Как Рома Соседин стал чуточку взрослее глава 3 про

Анна Крапивина
                3

Мартовским вечером Рома возвращался с тренировки домой. Он не торопился, медленно ступая по обледеневшему асфальту. Промозглая весенняя погода уже давала о себе знать, но мысль о том, чтобы не поскользнуться на ровном месте уступила неприятному чувству обязанности выполнять домашние задания. Мама будет их проверять, затем она разрешит ему часок посидеть у телевизора и дальше спать. Завтра с утра все начнется с начала, и в это же время он будет не спеша идти домой и, возможно, упадет где-нибудь рядом. От таких перспектив ему стало грустно. Вот он с трудом проснется, точнее его разбудят с третьей попытки, и с полузакрытыми глазами Рома доковыляет до туалета; начнет чистить зубы и в очередной раз к нему придет ужасное видение, что так надо будет делать всю жизнь: мучиться вставать, учиться и тренироваться, а перед телевизором посидеть времени не останется. Интересно, брат задумывался об этом? Вот родителям уже много лет, где-то около сорока, а они так же тяжело просыпаются: Рома знал это, потому что один раз видел, как мама пробуждалась утром, будто поднималась после падения на скользком льду. А тянуть лямку такой жизни предстояло до возраста бабушки и дедушки, а ему только десять лет исполнится летом. Рома загнул пальцы, чтобы подсчитать и замер: шестьдесят лет еще терпеть – столько он не мог представить, это как вообразить бесконечность.    
 
Может, он и ошибся в вычислениях, но проверить не мог: на ходу соображать не получалось, а часов под рукой не оказалось. Странно, но именно часы помогали ему считать. Когда мама давала задание по математике, Рома смотрел на циферблат как на наглядное пособие и предлагал точный ответ. Она удивлялась таинственному методу сына, но не знала, как трудно ему было держать абстрактные числа в голове, поэтому он приспособился считать по циферблату как по визуальному помощнику. Вскоре при выполнении задач она запретила ему обращать внимание на часы, тогда у Ромы возникли подозрения, он связал несколько факторов воедино и засомневался, подарят ли родители обещанный ему к двенадцати годам хронометр, как атрибут взрослого человека. Ждать ответа на предположение оставалось целых два года, но логика умозаключений казалась железной. С другой стороны обещание родителей – это святое. Так, обуреваемый противоречиями, Рома добрался до пропахшего мочой подъезда своего дома.

В квартире свет горел везде, где только возможно было вкрутить лампочки, кроме спальни – это значило, что брат еще не вернулся с тренировки, а скорее шлялся где-нибудь, ему ведь многое позволялось. Запах жареной картошки, проникший в коридор, создавал ощущение уюта. «Мой руки и садись за стол»,- крикнула мама из кухни. «Сейчас»,- привычно ответил Рома, и появившийся аппетит поторопил его. Накладывая со сковороды картошку, она задала дежурные вопросы:

- Как дела в школе?
- Хорошо.
- Что нового проходили?
- Много чего,- утомленно ответил Рома, целясь вилкой в картофелину. 
- Домашнее задание уже сделал? Я проверю, и дневник покажи.
- Не успел еще. Где папа?
- Еще не пришел,- резко ответила мама и встала из-за стола. Вопрос ее явно расстроил.

Она повернулась к нему спиной и принялась мыть посуду, хотя Рома еще не доел. Ужин для него закончился, и он вернулся в комнату доделывать домашнюю работу.      
 С недавних пор Рома проникся сомнительной идеей, что уроки надо выполнять не только на завтрашний день, но и по возможности на последующие даты, даже на неделю вперед. Так он мог быстрее освободиться от давивших на него, четвероклассника, учебных долгов; к тому же его согревала мысль, что вот он вернется из школы, а ничего делать не надо. В действительности на следующий день появлялись новые задания, и Рома продолжал перевыполнять план, без конца умножая работу. Теперь он вновь погрузился в дела, не обратил внимания на появившегося брата, и лишь вошедшая в комнату мама избавила его от рутины, к облегчению самого Ромы.
         
Она взялась за проверку школьного дневника, но смотрела на него так, будто увидела в нем непристойный рисунок. Возможно, ее расстроила четверка с минусом, выведенная жирными красными чернилами, поэтому она ждала объяснений; но Рома заранее подготовил ответ на предсказуемый вопрос, который так и не прозвучал. Мама перевернула страничку и по ее взгляду, такому сосредоточенному и одновременно отстраненному стало понятно, что мыслями она где-то далеко, ее волновали другие вещи. Завтра суббота, подумал Рома и она, может быть, была поглощена очередным планированием выходных. Судя по прошедшему бурному уикенду, совпавшему с женским праздником, конец этой недели должен пройти в спокойной домашней обстановке. Слишком много гостей собралось тогда, родители закатили гулянку, после застолья плавно переместившуюся в парк, где Рома и в сугробы успел попрыгать, и в снежки поиграть. Все были счастливы. Вот только отец выглядел странным, каким-то натужно радостным, а когда на него не смотрели, то и вовсе уставшим. Складывалось впечатление, что праздники для него перестали отличаться от будней. Тогда возможно, она волновалась из-за него?
 
Во входной двери послышались щелчки от замка, их хорошо было слышно в открытой комнате. Мама вздрогнула, будто этого и ждала, аккуратно отодвинула дневник и встала, обдумывая дальнейшие действия. «Посиди пока здесь»,- наконец сказала она и вышла в коридор. Там, на удивление, разговора на повышенных тонах не случилось, и сквозь знакомые голоса родителей прорезался третий, заплетающимся языком приветствовавший хозяйку. Она вернулась в комнату и глубоко вздохнула, словно с нее сняли тяжелый груз ожидания. Ворочавшийся за столом брат поинтересовался:
- Кто с ним?- недовольным голосом спросил он.   

- С работы друг,- ответила мама.
- А-а, тот самый,- ехидно улыбнулся он.- Пьяные, как всегда?
Мама лишь кивнула головой, а брат встал, да так резко, что она испугалась:
- Не надо, не лезь к ним,- попросила она.
- Да не буду, я лишь посмотрю, что да как.

Увидев на кухне повзрослевшего пацаненка, гость  разошелся и загорланил, в красках обсуждая старшего сына, каким он вырос большим и внешне похожим на мать. Затем голоса неожиданно стихли, в зале включился телевизор, заново открылся дневник, и мама попросила Рому принести тетрадки.
 
Через час после ухода гостя можно было наблюдать привычную сцену: Рома сидел в зале перед тем самым телевизором и ждал команды иди спать; рядом, в кресле, развалился отец, а на диване мама вязала что-то, к лету наверно. Все бы ничего, только отец опять вел себя по-другому, не как обычно. Он долго смотрел на Рому, потом наклонился и ущипнул его. Сын не отреагировал, как иногда не реагируют затисканные домашние животные. Тогда, подождав немного, он сел на корточки и укусил его. «Хватит, отстань»,- заныл Рома и отмахнулся, даже не обратив на него внимания. «Прекрати, что ты делаешь»,- осекла его мама. Отец плюхнулся обратно в кресло, довольно улыбаясь. Он подпер рукой голову и продолжил наблюдать за сыном, но теперь улыбка застыла на его лице и не в страхе, как когда-то перед плачущей девочкой на дне рождения у брата, а в мраморном блаженстве, будто папа зафиксировал для себя нечто приятное, что не хотел отпускать. Вот его лицо наморщилось, словно он попробовал что-то горькое, или вспомнил печальное и, в конце концов, обратилось в камень. Отец опустил голову и отвернулся; казалось, он заснул, став подобием монумента спящего великана или бога, картинки которых Рома видел в книгах по истории Древней Греции. «Иди спать»,- сказала мама, и Рома безропотно подчинился. 


Ночью Рому разбудил крик, или даже вопль. Пока он протирал от испуга глаза, дверь резко открылась и показалась мама. Ее взгляд был безумным, вызванным каким-то ужасом, скорее похожим на страх от чего-то не до конца осознанного, чем от реальной угрозы. «Там…в туалете, отец…»,- с трудом выдавила она, опираясь на дверную ручку. С постели вскочил брат и выбежал из комнаты, едва не столкнув маму. Рома уже сидел на кровати, в охватившем его ступоре он ничего не понимал и не мог даже шевельнуться. Мама продолжала стоять, облокотившись о дверь, и вместо ужаса на ее лице появились черты растерянности и смятения; ввиду сходства их можно было даже перепутать, только бегающие глаза и какая-то мягкость форм подсказывали Роме, что мама вот-вот разрыдается. Но в состоянии шока она не смогла этого сделать. «Не выходи в коридор, а постарайся заснуть», - наконец, собравшись, сказала она и закрыла дверь. 
    
Рома все сидел и не мог прийти в себя. Там что-то произошло, что-то жуткое и непонятное, о чем даже думать было боязливо, а его тут заставляли уснуть. Он никогда не видел маму в таком потерянном состоянии, и у него самого пробежали мурашки по телу. Рома почувствовал, что приближается нечто, с чем он ни разу не сталкивался, бездонное нечто, готовое полностью поглотить не только его, но и семью. Оно начинало проявляться в лавинообразном чувстве беспокойства и тревоги, с которым он отдаленно уже соприкасался, когда ждал одним вечером возвращения родителей из Москвы. Только теперь они были здесь, пока еще живые и здоровые. Рома попытался успокоиться, представив, как бы поступили герои прочитанных им книг, но в сказках братьев Гримм, самых любимых, все заканчивалось плохо. От полного неведения ему стало невыносимо оставаться одному, тогда Рома приоткрыл дверь и прислушался, а потом, осмелев, вышел из комнаты. 
   
До коридора было всего метра четыре, но с каждым маленьким шагом нарастало напряжение, ведь за углом таился какой-то скрытый сгусток электричества. Рома подошел поближе, и из-за спины мамы увидел отца. Он лежал на полу, на спине, и как будто спал, а над ним, практически на нем, брат проводил какие-то манипуляции: двумя руками он нажимал на грудь, а потом дышал ему в рот. Брату явно не хватало сил, но он давил на легкие как мог, а мама стояла рядом и не знала, чем помочь. Только теперь Рома заметил, как от шеи отца вилась светло- коричневая веревочка, теряясь где-то на линолеуме. Она будто впилась ему в кожу, ведь за складками вокруг шеи ее не было видно. Появилась надежда, что отец вот-вот проснется, потому что бледноватая ранее кожа начала розоветь, затем она стала красной, на что мама отреагировала вздохом облегчения. Но вскоре неподвижное лицо приняло угрожающий бордовый оттенок, и мама всхлипнула, а остановившийся было брат заново начал давить на грудь. Чем больше ему приходилось прикладывать усилий, тем бледнее становился отец, который, в конце концов, выбрал для себя белую маску. Тогда мама отвернулась от остывающего мужа и заметила стоявшего позади Рому. «Что ты здесь делаешь, быстро иди в комнату!»- испуганно крикнула она и тут же прижала его к себе. Но Рома не мог сдвинуться с места. Он продолжал смотреть, теперь уже краем глаза на безжизненное тело, и оторваться от зрелища ему было невозможно. Его будто парализовало, но спохватившаяся мама буквально затащила сына в комнату и захлопнула дверь.
 

Сколько времени прошло, неизвестно. Рома неподвижно лежал с открытыми глазами, а мама пыталась его успокоить, хотя он и не подавал каких-либо признаков чувств. Перед ним, за столом сидел дяденька в темной кожаной куртке и что-то писал. Его фигура со спины казалась огромной, особенно в сравнении со спиной брата, привычной на том месте. С боку из-под верхней одежды, которую оперативник не снял, виднелась кобура, а в ней пистолет. Настоящий. Он был очень большой, не такой, каким Рома видел оружие в фильмах. Милиционер стал читать вслух свои записи, а мама поддакивала, соглашаясь. Рома запомнил лишь пару фраз из целой истории, среди которых промелькнули слова «чулок» и «около часа ночи». Странно, но ему врезалось в память совсем другое время, а именно двадцать три пятьдесят – именно столько было, когда он вышел в зал. Совпадение или нет, но столько же часов показывали куранты на многих новогодних открытках. Ирония. Если бы он знал это слово, то наверно улыбнулся, совсем как дурачок.

Вот мама встала, выключила свет и вместе с милиционером вышла из комнаты, предварительно накрыв Рому одеялом. Он остался один, даже брата рядом не оказалось. Рома посмотрел в окно, в котором серый ночной пейзаж двора выглядел красочнее фона темной комнаты, и тут к нему подступила какая-то необъяснимая тоска, такая тихая и безмолвная, а вместе с ней и первая бессонница. Не было ни сил сопротивляться, ни желания даже поплакать. Он смог лишь повторять: «Это неправда. Это игра мне не нравится. Завтра я проснусь, и все станет как прежде».
    Продолжение следует...