— Мне пожалуйста, вот… эти две порции «Нежности», да вот этих замечательных райских закусок, вот тех, которые с селедочкой и …. и… наверное для начала... э-э-э… давайте ноль пять заветного кристалла! Но чтобы — холодненькая! А? — Михалыч захлопнул меню и вопросительно поднял голову на официанта.
— А вам, молодой человек, будете заказывать что-то?
Дмитрий, сосед Михалыча по санаторию, молча поднял голову от меню, посмотрел куда-то вверх и медленно выдавил из себя:
— Мне… давайте пока воду… без газа.
— Хорошо. Меню я пока оставлю?
Официант медленно растаял. Михалыч сразу «двинул» в наступление:
— Ну, Дим, ты чего? Ведь пока одни сидим, пока отдыхаем… пока… ой, да ну тебя… Ты чего на юг-то приехал? Отдыхать же… Так отдохни нормально, ну? Расслабься! Пока наши жены… в пушки заряжены? А? Ну? У них этот концерт еще часа два продлится…
— Чего ты пристал? Ну только вчера приехали, только отдохнули после дороги… ну, куда спешить-то?
— Да-а-а. — Михалыч отвернулся в сторону. — Дал Бог соседей по отдыху. Там, — он махнул рукой куда-то вдаль, — не расслабишься, Нинка моя только и глядит за мной… Тут — ты дундуком сидишь…
— Ну, чего ты расстраиваешься, вон — уже несут твой «кристалл», в чем проблема-то ….
— Да… расслабишься с вами. Ну что, я один буду пить, что-ли?
Дмитрий был непреклонен.
Официант принёс тарелки и приборы, запотевший графин, затем вопросительно смерил Дмитрия взглядом, поставил перед ним пустой стакан и чпокнув крышкой, медленно стал булькать воду из маленькой зелененькой бутылочки, словно растягивая удовольствие.
— Тьфу! Эх… — кипятился Михалыч, когда официант ушёл. Быстрым залпом осушил рюмку, громко поставил её на стол и щелкнул пальцами. — Эээээх! — распалял он сам себя, расстегивая ворот рубашки и наливая вторую. — Вот приедешь на юг, вот так сядешь, нальешь себе…. И понимаешь, один раз живём, одиииин! Эх! Дима, Дима, и зачем ты только на юг приехал, а?
Слесарь Михалыч и начинающий бухгалтер Дмитрий работали на одном заводе. И так сложились звёзды на небе или спутались путевки на профкомовском столе, что на юг они отправились вместе, причем попали вместе с супругами в один двухкомнатный санаторный номер. Для коммуникабельного и легкого на подъем Михалыча это было подарком судьбы, а для замкнутого и недоверчивого Дмитрия, оказаться летом на море в компании известного рыцаря стакана и анекдота было сущим наказанием, — три исторические книжки, которые он взял с собою в отпуск могли остаться непрочитанными. Ещё на вокзале, занося и укладывая вещи в купе Михалыч и Дмитрий, а особенно их беспокойные супруги, произвели столько шума, что пришлось вызывать начальника поезда, чтобы успокоить отдыхающих. Михалыч без конца считал сумки, переживал, то и дело бегал посмотреть на табло время отправления поезда, но возвращался довольным и весёлым, забывая по дороге точное время и платформу. Наконец, ввалившись в купе и рассовав чемоданы и сумки по местам, шумная компания выдохнула, развеселилась и, собственно, отдых начался. Михалыч торжественно откупорил бутылку, провозгласил тост, а уже через пару часов мирно похрапывал на душной верхней полке. А вот Дмитрий после пары рюмок «заныл животом», отбросил книжки и уныло смотрел в серое окно, считая столбы и мечтая только об одном – чтобы их с Михалычем расселили в разные номера.
А ещё лучше в разные санатории.
Дорога до моря прошла быстро, супруги Михалыча и Димы не могли нарадоваться на быстроменяющийся пейзаж за окном вагона – сначала за окном чередовались черно-серые поля, затем стали мелькать леса и зеленые островки радости, – роскошные луга и яркие сине-белые деревни, наутро выкатилось из туч солнышко, а следом за ним пропали и тучи, — и к моменту, когда поезд, громко фыркнув, остановился на вокзале южного города, – показалось, что на планете наконец-то наступило долгожданное лето: яркое, жаркое, вкусное и с обязательными криками чаек над морем.
Мечтам Дмитрия сбыться было не суждено. Ярко накрашенная администраторша за информационной стойкой санатория, громко хохотнув над вновь прибывшими, заставила мужчин расписаться в какой-то ведомости и, громко цокая каблучками, повела всех четырёх в двухкомнатный номер второго этажа, в котором предстояло размещаться все долгие две недели отпуска.
Деньки быстро зашелестели листочками календаря, море было тёплым и бурным, Нина и Верочка веселились, плескались и загорали, ежедневно меняя яркие купальники, Дмитрий пытался найти спокойствие и тишину для чтения своих книг, а — Михалыч… Михалыч продолжал праздновать начало отпуска. Шелестели не только деньки, но и деньги в кошельках отдыхающих; чтобы мужчины не могли позволить себе слишком много лишнего, супруги договорились разделить бюджет отпуска на две части, поровну. Одну взяли себе на хранение женщины, другую – на более ответственное хранение – мужчины.
Лето перевалило за середину, солнце пекло «по-честному» с утра и до самого заката, море разбивалось осколками брызг на пирсах, мягко шипело на берегу и заливало соленым в маску. Из выцветших хриплых колонок на набережной лились прошлогодние шлягеры, ежеминутно прерываемые звонким смехом юных загорелых особ, ближе к вечеру музыка сгущалась до громкого мужского баса за пивными столиками, и воспарив над набережной, улетала куда-то в горы, вместе с мечтательными взглядами приезжих и отдыхающих из гостиниц подешевле.
Михалыч вальяжно откинулся на спинку кресла, ещё более «повеселел» и начал по второму кругу рассматривать меню заведения. Дмитрий не знал, как ему выкрутиться от щекотливой ситуации: широкие застолья с обильной выпивкой-закуской в его планы не входили. Михалыч успел что-то ещё заказать быстрому на подхват официанту и повернувшись к Диме снова начал читать ему лекции о пользе хорошего отдыха:
— Ну, чудак-человек, мы же раз в году отдыхаем, правильно? Понимаешь, ты… вдумайся! Раз… в год! То есть мы весь год горбатимся, горбатимся, – зачем? Чтобы раз в год отдохнуть, понимаешь?
У Дмитрия что-то забулькало в животе, настраивая его на всё более философский лад.
— Да… время разбрасывать камни, время собирать камни, – с кислым взглядом медленно протянул он, глядя куда-то в сторону.
– Какие камни? Ты о чем? Э… Я вон… сегодня Нинке своей говорю: «Ну, хочешь на Стаса Михайлова, — ну, на… сходи, и… отвалил ей на билет, понимаешь?
— Ну и я тоже дал своей на билет… Я не против культурного отдыха. Но… — Дмитрий презрительно смерил взглядом графин, — культурного…
— А это что, не культурный по-твоему, что ли, отдых? Сидим, как люди, вон музыка звучит, фонтан, женщины краси… — он осекся, оглядевшись по сторонам. — Ну, хорошо же, культурно… — Михалыч делал сильный акцент на слове «культурно».
— Ну да. — Дима тоже откинулся в кресле и закрыл глаза.
— Э-э… — махнул рукой его друг, и тут же словно, по взмаху руки, перед Михалычем вырос официант. — О! Ну, неси ещё что-ли, раз пришел.
— Михалыч, давай уже… остановимся на этом. Ну, по крайней мере, это как-то… ну… не экономно, что-ли.
— Не экономно? — вопросительно передразнил тот. — Я тебе сейчас на пальцах расскажу, как надо экономить. Во-первых, надо ни в чем себе не отказывать! Раз! Второе – жену нужно… жену нужно баловать! Ну хотя бы иногда! Третье. Нужно дружить… с профкомом! — он широко рассмеялся и несколько раз прихлопнул ладонью по столу. — Скидка какая у нас с тобой на путевки, а? — и тут же насупив брови громко пробасил: «Пятьдесят процентов!»
— Ты бы про экономию тут… — Дима глазами проследовал за рукой официанта, поставившего на стол очередной графин.
— Во… ну, давай за экономию! — Михалыч веселел все больше и больше, и казалось, такими темпами день сегодня грозился быстро перейти в веселый и зажигательный вечер.
Официант не уходил. Он уже не записывал, – глаза щелкали цифрами, словно кассовый аппарат.
Михалыча нельзя было удержать: были заказаны еще мясные и рыбные закуски, какие-то острые рулетики, фаршированные баклажаны, ещё одна порция салата «Нежность», а уже следом — шашлыки (обязательно на шпажке, как в кино!), зелень, соусы разных видов, горячие лепешки, и, чтобы Дима больше никогда не вредничал — еще утка с яблоками и ананас.
Дима не отставал: в «противовес» соседу он, вскипев от злости, третий раз заказал воду без газа и не притронулся ни к одному из блюд, которые с великим размахом, заказал для себя и для друга Михалыч.
Стороны были непримиримы.
Они уже не разговаривали, лишь изредка обмениваясь колкостями и упреками, а что до Михалыча, — настроение его всё поднималось, он уже слегка пританцовывал одной ногой под столом, а глаза его уже охватывали взглядом не только собственный стол, но и внимательно рассматривали девушек и закуски за соседним. Причем, трудно было понять по его глазам, что его интересовало больше.
Дмитрий не знал, куда себя деть, вода без газа уже не лезла, живот урчал, в голове пульсировали сигналы об ужине, но принципы, которые он настойчиво доказывал своему напарнику своим поведением были важнее любого голода. Он был готов весь вечер пить эту злосчастную воду, лишь бы не позволить Михалычу уговорить его поддаться. Время текло быстро, как и опустошались графины, уже близок был час окончания концерта, на который ушли супруги, и нужно было закругляться с вечеринкой.
А у Михалыча вечер только начинался. Он уже танцевал в толпе молоденьких девиц, гибко неся себя среди столов, приходил, выпивал, закусывал и снова вставал, аккуратно обходя тоненький фонтанчик, обложенный красивыми камнями посередине ресторана, озирая соседей за столом, снова возвращался за стол, не забывая снова и снова взмахивать своими волшебными руками, словно дирижируя официантами.
В очередной раз официант уже не приносил, а уносил – Михалыч решил угостить девушек за соседним столом шампанским, затем пытался что-то передать им знаками и своей широкой улыбкой, но быстро остыл, когда за соседний столик вернулись бородатые кавказские братья. Михалыч сразу как-то сник и лишь только третий графин сумел удержать его от окончательного расстройства.
Дискотека была в самом разгаре, Михалыч не смог остаться за столом, как его не удерживал от ошибок трезвый и расчетливый сосед. Ни утка с яблоками, на шашлыки, ни несколько порций «Нежности» не остановили пыл отдыхающего, уставшего от московской серости и быта, — Михалыч лихо отплясывал, и с криками «Газу давай, газу!» грозился упасть в фонтан. На горизонте кафе то и дело мелькали подносы с блюдами, услужливые лица официантов, дымились шашлыки, с шумом открывались бутылки и громко орали колонки в углу. В разгар веселья по залу пронесли огромный поднос с зажаренным осетром, — Дмитрий заметил эти «голодные» глаза своего соседа на отливающей жиром чешуе огромной рыбины и только успел приподняться за столом и что-то громко крикнуть Михалычу, но, видимо не успел, — тот снова замахал своими волшебными руками и было видно, что он не никак не мог пройти мимо такого престижного блюда, — вся его рабоче-крестьянская сущность, облепленная домашними проблемами, затянувшимся ремонтом, кредитами, пельменями на ужин и винегретом на праздник воевала внутри него с желанием жить и быть как остальные в этом гостеприимном южном кафе у теплого моря.
— Нееет! — кричал Дмитрий, видя, как Михалыч прыгает в фонтан и двумя мощными руками отчаянно выкручивает тоненькую трубу с краном, пытаясь, видимо заткнуть его окончательно. Димин крик утонул в девичьем визге, крике толпы и последнее что увидел он, прежде чем резко вставшие спины соседей загородили место побоища, — камни, которые валились с аккуратной уложенной горки под фонтаном и лежащий среди камней Михалыч.
Музыка стихла. Когда расступились танцующие и на мокрый пол твердо ступила нога высокого черного брюнета с загорелым восточным лицом, – видимо хозяина заведения, – всем стало понятно, что посреди разбросанных камней перед ними лежит усталый, брошенный обществом человек, трудящийся на обычном заводе, который хотел хотя бы несколько часов пожить как все, пожить красиво и хоть чуточку насладиться такой широкой южной жизнью.
Поджав губы и словно пытаясь за что-то извиняться, Михалыч приподнялся, встал на колени, пытаясь снять с лица листья неизвестного растения из фонтана.
Голос с восточным акцентом прозвучал в абсолютной тишине. Негромко так, но спорить с такой интонацией было невозможно.
— В счёт ему впишите всё. Работаем! Музыка!
— Не надо в счёт, я все сложу на место… — сначала глазами, а затем и голосом протянул притихнувший Михалыч.
Но танцы продолжились уже без него.
Дмитрий нехотя встал, подошёл к ползающему в мокрой луже Михалычу, сначала взглянул на него сверху вниз, затем сердце его сжалось, затем вперед вылезла обида, затем и она сменилась воспоминаниями о родном заводе, цехе, где работал Михалыч, и он опустился на пол, помогая другу собирать камни с рассыпавшегося фонтана.
Соседа в этот момент уже было не узнать, – с него моментально слетел весь «вкус праздника», осоловевшие глаза сразу стали мягче и добрее, руки засуетились, поднимая и складывая камни, но все его тело вдруг стало каким-то неповоротливым, тяжелым и грузным.
– Что ты там... сегодня... про камни-то говорил? – тихо шептал Михалыч Дмитрию, складывая камни обратно в горку фонтана.
– Что, что… время собирать, время разбрасывать камни… – шептал Дмитрий, ползая вместе с ним под ногами танцующих.
– Это что значит? – хрипел Михалыч.
– То и значит. Разбросал – вот и собирай. А вообще… вообще это фраза относится к тому, что человек в своей жизни успел сделать, что не успел… – быстро перешел на философский лад Дмитрий. Голод сковал его руки и ноги, но голова еще отчаянно соображала.
– Ну, – пытаясь осознать вышесказанное, напрягался Михалыч, – и что… причем тут камни…
– При том. Вот ты говорил, что год горбатился на заводе, и хочешь отдохнуть, – Дмитрий помолчал и снова продолжил. – Вот и отдохнул!
– Ага, а теперь снова горбатиться заставили.
– Ну так сам виноват! Цикличность бытия перманентно отражается на трансформации сознания и создаёт…
– Чегоооо? Иди ты! Давай помогай, а? – шипел сдавленным голосом Михалыч и продолжал складывать камни.
Через час друзья закончили укладку, и медленно выползли с танцевальной площадки. Михалычу стало как-то не по себе, он опустился за стол, с отвращением отодвинул от себя график и тарелки с недоеденными салатами и, зажав голову пальцами, уткнулся в стол.
Из оцепенения его вывел официант, словно на коньках подъехавший к к столу.
– Как будете расплачиваться?
Михалыч поднял голову, впецился глазами в маленькую бабочку на сорочке официанта и стал медленно свирепеть лицом.
– Не п-понял…. – промычал Михалыч.
– Карточкой или наличными?
Михалыча отпустило.
– … Наличными!
Одно слово, но как оно прозвучало теперь из уст человека, еще пять минут назад складывающего мокрые камни в аккуратную горку в центре кафе? Михалыч вложил в это слово всю сегодняшнюю ещё нерастраченную энергию, всю силу своего характера, все оставшиеся в кошельке наличные и мощь своего густого баса.
Это было начало конца.
Официант снова растворился и казалось, прошла вечность в сознании Михалыча. Все, что он сегодня накуролесил, всё, что заказал, стало помещаться в его сознании, словно в кассовом окошке, мелькали страшные цифры, но их заслоняли вопросы, бесконечные вопросы, сливавшиеся в один-единственный. Михалыч предполагал, что сейчас произойдет вселенская катастрофа, и имя ей очень ёмкое и короткое – счёт.
Дмитрий отвлекся, вспоминая какие-то очередные философские теории цикличности бытия, вспоминал и раскладывал по полочкам траты, которые предстоит сделать завтра и послезавтра, раздумывал над стоимостью санаторного обслуживания и дороговизны вчерашнего солярия для своей Верочки и вертел в руках самое дорогое, что было у него в тот момент – свой кошелёк.
Через пять минут официант вернулся с книжечкой, в которой лежал счёт.
Михалыч протянул руку, открыл книжечку и застыл. Взгляд его в следующую секунду сначала потемнел, затем совсем пропал, и наконец, брови его стали съезжаться к переносице, уши наливались пунцовым цветом и руки задрожали.
– Дим… спроси их. Это что, всё… моё? – медленно, запинаясь на каждом слове, хрипел Михалыч.
– Ну, а чьё, Михалыч? Я тебя предупреждал, но… – Дмитрий покрутил свой кошелек в руках и демонстративно спрятал его в карман брюк. – Ты же все «живем один раз», «надо уметь отдыхать»… ну вот, наотдыхался. Да там, наверное, и разбитый тобою фонтан ещё же…
– Дим, тут все мои деньги, которые я… которые… на две недели отдыха были. Дим.. Что делать-то? Михалыч сник и был похож более на школьника, внезапно пойманного на подделке оценки в дневнике.
– Что делать, Михалыч? Время разбрасывать камни, время… собирать! Платить надо… платить по счетам. – Дмитрий скользнул взглядом по чеку и чуть не поперхнулся. – Хм, а всё равно платить придётся.
Они выходили из кафе, словно освободившись из-под многолетнего заточения в тюрьме самого строгого режима, – Михалыч вздохнул так, что казалось, этот вздох долетит до индийских пустынь и снимет вековую пыль с древнейших захоронений. На него было жалко смотреть, – пиджак его был еще мокрым от фонтана, пуговиц на рубашке недоставало, а волосы на голове были уложены не в ту сторону, куда они обычно укладывались. Дмитрий поддерживал своего соседа за локоть, больше опасаясь не за его физическое состояние, сколько за психологическое.
Дойдя до санатория, соседи остановились, Дмитрий посмотрел на часы, оглянулся, ища глазами кого-то и они, поддерживая друг друга, молча вошли в здание.
* * *
Утро в южном городе похоже на топленое молоко – сладкое, тягучее, медленное, с чуть сливочным привкусом. Оно приходит медленно, окрашивая дома и крыши ровным ярко-желтым цветом, заставляя быстрее бежать к воде, укрываться под зонтом от солнца и прятаться в утренних еще прохладных кафе с чашечкой кофе. Дмитрий с утра что-то искал в заведении, где вчера лихо гулял Михалыч, опрашивал всех, кто видел его и Михалыча, но к обеду стало понятно, что его поиски так ни к чему не привели.
Соседи встретились у бассейна санатория ближе к обеду. Михалыч сонно зевал, облокачиваясь на стойку бара, накрывая мокрым полотенцем больную голову, а Дмитрий судорожно продолжал искать что-то ценное в своих вещах по нескольку раз выворачивая брюки и ощупывая карманы рубашки.
– Представляешь, – медленно цедил Дмитрий, – вчера кошелек умудрился потерять.
– Как кошелек? – раскрыл сонные глаза Михалыч.
– Так. Пришел с тобой из кафе, довел тебя до двери, толкнулся к себе, разделся. Всё, как обычно. Спать лег, потом Верка пришла. Утром кинулся к штанам – нет кошелька. Все кафе излазил с утра, там, где мы вчера с тобою… Ну, где ты…
– Да помню я, помню! Я тоже там вчера… можно сказать… кошелек потерял… – вдруг глаза Михалыча потеплели и на лице появилась довольная полуубылка: – Эх… Дима, Дима… вот зря ты мне вчера про экономию-то плёл.
– Да иди ты!
Друзья, не глядя друг на друга, опустились на круглые высокие стулья за барной стойкой, и не сговариваясь, подозвали бармена.
Загорелый бармен в белой рубашке с коротким рукавом медленно «подплыл» к отдыхающим:
– Что господа заказывают? Пиво, коктейли или может быть…
– Воду, пожалуйста, – процедил Дима.
– Вам с газом или без газа?
– Да ну тебя! Даавай без газа! – махнул рукой Михалыч.
Соседи по отдыху глубоко вздохнули и, повернувшись к бассейну лицом, продолжали разглядывать утомленных солнцем и жарой отдыхающих, пытаясь отыскать среди ярких купальников знакомые очертания.
Шли четвертые сутки двухнедельного отпуска.
* * *
– Ой, ну наши мужики… я прямо не могу. У моего денег не допросишься… Вчера говорю, два билета, говорю, остались, просто чудо какое, Стаса Михайлова концерт, ну, говорю, понимаешь? Он заладил – денег, говорит, мало, не хватит, надо экономить. Хорошо, что он с выпивкой завязал. Уже полгода, представляешь, держится!
– Ну, молодец… А я у своего даже спрашивать не буду! Дождешься от него подарков! Сама взяла и купила. Он скорее на книги свои дурацкие потратит. А чтобы жену на концерт отпустить – фигушки!
– Да, мужик главное – должен всё в дом. А мы уж тут, подруга моя, разберемся, что на питание, а что на концерт! Правильно?
– Правильно!
– Ну, давай, по маленькой, пока они не видят!
– Ну, давай! Ой, Верка, ты такая… вот Димке твоему-то повезло.
– Да ладно… Ну, вообще, да. Повезло ему.
– Ну я и говорю. Да и моему тоже повезло!
– Да… Жарко…
– Ага, жарко.