Я рос крупным хлопцем, выполнял любые поручения деда и, в очередной раз, прибежал в село по его заданию. Из любопытства случайно оказался в толпе подростков, которых по распоряжению старосты собирали на какие-то работы. Хотел было убежать, да не тут-то было.
Ночь мы провели на взгорке за селом, под охраной немцев с автоматами и собаками. Утром погнали нас на станцию и быстро погрузили в вагон, в котором находились десятка полтора таких же пацанов, грязных и напуганных. В соседний вагон загоняли скот, и я узнал дедушкину корову, к её рогам была привязана доска с номером. Было страшно, холодно и очень хотелось есть.
Вагоны прицепили к паровозу и поставили в тупик. В щели мы пытались рассмотреть место на станции. Иногда мы тайком пробирались на станцию, чтобы украсть немножко угля, или просто из ребячьего любопытства. Около вагона находились немецкие часовые, слышны были их разговоры. Ночью мы поняли, что нас увозят от дома. Проснулись от резкого толчка и удара буферов, в ушах звенело, было душно и темно. Неожиданно раздались взрывы и отдаленный лай зениток, земля дрожала и горела. Едкий запах дыма проникал в щели вагона.
Когда все стихло, двери нашего вагона с лязгом отодвинули две женщины, лиц их мы не могли рассмотреть. Они помогли всем нам выбраться и велели пробираться до дому подальше от железной дороги. Пока бежали,один хлопец зацепился то ли за проволоку или за мину и погиб на наших глазах.
Домой я добрался через несколько дней, дед и не узнал о моем страшном путешествии. Он больше радовался тому, что возвернулась домой его любимая корова, раньше меня.
Шел третий год войны. Отец находился в партизанском отряде, мать с детьми жили в землянке. Приходилось трудно всем, особенно мучил голод. Отец, когда удавалось, пробирался домой, помогал добытым пропитанием.
Помню, проснулся ночью, когда отец уже ушел, но в хате остался запах хлеба. Я тихонько встал, хотел только попробовать этот душистый партизанский хлебушек, но не мог удержаться и съел весь. Наутро получил крепкий нагоняй от деда, хлеб надо было отнести к матери. Чтобы не сильно мучил голод, рано научился курить, раньше, чем писать и читать, о чем горько сожалел, когда стал взрослым.
Весь ужас военного времени в моей голове держался очень долго. Полтавщина несколько раз переходила из рук в руки. И страшно, когда вели наступление красноармейцы, и когда наши места отвоевывали немцы. Два года с лишним жили в оккупации. В постоянном страхе и нужде, в боязни за безопасность детей, наша совсем еще не старая мать стала абсолютно седой, и соседи стали её называть уважительно «Еграховной».
(По воспоминаниям Ю.Билыка) Продолжение см. "Целина моей юности"