"Вздыхает чаща - слышишь тоже?
Неясный шум, протяжный скрип,
Как будто Старый Лес осип.
Бесплотный ветер растревожил
Вершины грузных темных лип.
Смотри, смотри-ка, кто там бродит?
Кто не боится наших чащ?
Зеленый вылинявший плащ.
И плащ тихонько плачет вроде,
И злится ветер, леденящ.
Сестра, ты помнишь про избушку
Того бедняги-лесника?
Девчонка к ней наверняка
Придет на старую опушку:
Сыра, измучена, дика."
И ливень, будто ненароком,
Как хлыст, погнал ее вперед.
В слезах, в грязи, в поту - и вот
Она уже перед порогом.
И вот - со страхом внутрь идет.
Давно прогнили половицы,
Сырая плесень - тут и там,
И паутина по углам.
И по стене ползут мокрицы.
Не слышен больше ливня гам,
Не слышно тихих стонов чащи,
И гробовая тишина -
Давно здесь царствует она.
И бьется, бьется сердце чаще:
А точно ль девочка одна?
Там, собирая землянику,
Забыла время и дела,
Случайно дальше, в глубь, ушла.
И чаща хмурая безлика
Сама сюда ее вела.
"Прощай, мой дом, жила я мало,
А тут пропала насовсем," -
Она подумала. Затем
В избушке что-то затрещало -
Как будто не было проблем!
Часы проснулись, и кукушка:
"Беги-беги!" . Двенадцать раз.
Как страшно девочке сейчас.
И вдруг врываются в избушку
Две тени с жадным блеском глаз,
Смеясь, как будто бы на праздник.
"Теперь, сестра?" - "Обед готов".
И лес, таинственно-суров,
Смолчал, как будто соучастник
Про тайну жизней и веков.