А белый лебедь на пруду все плыл по кругу.
Искал он и не находил свою подругу.
Ее козлина-браконьер в ночи прикончил.
И я сочувствовал братку - по самый кончик
И крепко думал-рассуждал в СИЗО на нарах,
Не о *лядях - о лебедях, о верных парах.
И вспоминал твое лицо, томясь бессонно,
В вагонной смрадной духоте в пути на зону.
А лебединая беда беду пророчит,
Но говорят ведь, что вода и камень точит,
И пусть была моя беда мне свет в оконце,
Но оторвусь и улечу к другому солнцу.
Я помнил каждый вздох и всхлип, когда прощались,
Как за окошком тополя тряслись-качались.
И на этапе твердо знал: за все отвечу
И чистым я назад вернусь, и будет встреча.
Но там, на зоне, зря я ждал твоей малявы -
Хотя б в три слова письмеца - от верной Клавы.
Как лебедь тот, круги мотал и гнал всю ходку
На фраерка, что закогтил мою лебедку.
Я все мечтал, как появлюсь пред ним и Клавой...
И с горя стал себе я сам писать малявы.
Она оправдывалась в них и все твердила,
Что никого кроме меня не полюбила,
Что как бобылкою была, так и осталась
А остальное мне приснилось-показалось...
С утра, как проклятый, пахал, киркой бабахал,
А письма те в ночи читал и даже плакал.
И так в натуре сам себя вконец запутал,
Что стал я верить: так оно и есть, как будто,
Что письма пишет мне она на самом деле...
И даже зэки за меня душой болели
Мне гнали, чтоб ее забыл, и всею кичей
Совали в руку адреса марух отличных.
Любовь до гробовой доски - тяжелый случай.
Тот лебедь умер от тоски, но я живучий.
А лебединая беда беду пророчит,
Но говорят же, что вода и камень точит,
И пусть была моя беда мне свет в оконце,
Но оторвусь и улечу к другому солнцу