Я шла по дороге, а прохожие удивленно замирали. В их глазах словно читался немой вопрос. Некоторые оборачивались вслед, другие переговаривались. А одна шустрая девочка в панамке на трехколесной велосипеде, вытянув пальчик в мою сторону, прощебетала матери:
- Что это такое?
Думаю, причина была в них. В цветах. Не во мне. Хотя я не успела переодеться, шла на высоких каблуках, в золотистом длинном платье, возможно, отличаясь от местных жителей поселка. Не хотелось тратить время на смену одежды, все боялась, что васильки начнут вянуть. Огромный букет, который я удерживала в руках. Редкость для этих краев. Не росли тут эти цветочки никогда. Будучи в командировке в средней полосе России, я с трудом выкроила время, чтобы успеть на васильковое поле.
Предстояло лететь несколько часов, но я надеялась, что цветы продержатся и перелет, и всю дорогу в нужное место. Человек, которому они предназначались, однажды сказал мне, что так скучает по этим синим прелестям, которые росли на его Родине. Поэтому зная, что навещу, я решила не брать ни царственно-шикарных роз, ни восхитительных пионов. Было бы проще в плане доставки, но это не те цветы.
Вокруг стояла восхитительная тишина. Пахло сеном, травой и медом. Я шла, чувствуя, что сердце опять начинает бешено колотиться. Давно хотела выбраться, но… Пожалуй, было слишком больно. А еще я слишком винила себя. И жила с этим мерзким чувством. Мечтая, как ребенок, попасть в волшебную машину времени, вернуться назад на несколько лет, хотя бы на пять минут. Мне бы их хватило, чтобы успеть все сказать. Вот знакомая калитка. Со скрипом она открылась. Я увидела глядящие на меня добрые синие глаза, совсем как те цветы, что держала в руках.
- Здравствуй, родная. Это тебе. Васильки, как любишь. Прости, что раньше не приехала. Господи, как же сильно я тебя люблю, - присев на холмик, я прижалась горячей щекой к прохладному мрамору памятника.
Жужжал шмель. Несколько кустиков земляники расточали сладкий аромат. Маленькая яркая птичка вдруг сорвалась с ветки, села мне на плечо, на секунду уткнулась в шею и исчезла, словно растворилась в воздухе.
- Баба Капа… Я каждый день по тебе скучаю. Давай прибираться тут, помнишь, как в детстве, - слезы застилали глаза.
Две женщины, что шли мимо в сланцах, цветастых халатах и косынках, буркнули: «Нарядилась, фифа городская. Чай, на кладбище пришла, а не в ресторан». Я грустно улыбнулась. Чему меня учила бабушка? Правильно, не обращать внимания на то, что говорят за спиной. Приговаривала: «На каждый роток не накинешь платок». Скинув туфли, босиком, я стала отгребать в сторону старые листья, веточки. Потом платком бережно протерла овальчик фото. И мысли вихрем закрутились в голосе, унося назад, в прошлое…
Сколько себя помню, баба Капа красным пунктиром неслась через всю мою жизнь. Хотя… Она была мне двоюродной бабушкой, вот. Моя бабушка Серафима и баба Капа являлись сестрами. Так получилось, что собственные бабули и дедули умерли совсем молодыми. Я их видела только на фотографиях. Осталась только баба Капа. Я ее не видела, пока теплым летним вечером она не пришла к нам в гости. Мне тогда шесть лет исполнилось. А она переехала к нам, на север, к своим, оставив родную деревеньку.
Пришла взглянуть на свою племянницу, мою маму. Пока они охали, ахали и целовали друг друга, я вышла из комнаты и завороженно уставилась на гостью. Все дело в том, что у нас была счастливая, обеспеченная семья. Всевозможные игрушки, поездки на море, папа начальник, машина, большая квартира и огромная дача. Во дворе ребятишки завидовали моим нарядным одежкам и заграничным куклам. А я завидовала им. У меня не было того, чего хотелось до крика. Бабушек и дедушек. Когда я видела, как моих товарищей по играм брали на ручки бабушки в платочках, как высоко их подбрасывали дедушки с бородой, всегда уходила в сторонку. Чтобы никто не видел, как я плачу.
- Мам… Я тоже бабушку хочу. И деда, мама, - прижималась я к маме вечерами.
- И я хочу, чтобы они остались живы, солнышко. Но они ушли. Вон туда, на небко. Оттуда на тебя смотрят и любят. Хочешь, я тебе их фотографии покажу? – мама возвращалась с альбомами и долго рассказывала.
Я смотрела в добрые красивые лица и гладила снимки. Даже утащила из альбома парочку. Дедушку и бабушку с маминой и с папиной стороны. Те фотографии я зацеловала до дыр. Разговаривала с ними, про садик, про то, что скоро в школу, как меня Жорка-сосед опять за косички дергал, а за домом мы с подругой Катькой делали секретики из стекол. И вот теперь перед моими глазами стояла настоящая бабушка, похожая на одну, с фотографии. И мне тоже хотелось, чтобы меня она тоже обняла, как маму.
- А это кто, Настасья? Доченька твоя? – вдруг проговорила баба Капа, быстро подошла ко мне и взяла на руки.
- Да, это Симочка. Ой, теть Кап, отпусти ты ее! Она ж тяжелая! – засмеялась мама.
- В войну снаряды таскала, а ребятенка что, не подниму? Не выдумывай, Настасья, - отмахнулась баба Капа и поцеловала меня.
Что я сделала? Обняла ее за шею, расцеловала тоже и заплакала. Да так, что меня полчаса успокоить не могли. Баба Капа и на коленях качала, и пряники из холщового мешочка доставала да совала мне. Потом так серьезно посмотрела и сказала:
- Ты, девонька, не плачь. Не могу я слезы детские видеть. Чего мне сделать, чтобы ты, ягодка моя, успокоилась?
И я выдала, не задумываясь:
- Будь моей бабушкой, хотя бы один день в неделю!
Она рассмеялась:
- Да я завсегда твоей бабушкой буду. Так и зови «баба Капа». Неужто я внучку сестры моей не навещу? И ты прибегай завсегда. Я тебя пирожки стряпать научу, хлебец печь. Когда подрастешь.
- Я уже большая. Прямо сейчас надо мне печь! Я хоть что буду делать, ладно? – я прижалась к бабе Капе, чувствуя себя самой счастливой девочкой на земле.
Картинка сложилась. Того самого, вселенского счастья. Не было пазла, единства. Теперь же у меня оказалось все. Родители и самая настоящая бабушка…
Жить бабе Капе предстояло у своего сына, дяди Васи и его жены Зины. Старушку они вызвали, чтобы заботилась о Нине, их дочке. Она соответственно, была моей троюродной сестрой и ровесницей. Родители пропадали на работе сутками, Нине, как и мне, предстояло идти в школу, кружки. Опять же готовить, вести хозяйство. Поэтому уговорили бабу Капу продать домик и перебраться к ним. Она и Нина заняли одну комнату, родители оказались во второй. Я же уговаривала своих забрать бабушку к себе, в пятикомнатную.
- Что ты, дочка. Она не поедет. Ниночка же ее внучка. Ну, и ты тоже, только… Так надо, - мама погладила меня по волосам, объясняя.
- Но у нас комнат много! А еще Нинка бабу Капу нахлебницей обзывает! А у нас много еды, у нас все есть, давай заберем, а? – я с надеждой заглядывала маме в глаза, но та молчала.
Стоит отметить, что с кузиной отношения у нас с детства не заладились. Не по моей вине. Я очень хотела дружить и всегда к ней тянулась. Но Нина могла больно дернуть за волосы, ущипнуть, отобрать что-то. Если мы встречались на семейных торжествах, она канючила, показывая на мои игрушки, что хочет такие же.
Дядя Вася вздыхал и говорил дочери, что у него нет денег на такое. В пять лет мы подрались. Нина разбила фарфоровую куклу в пышном платье, только подаренную папой мне. Пока я в ужасе смотрела на разбитую игрушку, кузина прыгала по кукольной голове, приговаривая:
- Не будет ее у тебя больше, не будет! Сдохла твоя кукла, все!
- Уйди! Мне папа новую купит! – всхлипывала я.
- Конечно, потому что он вор! Мне так мой папа сказал! У вас, воров, денег много. А мой папа честный, поэтому у нас ничего нет! – выпалила Нина.
И тут я кинулась на нее с кулаками и криком:
- Замолчи! Мой папа не вор! Ты лгунья!
Нас разняли. Тогда впервые в жизни наши родители разругались.
- Не смей, Вася, про моего мужа такое своей дочери говорить! – кричала моя мама.
- А что? Не так? Мы вон люди бедные, впроголодь живем! А у тебя дочка как принцесса ходит, дома хрусталь да позолота, шофер, продукты сумками! Потому что муж жулик! – орал пьяный дядя Вася.
- Он не вор, а директор крупного магазина! И в отличие от некоторых, не пил горькую, а учился и работал. По три дня может не спать и забот хватает! Еще раз услышу, на порог не пущу! – отчеканила мама.
- Больно надо! Мы и не придем, ворье проклятое! – взвизгнула тетя Зина, жена дяди Васи, тряся головой с рыжими кудрями.
Они ушли. Мы не общались год. А потом приехала баба Капа. Именно она выступила миротворцем, прекратив вражду.
- Так, Василий. Я воевала не для того, чтобы видеть, как в мирное время ты, мой сын, с дочкой моей сестры враждуешь. Немедленно мирись, прекращай этот балаган или не мать я тебе больше! – сурово отчитала баба Капа дядю Васю.
Не знаю, то ли он боялся, что она уедет обратно в деревню, то ли просто решил послушаться, но все помирились. Правда Нина при встрече больно наступила мне на ногу и показала язык. Но я старалась не обращать внимания, всеми силами детского разума не допускала ссор. Я боялась. Что мы разругаемся снова, и я никогда больше не увижу бабу Капу.
- Опять приперлась! Бааб, тут Симка стоит, - кривлялась Нина, когда я робко стучалась в их двери.
- Симочка, заходи, детонька! Ниночка, ты чего ж сестренку на пороге держишь? - баба Капа выбегала в коридор, прижимала меня к себе, потом ойкала, отряхивая белые от муки руки, целовала.
Я проходила внутрь. Нина, как правило, убегала во двор. А мы с бабой Капой лепили пирожки, она рассказывала разные истории, много о моей родной бабушке, без конца отвечая на мои бесконечные «почему?». Кстати, баба Капа была очень красивой. Статная, черноволосая, седые пряди пробивались, но это только украшало. С удивительными синими глазами. Помню, смущаясь, я сказала бабушке, что ее глаза похожи на васильки. Тогда она порывисто обняла меня и прижала к себе. Не отпускала долго, и тогда я впервые увидела, как она плачет.
- Мой Коленька, детонька, так же писал. Мол, Капонька, глазки у тебя словно васильки. Посмотрю на поля, мимо которого едем и всегда тебя вспоминаю, - баба Капа натруженной рукой взяла кончик халата и промокнула лицо.
- А где он, бабушка? – откликнулась я.
- Погиб. Там, на войне. Я-то вернулась, а он нет. Да нам в жизни и свидеться один раз лишь пришлось. Все ждала, каждый денечек, сколько минуло годков, что он в дверь постучится. Да так и не пришел. Смешно, старуха совсем, а так и сердце замирает, как вспоминаю его, сердечного, - вздохнула баба Капа.
Больше я спрашивать не решилась. Да и Нинка вернулась с прогулки. Меня удивляло, как она, живя рядом с бабушкой, словно не замечает ее. Может нагрубить, топнуть ногой, скинуть со стола испеченный с любовью пирожок. Баба Капа не обижалась. Но меня просто душило отчаяние. А еще я видела, как она несчастлива там. Невестка ее недолюбливала, дядя Вася частенько пил. Терпела. Дальше началась школа. Сделав уроки, я стремглав неслась на английский и плавание, чтобы успеть все, а главное – увидеть бабу Капу. Когда приходила, частенько видела, как держась за сердце, она моет пол или трясет половики. Нина не делала ничего.
Тогда я решила помогать. Убирать, стирать, готовить. Бабушка не позволяла, но я настояла. Объяснив, что так папа советовал к труду приучаться, да и девочка должна же все уметь. На самом деле мой рафинированный отец пришел бы в ужас, увидев, как его дочь моет пол у дяди Васи или готовит им обед. Но иначе я не могла помочь бабе Капе…При одной из задушевных бесед, не удержавшись, я спросила:
- Бабушка, а как ты воевала? Расскажи!
- Что ты, Симочка. Маленькая ты еще, да и кому это интересно. Васенька мой мужик взрослый, пробовала ему намедни поведать, дак только отмахнулся, надоела, мол, мать, со своей войной, - вздохнула баба Капа.
- Я не маленькая. Расскажи. Пожалуйста, мне очень- очень надо знать! – уткнулась лицом в грудь бабе Капе.
С ностальгией начала старушка вспоминать довоенную деревенскую жизнь. Как была телятницей, дояркой. А потом началась война…
- В 18 лет я очутилась в артиллерийском полку, в Сталинграде. Там было все разрушено. Мы располагались на реке Волга. Баржи по ней спускались, Симочка. Охранять их надобно было. В нашей батарее четыре пушки. На каждой: заряжающий, стреляющий и подносящие снаряды. Я снаряды подавала. Не летали вражеские самолеты, так встречали мы те баржи, тащили на них продукты в свое отделение. Тушеночку все вспоминаю фронтовую. Каждая ее крупица словно растворялась во рту! После Сталинграда наша батарея перебралась на Украину. Охранять железную дорогу предстояло. Там твоя бабка погибла бы, если бы не случай, - баба Капа принялась вытирать платком глаза.
- Какой? – прошептала я.
- Поменялись мы с другой батарей, все части рано или поздно переводили с места на место. Уехали туда, где они стояли, а те ребята, стало быть, перебрались туда, где мы располагались. Узнали утром, что их фашисты разбомбили… И на севере мне побывать пришлось, недалеко от ваших мест. Также охраняли корабли, на которых перевозили продукты да оружие. Мне даже покашеварить немного довелось. Солдаты молодцы, помогали. Таскали воду, чистили картошку. Ели по-фронтовому, из котелков. Я с войны страсть как мыться люблю! Тогда же как? Солдатские бани. Зимой клали на снег доски, натягивали палатку, грели на костре воду и мылись. Еще в Прибалтику нас потом перебросили. И вроде война, Симочка. А наши… Вначале под огнем, снаряды таскали, пушки наводили, вздрагивали от бомбежек. А потом зеркальце друг другу передавали, косы плели, песенки иной раз пели. Одни из дома фото родных брали. Верочка у нас была, та зайца с оторванным ухом достанет из рюкзака да гладит, а ведь вояка! Сашка-наводчик все письмо от матери перечитывал да шишку гладил, которую они с ней однажды в лесу нашли. Чуть старше вас с Ниночкой многие были на той войне. Не дай Бог, родная, это пережить, - баба Капа снова погладила меня по лицу.
- А… дедушка? Дедушка Коля? – прошептала я.
- Коленька мой в Белоруссии родился. Войну и вторжение немцев видел с первых дней. В оккупации они оказались. Вокруг, Коля рассказывал, Беловежская пуща раскинулась, в лесах партизаны. Он с родителями им помогал. Корову держали, молоко Коля таскал, хлеб. Делали вид со старшим братом, что за дровами идут, а сами к нашим. Партизаны деревенских жалели, осторожность соблюдали. Потому что если немец погибал, фашисты всю деревню могли уничтожить. Сжигали дома, вешали людей. Случались предатели. Один решил перейти на сторону врага и выдал немцам всю семью, что в соседях у Коли моего была. Продал в обмен на хорошую жизнь. Их всех убили. Старика, старуху, дочку ихнюю, малых внуков. В соседнем селе расстреляли мужчин за опрокинутый поезд. И Коля мой, когда наши войска Белоруссию освободили, сразу пошел Родину защищать. Смерти не боялся. Участвовал в Прибалтийской операции, когда освобождали Эстонию, Латвию и Литву. Случайно мы как раз тогда в госпитале и встретились… Влюбилась я страсть как! Вокруг ад кромешный, а я в его глаза серые посмотрела и пропала… Думаю, полюблю уж напоследок, вдруг погибну. И я ему по сердцу пришлась. Обещал вернуться, я сказала, где меня искать. Он на фронт рвался. Подлечился и вперед. Впереди ждал кровопролитный штурм Кенигсберга – Восточно-Прусская операция, нужно было прорвать мощную оборону противника, уничтожить вражеские войска. В 1945 то случилось. Жестокие это были бои, Гитлер-то приказал тот самый Кенигсберг любой ценой держать, иначе вся Германия падет. Коля очутился на передовых позициях. Товарищ его потом мне писал, что получил Коленька тяжелейшее ранение в спину, осколками задело легкие и в голову попало… А я… все равно не верю. Жду его с той войны, - баба Капа уже не плакала, а смотрела в окно, словно ожидая, как там раздастся голос ее Коли и она, забыв о годах, побежит к нему вниз.
- Дальше бабушка что? – я даже почти дышать перестала, чтобы не вспугнуть ее воспоминания.
- Васенька мой родился. Одна и воспитывала. В совхозе никакой работы не боялась. За скотиной ухаживала, поля у нас там такие были… А теперь вот… тут, в городе. Ну, утомила тебя бабка старая? – она взяла мою руку.
- Нет… Нет… ну что ты. Еще расскажешь потом? – я смотрела на нее с надеждой.
- После, Симочка. Устала я что-то. Пойду, полежу.
На улице мы встретились с Ниной.
- Опять к старухе приходила? Вот не пойму я, Симка, тебя! Дом как дворец, вещей полно, у мамки твоей косметика крутая, у папки такая машина, что закачаешься. А ты к полоумной маразматичке ползаешь. И еще полы у нас драишь, принцесса, блин. Че те от бабки надо? Денег у тебя своих полно, да у бабки их и нет, - нагло произнесла кузина.
- Я ее люблю. И прекрати так бабушку называть! Она у тебя герой! – вспылила я.
- Ой-ой. Маразматичка она! Это не делай, туда не ходи. Воспитательница, блин. Жила бы в своей деревне! – зло крикнула Нина и побежала в подъезд.
Я подошла к запертой двери. Оттуда слышались вопли Нины и оправдывающийся голос бабы Капы. Уже хотела заколотить по двери, ворваться внутрь, но… Нинка может запретить мне приходить. И тогда я не увижу больше бабу Капу. Опустив плечи, я побрела домой.
Часто вечерами мы гуляли с бабой Капой по городу. Потом я провожала ее домой, а она стояла и долго махала мне рукой вслед. Я и сейчас, прикрыв глаза, словно вижу сухонькую фигурку в белом платочке, вижу ее руку и падающие яблоневые листья…
А потом случилось удивительное: Нина вдруг стала проявлять удивительное гостеприимство. Зазывала меня к себе, любезно разговаривала. Я просто летала от счастья, думая, что теперь мы стали настоящей семьей…
- Слушай… тут такое дело. Бабушка наша болеет сильно. Да ты не пугайся. В общем, лекарства нужны, а просить у вас она не будет, сама знаешь, гордая. У мамки с папкой моих нету денежек. Ты не можешь у своих взять? – спросила как-то она.
- Конечно! Сколько надо? Папа мне на карманные расходы дает. Да и вообще, знаю, где деньги лежат, если кому из нас что надо, просто берем там, - воскликнула я, думая, что мне просто показалась злая усмешка на лице кузины.
- Ну и отлично! Тащи, помогай бабуле, кроме тебя некому. Сама знаешь, мы бедно живем.
Я приносила, сколько она просила. Наивная… Хоть и училась уже в старших классах. Нет, чтобы попросить отца показать бабу Капу докторам, самому разобраться в ситуации.
- Как бабушка? – спросила я однажды Нину после школы.
Та оказалась отлично одета: модное пальто, сумочка, туфли.
- А че ей сделается, бабке-то. Ой, прости, Сим. Это я так брякнула. Хорошо бабулечка. Только… Еще денежек надо, очень операция дорогая предстоит, принесешь? – Нина умоляюще схватила меня за рукав.
- Господи! Серьезно? Может, родителям сказать? – испугалась я.
- Да ты что? Дура, что ли? Бабушка же не возьмет ничего. Тем более мой папка обо всем договорился! – всплеснула руками Нина.
Я принесла требуемую сумму. Как-то вечером мы с бабой Капой по привычке болтали. Вдруг она встала, принесла маленькую коробочку и открыла ее. Там оказалось кольцо. Очень красивое, похожее на старинное. В центре переливался всеми цветами радуги дивный камушек.
- Коленька мой тогда в госпитале подарил. От прабабушки его досталось, фамильное. Как талисман хранил и всегда с собой в кармане таскал. Мол, вдруг суженую встречу? И повстречал меня… Знал всего ничего, а такую дорогую вещь отдал. Я на него каждый день смотрю. На руку-то уже плохо налазит, пальцы не те. А ты померяй! – баба Капа протянуло колечко.
Оно пришлось точно впору. И часто вечерами за чаем, она про своего Колю говорила, а я любовалась колечком и представляла их молодыми…
Наступил выпускной. Мне предстояло поступать в институт. И тут грянул гром. Я по привычке взбежала по лестнице к бабе Капе, чтобы обсудить фасон платья. Она впустила меня, но была какая-то другая. Не поцеловала, не поговорила.
- Симочка… Ты бы вернула мне его, детонька. Это ж о Коленьке память, - вдруг заплакала она.
- Что вернула, бабушка? – я сделала попытку ее обнять.
- Колечко мое… Ниночка видела, что ты его в тот день в сумку положила. Это ж память, детонька. За что ты так со мной? – баба Капа затряслась.
В комнату вошла Нина.
- Что стоишь, воровка? Отец вор и ты воровка! Я все бабушке рассказала! Внученькой доброй прикидывалась? Дрянь, - глаза Нины сузились.
- Бабушка… Баба Капа, милая, послушай. Я не брала. Я бы никогда, - я сделала попытку подойти.
- Уходи, Сима. И… не приходи сюда больше, - сгорбившись, баба Капа пошла в комнату.
Я не могла этого вынести и, развернувшись, выбежала прочь. Конечно, пробовала приходить. Но она не открывала мне дверь. Вечерами я стояла под окнами, смотрела на ее хрупкую фигурку и слезы просто бессильно текли по щекам. Как доказать, что ты не виноват, если тебя обвиняют? И вроде даже свидетель имеется. Я не знала, куда могло пропасть кольцо, а меня никто не хотел слушать. Родителям ничего не сказала, отец с его крутым нравом бы стал разбираться, а у бабы Капы возраст, опять же обострять отношения не хотелось.
Дальше я уехала в институт. С легкостью сдала экзамены, началась студенческая жизнь. Ребята встречались, влюблялись. Ко мне приезжали родители. Отстраненно я участвовала во всем. А ночами лежала без сна и думала о бабе Капе.
Зимой меня вызвали из аудитории к телефону. Срочный звонок. Взяла трубку и услышала незнакомый голос:
- Сима? Привет. Это Марк. Ваш сосед, может, помните? Я в больнице работаю, тут к нам привезли… В общем…
Я перебила:
- Что-то с мамой, папой? Говорите, Марк!
- Нет. С ними все хорошо. Это… ваша бабушка, Капа. Она… сердце. Все плохо. Дело в том, что… Она звала вас, Сима, вот я и решил позвонить, - в трубке раздались гудки.
Я не помню, как я ехала в родной город. Не помню трассы, дороги. Я выбежала в легком платье и туфлях в мороз, не замечая, что зима. Села в машину. Слезы заливали глаза, а в мозгу стучало:
- Только живи! Только дождись меня!
В больницу я попала глубокой ночью. Если бы не Марк, меня бы не пустили. Он предупредил, что баба Капа в очень плохом состоянии, не приходит в себя и скорее всего, уже не очнется. Не стал кривить душой, вселять надежду и прямо сказал, что шансы равны нулю. В палате я бросилась к кровати. Бабушка стала совсем худенькая, будто и тела под простыней не было. Волосы поседели. Все. Когда я уезжала, в них было так мало этих белых прядей. Опустившись на колени, я взяла ее за хрупкую, словно веточка, руку.
- Баба Капа… Это я… Сима. Бабушка, милая моя, любимая. Я не брала твое кольцо. Бабушка, ты только не умирай. Я папе скажу. Мы тебя в лучшую больницу отвезем, - шептала я.
И тут почувствовала, что мою руку сжимают пальцы бабы Капы. Она открыла глаза. Они были по-прежнему синие, но словно подернуты пеленой дождя.
- Ты… Ты… Мой самый любимый человек… Это Нина взяла кольцо… Прости меня, детонька, прости за все, - ей удалось это произнести с нечеловеческим усилием, после чего баба Капа потеряла сознание.
К утру ее не стало. Я разыскала сестру и первое, что сделала, дала ей пощечину со словами:
- Да как ты могла? Вы ж ее довели! Ты кольцо украла!
- Попробуй, докажи! Сдохла наконец, дура старая. Разговор мой подслушала, где я парню своему говорила, как кольцо в ломбард снесла и сразу скопытилась. А что ты хотела? Тебе все? Да еще бабка все уши прожужжала: «Симочка то, Симочка это». Я ее родная внучка, а меня она меньше любила, чем тебя, гадину! И деньги все твои я на себя тратила! Не было никаких лекарств, слышишь? – заорала Нина.
Я молча повернулась и ушла. Бог ей судья.
С тех пор прошло несколько лет. И вот я здесь, на кладбище. Палит солнце. Люди, проходящие мимо, смотрят на мой наряд, не совсем подходящий к месту. Я перебираю руками васильки на холмике и как прежде, разговариваю с бабушкой.
Мне надо идти. Скоро самолет. Уходить не хочется. Здесь спокойно и она будто рядом. Снова припадаю щекой к холодному мрамору. Глажу фото и говорю:
- Это ты прости меня, баба Капа. За то, что была слишком, по юношески-глупо гордая и уехала от тебя на полгода, обижалась. За то, что не подумала, что ты пожилой человек и переживаешь. За то, что оставила тебя с ними. Папа нанял детективов, они нашли кольцо твоего Коленьки. Вот оно, у меня на руке. С тобой я полноту мира обрела. У меня сейчас все здорово! Есть дорогие сердцу родители, любимый человек. Но я хочу, чтобы ты знала одно: только лишь тебя в моей жизни так будет не хватать…
Я иду по тропинке, несу в руках туфли. Солнце печет так сильно, что непроизвольно закрываю на миг глаза. И сразу четко вижу бескрайнее, словно море, васильковое поле. По нему навстречу друг другу бегут двое. Он подхватывает ее на руки и кружит. И я улыбаюсь сквозь слезы. Значит, баба Капа все-таки встретила своего Коленьку там, на небесах, в другом мире…