Golos.io
ЛИХИЕ 90-е
ГЛАВА 6 1996 год
ЧАСТЬ 3 МОЙ ОТЕЦ
Мои воспоминания сейчас будут грустными. Не всем бы советовала её читать.
Печаль и чужая боль не всякому понятна…
В этом году умер мой отец, дедушка Олега и Стэллы, прадедушка Димы и Люды.
О его болезни я раньше уже писала. Теперь немножко повторюсь, ещё раз вспоминая, через чего прошел он и вся наша семья за семилетний период его мучений…
У него 7 лет назад случился инсульт, и все эти 7 лет он лежал прикованным к постели. В первое время ещё, может быть, можно было бы как-нибудь восстановить здоровье, хотя бы частично. Но для этого нужна была сила воли, а у него его не было. Договорились с массажисткой, делали ему массу уколов. Вроде бы появились рефлексы в парализованной руке и ноге. Нужно было пробовать ставить его в вертикальное положение. Его поднимали, он повисал на чужих руках, но ничего не получалось. Ему делали массаж, он начинал стонать от боли и просил прекратить. А, ведь, именно боль говорит о том, что рука ещё живёт.
Кончилось тем, что его оставили в покое. Он успокоился, и лежание в постели его, видимо, устраивало. Легко судить. Ещё не известно, как каждый из нас поведёт себя в подобном положении.
Мама полностью взяла все заботы о папе на себя. Самым трудным было не кормление больного, а туалет, и смена постели, которую нужно было менять почти каждый день.
Никаких подгузников и прокладок тогда не выпускали. Специализированных - кресла-коляски , стула-туалета и кровати у нас не было. Лежал он на раздвинутом диване, отодвинутым немного от стены, чтобы можно было подойти к нему со всех сторон.
Раз в неделю к маме на помощь приезжала Мила, и один раз – я. Мы сажали его в подушках. Сам спину он не держал. Помогали маме покупать продукты, часть которых привозили из Москвы. Помогали менять постельное бельё.
Он был грузным и нам приходилось трудновато во время этих процедур. Мы перекатывали его на один бок, закатывали простыню – одну, чтобы потом вытащить её и подкладывали также свёрнутую наполовину – чистую.
Затем перекатывали на другой бок, так чтобы он попал на расправленную часть чистой простыни, и тщательно расправив постель, укладывали его на спину.
Он почему-то всегда сползал с подушек вниз, до упора ногами в спинку дивана. И тогда самым трудным было его затащить обратно в верх на подушки.
Итак – 7 лет. Когда мы приезжали, пусть сначала – не каждый день, а потом – через день и ещё позже ежедневно – по очереди с Милочкой, мы же через несколько часов уезжали… И каково было маме. Она же для него готовила, мелко нарезая все кушанья и кормила почти лежачего, подсунув ещё одну подушку под голову. Все санитарные мероприятия выпали в основном только на её долю. Нас с Милочкой он стеснялся.
Всё-таки, он был полным. Маме было уже тяжело ворочать его с боку на бок одной. Мы с Милочкой стали приезжать к ней уже каждый день. Но мне было труднее, чем Милочке. У неё дорога по сравнению с моей была намного короче. Я ездила летом к маме с дачи. Это от Александровки – час езды на автобусе, потом – два часа на электричке от Загорска до Москвы. Затем на метро до Кузьминок, и уже под конец - на маршрутке до Дзержинки.
У мамы – три-четыре часа, и потом та же дорога обратно на дачу. Причём, нужно было по дороге к маме купить кое-какие продукты, а по дороге обратно на дачу – набить большую сумку продуктами тоже.
Я уже также писала о том, что ещё где-то в 1993 г., может быть – в 1994-ом, Олег с Денисом и Т.В. навещали дедушку. Потом они предложили сделать ему «операцию». Я сначала не поняла, что они имели в виду. Они объяснили, что «операция» будет заключаться в биоэнергетической чистке и подпитке, сначала всего организма, а потом – сосудов головного мозга. Договорились с мамой и папой, поехали к ним – я, Олег, Дениска, Андрюша и Т.В. «Операция» шла долго, больше часа. Сначала все встали вокруг кровати, и стали делать пассы руками. Папа сказал, что чувствует прилив сил. У него даже порозовело лицо. Потом работал только Олег. Ребята только поддерживали энергетикой состояние отца во время «операции».
Когда «операция» окончилась, ребята восторженно смотрели на Олега. А мне сказали – «Вы поняли, свидетелем чего вы сейчас были? Это была операция на человеческом мозгу, без скальпеля. Мы видели, как это происходило. Сейчас сосуды головного мозга у дедушки, как у нормального здорового человека»...
Позже мы не раз, вспоминая этот момент, предполагали, что отец не прожил бы так долго, если бы Олег и ребята не восстановили достаточно мощно его энергетику и потом не подпитывали его биополе ещё несколько раз.
Но болезнь со временем брала своё. Пролежни уже настолько поразили его тело, что спина представляла собой сплошную рану. Мама обрабатывала тело, смазывала, залепляла наклеечками. Но уже ничего не помогало. Он гнил заживо.
Последнее время мы с Милочкой уже не только приезжали на день, но почти каждый день по очереди оставались ночевать.
Была зима. Мы жили уже не на даче, а в Москве. Поэтому дорога занимала меньше времени, в этой части, было уже легче, чем приезжать летом.
И вот наступили дни, когда силы стали заметно покидать отца. Он почти уже ничего не ел. Мало разговаривал, а, если и произносил пару слов, то шёпотом. Было всем ясно, что он доживает последние дни или часы. Сердце билось слабее. Интересно, что почти все парализованные больные живут столько, сколько бьётся их сердце...
В ночь под 16 февраля я осталась ночевать у мамы. Как всегда, я легла спать на раскладушке, которую расставляли вдоль пианино, головой к дверям. А мама ложилась на расставленное кресло рядом с папой. Она не спала, держала его руку в своей, или гладила её, что-то ласково приговаривая.
Ночью я лежала и тоже не спала, понимая, что любой момент может стать для отца в этой жизни последним. В какой-то момент я почувствовала, что моя голова тяжелеет. Было ощущение, что воздух стал густым, вязким. Явно чувствовалось присутствие чего-то непонятного, неприятного. Если бы я точно могла утверждать, я бы сказала, что смерть стояла в ногах отца, и её веяние коснулось и меня. Я попала в её тень. Мне стало жутко, я переложила подушку на другой конец раскладушки, и перелегла головой к окошку.
Утром отец вроде бы забылся. Но на самом деле он умирал в полном сознании, потому что слабыми пальцами руки иногда старался пожать мамину руку.
Где-то в 11 часов он испустил последний вздох.
Хоронили его 18-го февраля, на день рождения Виктора Анатольевича, которому в этом году исполнилось 62 года.
Интересно, что в этом же году у Милочки тоже был подобный случай.
С Володей и Милой, жила Володина мама. Семья готовилась к Милиному 45-летию. И вот неожиданно Володина мама умирает…
Милочка родилась 27 марта.
Похороны были 27-го марта, вместо юбилея.
После этих двух совпадений, я каждый раз, когда приближается чей-нибудь день рождения, где-то на уровне подсознания, у меня возникает беспокойство – не повторятся ли такие совпадения...?
Позже, в 2000 году, 25 декабря, накануне дня рождения Олега (он родился 26 декабря), умерла Вера Николаевна (Олегина бабушка по отцу).
Когда отец умер, в морг его не забирали. Раздвинули стол и положили на него отца. Почти сразу же, после того, как врачи удостоверили его смерть, приехала бригада и сделала ему «заморозку». Оставили нам в банке какую-то жидкость, которой нужно было периодически смачивать марлевую повязку и класть её ему на лоб, поддерживая таким образом «заморозку». На улице – зима, и в квартире было жарко.
Когда эта бригада уехала, наступила тишина. Почему-то если что-то и говорили, то только шепотом…
Может быть, потому что, я была свидетелем папиной смерти, я была немножко в заторможенном состоянии. До моего сознания - до конца ещё не дошло, что всё уже произошло – отца больше нет… Длительный семилетний период для меня ещё не окончился…
Но вот закрылась дверь за врачами. И наступившая тишина как-то сразу обрушилась на меня нервным стрессом. Я заглянула в комнату.
Увидела всё сразу, как на проявившемся экране – стол, под белой простынёй головой к окну – отец…
Дыханье перехватило. Комок – в горле. Два шага назад… Вошла в ванную комнату, поняв, что нужно выплакаться. Слёзы уже душили меня…
Я помню – не присела на край ванны, а опёрлась спиной на раковину, стоя лицом к открытой двери, я разрыдалась. Сначала просто всхлипывала, потом я разрыдалась. Плакала в голос. Потом – громче. Началась истерика. И, наконец я завыла, завыла по - звериному, наверное так волки воют на луну ночами…
Я выла и мне казалось, что этот вой вытягивается из моего нутра бесконечно долгой - одной протяжной нотой, заполняя всё пространство…
Прибежала Милочка и стала пытаться меня успокоить. Я не понимала – чего она от меня хочет… Наконец, она не выдержала и закричала на меня, требуя, чтобы я замолчала – люди же услышат!!!
На меня навалилась усталость и слабость…
У нас в кухне стояла раскладушка, на которой мы спали, когда оставались ночевать у мамы. Меня уложили на неё.
И я провалилась – в сон.
Я не скажу, что Милочка переживала меньше меня. Но она все эти годы где-то в глубине души не могла простить отца…
Простить то, что когда-то он оставил маму и её – Милочку в Вельяминово одних, беспомощных, на долгое голодное выживание в те трудные послевоенные годы…
Я, Борис и бабуся тогда уехали с отцом в Шатуру, в его и нашу – «новую жизнь».
И, как бы то ни было, а моя вся дальнейшая жизнь протекала, если не вместе с ним, то параллельно, вблизи от него.
Но что теперь об этом вспоминать, когда душа его переселилась уже в мир иной…
Всё две ночи около отца, который уже был положен в гроб, какие-то старушки по очереди читали молитвы. Помню – горели свечи.
Перед похоронами отпевали его в церкви, которая уже действовала на территории Угрешского монастыря – на втором этаже, в здании бывшей поликлиники.
Помню, когда по не широкой лестницы выносили гроб из церкви, забил колокол…
Колокол отбивал удары монотонно - бум! Бум!!!
Вот и всё…
В нашей оградке на кладбище появилась третья могила: - Боричка ушел первым, потом – бабуся и вот теперь – отец.
Через год поставили памятник. Гравёр ошибочно написал на нём вместо 1996-го – 1997 год. Исправлять надпись не стали…
Так что его душа, возможно ещё год витала над нашей землёй, находясь где-то рядом с нами…