Сорок дней - 1

Джерри Ли
Сорокадвухлетний токарь-фрезеровщик вечером неожиданно почувствовал сильные боли в грудной клетке. Вызвали скорую, увезли в больницу. Первый день его пребывания в стационаре.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Долгожданный звонок в дверь раздался только через час десять. Иван Петрович всё также лежал на диване в большой комнате и старался не дышать. От страха и жены он совершенно обессилел, к тому же боль в груди не отпускала ни на минуту, стоило только попытаться повернуться на бок или просто глубоко вздохнуть. Единственным безболезненным движением для несчастного было движение мысли. Но и мысли, казалось, испуганно стояли на месте.
...Жена открыла дверь и засуетилась около вошедших. А их было двое. Один, лет шестидесяти, очень представительный, полный, с красивой сединой на большой, умной голове. Другая оказалась девушкой лет семнадцати. Оба были в одинаковых чёрных пальто с жёлтыми нашивками на рукавах. Из-под пальто выглядывали далеко не первой свежести халаты. Девушка испуганно держал в руках большой чёрный чемодан. Мужчина зажал подмышкой в прошлом вероятно коричневую, но в настоящем основательно потертую до серого папку.
- Вот видите, Вера, - почти с порога сказал доктор, обращаясь к своей помощнице, - запомните этот момент! Такое бывает редко. Студенческий случай! Перед вами больной с классической формой болезни Образцова-Стражеско![1]  Обратите внимание на вынужденное положение тела пациента, на большие тёмные круги под глазами, на страдание в широко раскрытых глазах, в которых кроме пустоты застыл ещё и страх смерти...
_______________
[1] Болезнь Образцова-Стражеско - первое название, а в настоящее время синоним
диагноза инфаркт миокарда.


Иван Петрович действительно широко раскрыл глаза и старался не пропустить ни одного слова. При последних словах доктора ему показалось, что ноги его уже похолодели. Жена, между тем, заплакала.
- Да, диагноз написан на лице, - констатировал доктор, и присев на край дивана рядом с больным сказал, обращаясь к фельдшерице. - ЭКГ не надо, и так все ясно.
На лице Ивана Петровича легко читалось - прощай всё навеки!..
Наступившую тишину нарушил доктор.
- Болит? - поинтересовался он, указывая куда-то в пустоту.
- Болит, - сокрушенно отозвался Иван Петрович.
- Давно? - с удовольствием снова спросил доктор.
- Часа два... - преданно глядя в глаза доктору, быстро ответила жена.
- Печальная картина! - погрустнел доктор, и, обращаясь к девушке, наставительно констатировал, - А мы ведь знаем, что вполне достаточно и сорока минут...
Иван Петрович хотел было спросить, для чего достаточно этих сорока минут, но доктор не дал опомниться.
- Ясно, - потирая руки, ухмыльнулся он, - случай весьма простой. Инфаркт. Вера, надо обезболить перед транспортировкой...
Та, суетясь, открыла чемодан и загремела блестящими коробочками. Доктор, между тем, не спеша достал из кармана халата массивные часы на цепочке, открыл их, подняв брови, словно сильно удивившись, посмотрел на циферблат, потом всё также с часами в руке пересел в кресло, положил ногу на ногу и поучительно изрек:
- А всё наша спешка, всё куда-то торопимся, бежим! Думаем, что инфаркт не догонит... А получается-то как раз наоборот, - от удовольствия он даже просветлел, - раз, и догнал! Ну, ничего, - помолчав, продолжил он, - инфаркт, конечно, болезнь тяжёлая, это я вас как врач предупреждаю, умирают от него часто, чего уж тут скрывать! Пока ещё высокая летальность... - Ивану Петровичу показалось, что нос его стал заостряться... - Но вас, я думаю, вылечат, - взгляд его потеплел, - медицина сейчас творит чудеса! Вон на Западе - новые сердца вшивают, глазом моргнуть не успеешь! Так что, можно сказать, вам повезло... Всё, можно сказать, о'кей! Где у вас телефон?
Жена, очень торопясь, принесла аппарат. Доктор ещё удобнее устроился в кресле, положил телефонный аппарат себе на колени, погладил его как котёнка и не спеша начал набирать номер. Фельдшерица, тем временем, больно сделала Ивану Петровичу укол в левую руку. Доктор дозвонился быстро, вежливо поздоровался с невидимым собеседником и добрым голосом стал объяснять, что к чему. Иван Петрович уловил, что случай здесь совершенно ясный, как таблица умножения, и что за такого - Иван Петрович не понял, какого - положен перерыв на чай, тем более что это уже восемнадцатый вызов и, пожалуй, только первый действительно по делу...
Доктор говорил долго, с удовольствием поздравлял кого-то с внуком, искренне желал кому-то здоровья и долгих лет жизни, с добротой в голосе возмущался, почему «скорую помощь» превратили чёрт знает во что, и если оно так сейчас, то что же будет лет эдак через десять!
Иван Петрович силился понять всё происходящее, но не мог: голова стала какая-то чужая, больше по размеру и словно набитая ватой. Боль, правда, несколько притупилась, но самочувствие стало ужасным - спать и хотелось и не хотелось одновременно!
- Ну вот и отлично! - наконец сказал доктор, бережно кладя трубку на аппарат. - Поедем в больницу, - он легко пошутил, - менять сердце, - и ласково улыбнулся...
Следует заметить, что замена сердца, как впрочем, и вообще поездка в больницу, совершенно не входили в планы Ивана Петровича. Более того, завтра, после работы, он собирался снова поехать на дачу - там ещё оставались кое-какие дела. Надо было покопать, построгать, постучать... Да мало ли дел на даче! Во вторник вообще свободного времени не предвиделось - они с женой обещались в гости, а вечером ещё и хоккей по второй программе. Так что, извините, в больницу некогда, сделали укол, большое спасибо, полежу, всё пройдет. Всё это Иван Петрович и хотел сказать врачу, поднялся было на локтях, набрал побольше воздуха, чтобы голос был громче, но тут боль, задремавшая вроде, так вцепилась в грудь, что несчастный только вскрикнул и рухнул на диван!
- Тихо, тихо! - заботливо воскликнул доктор. - Тихо, голубчик! Не надо так волноваться, не надо двигаться! Лежите спокойно, вам нельзя... А то ведь дело-то, знаете ли, нехитрое: вам-то что, помер, и не заметил... А нам потом нагоняй - всякие там объяснительные да выговора... Зачем нам это? Знаете, как нас за это ругают? Успевай только поворачиваться! - и, обращаясь к жене, похолодевшей от ужаса, с теплотой в голосе добавил: - Если уж помирать, то или до «скорой», или уже после, в больнице. А при нас, дома или в машине - ни в коем случае! Очень за это ругают... - он говорил с участием. Лицо его при этом было таким, какое бывает у людей, постоянно желающих всем окружающим добра.
Потом притащили носилки. Жена, обливаясь слезами, принесла новый костюм, сшитый к двадцатилетию их свадьбы, новую, чистую, белую рубашку и галстук, первый попавшийся в спешке под руку - ярко красного цвета с вышитой золотом танцующей женщиной. Наряженный таким образом, положенный на носилки и вынесенный в коридор Иван Петрович был похож на павшего на поле брани. Не хватало только цветов и салюта. Соседи, руководимые доктором, сокрушённо качая головами, взялись за поручни носилок, и Иван Петрович ногами вперед поехал на улицу, к одиноко стоявшему старенькому рафику. Перед раскрытой задней дверцей машины несчастный тихо позвал жену и, когда та наклонилась над ним, совершил последний, как ему показалось, в своей жизни подвиг - тоненьким голоском он проплакал:
- Там в прихожей, в галошнице, в баночке из-под гуталина - двенадцать рублей с копейками... Ты возьми...
Ехали долго. Рафик двигался осторожно, потихоньку, часто останавливался, тяжко вздыхая и скрипя всем своим сильно поржавевшим нутром. Он, казалось, плыл. Плыл куда-то и Иван Петрович. Его противно тошнило, глаза слипались, состояние было гадким, тем более, что при остановках бедняге казалось, что он вот-вот утонет. Плыли долго, и в конце концов чуть не утонули в огромной луже перед самым поворотом к больнице. Водитель зло обматерил лужу, а заодно и руководство больницы, доктор участливо поддакнул, машина тяжко подползла к одиноко горевшей в кромешной тьме лампочке, крякнула глушителем, скрипнула тормозами и замерла.

*    *    *

(Продолжение следует)