Там, вдали, за мутными от бесконечного весеннего паводка водами небольшого местного озера, виднеется бескрайняя череда, пробуждающихся от долгого зимнего сна, серых полей. Местами можно разглядеть оттаявшие островки сухой прошлогодней травы, над которыми уже успело потрудиться весеннее полуденное солнце.
Несмотря на эту бесценную, завораживающую красоту, достойную, разве что, умелой кисти художника-романтиста, мой взгляд вновь, то и дело, застывает, глядя на эти тёмные, мрачные, веющие всё возрастающим тёплым потоком тревоги и необъяснимого трепета, воды. Почему так? И ответ сам по себе всплывает в сознании, и состоит он в том, что я человек знающий, а точнее наблюдавший своим личным взором мимо проходящего странника, тот ужас и ту чертовщину, которые творились в этих местах.
То, о чём я поведаю вам в своём рассказе, на первый взгляд, имеет место быть в помутневшем сознании умалишённого. Если не учитывать факт того, что всё из рассказанного произошло на самом деле и являет собою чистую правду.
В тот поздний зимний вечер стоял жуткий по своей беспощадности мороз. И так уж случилось, что мой путь пролегал через небольшую деревушку, заботливо упрятанную от посторонних глаз многовековыми ясенями, являющими собою некогда прежнее величие, со временем сменившееся неумолимым процессом увядания. И холод теперь прекрасно дополнял эту картину вселенского бездушия и скорби по этим местам.
Кроны и стволы деревьев напоминали собою застывшие в сером камне фигуры людей, изогнутых в жутко искривлённых, неестественных, изуродованных позах. Словно предвещающие беду изваяния, дополняющие своим мрачным видом и без того унылый пейзаж местных окрестностей.
Шёл я достаточно быстро, пытаясь таким образом поиметь хоть какой-то шанс на то, чтобы немного согреться. Уже изрядно стемнело. Ещё на подходе к деревне, а точнее, завидев издалека мерно поднимающийся над прохудившимися деревянными домами, дым печей, я невольно содрогнулся. Отчего это произошло, на тот момент, я не смог определить. Это крохотное поселение, ничем не отличалось от других, таких же мрачных деревушек. Но, было что-то такое, что безотчётно пугало. Словно таилось здесь что-то таинственное, и вместе с тем, зловещее. Хотя, признаться, я не придал этому особого значения. А зря. В свете сложившейся ситуации, меня тогда не особо интересовали подобные размышления.
Итак, я приблизился к заснеженной просёлочной дороге, которая по большей части напоминала собою узкую тропу. И не смотря на то, что вдоль неё виднелись еле различимые редкие следы, пробираться по ней было необычайно трудно. Я остановился на пару минут, чтобы перевести дыхание. Тело, сдавленное неумолимыми оковами холода, не слушалось. Но, всё же сделав неимоверное усилие над собою, я продолжил свой путь.
Не прошло и десяти минут, как передо мною возник, а точнее возвысился надо мной, прекрасный двухэтажный бревенчатый дом. Он отличался какой-то особой притягательностью и шармом, под стать старым зажиточным усадьбам, что, как я подумал на тот момент, весьма не свойственно для здешних мест. И тем не менее он был передо мной. Хотя его нахождение здесь как таковое уже смахивало, по большей части, на нелепый абсурд.
Цвет дома напоминал мерные переливы различных оттенков кобальта. Это бросалось в глаза, не смотря на стремительно опустившуюся с вечерних холодных небес тьму. Окна первого этажа покрывали полупрозрачные занавеси светлых оттенков. Именно это и явилось основой того, что я увидел неспешную возню в доме. Судя по тому, что я смог спонтанно разглядеть, вблизи окна находился внушительных размеров и размытых очертаний стол. На нём стояла масляная лампа, в которой, судя по всему, теплился желтовато-красный огонёк живого пламени.
На улице стоял жуткий мороз. И поэтому, я не стал изображать из себя человека, подверженного тягостным размышлениям о пустых никому не нужных церемониях, и негромко постучал в дверь. Видать это вызвало у хозяев некоторое недоумение, так как любого рода движения и действия в доме стремительно поутихли.
Я застыл в нерешительности, так как мне было неудобно от того, что я потревожил людей в столь поздний час. Дрожа от холода, я стал прислушиваться к тому, что происходит за входной дверью. Поначалу ничего не было слышно, и меня поразила та тишина, которая царит в здешних краях. Через некоторое время стал различаться глухой звук шагов, неспешно направлявшихся в мою сторону. Было что-то в этой обстановке, напоминающее признаки комичности, но из-за цепких когтей трескучего мороза, мне было не до иронии.
Послышался стук отпираемых засовов, гулко, словно множество огромных каменных глыб, ударяющихся друг о друга, отзываясь где-то в глубинах моего уставшего сознания. Этот рокот успокаивал меня и тревожил одновременно. Вдруг у меня возникло непреодолимое желание развернуться и убежать из этого места, от этого мрачного дома.
Впрочем, этот эффект кратковременного трусливого помешательства продлился всего несколько мгновений, так как слух мне прорезал скрип открывающейся массивной дубовой двери. Звук, который, в связи со сложившимся у меня бедственным положением, звучал необычайно умиротворённо, словно дивный плач скрипки, мерно раздающийся в уютном пространстве, рождаемый из уверенных движений смычка, наполненных глубокими тонами творческих чаяний искусного исполнителя. Который несказанно ценит свой инструмент и дар, посланный ему вечностью лазурных небес. Как величие избранности и проклятия одновременно.