2
С приходом зимы люди впадают в спячку. Как только стемнеет, квартиры закрываются на сто замков, загорается свет экрана в красном углу комнаты и телевизор ускоряет часы, приближая счастливых обывателей к заветному сну. В такое холодное время идеальным способом занять ребенка кажется чтение, но когда детей двое, и один из них непоседа с признаками гиперактивности, то родителям приходится находить им увлечение поживее. Лучшее решение – приобщение к спорту, который не был чужд и нашей семье, только вот Рома не любил состязания на выносливость, к тому же не привык махать клюшкой во дворе, в отличие от брата. В один из таких спортивных вечеров он неторопливо обувался в коридоре, когда старший брат уже стоял одетым и поторапливал младшего:
- Ну что ты возишься, вот твоя шапка и давай быстрее напяливай ботинки.
- Я уже почти готов, только варежки найду,- пробубнил Рома.
- Клюшку не забудь, а то ты можешь.
- Так, чтобы через два часа были дома. Не хочу вас искать потом, - сказала зашедшая в коридор мама.
- Да он сдохнет к этому времени.
- Это мы еще посмотрим,- ответил Рома, хватая не по росту большую клюшку.
Они побежали к расположенному рядом с домом магазину «детскому мир». Улица, на которой он находился, была малопроходимой, и освещенный огромной витриной пятачок послужил хорошей площадкой для игры в хоккей. Старший брат осмотрелся, поднял кусок кирпича и прислонил его к бетонной стенке лестницы, тем самым обозначив ее как ворота, затем оттолкнулся как хоккеист и проскользил на ботинках по гладкому снегу:
- Я даю тебе фору. Давай, начинай первым вести шайбу. Бить издалека нельзя, только когда пересечешь линию,- пояснил он, очерчивая условную полосу.- В общем, правила ты помнишь.
- У нас больше и нет других правил.
- А как насчет ударов по ногам клюшкой?
- Ладно. Толкаться сильно тоже нельзя.
Рома ухватился за клюшку, но никак не мог начать движение. На него опять вдруг накатило пораженческое чувство. Дело было не в том, что брат сильнее и скорее всего победит- сдаваться Рома не собирался – что-то сопротивлялось в нем самим принципам игры. Борьба, соперничество- вот что не нравилось ему. Почему он постоянно должен доказывать всем, что способен на большее, а сейчас вот и брату, что может у него наконец-то выиграть. Ему не хотелось этого совсем. Убеждать себя тем более не было никакой необходимости, получалась полная ерунда. То есть он, Рома, обязан доказать себе, наверно какому-то другому Роме внутри, что станет круче и сильнее? Спорить с самим собой разве нормально? А подраться с самим собой? Кто этот ненасытный монстр, который появляется неожиданно и начинает истязать самого себя изнутри непомерными требованиями? Брат бы дал ответ.Чувство воодушевления от победы над соперником, присущее ему, никогда не радовало Рому, а наоборот, вызывало какое-то ощущение вины. Кто сильнее, тот и лучше, такой звучал посыл в школе и во дворе, и чаще всего именно отец поддерживал этот дух соревновательности сыновей, против которого младший из них безвольно сопротивлялся.
Рома все же собрался и повел шайбу, но бесхитростная обводка не удалась, брат ударил по клюшке и отобрал черный диск, забросив его в каменные ворота. Так продолжалось несколько розыгрышей, пока в одном из раундов противостояние не перешло в борьбу, и толкотня закончилась тем, что клюшка соскользнула, сильно ударив Рому по ноге. Вскрикнув, он присел на колено, а брат спокойно закатил шайбу:
- Ты чего упал? Все по правилам было.
-Ты специально ударил меня. В твои ворота буллит надо назначить, с пересечением линии.
- Какой еще буллит, только что придумал? Это игровой момент, случайный.
- Нет, буллит и раньше был в правилах.
- Что ты врешь. Хотя ладно, бей.
Обозленный Рома разбежался и что есть мочи ударил: брат едва успел подпрыгнуть, как шайба пролетела под его ногами в ворота. Разница в счете сократилась. Совсем не расстроившийся соперник улыбнулся и с каким-то особым азартом продолжил борьбу, с каждым раундом усиливая напор. После очередного пропущенного гола, по мнению Ромы опять сомнительно забитого, он снял шапку и, тяжело дыша, вытер пот. У него больше не было сил, только непонятно откуда взявшаяся обида охватила нутро, и ее оказалось достаточно, чтобы плюнуть на все и пойти домой:
- Ты куда? И на этом все, так рано?
- Ты нечестно играешь, больше вообще не буду с тобой играть.
- Ладно, давай я тебе фору дам в две шайбы.
- Нет, я устал от этой ерунды.
Дома его встретил отец, который заметил на раскрасневшемся лице сына слезы. На вопрос: «Что случилось?» - Рома не стал отвечать, только сказал что хоккей- игра дурацкая и бесполезная, и в ней он никогда больше не будет участвовать. Когда в квартиру зашел розовощекий и довольный брат, то увидел, как улыбающийся отец обнимает расстроенного младшего сына.
Прошло три месяца, и весенним вечером, теперь уже совсем не подходившем для хоккея, Рома с особой осторожностью делал шаги по тонкой наледи: он успел уже два раза упасть и коленка, возможно, под зимними штанами кровоточила. Идея была плохой, выйти гулять в резиновых сапогах, но на улице не декабрь месяц свирепствовал, на носу маячил апрель, и ручьи талой воды затопили ближайшие дороги, так что выбор в обуви казался очевидным. Правда, с заходом солнца вода замерзла, и кораблики запускать стало невозможно. Старший брат предложил выискивать скрытые ручьи подо льдом, а потом крушить его, таким способом запуская миниатюрный ледоход. И если бы спросили Рому, зачем делать это вечером, то в ответ он пожал бы плечами и кивнул в сторону брата, который объяснил происходящее одним словом – скучно. Родители уехали в Москву за продуктами на поезде «березка», предоставив детей самим себе, где старшой, достаточно взрослый уже, мог присмотреть за младшим.
Скоро десять, они должны уже приехать, подумал Рома и со всей силой ударил пяткой по прозрачному льду. Большой кусок наледи откололся и тут же рассыпался, погрузив Романа в неглубокую яму. «Черт, сапоги затопило», - крикнул он, моментально выпрыгнув на снег. Старший брат подбежал оценить ситуацию: «Зачем ты подвернул их, - негодующе спросил он,- видишь, как у меня?» - показал на свои бахилы брат и прыгнул двумя ногами в яму. Пробежала волна, требовавшая срочного разгона и Рома, быстро расправив сапоги, не задумываясь сиганул в лужу. В таком состоянии их и увидели родители, груженые тяжелыми продуктовыми сумками. Последующее наказание не заставило себя долго ждать, как и чай с медом, ведь сыновья могли заболеть.
Этот случай покажется странным, если предположить, что для детей лучшее место – дом без родителей, а тут улица и темнота. Может быть, старшему брату стало скучно, и он позвал младшего гулять; Рома же согласился потому, что находился в том самом возрасте, когда любое непривычное отсутствие мамы с папой воспринималось с тревогой, затрагивавшей болезненный вопрос: «Что будет с нами, если с ними вдруг что-то случится?». А тревога лучше подавлялась не просмотром телевизора в уютной квартире, а более сильными эмоциями, например запуском ледохода. С другой стороны, как же спокойно ему становилось, когда он знал, что вот вечером они вернутся с работы, и все будет как всегда.
Эта предсказуемость дарила защищенность и беззаботность, которые особенно ценились в каникулы, и тогда братья весь день могли делать все, что захотят. И квартира, даже такая маленькая хрущевка, как у них, вдруг превращалась в аттракцион, где из табуреток, стульев и столов конструировался автомобиль, а то и комбайн, взобравшись на который, можно было дотянуться до потолка. Батарея под окном оборачивалась воротами, а тюль вместо сетки защищал окна от мячика для большого тенниса. Попеременно Рома и его брат становились третьяками, отражающими буллиты; или игра могла принять совсем другой оборот, особенно под воздействием художественных фильмов, и тогда брат, пользуясь своим старшинством, заставлял разыгрывать сцены, превращаясь в актера: «Я раненый комиссар, ты должен дотащить меня до лагеря», - стонал он, пуская слюну по краю рта. Рома брал обмякшее тело за руку и волок в комнату, но обессиленный командир изо всех сил цеплялся за ковер и препятствовал своему спасению: «Ты что, слабак, не можешь мне помочь? Я ведь умираю, осталось минута времени», - цедил он сквозь зубы. «Я не могу, ты слишком тяжелый», - не по сценарию и очень искренне сетовал Рома. Тогда комиссар закрывал глаза и «умирал», а через десять минут неподвижного состояния красноармейца Рома начинал беспокоиться за брата и убегал на кухню за водой. Труп затем неожиданно «исчезал», спрятавшись в туалете, и игра на этом заканчивалась, добившись своей цели: Роминого замешательства и мистического трепета.
3
Как уже было замечено, дети были знакомы со спортом не понаслышке. Отец начал приучать их к физическим нагрузкам с первого класса школы, и речь шла не об утренней зарядке, во время которой папа личным примером показывал, что и как надо делать, а о серьезном виде спорте. Отец хорошо разбирался в этом роде деятельности, ведь когда-то он занимался самбо и даже был чемпионом области, о чем свидетельствовали победные фотографии в семейном альбоме. Выбор пал на спортивную гимнастику, которая, по его мнению, единственная из силовых видов развивала все группы мышц. Он не ошибся, ведь здоровье Ромы стало стремительно улучшаться уже после нескольких занятий, и из специальной группы по физкультуре в школе его перевели вскоре в основную, да и среди ровесников теперь никто не смел на него наезжать. Прогресс был на лицо, только одна загвоздка мешала им радоваться жизни: оба брата ненавидели гимнастику, точнее сам процесс занятий. Слишком тяжелыми, а порой и болезненными были тренировки, в которых редко обходилось без травм. Роме еще повезло: разбитый нос и пара вывихнутых пальцев – щадящий результат для него, говоривший лишь о том, насколько мал он был и неохотно стремился к достижениям. Чем дольше занимались братья, тем сильнее росло их недовольство и сопротивление. Они начали подыскивать любой повод, лишь бы отлынить от навязанной обязанности, и в ход шли различные ухищрения, от внезапной температуры до «мы там в школе готовились …».
Была и другая немаловажная причина: на улицы пришла настоящая весна, солнце жарило, да и голоса друзей во дворе раздражали своей беззаботностью, выводя из равновесия неустойчивую психику братьев. Сговорившись, они решили пропустить сначала одну тренировку, затем вторую и третью. Совесть их не сильно мучила, для себя они подыскали оправдания, хотя подспудно и понимали, что врут родичам. Тренерам братья говорили, что родители разрешили им пропустить занятия, а тем, в свою очередь, предъявляли дневники с подделанными результатами упражнений. Отец не единожды предупреждал сыновей об ответственности за свои поступки, но запретный плод был сладок, да и обман совершался понарошку, подумаешь, пару раз прогуляли занятия. Разоблачение не заставило себя долго ждать: засомневавшиеся наставники сделали контрольный звонок домой, и поинтересовались у мамы, все ли в порядке с детьми; тогда неприглядная правда и открылась.
В тот злопамятный вечер отец много не говорил и не кричал, он вообще никогда не ругался, только спокойно сказал, чтобы сыновья по очереди проходили в комнату, для экзекуции. У Ромы поджилки затряслись в ожидании чего-то жуткого, ведь и раньше папа их наказывал, и подзатыльники от его тяжелой руки, на пальце которого тускнело увесистое обручальное кольцо, малым не показались бы никому. Теперь все было по-другому. Сначала вошел брат и тогда мама, которая в волнении стояла в стороне, стала умолять отца не делать того, о чем бы пожалел потом. Когда Рома услышал первые крики брата, то холодный пот проступил у него на лбу, а тело обмякло и само упало в кресло. Мама, с тяжелой миной на лице скручивала себе руки, пока не выдержала и ушла на кухню. Из комнаты вышел брат, и Рома впервые в жизни заметил, как он вытирает слезы с лица. Вот и его очередь настала. Рома зашел в камеру и увидел отца с ремнем в руке, на конце хлыста которого игриво покачивалась железная бляха. «Снимай штаны и садись на колени», - произнес отец, и Рома расплакался, исполнив приказ на каком-то автомате, мало что соображая. Папа зажал голову сына между колен и ударил, после чего тот будто отключился. Рома не помнил, как вбежала мама со слезами на глазах и устроила скандал, а он все сидел со спущенными штанами и рыдал; как обнялись втроем, кроме обозленного отца и поплакали, а затем успокоились. Зато Рома запомнил ужин, который показался невероятно вкусным, где мама постаралась на славу, не жалея продуктов, времени и сил. Семья как семья.
4
Роме иногда казалось, что его брат растет быстрее, чем он сам, или как бы выразились родители – взрослеет. Ему позволялись вещи, запретные всего год назад. Обидно? Сначала приятно было, конечно, когда в сопровождении старших пацанов со двора брат забирал Рому из детского сада. Потом ему разрешили гулять допоздна, да и родители перестали проверять у него уроки каждый день. Не справедливо? Рома вспомнил про самолет в Геленджик, про кабину, в которую допустили брата и тогда впервые его посетила мысль, возможно случайно когда-то подслушанная, что никто брата не приглашал к пилотам, он сам напросился, потому что характер такой, как у взрослого активный. Значит, он заслужил такие блага, а Рома нет?
Особенно его огорчило, когда старшему родственнику, именно так хотелось его назвать, позволили смотреть вечерний сеанс кино по телевизору. Еще днем Рома выделил кружком в программе фильм про войну, но началом показа значилось десять часов, как раз время для сна. Мама сказала ему твердое «нет», а вот просившему брату дали «добро». Ночью Рома лежал в кровати и вслушивался, как за стеной строчит пулемет и кричат солдаты, а узнаваемые немецкие слова, произносимые трусливыми голосками, прерывались уверенными командами советских офицеров. Брат же лежал в другой постели или, скорее всего, как взрослый сидел в кресле и наверняка смотрел фильм с открытым ртом. Может быть, родители решили наказать Рому за что-то, или вообще теперь разлюбили его. Но почему?
Грусть овладела Ромой, когда неожиданно на помощь ему пришла мысль, своей глобальностью затмившая предыдущие переживания. Она была связана с удивлением, а значит и с непониманием, почему люди в кино так быстро умирали. Вот бежит солдат или партизан, и в него попадает пуля, от которой он замертво падает. Для советских бойцов, каким Рома и себя представлял, этого было недостаточно, они вполне живучие, а вот немцы валились сразу как подкошенные. Он уже разбирался в некоторых деталях вооружения, увидел где-то в журнале и теперь точно знал, что пуля очень маленькая и выглядит как кусочек металла длиною с палец. Разве такая штука, размером с колпачок от ручки, может убить человека? Здесь крылась какая-то неправда. Он представил, как малюсенькая железка попадает в тело, и что? Если сердце не задето – а Рома наслышан был, насколько оно важно и уязвимо – то почему человек умирает? Он вспомнил, как случайно поранился гвоздем, который был гораздо длиннее пули, и тот также вошел в руку, правдо неглубоко, однако ничего страшного не произошло. Было больно, вот и все. Я бы никогда не упал от такого ранения, подумал Рома. Сколько же нужно пуль, чтобы уложить меня, наверно с тонну. Как вообще можно умереть, особенно от такой мелочи? Вот если танк по тебе проедется, или бомба разорвет на куски, это другое дело. Тогда в размышлениях Рома подошел к опасной черте, ответ на который он не знал: что значит умереть? Человек получает пулю и засыпает, наверно так. Как странно. Но потом ведь он должен проснуться, обязательно должен. Каждое утро так происходит, заключил мыслитель и закрыл глаза.
За стеной звуки телевизора удалялись, и Рома проваливался не то в сон, не то в смерть.
Продолжение следует...