и так же случайно мы с ней обнаружили что она  знала Ивана и видела его много раз в своей хрущёвке. Будто бы Иван приходил к одному полусумасшедшему старику, которого многие ни то чтобы не любили, а молили бога что бы эта старая бестия как можно поскорей покинул этот мир. Старик этот действительно оказался скверный и противный тип. Ходил он на двух костылях страдая сильно ногами, было ему на тот момент под восемьдесят. В округе ему дали прозвище «Гитлер». Ходили слухи, что якобы во время войны старик служил полицаем у немцев. Но это не так, да и моя рассказчица тоже сомневалась по поводу этих слухов, скорее всего он заслужил это прозвище от своего омерзительного вспыльчивого характера и человеконенавистничества. Кстати, этот дед имел награды отечественной войны, и как мне потом стало известно был награжден за особую храбрость. Но это потом я выведал. История жизни этого странного человека, требует отдельного целого рассказа. Скажу только, что странные бывают коллизии и противоречия в человеческих душах и судьбах, особенно в финалах. И перед финалом всех людей старик искренни и откровенно ненавидел. Соседи побаивались его и в тоже время презирали. Пенсионер цеплялся к каждой мелочи, устраивал скандалы и неоднократно вызывал милицию (чаще соседи вызывали жалуясь на него). Малейший шум или музыка, дед громко бранился и мчался, незамедлительно гремел по отопительным трубам железным большим ключом, от чего весь дом вставал на уши прямо посреди ночи. А если ни дай боже чей-то кран потёк, и ни дай боже создалось пятно на потолке, старик крался на костылях к соседям, тарабанил, матерился, лез в драку и дрался. Особенно страдала молодежь. Один раз дед стукнул костылём юношу забредшего по амурным делам в подъезд. Юноша видать и понятия не имел что происходит, по-видимому быть может прибывал в хорошем настроении: может пошутил по-доброму, может чуть огрызнулся, и получил тяжелый удар палкой по голове. Говорят от этого удара юноша покатился с лестницы. Была у деда жена, но он свёл её в могилу. Как поговаривали, бедная супруга сошла с ума ещё в молодости. Старик всю жизнь подозревал старуху в изменах, и перед её смертью, соседи слышали как дед обвинял её чуть ли ни в проституции. Дед часто обещал перед уходом в мир иной, взорвать дом газом или подпалить подъезд к чёртовой матери со всеми жильцами. Ему верили и ждали катастрофы: всех жильцов он содержал в неимоверном напряжении.

Вот к этому красавцу оказывается захаживал Иван. Ни разу я не слышал от Кузьменко и полслова об этом старике. А знакомство между ними вот как состоялось. Весь дом скинулся на новую железную дверь в подъезде; опальный старик естественно категорически отказался вносить свою долю. Как обычно разыгралась очередная драма с истериками и матами. Дверь вмонтировали, и как раз у соседей в тот день было организовано собрание жильцов. Народ собрался для обсуждения насущных вопросов. Мимо соседей на двух палочках прошкандыбал скандальный старичок. По-видимому, собрание ещё имело цель обмыть новую дверь и все прибывали в хорошем настроении. Ключ от двери деду естественно не выдали. Остановившись перед дверью, под весёлые издевательства и подтрунивания соседей, старик принялся тарабанить палкой по железному препятствию. За мощную дверь по-видимому никто не беспокоился, а за дедушку так и подавно. Чем больше пенсионер приходил в ярость, тем больше он вызывал злорадное удовольствие у замученных им соседей, наблюдавших за его очередной истерикой. Наконец старик начал выдыхаться, пошатнулся  и потеряв равновесие грохнулся на землю. Костыли рассыпались, очки его слетели и треснули, да и видать силы его окончательно покинули в полном своём отчаянии. Барахтаясь в грязи под доносящиеся усмешки врагов своих, старичок говорят даже разрыдался. Вот тут и подвернулся ему Кузьменко, случайно проходивший мимо этой сцены. Кузьменко поднял старика, потребовал ключ и оттащил деда домой. И после этого случая Кузьменко и старик, вроде бы как бы подружились. Кузьменко зачастил к пенсионеру, таскал ему даже какие-то пакеты с продуктами, и даже в шахматы они играли на балконе, и даже говорят смеялись в этих играх. Все были удивлены до невероятности. Старичок притих, смягчился, и даже однажды сенсационно поздоровался с одной изумленной жертвой-соседкой. Та ушам не могла поверить, так это для неё показалось чем-то совсем уж противоестественным. Но чудо недолго длилось. Однажды наблюдатели увидели стремительно выбегающего из подъезда Кузьменко, а в след ему доносились маты и проклятия. Кирпич говорят полетел в Кузьменко, правда к счастью мимо. Соседи успокоились, мол чудес не бывает и всё хорошо. С того момента Кузьменко никто не видел. И вот спустя какое-то время находят опального старичка у себя в квартирке на полу, беспомощного и почти бездвижимого. В больнице старик требует перед смертью свидание, немедленно привести ему Кузьменко. Но Иван и без того является к умирающему. Старик и Кузьменко долго беседуют шёпотом, а в окончании сцены, дедушка берёт за руку старика, прощается, и тот испускает дух.

Вот так мне примерно было рассказано. Этот случай со старичком на меня произвел странное впечатление. Хотя опять же, бог его знает как оно было на самом деле.


Глава третья


В этой части моей повести я попытаюсь пересказать или записать, если хотите, вероучение  или философию Ивана. Об этом меня часто просят те, кто интересуется Кузьменко как незаурядной даже личностью. Больше скажу: появилось в городе небольшая группа людей, преимущественно из невоцерковленных верующих (хотя есть несколько священников и монахов), которые считают Ивана чуть ли ни пророком, а сами себя желают видеть его последователями или учениками. Поэтому и повесть моя названа «Пророк». Но я об этом не буду рассуждать вообще, то есть о этом возникшем движении, а постараюсь выполнить только их просьбу. Расспрашивая меня неоднократно один человек из этого кружка пытался записать и сложить мои устные рассказы вместе в одну тетрадь, вышло же бог знает что такое, совсем не похожее на то, что говорил Иван. Может у меня выйдет чуть ближе к истине, то есть как Кузьменко действительно думал и рассуждал. Хотя конечно и я перескажу многое ошибочно и как неправильно мною понятое.


ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ ИВАНА КУЗЬМЕНКО


Как я говорил, здоровых или нормальных людей для Кузьменко не существовало. Его «безумие», как и безумие Христа пред миром,  и была та самая нормальность небесная. И как только человек обретает по тем или иным причинам Дух Святой, то неизбежно жизнь должна как минимум разочарование, а не радость. Хула на Духа Святого, по убеждению Кузьменко, коренилось в так называемой фарисейской душевной конструкции, где корень противоречий состоит в лицемерии и раздвоенности человека. Принятую благодать, дарованную при жизни как некое субъективное блаженство или безопасное чувство защищённости – этакое покровительственное бдение божества, над каждой отдельной личностью, – Иван считал подобием истинной благодати или главным заблуждением. «Мы приходим в мир и нам не на кого рассчитывать» – часто повторял он мне, когда я говорил о надеждах или упованиях на высшие силы. Он никогда не молился, при этом как бы допускал божественное присутствие – вообще Кузьменко был поистине парадоксалист.  Образ живого Иисусова источника, он интерпретировал сравнивая с личными переживаниями: видимо речь велась ни о жизни и её преобразовании, а об откровении «о жизни»: мощным дарованным силам для лицезрения ужасной истины. Любая сущность, предмет, явление, рассматриваемая с помощью Святого Духа, приоткрывает правдивый особый взгляд на вещи, тем самым истинное «зрение» дано далеко не каждому, и не каждый вынесет и перенесёт это откровение.

Я спрашивал его: а зачем же Христос исцелял людей, раз жизнь ничего не стоит? На что Кузьменко мне ответил: «Из жалости… людей бывает жалко, ибо не каждый может взобраться на высоту и ходить над бездной или решится на рискованное дело. Ад сей, со всеми жителями сгорит, как бы нам того хотелось или не хотелось. Он (Христос) часто делал чудеса с печалью в сердце. Звали то многих, да не каждому дано. Люди в большинстве своём мертвы, и так и не воскреснут».

Речи Кузьменко насчёт семьи и брака: «То что «эти» (священники), взяли шефство над семьей – говорил он, – ясно что они превратились лишь в слабеньких окультуренных защитничков. Ты спрашиваешь меня: почему я не могу иметь жену и детей, будучи христианином? Я тебе отвечу: когда требуется снять последнюю рубашку, слышишь – последнюю! – а не лишнюю, это значит что даже по этим причинам я не могу позволить себе эту роскошь, потому что однажды я приду без последней копейки  – если это понадобится. А когда мне необходимо рискнуть – это значит что о семье речи быть не может меня. И запомни: все эти мамочки и папочки, от того они добренькие, что они следуют общему инстинкту и живут за счёт чужих мук и страданий ближних. Любое благополучие или любая мораль в этих всех благоустроенных мирах, выстроено на нищете и страданиях большинства. Всё эти мамочки и папочки, все эти добрые и порядочные, все эти миротворцы и культурные, горло перегрызут любому ради своей удобной привилегированной жизни. Вот цена, всех этих чувств и прочей добренькой ахинеи. Все они трясутся за свои шкуры и носятся с этими драгоценностями, выдумывая всевозможные законы духа. А хитрые трусливые попы, прислуживали веками этим инстинктам. На самом же деле они пьяны и только злы. Они добрые и приличные только потому, что в тайне знают чем куплена и создана эта их доброта и вся эта так называемая ими выдуманная духовность. Из Иисуса сотворили этакого добренького сопливого воспитателя и благодетеля в отдельном приятном мире. Но они уже, получают награду свою».

В общем, сама идея любви и пожертвование своей жизнью ради ближнего, Ивану представлялось как некий абсурд. Мы христиане считаем, что Христос отдал себя в жертву ради любви и спасения. Иван же считал что Христос отдал себя на растерзание ради «никого» или ради «ничто». Подобно тому как мы любим кого-то и непонятно, есть ли те качества которые «видит» любящий в своем объекте любви, или это только иллюзия в глазах влюбленного. Интересно он относился к атеистам. Я как то дал ему прочесть эссе Камю «Миф о Сизифе». Тема абсурда его заинтересовала и он часто стал использовать этот термин. На мой вопрос о загробной участи экзистенциалистов или атеистов, Кузьменко так мне ответил: «Многие атеисты, по крайней мере честны перед самим собой: они рассчитывают только на эту жизнь и ни на какую больше; пытаются наслаждаться этой жизнью по праву, упиваясь каждой минутой. Он (атеист), знает, что для него нет бога и нет никакой жизни будущей. Это очень честно и смело. А эти подбеленные гробы обманывают и себя и людей, при этом эти собаки обрушиваются на атеистов с упреками безверия. А я говорю – если веришь! – стало быть для тебя есть Бог, а не веришь, то его стало быть и нет. Чистая квантовая механика».

Были и такие речи насчёт бытия человеческого: «Удивительное дело: людишки бегают по одним и те же путям, как по кругу, и всё таки видят какие-то перспективы в дальнейшем: будущие поколения, сверх-человеки, воскресение из мёртвых. Я уважаю иной раз и преклоняюсь: сидит в самой жопе, закрыт от бога наглухо решёткой, и тем ни менее грезит о собственном спасении и возвеличивании: себя утишает бесполезной надеждой. Иисус тысячу раз сказал: я лишь свеча в этом аду – огонёк тусклый. Но человек выискивает в этом аду райскую жизнь, надеется осветить весь мир собою – ты понимаешь каков человек».
Вообще болезнь российского общества Кузьменко во многом возлагал на церковь, и как правило всегда гнев его оканчивался тирадой в сторону даже не православной церкви, а сколько на её представителей. Хотя он особо не разделял христианские конфессии и не видел разницы между православными, католиками или протестантами. Все они по его убеждению неизбежно деградировали в сторону лжи и лицемерия. Хотя к русской церкви как русский человек Кузьменко имел особую претензию. Когда я пытался приводить ему доводы о том, что далеко не все бессовестные попы. Кузьменко отвечал: «Оно то верно, не все…. да вот что я тебе скажу: когда в мусарню приходит нормальный человек, что бывает? Правильно: его либо ломает система, заставляя подчинится правилам игры, либо он бежит скорее вон, считая для себя невозможным оставаться в этой прогнившей системе. Если ни то и ни другое, то скорее всего человека уничтожают как врага внутри этого гнилого аппарата. Так и церковь, как система со своими паршивыми правилами ломает любого – об этих установившихся правилах хорошо говорил Ницше. Нормальные люди как минимум, вынуждены хитрить перед самим собой: играя роль священника и неизбежно быть в глупой позе белой вороны. Христианин должен призирать церковь в том виде какая она есть: возрождать, восстанавливать, вливать молодое вино в старые мешки – бесполезно».

Поговаривали, что Кузьменко был антихристианином во всех отношениях и в том числе имел отвращение к православной культуре и её традициям. Это неправда. Иван носил серебренный крупный византийский золотой крест на шее. В комнате было несколько икон, одна из них была неплохая копия Троицы Рублева; другая икона с изображением Архангела Гавриила. Была у него огромная затертая старая библия православного издания. Как то осенним вечером мы с ним шли мимо церкви. В небе вокруг куполов кружились в круговую галки. Иван долго глядел на небо и на птиц и сказал любуясь: «Нигде нет наверное ничего подобного как у нас в России».

В душу, вернее в существование души, Кузьменко не верил, считая это платоновским учением. Однажды мы разговорились о душе, и Кузьменко сказал примерно следующее: «Душа не может быть привидением в трупе».

О России Ваня говорил тоже очень пессимистично и далеко нелицеприятно. Я как любитель русской литературы говорил ему что желал бы что бы он почаще читал Чехова или Толстого. Он мне ответил, вечером после случая с директором: «Да читал я… ты и эти интеллигентишки живёте в своём надуманном каком-то мире, нет той России, если она вообще была такая. Нынешняя Россия состоит из детей мусоров, стукачей, надзирателей и недорезанных свиней из духовенства – все они виляют собачьим хвостом перед своим хозяином. Я был в монастыре – эта же какая-то армия мерзких похабных доносчиков и подлых мерзавцев! О государстве нашем я вообще молчу. Интеллигенты – это не Россия. Кстати, их-то, Россия всегда топтала и уничтожала как первых своих врагов. Кто первый враг народа? Интеллигент. Кто первый враг церкви? – это же касается и государства. Может твоя интеллигенция и останется где-нибудь в Париже или в Америке, а Россия исчезнет. Земли ты…. посмотри сколько! А Россия тем временем лежала и лежит на печи, интеллигент чешет языками, при этом чиновнички благополучно воруют – как этот паршивый пёс директор. А чиновник, он то и есть народ. И что бы поднять с печи нашего брата или заставить собаку чиновника не воровать, им нужен жесткий рабский кнут! Вот и приходят пастыри подобно Сталину и лупят по этим б…. мордам. Этот народ раствориться как какая ни будь мордва или другая национальная гадость. Не будут Россию терпеть больше: как бог в своё время устал терпеть жидов, и отправил их в Вавилон к чёртовой матери. Вернулись другими людьми, совершенно другими. А наш народ далеко не евреи. Оттяпают им какой-нибудь кусок, как индейцам, и будут жить в своём мире со своим прогнивающим православием и государственной сраной машиной».
Я говорил Кузьменко был взят из детского дома своей приемной матерью когда ему было лет пять от роду. В этот небольшой наш интернат он наведывался задолго до нашего знакомства. Однажды мы с ним наняли автобус и на приличную сумму накупили всякой всячины: зубные щетки, тетрадки, рюкзаки и прочее. Когда я спросил у него почему он не сделал это совместно с директором интерната, Кузьменко ответил мне: « Директором говоришь…. да рад бы…воруют бл… Кстати, – вспомнил Иван, – на обратном пути заедим в училище, хочу поговорить... есть вопросы к этому деятелю».

Дело в том что с этим училищем как выяснилось, было примерно следующее: выпускники детского дома автоматически попадали в училище где им предоставлялось не только образование, но и общежитие. Директор этого училища гражданин Калюжный, организовал довольно ловко внутреннюю систему денежной политики. Он ввел купоны, и вместо стипендии выдавал эти купоны детям. Там же при училище самим Калюжным был организован магазинчик, который работал исключительно на придуманной им валюте. Мы посчитали стоимость дешевых тапочек в этом магазинчике, оказалось что стоимость дешевых тапочек, ровнялась рыночной стоимости одной пары кроссовок. Своё изобретение Калюжный оправдывал тем, что таким образом заботился о детях, которые как известно расточительны и беспечны: тратят положенные государством деньги на всякую ерунду, а магазин имел только необходимые товары и заботился о бедных сиротах с поразительным благоразумием.

Встретили мы Калюжного когда тот собирался сесть в машину. Кузьменко пригласил его отойти в сторону для разговора. Они говорили минут пять. Потом я стал слышать как Иван повысил голос: «Ах ты бл..!» – донеслось мне. После этого испуганный директор попытался ретироваться. Кузьменко схватил его за шиворот и слегка приударив головой уже говорил ему что-то тихо. В конце этого диалога Кузьменко переспросил его громче, понял ли его директор. Директор сказал что понял.

В тот же вечер Кузьменко задержали и выпустили через пару часов. Иван выйдя из милиции немедленно отправился на поиски директора. Директора нигде не было. Ночью Иван зашел ко мне. Выпив водки Кузьменко говорил чуть ли не скрепя зубами: «Бл… отродье…. Вот это и есть Россия! – была и есть... Эти культурники и гуманисты говорят о звере Сталине, мол, был тиран и мучитель…. а он был ангел ниспосланный для России, богом поставлен, как Грозный. Церковники пищат о большевичках, стонут о том как их ё… ангелочков мучали, а теперь свобода им и благодать. Посмотри на эту благодать. Им, псам, была дана благодать семьдесят лет, и что же: покаялись они? Чёрта с два! До революции сосали кровь народную и опять сосут: поощряют беспредел под видом смирения. Только теперь вдобавок эти свиньи считают себя мучениками от советской власти. У-х-х-х… проклятое фарисейское племя!»

Мне вспоминается один наш с ним разговор; может быть Иван вспоминал тогда того же отца Иова или его образ. «Да ладно тебе (возразил он мне резко на то что я пытался опять защищать духовенство), хватит мне тыкать своими афонскими монахами… эти люди делали то что думали и во что верили – делали это честно. Говоришь о труде – сам работай. О любви – люби. О жизни честной – живи честно. А это…. что? Попы в большинстве лентяи, подлецы с толстыми жопами, дерут деньги за отпевания и окропление помещений. За церковные махинации я вообще молчу. Работать попа ты хрен заставишь. Смирением, кротостью, они называют позу: моя хата с краю. Этим эти лодыри сеют свою власть в бошках и крепят воровскую власть чиновников. При сильной же власти эти хитрые лисы становятся прислужниками государства, оправдывая свою трусость ради- якобы сохранения Христа и его учения. На самом же деле думают о поганых шкурах своих. Из Бога сделали какого-то сопливого тощенького боженьку спрятанного в углу или в кармане набитым крохами и подачками от убогого народа. А наш народ терпел и терпел и терпел… в итоге передохла большая лучшего населения: в войнах, от голода, нищеты, тюрьмах, включая твоих интеллигентов. Кто у нас воюет? Те кто воевал в отечественную как правило помер еще лет тридцать тому назад. Остались как правило одни тыловые крысы да всякая ряженная бл... Так и за всю историю России осталось одно ряженное дерьмо. Как говорят: правда в земле лежит, а неправда по земле ходит.  Говорили мужику: видишь мерзавца в рясе, молчи дурак! А скажешь что дерзкое и честное – богохульство и хула на духа святаго! Мол, кто ты дурилка такой что бы судить? Народ молчит и молчит, из поколения в поколения жрёт и топит в водке своё рыло, всё мол, ложь и обман и пошло оно всё к чёрту. А господа наши, и все эти хитрожопые попы живут, обещая лживо что на том свете воздастца… А русский человек терпит и тонет в стакане или в безнадёжной лени. А они бл…. тычут мордой ему в икону  и наказывают судом за его же грехи, мол, ты ленив и грешен! Запомни: можно было остановить эту заразу только уничтожением этой мерзости – устроить этим хитрожопым скотам нюрнбергский процесс. А то как: интеллигентишки ждут пока святые отцы деликатно извинятся за прегрешения прошлого. А те что, – думаешь извиняться?! Европейцы на своих инквизиторов плюнули: да пошли вы с вашими извинениями: плевать теперь мы на вас хотели! Так католики готовы теперь венчать гомосексуалистов и лесбиянок, лишь бы к ним повернулись хоть как то лицом, а не жопой. Ты думаешь что образ Содома – это что? Толкуют что мол Содом был чуть ли ни набит садистами да извращенцами… Не-е-е-т дружок… Высококультурное, высокоморальное было общество, только дошли они до такой свободы, что люди превратились в добреньких окультуренных скотов. Повторяю, они добры только в этих своих привилегированных жизнях, на самом деле они только злы и пьяны. Священников же надо судить как Христос судил жрецов Иерусалима. На колени собак!».

Однажды я спросил Кузьменко: что если бы так все действовали и рассуждали, то до чего бы это дошло? Он мне ответил: «А всем и не надо, да и не будет никогда такого. Ребёнок ты что ли верить в это. А что смерть побеждена попранием смерти – так это ясно. Монахи твои, что несут по-твоему? Смерть. Ибо если бы все одновременно ударились в монастырь и истязали бы себя голодом и изнурениями, воздержанием, то кто бы баб обслуживал – с кем рожать-то? Что сказано: нет большей любви, чем один отдаст жизнь за другого – это что по-твоему? Вдолби это всем и что будет? Любому животному внуши эти законы духа, так любая тварь моментально подохнет от этих законов. Любовь – в большей степени инстинкт, в меньшей – смертоносное жало против жизни. Они дурачки бросаются на науку, считая умилительное любовное сладкое чувство каким-то божественным небесным озарением: сами следуют родительскому инстинкту или скрытому тщеславию. Иисус пришёл уничтожить этот ад мечом, покончить с человеческим миром, а значит прежде всего покончить с людским родом, а люди принялись в жизни искать озарение и истинную жизнь. Куда бы ни проник человек, он везде несёт гибель всему живому: подумай хорошенько и ты поймешь как это верно. Но я не убеждаю тебя – это моё дело. Твое дело – твоя жизнь. Хочешь, живи так, только живи честно духом. Не прощу я тебе хулы на Духа Святого. Если не веришь, живи как атеист, а веришь – не компромиссничай и не ссы никогда. Запомни, в трусости главный корень слепоты и гибели. Борись с ней пока будешь жив. Правда, от тебя, мало что зависит, хоть я тут голову себе отрежу».

Часто он вспоминал коммунистов, сравнивая их с христианами: «В чём заключается доказательство что сей мир лишь ад? Любая идея будь то христианская, буддистская, коммунистическая, любая – всегда извращается не успев толком вспыхнуть. Счастливы оказались те коммунисты, кто положил голову в начале борьбы, тем самым не увидев позорного скорого финала – это же касается и христиан. Люди отдавали жизни и ломали свои судьбы ради социальной справедливости, зная на собственной шкуре какого жить беднякам, рабам, а теперь эти болваны, эти «свободные» рабы, называют их фанатиками и баранами, околдованными советской властью. Как только сатана взял в свои объятия учение Иисуса, он пожрал её и кинул на попрание свиньям. Христианство было задушено бесами: всеми этими волками в овечьих шкурах. Тут слуги дьявола у себя дома: властвуют, жрут, вытворяют, хозяйничают, извращают; они в своей стихии – этот ад их по праву. Любая идея или истина в этом аду превращается рано или поздно в бессмыслицу, в бред, утопию. Моя церковь, моя невеста – это одиночество. Эта и есть церковь и Дух Святой в сердце – признак приближающего царства. В глубоком одиночестве ты поймешь: Царствие Небесное близко и Христос скоро придёт к тебе лично. Он воздаст  тебе ни явно, Христос воздаст, тебе. Почему эти божьи коровки в массах своих отталкивают здравого человека своей верой? Они ищут явного массового царства, и находят его – убогие жалкие смешные дурачки. С помощью рабской слабости, нищеты, болезни, надеются разбогатеть и спастись, и тянут собой других таких же нищих и жалких. Верующие становятся либо духовными тиранами, либо фанатиками, либо стадом послушненьких кастрированных баранов. Одиночество! В нём всегда сыщешь осколки истины. В нём есть всё – крест, свобода, истина, правда. В нём, ты будешь царствовать над всем. Только не бойся. Они – эти кастрированные добренькие идиоты кичатся тем, что их гонят за ихние религии, искусственные миролюбивые идеи, а ты жди когда тебя в твоей правде и в твоём одиночестве, они все, возненавидят – все эти добрые, злые, любые. Как Христа они возненавидели и не поняли совершенно. Гений, борец, ищущий и жаждущий правды, всегда противостоит им всем. И они ненавидят гения и борца, они чувствуют чужое, трепещут, и всегда готовы убить, сожрать, ждут смерти избранных, а потом прославляют и воздвигают памятники тем, кого убили их отцы».

Вот так он мне примерно говорил.

Я и сам как бы не знаю что и сказать на это; часто я находился под разными влияниями чувств и мыслей, которые меня раздваивали в выводах. Но тем не менее, я как товарищ Кузьменко, всё же предпочитаю думать что Иван всё-таки верил в Бога. Тут вопрос: а может ли например сумасшедший верить в Бога? Я уже не берусь за предположение относительно допущения веры отъявленного злодея или откровенного богохульника. Успокаивали меня истории о византийских юродивых, ведь были же среди них хулиганы и нашумевшие безумцы. Правда в наш век юродивые, это обычно безобидные дурочки или дурочки. Хотя, что я об этом знаю?

Вам же передал в своем рассказе только возможное и допустимое из жизни Ивана Тимофеевича Кузьменко. Похоронили мы его за кладбищем. без крестов и отпеваний. Был лишь я, да та самая родственница, которая поведала мне немного о детстве моего странного друга.

2017