.
Борщ и другие.
Студенчество Симки пришлось на вторую половину 50-х годов в Одессе. Теперь и новорожденному ясно, что это было самое прекрасное время, но тогда… Тогда самый весёлый и жизнерадостный в мире город жил бурлящей и искрящейся, но голодноватой послевоенной жизнью.
Особенно это касалось студентов, чьей стипендии едва-едва хватало оплатить жильё, пообедать в студенческой столовой и купить на завтрак и на ужин буханку чёрного хлеба. Хлеб надо было захватить рано утром до начала занятий, ибо под вечер прилавки булочных уже опустошались и перспектива лечь спать на голодное брюхо была весьма вероятной.
Набор блюд в студенческой столовой не отличался разнообразием так же, как и был безопасен для ожирения, то-есть не страдал от избытка тогда ещё никому не известного холестерина: салат из квашеной с дурманящим запахом капусты, борщ с головизной…
Нет, тут сделаем остановку, так как без описания особенностей этого шедевра поварского искусства повествование много потеряет. Итак, представьте себе большую тарелку, заполненную буроватой жидкостью с элементами варённой картошки, капусты и бурячка; с плавающими по зеркалу водоёма медалями жира от заправки жаренным луком и апофеоз этого кулинарного чуда – небольшой кусочек той самой головизны.
Для непосвящённых требуется объяснение: головизна это мясо, вываренное из голов крупного рогатого скота или парнокопытных. Несмотря на столь красочный характер блюда, употреблять его в том виде, в котором оно находилось после разлива большой поварёшкой, было бы роковой ошибкой. Следовало совершить последнее и решающее действо - добавить в тарелку столовую ложку горчицы и тщательно это разболтать. Всё, шедевр состоялся!
Симка до сих пор уверен, что ничего вкуснее в жизни он не едал ни до, ни после студенчества. Следующая за борщом котлета с лёгким запахом мяса и большим содержанием хлеба, гордо именуемая заграничным (похоже, что даже еврейским) именем «шницель», уже ничего не решала. Основное насыщение состоялось до этого. И не последнюю роль здесь играли бесплатные хлеб и горчица, которыми утолялся первый и, как вы сами понимаете, самый энергоёмкий приступ голода.
Наконец, пролог драматического действа, именуемого обедом в студенческой столовой, хэппиэнд, как теперь бы это назвали, - компот из сухофруктов! Как выразился Симкин сокурсник Тимка Тыкман: «Компот, как война – всё спишет»…Когда много лет спустя на экраны вышел фильм «И дождь смывает все следы», Симка понял, что это о нём, о компоте той студенческой поры.
Впрочем, к теме моего повествования описанный выше период как раз отношения и не имеет. В то время Симкин чуб был таким ершистым и непокладистым, как и в последние школьные годы, и попытки разных парикмахеров, к которым он наведывался ежемесячно, как-то упорядочить этот ералаш большого успеха не имели.
...Между тем, течение времени неумолимо уносило Симку в фарватере реки, именуемой студенческая юность, к новым омутам, мелям и порогам. Из провинциального, слегка местечкового паренька понемногу стал вырисовываться светский волкодав ну, пожалуй, волкодав – это преувеличение, но вот доберман-пинчер – это точно.
Учился Серафим в экономическом вузе, где больше трёх четвертей студентов были девушки. Оставшуюся часть мужчинами можно было назвать с большой натяжкой. В то время, когда до рыночных отношений оставалось ещё треть столетия, в экономические высшие заведения, как правило, поступали «сливки общества», то-есть туда «сливались» неудачники после поступления в технические вузы, особы, имеющие физические недостатки и, наконец, (за умеренную плату) блатные – троечники в основном иудейского происхождения. Не престижный в то время институт имел одно существенное достоинство – военную кафедру, которая позволяла этим маменькиным сынкам, не обламывая зубы, вгрызаясь в гранит науки, благополучно избегать мужественных достоинств армейской службы.
Спортивный и не лишённый внешней привлекательности Симка – пулемётчик вскоре стал ловить на себе заинтересованные взгляды сокурсниц. Следует прибавить к этому, что он и танцевал неплохо, и мог, воспользуясь словами поэта, «вызывать улыбки дам огнём нежданных эпиграмм», а точнее говоря, читал наизусть главы из «Золотого телёнка». Всё бы ничего, если бы не деревенский чуб на фоне модных «коков» золотых мальчиков, посещавших институтские вечера. Раздосадованный неуживчивостью своей причёски, Симка в сердцах остригся наголо…
Посвящение.
Спасение поверженному в транс «пулемётчику», посещавшему лекции с отросшим ёжиком русых волос, пришло в лице сокурсника с респектабельным именем Дод. Дод чем-то напоминал Эллочку-людоедку: весь лощённый, уже тогда в заграничных шмотках, благоухающий «Красной Москвой», с идеальной, волосок к волоску, причёской, именуемой французской полькой, Додик, как и Эллочка Щукина, был крайне немногословен на всех без исключения семинарах и экзаменах в институте. Это находило понимание и «твёрдые» преподавательские оценки , которые редко зашкаливали выше двойки. Тем не менее, какими-то звёздными путями (возможно даже через самого ректора) Дод переходил с курса на курс и, о чудо, стал - таки выпускником вуза.
Справедливости ради надо сказать, что сегодня Mr. Nysboim – респектабельный владелец двух чулочных фабрик в солнечной Австралии, а блестящие знатоки математики и политэкономии влачат своё существование на разного рода социалы, пенсии и SSI…
Не терпевший этих «чертей» на версту (напомню, что выходцев из сельской местности коренные одесситы называли просто и надёжно – «черти рогатые» или «когуты») городской сноб Дод к Симке, тем не менее, испытывал относительно добрые чувства. На одной из скучных лекций Дод подсел к Симке.
- Послушай, Симеон, ты долго намерен носить этот чертополох на собственной голове?
- Дод, тебя послать или сам пойдёшь? Не дави на больное место, будь гуманным человеком.
- Именно поэтому я и хочу спасти тебя от этой напасти. Пока ты не обретёшь приличную причёску, на тебе из соседней улицы будет видна печать твоего Крыжополя.
Для обозначения сельского или местечкового происхождения в Одессе использовались две географические точки – Жмеринка и Крыжополь. Последний, в силу своего фонетического звучания применялся только для отрицательных характеристик.
Иное дело Жмеринка.Преподаватель со спецкафедры (военное дело) полковник Плешевенко (студенты называли его ласково – Плеша), обладатель богатого запаса словесных перлов на одесские темы, применял в зависимости от настроения два афоризма:
-Это не фигура для Жмеринки… - о предмете или человеке, не стоящем внимания, и более суровое:
- Даже самый большой пуриц из Жмеринки – это п…ц в Одессе!
Второе высказывание расставляло все точки над «i».
Но вернёмся к мирной беседе сокурсников за столом в последнем ряду на увлекательнейшей лекции по диамату.
- Что ты имеешь мне предложить? – спросил Симка, понемногу осваивающий одесский жаргон и менталитет.
- Я отведу тебя к лучшему фигаро в Одессе, и он сделает у тебя на голове из г…а конфетку. Ты получишь мою рекомендацию к самому Юлиусу!
Симкино сердце сладко заныло – Юлиус был известным на всю Одессу «фигаро», клиентами которого были все знаменитости города. Кстати, о самом термине «фигаро»: тёзками героя комедии Бомарше были считанные единицы из одесских цирюльников, первым и безусловно самым заслуженным из которых и был Юлиус.
До описания самого Юлия Матвеевича дело дойдёт несколько позже, а пока закончим затянувшийся на страницах диалог однокурсников.
- Дод, ты – настоящий друг! Что ты хочешь иметь взамен?
Симка попал в точку. Дод физически не мог даже пошевелить указательным пальцем, не получив любую, мизерную, но выгоду.
- Дай мне твои газеты!
Здесь снова нужно сделать лирическое отступление. Тот, кто подумал, что неуча и стилягу Дода заинтересовали материалы очередного съезда партии, или достижения тружеников полей, или даже происки империалистов, горько ошибаются. Речь шла о единственной тогда издававшейся в Союзе на иностранных языках газете «Moscow News» , которая использовалась для сдачи зачётов по английскому языку. Чтобы его (зачёт) получить, нужно было прочесть и перевести N-ное количество знаков. После этого на странице лингвист ставил свою подпись и, впоследствие, газеты с его подписью предъявлялись с зачётной книжкой.
Для бесспорного лидера по этому предмету Симки не составляло большого труда походя накопить необходимое количество знаков (читай, подписей преподавателя). Именно эти газеты и ничто иное и интересовали бескорыстного Додика.
Цена была высокая, но и товар стоил того! Тем более, что запасливый Симка покупал по несколько экземпляров этого «независимого» издания и одну и ту же статью сам сдавал многократно…
- По рукам! – почти одновременно воскликнули высокие договаривающиеся стороны, и сделка была совершена.
...Ведомый деловитым Додом, Симка шёл в парикмахерскую с волненьем влюблённого юноши, которому предстоит скорая встреча с любимой. Сама цирюльня располагалась в самом сердце Одессы – на углу улиц Карла Маркса и Ласточкина, слева от неё были «Алые паруса» (знаменитое кафе Фанконэ), а справа – любимый моряками и студентами ресторан «Волна», вскоре переименованный номенклатурными самодурами в «Украину».
В мужском зале работали два мастера: мэтр Юлиус и маэстро Генка-рыжий (снова рыжий!). Помещение было достаточно большим, но казалось тесным из-за постоянных очередей посетителей к обоим художникам. Да-да, автор не случайно применил это слово, ибо то, что совершали мастера на головах клиентов смело можно было отнести к произведениям искусства. Писанные красавцы выходили из цирюльни полубогами, серые личности превращались в писанных красавцев, а записные уроды выглядели, как киноартисты в эпизодических ролях…
Дод подошёл к Юлиусу и стал ему что-то объяснять, оглядываясь на Симку и умеренно жестикулируя. По всему чувствовалось, что у мэтра он свой человек – объяснение заняло не более двух минут. Юлиус глянул на Симку сквозь очки, потом, слегка набычившись, поверх них; величественно кивнул и также кивком указал на свободный стул. Посвящение в клиенты состоялось! Дод поощрительно хлопнул Симку по спине и ретировался по своим всегда срочным делам. Излишне говорить о том, что свои газеты он предусмотрительно изъял ещё накануне…
Теперь, удобно расположившись на жёстком деревянном стуле, Симка смог спокойно осмотреться.
Здесь самое время описать внешность знаменитых одесских фигаро. Юлиус – чуть выше среднего роста, величественно стройный (было ему тогда под шестьдесят), с гладким в мужественных складках лицом, с серыми, испытывающе смотрящими сквозь большие роговые очки глазами, гривой седых ухоженных волос – больше бы походил на профессора словесности, чем на брадобрея, если бы не полный рот золотых зубов – верный признак материального процветания в то время.
Генка-рыжий, несмотря на легкомысленное прозвище, тем не менее был настоящим городским интеллигентом, выдержанным и тактичным. Генка был не столько рыжим, сколько белобрысым, с голубыми спокойными и доброжелательными глазами.
Кресла мастеров стояли рядом и клиенты ревниво поглядывали в зеркала друг на друга, пытаясь определить, чья прическа на этот раз получиться более «стильной». За преобразованиями на головах уже сидящих в креслах счастливцев заинтересованно наблюдала сидящая на «пошарпанных» стульях разноликая аудитория...