Гимн... Вильямс (Алексей Яблок) / Проза.ру

            Это действительно любопытное зрелище – танцплощадка возле клуба железнодорожников в двадцати метрах от проносившихся мимо поездов, когда в музыку игравшего вальс оркестра то и дело вплетался зычный паровозный гудок. Симка был активным посетителем танцплощадки с десятилетнего возраста, то есть с момента, когда на заросшем дремучим бурьяном пустыре силами поселковой молодёжи была сооружена эта самая танцплощадка.
            Поскольку по молодости лет сам Симка участвовать в танцевальных вечерах не мог, его повышенный интерес к танцам объяснялся лишь обожанием брата. Сказать, что Мишка хорошо танцевал, значило бы ничего не сказать.
            Он был «король» танца, и не какой-нибудь провинциальной танцплощадки, но его величества «Танца» с самой большой буквы. Мишка изящно танцевал все бальные па-де-катры, стремительные польки, волшебные вальсы, томные танго и задиристые фокстроты. Но главное, что делало его знаменитым, было блестящее исполнение занесённых ветром войны вместе с лендлизом за железный занавес чарльстона, румбы и искромётной линды.

            Если танго и фокстрот считались отрыжкой капитализма, а их исполнение – преклонением перед Западом, то названное трио безобидных ритмических телодвижений значилось намертво запрещённым. За соблюдением норм социалистической морали на танцах бдительно следил заведующий клубом с очень выразительной фамилией Дуб. Анатолий Степанович, крупный, кряжистый мужик (очевидно, это удел всех дубов и поддубных), несмотря на впечатляющую фундаментальность фамилии, был личностью творческой со смачным украинским юмором. Он и сам обожал враждебные танцы, но будучи бойцом идеологического фронта свято соблюдал правила игры.

А правила были такие: весь вечер у кинобудки кружили идейно выдержанные танцевальные пары, и местечковый люд чинно вытанцовывал эту «обязательную программу». Затем, под занавес вечера, усталый завклубом к радости всей публики (и к своей, кстати, тоже) отправлялся восвояси и вот тогда-то начинался собственно «Вечер танцев», о чём и анонсировали рукописные на побеленных щитах афиши в людных местах.

   ...Тогда-то на авансцене появлялся Мишка-рыжий. Его единственным партнёром в этих, отдающих зловещим Уолстритом танцах, был Вилька Шрайбер, закадычный дружок и местный хулиган по совместительству. Может читателю, что помоложе, это неизвестно, но в те годы танцевать в паре парням было делом обычным. Исполнение же танцев, где партнёрам нужно было вертеть задом и задирать вверх ноги, было вообще не женским делом…
            Вспомнил всё это Симка не самих танцев ради, а для того, чтобы подобраться к Вильямсу Абрамовичу, а проще говоря к Вильке-баламуту, не вспомнить которого в связи с очередью в парикмахерской было бы, во-первых, просто неприлично, а во-вторых, значительным обеднением рассказа.

            Итак, почему Вильямс? С таким же успехом тогда можно было спросить, почему Вилен, Сталина, Октябрина, в конце концов, Пятилетка?! Симкиного школьного дружка родители назвали «Ким» отнюдь не из-за своей принадлежности к корейцам и даже не из любви к этим жителям Востока. КИМ – это аббревиатура, обозначающая «Коммунистический интернационал молодёжи», ярым поклонником которого в 1936 году оказался Кимкин отец.
Как объяснял это сам Вилька, отец его, ветеринарный врач, большой поклонник естествознания дал своему первенцу имя выдающегося естествоиспытателя, очевидно, с тайной надеждой на то, что это поможет сыну пойти по широкой столбовой дороге науки к её сверкающим вершинам.

            Увы, война отняла жизнь у Вилькиного отца, а сам Вилька вместо естествознания получил естественные знания о военной и послевоенной жизни в условиях безотцовщины и борьбы за выживание как вида в целом, так и отдельных индивидуумов в частности.
            Стал Вилька местечковым хулиганом и драчуном. Семнадцатилетний парнишка пользовался уважением и авторитетом (если здесь применимо это слово) у квартировавших в посёлке воров и бандитов, хоть сам воровским ремеслом так и не занялся. Босяк и баламут Вилька тем не менее был справедлив и по-своему честен: любитель побузить и подраться, он никогда «не бил лежачего», то есть тех, кто заведомо был слабее. У него было своё особое понятие чести, и вот её – то он защищал до последнего. Во многом благодаря именно ему, выражения вроде «жид» или «жидовская морда», весьма популярные в других населённых пунктах, в Симкином посёлке считались не то чтобы запрещёнными, но, скажем так,. неприличными. Это может показаться неправдоподобным, но всё было действительно так.

            Криминальный же талант Вильки-баламута проявлялся в картёжном бизнесе, особенно в самой опасной его разновидности – игре «головки-ножки». Суть игры состояла в том, чтобы угадать расположение фигуры на брошенной карте, а суть мошенничества – чтобы это никому не удалось сделать. Вилька был спецом, вокруг которого работали зазывалы и группа защиты. Зазывалы имитировали увлечённость игрой, чаще выигрывали, громко спорили с банкующим, испуская торжествующий вопль по поводу мнимых выигрышей. Группа защиты обеспечивала тыл, если проигравшийся до ниточки бросался отбивать своё кровное или призывал на помощь дружков. Задачей группы было организовать бегство кидалы с места события. Труднее всего приходилось «работать» с военными из проходящих мимо эшелонов с трофейным добром. Обиженные мошенниками фронтовики в отместку за одураченных братков разносили в пух и прах весь базар, а также устраивали погромы воровских малин в посёлке. Тем не менее, это не отпугивало Вильку и иже с ним от опасного занятия.

            Вероятнее всего всё это плохо бы кончилось для свободолюбивого паренька, но Вилька проявил недюжинную волю и крутой характер – бросил опасный промысел; преодолевая собственную спесь, сел на школьную скамью рядом с пацанами на три-четыре года младше его и закончил десятилетку!!

            Вилька продолжал удивлять земляков, когда после окончания школы не подался, как все другие, в институт или, на худой случай, в военное училище, а направил свои стопы туда, куда уже тогда, в начале пятидесятых, евреев особо не тянуло - в школу машинистов паровозов! Удивлению не было границ, когда он не только закончил Школу машинистов, но и пошёл работать… помощником машиниста (ведь чтобы стать машинистом, нужно было годик-полтора наездить километраж помощником).
А что такое работа помощника машиниста паровоза по-настоящему знает тот, кто проехал в этом качестве хоть один трёхчасовой перегон. Работа рабов на галерах на заре развития человеческого общества показалась бы лёгкой для помощника паровозного машиниста лёгкой разминкой. За время упомянутого выше перегона бедняге приходилось не как-нибудь, а ловко веером забрасывать тонн пять-шесть отборного донецкого уголька в топку старенькой «О»вечки или современного гигантского «ФД» - «Феди», как его любовно называли железнодорожники. Это вам не картишки швырять на местечковом базаре!

            Вилька, знай, продолжал удивлять всех знакомых и друзей: работал много лет на паровозе, затем переквалифицировался в машиниста тепловоза, а когда на участке Киев-Жмеринка установили электрическую тягу – пересел на электровоз.
            К тому времени уже стал старым анекдот об еврее-железнодорожнике:
- Есть ли евреи на железной дороге?
- Увы, остался лишь один…
- Кто же этот мужественный герой?
- Товарищ Шлагбаум…

Шрайберу неоднократно предлагали перейти на более престижную и лёгкую работу диспетчером, дежурным по депо… Он не соглашался и, так как возраст не позволял уже управлять рейсовым локомотивом, пересел на маневренный тепловоз.
Вилька вышел на пенсию, когда в стране оставались три еврея-железнодорожника: ещё живой в том году «железный нарком» Лазарь Каганович, машинист локомотива с тридцатилетним стажем Вильямс Шрайбер и мифический товарищ Шлагбаум из упомянутого еврейского анекдота.