Всю книгу можно БЕСПЛАТНО СКАЧАТЬ на сайте LITRES.RU по ссылке: http://www.litres.ru/maksim-valerevich-fedosov/desyat
Все истории из книги «X» можно прочитать на сайте Максима Федосова: http://maximfedosov.ru/
1.
Жизнь Петра Сергеевича Молодцова разделилась на «до» и «после».
Обычно, когда так говорят, имеют в виду, что сначала было плохо, затем стало хорошо. Или наоборот. Или сначала было спокойно, а потом стало неспокойно. Или опять-таки наоборот.
Но в ситуации Петра Сергеевича однозначно сказать, когда было хорошо, а когда плохо, когда спокойно, а когда неспокойно, довольно трудно. Потому что перемешалось всё, перекрутилось и запуталось.
Стремясь от точки «хорошо» к точке «ещё лучше», он каким-то незаметным образом проскочил нужную остановку и попал в точку «всё плохо». И теперь сказать, когда же было по-настоящему хорошо, уже трудно. А вернуться к точке «более-менее нормально» тоже нельзя – где её искать теперь, эту точку? А может быть, изменились способы оценок? И то, что вчера ещё было «хорошо», сегодня кажется «как-то не очень»?
Жизнь спешит, цели, которые мы ставим себе, отдаляются от нас с той же скоростью, с какой мы догоняем их, трансформируются, — изменяется количество комнат и цвет обоев, лошадиных сил и скоростей, структура и стоимость…
Порой цели меняются до неузнаваемости.
А всё потому, что мы не ставим себе настоящих целей, заменяя их какими-то вещами, безделушками или обычными пожеланиями счастья, богатства и здоровья. Или — в другом случае — ставим себе порой очень сложные и недоступные цели вместо обыкновенного человеческого счастья. И часто, добиваясь целей, крушим и ломаем всё на пути к ним: отношения, обстоятельства, судьбы близких людей, — всё, что было и остаётся частью нашей жизни.
И в результате, — мы приходим к открытой двери в «никуда». Открыл щёлочку двери, глянул одним глазком, — а там твоя, красивая жизнь... А тебя там нет. Там есть всё, что ты хотел, всё, что ты просил, — но тебя там почему-то нет.
Пётр Сергеевич вопроса «почему?» себе не задавал. Не было времени у него на пустые вопросы.
Он ставил себе серьёзные цели и уверенно шел к ним…
Свою первую цель он неожиданно увидел в третьем классе школы, когда заглянул в кабинет директора. Сцена, которую он застал в кабинете, поразила его своей неожиданностью, — ещё час назад строгие учителя стояли перед директором вяло потупив головы, а директор, стуча пальцем по столу, отчитывал их, как малолетних детей. Именно тогда в голове Пети пронеслась страшною догадкой мысль, — на каждого директора есть свои руководители и директора, которые могут вот так... «вызвать на ковёр» и отчитать. Неважно за что! Важно, что у любого участника этой «властной системы» нет абсолютно никакой защиты перед вышестоящими руководителями.
Про систему Петя тогда не понимал, а лишь догадывался. Понимание пришло позже, когда его, отличника по всем предметам, выбрали комсоргом школы. Именно тогда он начал впервые ощущать вкус: ему несли папки с личными делами будущих комсомольцев, и он решал, кому пора вступать в ряды…, а кому нужно ещё… поучить устав. Глаза друзей, ожидавших его решения, он видел очень отчётливо, понимал, сочувствовал, но своего решения не менял.
Цели уже тогда были поставлены твёрдо и решительно.
Он оканчивает школу с золотой медалью. Сдав один экзамен, поступает в университет и сразу попадает в чётко выверенную и отлаженную иерархию, — систему распределения мест и благ.
Эта система быстро «двигала» человека из слоя в слой: пионерская система, воспитав юного винтика нового будущего, сдавала его на комсомольский «конвейер». Тот, в свою очередь, обогащал поступивших «винтиков» новой сутью: «смысл своей деятельности комсомол видит в осуществлении решений партии и Советского правительства». «Набив» будущего специалиста нужными и ненужными университетскими знаниями «под завязку», система посылала их в далекие республики обогащаться опытом, чтобы на деле проверить умение «винтиков» закручивать нужные «гайки», то есть своими руками и строить эту «новую жизнь» страны.
«Винтики» нередко ломались, «гайки» лопались, но в целом система работала, неимоверно истощая и измучивая собственное трудящееся население: молодёжь страны вкладывала всё, что у неё было на тот момент: юность, силы, здоровье, энтузиазм… — всё было оставлено там, где-то в Средней Азии, между свежеуложенными кирпичиками здания общежития для работников нового хлопкового комбината.
Отдав «коммунистическим стройкам века» почти семь лет, и осознав, что из всего этого молодого набора «будущего строителя коммунизма» остался лишь энтузиазм, Пётр возвращается в Москву с молодой женой Олей и четырехлетней дочкой Наташенькой. В придачу к молодой семье он имеет медаль «За трудовые заслуги», отличную характеристику и весомый опыт управления людьми.
Была одна довольно важная деталь в образе тридцатилетнего «комсомольского труженика» Петра СергеевичаМолодцова, — он был преданным системе специалистом, на которых тогда делали ставку в ротации управляющих кадров. Про таких, как он, старшие товарищи на закрытых заседаниях бесчисленных исполкомов и комиссий, где распределялись должности, говорили, шамкая губами и слегка кивая головой: «Тхолковый… тхолковый…»
В новой системе координат, которая начала вылезать из-под земли с началом перестройки, он уже твёрдо знал своё место и знал, куда именно ему нужно двигаться.
Ему, боевому и опытному комсоргу школы, руководителю экспедиции и начальнику стройки, сразу же было предложено место первого зама в серьёзном ведомстве. Организация небольшая, она входила в систему одного важного министерства, была очень тесно связанна с техническим обеспечением больниц и медицинских центров и поэтому чужих туда не пускали.
Пётр спокойно встретил своё первое назначение и лишь отметил про себя, что первая поставленная цель уже достигнута. Кооперативная квартира в центре Москвы, доставшаяся от родителей, перспективная должность, молодая семья, до работы несколько остановок в переполненном троллейбусе, — но зато... важный пост, который сулил много интересного.
Ведомство, куда назначили Петра Сергеевича, стояло на первом рубеже борьбы за здоровье граждан. Каждый день в новостях твердили о том, что здоровье является одним из главных ресурсов страны, каждый день по телевизору показывали, какие средства направляются на эти цели. «Все прогрессивное человечество» шагало в направлении свободного рынка, демократии и гласности. А в тихих полутёмных кабинетах, под бой старинных часов, на столах с пыльными зелёными лампами продолжали властвовать цифры и человеческие страсти.
2.
И десяти минут не понадобилось Петру Сергеевичу, чтобы сообразить, что к чему.
Усевшись в мягкое дерматиновое кресло в своём первом ведомственном кабинете, Пётр Сергеевич открыл две толстые папки с документами ведомства — и сразу понял, кому, сколько и какого оборудования необходимо отпускать. В одной папке были аккуратно сложены заявки на оборудование из регионов, а в другой, — «несуществующей» для многих папке, — были выписаны названия фирм-поставщиков и аккуратные столбики непонятных, на первый взгляд, цифр. На самом деле, Пётр сразу увидел соотношение одних цифр и других и понял, что во второй папке записывались суммы денежных переводов компаний-посредников на счета в иностранных банках. Кому принадлежали эти счета, Пётр Сергеевич догадывался.
Арифметика поставок была проста и незатейлива, её «оригинальность» заключалась в том, что дополнительный доход образовывался сразу с двух сторон: ведь на сто единиц планового оборудования было двести шестьдесят заявок из регионов, а с другой стороны, — более трёхсот поставщиков техники были готовы «доплачивать» за победу в тендере.
Существовали и другие формы «сотрудничества», — поставка фиктивного оборудования, «потеря» поставщика, банкротство посредников… Человеческая мысль, когда она работает в своих корыстных интересах, способна выдумать такие сложные и запутанные бизнес-связи, что если этот «клубок» кто-то попытается размотать, — просто порвёт всё и не найдёт ни виновных, ни самой техники, ни денег, выделенных на закупку. В «святая святых» ведомства, — к определению поставщиков и планированию «операций» — допускались лишь избранные и проверенные лица. Ведомство работало во всю свою административную силу, выполняя план по распределению оборудования, к концу года даже получая от вышестоящего министерства премии за выполнение пресловутого плана поставок.
Новые назначенцы, которых определяли на эту должность, начинали обычно с ремонта кабинета и замены мебели, но у Петра Сергеевича была не просто деловая хватка, а какое-то особое чутьё на те возможности, которые сулила его новая должность. Не вылезая из кабинета в течение недели, он подготовил проект реструктуризации ведомства. По его проекту, министерство получало в лице этой организации одновременно исполнительный и контролирующий орган, избавляя себя от излишней головной боли.
Проект был принят с первой попытки. Старшие седые товарищи, назначившие Петра на эту должность, долго изумлялись деловой хватке своего молодого «протеже», но ещё больше удивлялись размерам своих денежных счетов в иностранных банках, которые выросли в разы с момента его назначения.
Вскоре Петру Сергеевичу уже не нужно было втискиваться утром в переполненный троллейбус, — ему был выделен престижный ведомственный автомобиль с личным водителем и секретарша Леночка. А уже через пять лет старую кооперативную квартиру сменили апартаменты в престижном жилом районе.
Желания шли к целям семимильными шагами…
К тому времени его жена Оля родила сына Димочку, и в подарок на тридцатипятилетие получила от мужа импортное бриллиантовое колье.
Но не эти вещи и товары привлекали Петра Сергеевича… Его цели росли вместе с его административными возможностями, и нужно сказать, что они были под стать ему, высокому крепкому мужчине с широкими плечами, твёрдым подбородком, в идеальном костюме и дорогом галстуке. Идеально начищенная обувь, дорогой портфель, заграничные красивые очки, уверенный немногословный взгляд тёмных глаз и мощные, жилистые руки, — казалось, что Пётр только что сошёл с обложки серьёзного журнала.
Он уже не вспоминал о целях, о точках, о которых думал в детстве. Точки «хорошо», «очень хорошо» были уже где-то рядом, и казалось ещё чуть-чуть и все цели будут достигнуты. Оставалось сделать несколько сильных рывков.
3.
Ведомство, которым руководил Пётр Сергеевич, размещалось в старом, тихом здании. Коридоры были устланы красными ковровыми дорожками, а в тихих серо-жёлтых кабинетах сидели молчаливые администраторы и делопроизводители. По коридорам передвигались курьеры и секретари с кипами бумаг и листочками-распоряжениями, скрепками подколотыми к многотомным «коронам».
Приёмную руководителя ведомства украшали высокие колонны и копии древнегреческих статуй. Здесь было особенно тихо, и иногда, в конце месяца, из главного кабинета выкатывали тележку, доверху груженую папками и бумагами. Каждая такая папка, — словно большой невидимый пирог, и каждый «кусок» в нём был подробно расписан и обозначен. Далее происходило незаметное, существующее лишь на бумаге, движение намеченных «кусков пирога» в разные стороны, — наиболее напористый руководитель с помощью подписанных приказов и распоряжений вышестоящих руководителей «подминал» под себя часть бюджета, которая в прошлом периоде принадлежала другому департаменту.
Тихая, почти молчаливая ведомственная борьба не видна и не слышна простому обывателю, — бюрократический фронт работает тихо: в этом мутном, еле прозрачном ведомственном «эфире» слышны лишь только щелчки пальцев по компьютерным клавишам. Это набирается текст очередной докладной записки, а на самом деле на молчаливом «бумажном фронте» каждая такая записка, приказ — словно залп орудия. Неслышные залпы орудий «взрывают» спокойствие ведомства: это где-то на флангах наступают бюрократы-юристы, казуистически трактуя то или иное место в законодательных актах, которые сами же и писали несколько лет назад.
Им отвечают цветные раскрашенные «бомбы» — диаграммы, с очерченными сегментами, подготовленные экспертами-экономистами для презентаций на заседаниях и комиссиях. Каждая такая «бомба» доказывает невозможность той или иной трактовки законодательства в пользу юристов.
Между флангами и линией фронта слышны разрывы «информационной артиллерии», — это меткими «орудиями-статьями» бьют журналисты, оплаченные заказчиками с той или иной стороны.
В этой бюрократической войне несведущему человеку очень трудно понять, где красные, где зеленые, где синие, и вообще, — ради чего идёт спор? Кто за кого? О чём вообще идёт речь? И если кого-то вы спросите, — «а за что, собственно, борются?», — не моргая глазами, каждый чиновник на любом уровне «системы» честно скажет: «за качество и своевременность медицинских услуг для населения».
И будет прав.
Тихая подковёрная борьба продолжается до тех пор, пока откуда-то сверху не раздаётся уверенный голос: «У нас нет проблемы с бюджетом, все подготовлено и отправлено на утверждение в установленные сроки».
И всё сразу замолкает.
Пётр Сергеевич сначала просматривал все бумаги, которые приходили ему на подпись. Затем, когда бумаги завалили все пространство большого стола, — он отдал разбирать их своим помощникам, затем распределил иерархию документов на четыре уровня, и просматривал лишь бумаги первого уровня, — самые важные. К этому времени он обзавёлся первым помощником, — взял на должность своего близкого друга, Сергея Круглова, с которым работал ещё на комсомольских стройках.
Кто работал в государственных учреждениях в то время, знает, что смысл многих подобных ведомств часто вообще не поддаётся разумному пониманию. Так, организации со странными названиями «По контролю над….» вообще не занимались предметом своей деятельности, а лишь запутывали всё и всех. В итогах работы многих ведомств встречалась одна любопытная деталь: чёрным по белому в отчётах было написано: «все поставленные на текущий год задачи решены», и здесь же, в конце отчёта, аккуратно добавлено: «но проблем в отрасли становится всё больше». А дальше, словно по мановению волшебной палочки: «рост числа таких проблем в данной отрасли требует новых подходов, решений, ну и конечно, финансов». Система «двигала» сама себя и росла год от года.
Только опытный чиновник-боец мог принять вызов подобной системы, встроиться в неё, дать ход «организационным решениям» или «поставить» административные барьеры. И вот тут — вперёд, к новым должностям прорывались толковые, пробивные молодые специалисты, имеющие к тридцати пяти… сорока годам значительный опыт руководства коллективами и тесные связи с людьми, принимающими решения.
Пётр Сергеевич с такими коллегами дружбу водил. Он умел это делать, — чтобы «водить дружбу» с такими людьми, нужно было не только обладать определённым «статусом», но и со вкусом этот «статус» поддерживать. Так, некоторые его старшие друзья уже в те годы приглашали Петра Сергеевича погостить с семьёй на частной вилле на юге Франции, другие звали посмотреть лондонскую квартиру, третьи — покатать на небольшой яхте в Адриатическом море, — словом, коллеги Петра Сергеевича охотно показывали умение «достойно обладать высоким статусом». Но Пётр Сергеевич не хотел останавливаться на широком ведомственном месте, он планировал двигаться выше, а поэтому в своём новом назначении повёл себя ещё предприимчивее.
Около девяти лет он лично вёл те самые записи в двух толстых папках. За эти годы папки даже не истерлись, не пожелтели и не выцвели, — казалось, никакое время не властно над продукцией китайской канцелярской промышленности. Однако в сохранности этих двух папок Пётр видел какое-то мистическое действие, доставая из несгораемого сейфа эти папки дома, он каждый раз волновался, закрывал шторы и долго просматривал сделанные записи.
За эти годы состояние его счетов в нескольких иностранных банках выросло до суммы с несколькими нулями — ещё десять лет назад он и не думал о таких деньгах. Теперь наступала пора, когда счета приходилось открывать на жену и помощника, — слишком велика была вероятность того, что кто-то мог «покопаться» в его финансовых операциях, проводимых через разные банки и платёжные терминалы.
На десятый год, «система» начала очередное «движение»: Петру Сергеевичу было предложено перейти на работу в министерство и возглавить комитет по закупкам медицинского оборудования. «Система» берегла его как самого выгодного руководителя, как того, кто «выжмет» всё из своей должности и из выгодной экономической ситуации, и поэтому долго подбирала ему подходящее место. Пётр уже не вспоминал о целях, его «несло» к очередным возможностям, которые бросала ему под ноги судьба…
4.
Новый кабинет Петра Сергеевича был совсем не похож на первый. Здесь всё было отделано в современном стиле: дорогие породы дерева, немецкая мебель, высокие потолки и массивные широкие окна с превосходным видом. Сидя в глубоком кожаном кресле на новом месте в министерстве, куда его назначили после суровой бюрократической практики, Пётр Сергеевич в очередной раз начал деятельность с реформ: выстроил более чёткий и понятный порядок – сократил количество своих заместителей с пяти до двух, изменил ряд должностных инструкций и административных регламентов, в результате чего делать то, что делали раньше, стало значительно труднее.
Это была гибкая, но крепкая система. Чтобы «расти» в ней, каждый её участник должен был постоянно доказывать свою преданность и надёжность. Сбоев в «системе» не должно было быть: своей должностью и своим местом каждый укреплял и расширял внешнее поле действия системы. Назначения со стороны были редки, обычно такой человек встраивался в систему «по горизонтали», быстро осваивался и, лишь отработав несколько лет, мог начать движение «по вертикали».
Но были и проколы.
Обычно это были неадекватные люди, — они ломали «систему» взаимоотношений своими непомерно высокими запросами или амбициями. Система расправлялась с такими «членами» своеобразно: человека выталкивали и «сдавали» в нужные инстанции. Были показательные разоблачения, коррупционные дела и следственные действия. Впоследствии скандал затихал, и система тихо продолжала работать дальше.
В окружении Петра Сергеевича таких «проколов» не было. Лучший и самый близкий его друг со школьной скамьи — Сергей Круглов стал его личным заместителем и помощником. На него были оформлены несколько компаний, через которые шли деньги за поставки оборудования, он же оформлял самые ответственные документы, и Пётр Сергеевич мог положиться, что ошибок в работе не будет: Сергей знал свое дело досконально и тоже… строил новый коттедж недалеко от дома Петра.
5.
Настало время подумать Петру Сергеевичу и о своей семье. Тем более, что дочь Наташа уже к этому моменту выросла и справила восемнадцатилетие, сыну Дмитрию скоро должно было исполниться пятнадцать. Ольга, супруга Петра Сергеевича, уже давно не работала, активно руководя прислугой в загородном доме, который обслуживать одной было совершенно не под силу.
Этот загородный дом или, как говорили в народе, «коттедж», в престижном посёлке Малиновка Пётр Сергеевич построил за два с небольшим года после своего назначения в министерство. Теперь ему было куда пригласить коллег и друзей, — десятикомнатный дом площадью более четырёхсот квадратных метров представлял собой «шале» с отделкой из дорогостоящего канадского дуба. Рядом с домом был построен домик прислуги, баня, гараж, спортивный комплекс, теннисный корт, и необходимый для полноты картины, крытый бассейн.
Жизнью дочери Пётр Сергеевич заинтересовался лишь тогда, когда она закончила школу и сразу захотела покорить экономический факультет престижного московского ВУЗа. Это «поступление» далось ему нелегко, — за одно бюджетное место ему пришлось заплатить столько, сколько могло хватить, по его меркам, на всю кафедру. Но дочь серьёзно мечтала после окончания ВУЗа продолжить учебу в бизнес-школе Лондона, и Петру Сергеевичу нравилась такая устремлённость. Всё, по его мнению, было хорошо в дочери, ему не нравились только те друзья и приятели, которые частенько стали заезжать за ней домой на мотоциклах престижных марок.
Сын Дмитрий увлекался машинами и мечтал о карьере гонщика где-нибудь в Европе, с жаром смотрел гонки «Формулы-1» и знал по фамилиям всех гонщиков в каждой команде. В его собственном гараже уже к восемнадцати годам стояли два автомобиля, — новенькие иномарки, одна из которых — дорогое спортивное купе.
Всё было успешно в семье Молодцовых. В их дорогом доме в Малиновке частенько засиживались до утра коллеги и друзья Петра Сергеевича, закатывались шикарные праздники и пикники, которые организовывала Ольга Ивановна вместе с Кругловым, — помощником Петра Сергеевича. Поначалу это были небольшие, почти семейные праздники, позже, когда Ольга по-настоящему взялась за организацию досуга, праздники выросли в цене: стали заказывать приезд некоторых звёзд, известных артистов, музыкантов, стали приглашать профессиональный оркестр для исполнения шлягеров на большой веранде перед домом, — словом, так увлеклись, что не заметили, что все мечты Молодцовых постепенно стали сбываться.
Нет, они конечно мечтать не перестали. Особенно супруга Петра Сергеевича, — женщины вообще никогда не перестают мечтать о чём-то новом, ещё не изученном и не приобретённом.
Мечтали они о таком же доме, но… на Лазурном побережье, во Франции, вдали от серости московских пятиэтажек, мимо которых каждый день приходилось ездить на работу, вдали от вечных пятничных пробок, и усталых лиц друзей и подруг…
Дочь Наташа успешно училась, оправдывая ожидания отца и заведующего кафедрой. Последний «старался» для Петра Сергеевича, как мог: на первом курсе Наташа побывала на нескольких олимпиадах, на втором курсе съездила в Брюссель на экономический форум, как лучший студент ВУЗа. Но вот на третьем курсе с Наташей случилась история, которая поразила всех, кто её знал довольно близко.
Наташка… влюбилась. В общем-то, это бывает со всеми в возрасте от восемнадцати и старше, но тут история была какой-то совсем необычной. Дело в том, что Наташа влюбилась в Гошу, — молодого известного байкера, весёлый и хамоватый образ которого часто мелькал на обложках модных журналов. Много раз отец пытался вразумить её, рассказывал ей о безумности подобных ночных гонок, много раз напоминал о безопасности, о шлемах и защите для мотоциклов.
Но неприятности подкрались с другой стороны.
Наташа… объявила родителям, что ждёт ребёнка.
Это событие стало причиной нескольких бессонных ночей в семье Молодцовых. Откладывать поступление в Лондонскую бизнес-школу было нельзя, — возможности отца, как объяснял ей Пётр Сергеевич, были не бесконечны, возможно, — ещё несколько лет, и он не сможет организовать ей это поступление, эту карьеру, в отрасли могут произойти суровые изменения, и потом, — когда она родит ребёнка, посидит несколько лет «в декрете», и снова возьмётся за ум, — может быть поздно строить карьеру. Наташа плакала, почти не слушала отца, его объяснений и обещаний хорошей жизни. Она не сдавалась…
Через несколько дней стало понятно, что её Гоша уезжает жить в другую страну и не собирается связывать свою жизнь с Наташей. Это были дни бесконечных слёз и напряженности в семье. Ссоры стали ежедневными, это выматывало Пётра Сергеевича, и он всё чаще стал… уединяться, закрываясь в своём кабинете возле небольшого импровизированного бара с крепкими напитками.
Спустя неделю слёз и обвинительных речей, он попросил своего помощника разыскать этого Гошу, чтобы поговорить с ним по-мужски.
Встретились в небольшом баре.
Гоша, молодой байкер не сразу признал в Петре Сергеевиче Наташиного отца, а когда признал, пожалел, что связался с ней. Разговор не получился: Пётр Сергеевич сразу крепко «наехал» на него и пообещал молодому человеку множество проблем. Но мотоциклист был не робкого десятка: он знал, что за подобные «случайности» и «проколы», как он выражался, ни уголовной, ни административной ответственности не предусмотрено.
Пётр Сергеевич пытался обратиться к его совести, к его отцовским качествам, он твёрдо повторял, что тот «украл» чувства и надежды молодой девушки, напоминал, что нужно хотя бы встретиться и всё обсудить, успокоить Наташу и помочь ей решить… Помочь решить ей эту проблему… Как-нибудь решить…
Но Гоша сам напомнил Петру Сергеевичу о его высокой должности и возможных связях в медицинском мире, которые лучше бы решили вопрос, чем он сам. Молодой человек нагло и открыто смеялся над «заботами» отца о своей дочери, цинично намекая на его возможности, положение, высокую должность, деньги… и в конце признался, что это не первый случай в его жизни, когда девушка пытается шантажировать его своими проблемами. Пётр Сергеевич не выдержал и, прощаясь на ступенях бара, всё-таки врезал молодому любителю мотоциклов между глаз. Обратно Пётр Сергеевич ехал в служебной машине с неприятным мыслями: он понял, что спасать дочь в этой ситуации должен лишь он сам, никому не доверяя и не доверяясь.
Утром он позвонил лучшему доктору, которого знал, рассказал ситуацию и договорился о встрече. И уже через несколько дней, закончив всё, он отправил усталую и измученную дочь с подругой на Мальдивские острова, отдохнуть и набраться сил.
Проблема была решена, но спокойствия в семье это не прибавило, — наоборот, все члены семьи, мать, сын, и даже прислуга всё понимали и осуждающе смотрели в сторону Петра Сергеевича. Он часто ловил на себе эти взгляды и недоумевал: неужели это он был виноват в этой ситуации? Ведь именно благодаря его помощи Наташа вновь вернулась к нормальной жизни, учёбе и мечтам о заграничных поездках в Лондон. Он считал, что в очередной раз навёл должный «порядок» в семье, восстановил честь семьи, дочери, в конце концов… казалось, что всё вернулось на «круги своя».
Казалось, что жизнь продолжается…
6.
Жизнь действительно продолжалась, но уже… как-то не так.
Началась серая, довольно неуютная полоса в жизни Петра Сергеевича. И началась эта полоса вроде бы случайно, вроде всё было схвачено, всё было выстроено, учтено, — но произошло то, чего Петр Сергеевич никак не ожидал...
После случая с дочерью, супруга Ольга перестала разговаривать с ним, демонстративно переехав жить в гостевой дом и появлялась в доме лишь днём, когда Пётр Сергеевич был на работе. Однако довольно большие суммы по-прежнему продолжали регулярно исчезать с её банковской карточки, которую Пётр Сергеевич по-прежнему пополнял. Спустя несколько месяцев молчания Пётр решил заблокировать Ольгину карточку, решив, что, не выяснив отношений окончательно, просто так давать деньги в таких количествах не имеет смысла. Дочь, вернувшись с тёплых южных морей загорелая, но утомлённая, не разговаривала с отцом и лишь попросила снять для неё отдельную квартиру в Москве, ближе к этому ненавистному университету, в который так настойчиво… устроил её отец.
Пётр Сергеевич и это выдержал: молчание дочери, молчание её матери, проблемы на работе с очередным бюджетом… Всё стало рушиться постепенно и медленно, словно желая таким образом надолго вывести его из того равновесия, которое он так долго создавал собственными руками.
Чтобы успокоить дочь и как-то загладить свою вину перед ней, Пётр Сергеевич решил купить дочери отдельную двухкомнатную квартиру на окраине столицы. Однако при покупке квартиры произошла ещё одна странная история, смысл которой Пётр Сергеевич так и не понял: он нанял через знакомых хорошего риэлтора, подобрал хороший вариант на вторичном рынке – приличную квартиру, с видом на лесной массив, — но был… обманут.
При совершении сделки ему подсунули... липовые документы. Затем пропал риэлтор, который оказался совсем не тем лицом, за которое себя выдавал. Пропали и те знакомые, которые рекомендовали риэлтора. Но самое страшное, — пропали деньги на квартиру, которые, будучи уверенным в сделке, Пётр Сергеевич отдал риэлтору на руки. Деньги просто растворились в той унылой и страшной пустоте между строчек липового документа на владение квартирой. Приличная сумма, которая стоила ему миллионы нервных клеток, миллионы бессонных часов, выкуренных сигарет, чашек крепкого кофе, переговоров и обсуждений.
Эта история с деньгами за квартиру окончательно «добила» Петра Сергеевича, — мало того, что он потерял деньги на квартиру, заплатил полиции и знакомым из прокуратуры, чтобы дожали дело и нашли «похитителей», ему пришлось заплатить болтливым журналистам, которые пытались раскопать это «дело», за молчание в СМИ. Сумма за пропавшую квартиру выросла почти в два раза, а Пётр Сергеевич получил сильнейший стресс на полгода… который начал лечить привычным уже для себя способом: хорошим дорогим коньяком и … одиночеством.
Да, именно одиночество стало теперь его спутником на несколько лет вперёд. Именно оно скрашивало его вечера и бессонные ночи в десятикомнатном пустующем доме.
Супруга Петра Сергеевича уже не грустила рядом с ним, она в определённый момент поняла возможности супруга и решила действовать быстро – финансовые возможности Петра, по её ожиданиям, таяли с каждым днём, и, видя, как он быстро теряет былое самообладание и уверенность, физическую и психологическую форму, Ольга решила во что бы то ни стало открыть свой собственный бизнес. За идеями такого бизнеса далеко идти не пришлось — почти все её знакомые в окружении мужа, супруги чиновников, открывали магазины, салоны красоты и небольшие туристические фирмы.
Новый престижный салон красоты в центральном районе города требовал всё новых и новых средств, платы за аренду, оборудование, нужны были деньги на зарплаты сотрудникам, которые не умели, не знали или не хотели работать так, чтобы салон красоты кормил себя сам. Деньги продолжали утекать из многочисленных фирм Петра Сергеевича, которыми умело руководил его друг и ближайший помощник — Круглов. С ним у Ольги были налажены довольно близкие и дружеские отношения.
Однако близкие люди за спиной у Петра Сергеевича поговаривали, что в последнее время их отношения перешли в откровенный… роман.
Круглов два года назад развёлся с женой, Ольга, ровно два года назад перестала жить в большом доме Петра Сергеевича и, если бы Пётр хотел, если бы он мог представить себе такую ситуацию, — он бы пресёк любые попытки для начала подобного «романа». Раньше, несколько лет назад, он был в состоянии сломать усилия целого департамента, целого отдела, переломить «хребет» целой команде чиновников, готовивших его отставку с поста руководителя, — а сегодня он уже был не в состоянии изменить что-либо в своей жизни: он был не в состоянии вернуть прежние отношения с женой, которая уже не стесняясь снимала деньги с его счетов, переводя их в собственные фирмы, не в состоянии вернуть себе помощника и друга, который открыто жил с его женой и ждал момента, когда уйдя в отставку, Пётр Сергеевич позабудет о количестве своих фирм, счетов и денег.
И тогда… Тогда Круглов смог бы доделать то, что задумал ещё несколько лет назад. Он уже не боялся Петра Сергеевича Молодцова. Теперь он видел, как падал бывший босс, как падал, теряя форму, теряя своих, — свою жену, которая целыми днями пропадала в своём салоне красоты, дочь, которая не вылезала из ночных клубов вместо университетских библиотек, юного сына-гонщика, который пропадал на гонках и в спортбарах. Видел он и то, как сам Пётр Сергеевич, не выходя по целым выходным из дома, опустошает одну за другой бутылки с дорогими крепкими напитками.
Теперь Круглов думал, как намекнуть действующему министру на неподходящую форму своего бывшего босса. Ждал, когда можно нанести окончательный удар, чтобы убрать с дороги главное препятствие для своей головокружительной карьеры.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1.
Дальнейшие события в жизни Петра Сергеевича приобретали молниеносный и катастрофический характер. Это уже были не «точки в карьере», не статус, не достижения — перед глазами мелькали лишь неудачи, проблемы, хлопоты и… удары. Удары. Удары.
Казалось, судьба медленно и верно догоняла его и возвращала всё то, от чего он так быстро убегал.
В тот злополучный день у Петра Сергеевича пропали важные папки с бумагами, которые нужно было везти на подписание. Затем, не дождавшись бумаг, грозным тоном позвонил сам министр, затем помощник министра спустил на Петра Сергеевича всю злость и обиду, накопленную в высоком кабинете. Пётр Сергеевич держался, чтобы не сорваться на крик в телефонную трубку. Когда он положил трубку, рука сама потянулась к кнопке «громкой связи» со своей секретаршей в приёмной:
— Леночка, меня нет. И ни с кем не соединяй, пожалуйста, я что-то… неважно себя чувствую.
— Да, Пётр Сергеевич, поняла.
Он откинулся в кресле, глубоко вздохнул. Вспомнил, что спал сегодня в гостиной, на неудобном диване. Он уже давно не спал в спальне, оставаясь на ночь в своём кабинете или на большом мягком диване в гостиной.
Отношения с Ольгой давно не ладились, — они редко виделись, довольно нервно разговаривали, обвиняя друг друга в том, что каждый из них мало времени уделяет воспитанию детей. Ольга, увлекшись собственным салоном красоты, редко посещала Малиновку, все домашние заботы поручив домовладелице, Антонине Павловне. Дочь вела взрослую самостоятельную жизнь; после того случая с потерей денег на квартиру, отец снял ей приличное жильё в Москве, чтобы она имела возможность жить рядом с институтом.
Телефон дочери часто был недоступен, и проконтролировать, где и с кем она оставалась на ночь, было невозможно. Ольга давно ругала мужа за то, что слишком рано позволил дочери вести такой образ жизни.
Сын неделями пропадал в спортивном лагере в поселке Крестовское, недалеко от города Р., звонил редко, но всегда подробно рассказывал отцу о своей будущей спортивной карьере и новых устройствах в гоночных машинах, которые он осваивал. Отец радовался за сына, но Ольга постоянно «пилила» Петра за слишком большое доверие к семнадцатилетнему подростку.
Таким образом, через двадцать лет совместной жизни Петра и Ольгу уже ничего не связывало, — общий дом в Малиновке связывал лишь отчасти, — он был настолько большим, что никто из семьи Молодцовых так и не нашёл в нём своего места. В десяти комнатах первого и второго этажей, в гостевых пристройках, в бане и доме для летнего отдыха стояла тишина, и лишь прислуга по-прежнему продолжала вытирать пыль и мыть окна.
Порой Пётр жалел о проданной когда-то кооперативной квартире в Москве, в которой было всего три комнаты, — там, в этих маленьких коробочках, хочешь-не хочешь, но обязательно столкнёшься с супругой, заглянешь в глаза, увидишь следы ночных слёз, обнимешь, прижмёшь к сердцу, — смотришь, и тает лёд обид и холодности, забываются слова и быстро налаживаются отношения.
А здесь, в этом дорогом фешенебельном особняке… можно было теперь долго ходить по комнатам и не столкнуться ни с одной родной душой. В широких коридорах сновали домработница, садовник, какие-то вечные работники по дому, саду, строители, водители… В доме постоянно ходили какие-то чужие люди с внимательными лицами, они всё время что-то проверяли, подвешивали, снимали, красили, приносили, уносили…
Сейчас Пётр Сергеевич сидел в большом кресле, в своём московском кабинете и вспоминал…
Почему-то именно сегодня воспоминания нахлынули с особой силой, вызывая боль и сожаление о том, что все силы, все годы своей жизни он бросил на завоевание этого кабинета, этой должности… И теперь, когда затраченные силы принесли ему большие возможности, ресурсы, связи, деньги, наконец… причём деньги большие, он уже перестал считать сколько именно денег находилось на его счетах, — он лишь помнил сами счета, банки и страны, в которых были эти счета открыты. Теперь, когда он обладал внушительным весом в административной системе, когда он стал по-настоящему богатым человеком, — вдруг, неожиданно, желание быть богатым — пропало. Желание иметь всё, обладать всем – пропало!
Всё, чем он обладал, уже не приносило удовлетворения. Семейная жизнь трещала по швам, — он чувствовал, что Ольга отдаляется от него, с головой уходя в собственный, пусть бестолковый и бесперспективный бизнес.
Чувствовал, что дочери, сыну и жене были нужны лишь только его деньги, которых у него было пока ещё достаточно.
Хватало всем.
Он и не думал как-то «обрезать» выдаваемые жене, дочери и сыну деньги: отправлял сыну приличные переводы на карту, перечислял жене деньги на счёт в банке, дочери выдавал достаточно наличных…
Но… это не могло называться счастьем, полноценным семейным счастьем… Понимание счастья в его семье у каждого было своеобразным. Они уже не собирались на праздники, не садились за общий стол даже под звон кремлёвских новогодних курантов, — у всех были свои дела и заботы: у Ольги очередная презентация, у сына – новогодние каникулы в Европе, у дочери – новогодние пляжные выходные где-то на Гоа, а он сам оставался на корпоративном празднике, который устраивали его коллеги по министерству, — в лучших ресторанах Москвы, с участием звёздных ведущих с телеэкранов и просто красивых девушек, каждая из которых была рада ненадолго увлечься таким импозантным и приятным собеседником…
Он опять глубоко вздохнул и, поднявшись, вошёл в небольшую комнату для отдыха, расположенную вдалеке от любопытных глаз коллег и посетителей. Тут он мог снять галстук, упасть на небольшой диванчик, расслабиться. Он открыл бар, достал начатую бутылку коньяка, налил в стакан, добавил льда…
Выпил, опустился на диван. Положил ноги в туфлях прямо на диван. В кабинете, за столом разрывался телефон.
— Кто бы это мог быть… — подумал Пётр Сергеевич, но не стал вставать.
Прошла минута. Телефон не умолкал.
В кабинете открылась дверь, тонкий голосок Лены пытался перекричать телефон:
— Пётр Сергеевич, вам звонят из какого-то спортивного лагеря. Пётр Сергеевич, я прошу прощения, там что-то по поводу вашего сына.
— Что ещё? — Пётр поднялся с дивана, вышел в кабинет, поднял трубку «городского».
— Пётр Сергеевич? Простите, это Геннадий Викторович, тренер вашего сына… Пётр Сергеевич, Димочка в больнице. Сегодня утром… авария на шоссе, он слишком превысил скорость… я ему говорил, что нельзя так увлекаться на дорогах… это же не трасса для болида… Пётр Сергеевич, я говорил ему… говорил.
— Где он? Он… жив?
— Пётр Сергеевич, он в реанимации. Сотрясение сильное, переломы… Пётр Сергеевич, там лучшие врачи, они делают, всё что можно. Я там только что был, пока…
— Кто у вас в городе занимается здравоохранением? Кто курирует больницы?
— Пётр Сергеевич, я не знаю. Хвостенко, кажется.
— Какого чёрта вы работаете в спортивном лагере и не знаете, кто отвечает в районе за больницы. Кто директор лагеря? Почему он не обратился сразу ко мне?
— Это случилось утром на дороге. Дима был где-то за городом, и мчался в поселок, в лагерь, где мы на сборах сейчас. Это не в самом городе, а чуть дальше…
— В какой он больнице?
— В третьей городской.
— Нужно было сразу звонить. Давайте я запишу ваш номер.
Пётр Сергеевич вырвал листок из блокнота, записал.
Через минуту он поднимал «вертушку» с государственными номерами.
— Пал Палыч, добрый день. Это Молодцов. У меня сын в Р-ской больнице, в третьей городской, в реанимации. Можно ли как-то связаться с руководством, чтобы сделали всё, что нужно…
На том конце что-то негромко ответили. Через минуту Пётр Сергеевич ощутил, что зашевелилась, задвигалась вся административная машина. Пал Палыч позвонит в органы здравоохранения города, представится, там дадут зелёный свет, позвонят в больницу, расскажут о важном пациенте, руководство больницы вызовет врачей, расскажут…
Пётр вернулся в комнату отдыха, надел галстук. Допил содержимое бокала. Но руки не унимались, — они судорожно искали на столе, за что можно было бы уцепиться, ухватиться, что-то подержать в руках. Мысль не давала покоя: «Димка, Дима, Димульчик», — так звал он своего сына в детстве, Димыч, — был сейчас отрезан от него пространством, временем, чем-то ещё, что так щемило и болело в груди. «Чем можно помочь ему ещё… — соображал Пётр Сергеевич. Рука тянулась набрать по телефону Олю, рассказать ей. Но… не хотелось расстраивать, не хотелось сейчас говорить что-то, о чём он и сам до конца не знает.
Сейчас… звонить не хотелось.
Пётр Сергеевич еще долго набирал и набирал знакомых, выясняя прямой телефон местной больницы. Прямой телефон не отвечал, а звонки на другие номера попадали в незнакомые инстанции. В конце концов Пётр стал звонить в агентство, через которое он обычно заказывал билеты на самолёт.
— На сегодня один билет прямой, до города Р-ва.
— Пётр Сергеевич, на сегодня уже самолётов нет.
— Ну на утро тогда, на завтра, на утро.
— На завтра… на завтра билетов тоже нет.
— Ну, как нет? Первый класс, бизнес класс, всё что угодно, в кабину пилотов! Чартер давайте! — переходил он на крик, чувствуя, по-прежнему, как трясутся руки.
— Пётр Сергеевич, на завтра на вечер есть один билет в первый класс. Там послезавтра открывается какая-то выставка, вся московская тусовка летит сегодня-завтра.
— Давайте на завтра… один, — медленно выдавил Пётр Сергеевич, и уже когда произнёс, вдруг подумал, что нужно было сказать «два»…
2.
В кабинете не сиделось.
Пётр Сергеевич накинул пальто, буркнул что-то секретарше, которая сидела, уткнувшись в компьютер с серьёзным лицом, отказался от услуг водителя, который дремал тут же, в приёмной, в кресле и вышел на улицу. Свежий ноябрьский воздух наполнил легкие, закружил голову кислородом, залез под пальто… стало зябко. Пётр Сергеевич ускорил шаг, даже не думая, куда направляется. Пётр помнил примерно, что через пару кварталов где-то должен быть бар, в подвале какого-то музея… Он шёл наугад.
— Димка, Димка… — вспоминал он. Других мыслей в голове не было. Всё, что волновало его ещё десять минут назад, бюджеты, контракты, поставки оборудования, оплаты, переводы, деньги, проблемы… осталось где-то далеко позади. Впереди был серый прохладный ноябрьский день, влажный воздух, грязные лужи под ногами и машины… машины, нескончаемая вереница машин, едущих вдоль куда-то по своим делам...
На машины он не смотрел. Он вообще редко смотрел в окно своего автомобиля, стараясь употребить каждую минуту свободного времени на решение насущных рабочих вопросов.
Сейчас, шагая по московскому бульвару мимо проезжающих и спешащих автомобилей, Пётр Сергеевич не сразу заметил, как приблизился к проезжей части, и один из чёрных автомобилей окатил его из грязной лужи.
Выругавшись, Пётр Сергеевич отошёл подальше от дороги. В это время на тротуар заехала большая пожарная машина, и из её высокой кабины выпрыгнул мужчина в тёмном длинном одеянии и в куртке, накинутой сверху. В руках у него был небольшой чёрный чемодан. Мужчина кому-то помахал в кабину, видимо прощаясь, привычным жестом погладил бороду и, развернувшись, зашагал прямо навстречу Петру Сергеевичу.
Они так и прошли бы мимо друг друга, если бы в этом мужественном лице Пётр Сергеевич не признал… своего школьного товарища, Бориса… Боря… точно он!
— Борис!
— А? — мужчина остановился и опять тем же привычным жестом погладил свою бороду сверху вниз.
— Борис! Стрельников! Борис! Сто двадцать восьмая школа, десятый «б»!
— Петька! Ты? Ну, ты даёшь… — они обнялись.
— А я смотрю, ты или не ты… Борода… ты… это…
— Да, Петь. Я священник. Ты правильно заметил. А это — он показал на своё длинное одеяние, — ряса. А это борода, — он опять погладил бороду. — Вот так… собственно… уже семь лет, как настоятелем в храме… тут недалеко, в Обыденском переулке, маленькая церквушка… может знаешь?
— Да нет, Борь… — Пётр Сергеевич даже название такого переулка не помнил, — не знаю…
— Ну, понятно. В храме не бываешь…
— Да, как тебе сказать…. Работа у меня, Боря, я… Тут в министерстве… можно сказать, большой начальник. Вот первый раз вышел прогуляться, так сказать, без машины… без водителя.
— А… — отец Борис посмотрел куда-то вверх, словно пытаясь разглядеть кабинет Петра Сергеевича где-то в московских высотках. — Ну, так это хорошо, что начальник. Значит…. — он помедлил, — жизнь удалась?
— Знаешь, — помедлил в ответ Пётр Сергеевич, я и сам не знаю… только сейчас… Сейчас у меня, Боря, сейчас у меня сын… понимаешь… — он посмотрел вокруг, прикидывая куда бы зайти, чтобы поговорить. — Скажи, ты спешишь?
— Да нет, не особо… Я сегодня освящал одну воинскую часть, новый гарнизон спасателей, вон, — он показал на машину, которая фыркая выхлопной, съезжала с тротуара на дорогу, — они и подвезли.
— Слушай, пойдём ко мне, — Пётр Сергеевич вдруг заторопился обратно, словно почувствовал, что эта внезапная встреча не случайна. — Пойдём, я тебе покажу свой кабинет.
Через пятнадцать минут они сидели в министерском кабинете, за закрытыми дверями. Пётр, дрожащими руками разливал коньяк по бокалам, но пил один. Отец Борис лишь шуршал фантиком от конфеты, с интересом разглядывая интерьер комнаты.
— Понимаешь, я тебе не как другу, а как священнику. Хочу рассказать. Ну, просто…. — он подбирал слова. — Просто, чтобы ты… может, помог советом что ли. Всё-таки священник… Да… — он задумался на несколько мгновений, потом продолжил. — Понимаешь, было всё. Была семья, была любовь… Дом, свой большой дом под Москвой… у меня, как видишь, хорошая должность, ну всё… понимаешь, всё есть. Всё, к чему я стремился — всё есть. Чего ещё хотеть? Ну, они все… понимаешь, они все… они как будто стали рассыпаться в разные стороны… жена захотела бизнес, — на тебе бизнес. Дочь захотела пожить самостоятельно, в Москве, с другом, — на тебе квартиру, снял, устроил всё, институт приличный, карьеру можно сделать — во! Оказалось, это не друг, это… подонок какой-то. В общем, дочь в положении в двадцать лет, этот…. В общем, сбежал он. А она, ну представляешь, она — в двадцать лет решила рожать! Ну, как можно! Ну, чем-то надо думать? И тут…. Сегодня… Димка… позвонили из Р-ва, утром он попадает в аварию. Сейчас в реанимации лежит. Я уже позвонил… Всё что мог, сделал. Завтра полечу. Ну, как это, как всё это…. Понимаешь, я же всё мог. Я раньше всё мог сделать, — мог достать всё, что нужно. Хочешь квартиру, хочешь шмотки, хочешь машину, поездку за рубеж, — всё было в моей власти… У меня и сейчас возможности такие… Но как это, — вот это! — он провел пальцами в воздухе какие-то рваные линии, — можно остановить! Этот распад… эти хотелки… эти выкрутасы… все живут, как хотят, как сами хотят… Ну, как, скажи мне?
— Пётр, ты не с того начал… Сам знаешь поговорку… «Не в деньгах счастье»…
— Ага! А в их количестве! Да что ты… — Пётр махнул рукой и залпом допил бокал, затем сильно выдохнул и продолжил. — Тут я с тобой не согласен, Борис… все так говорят, и продолжают хвататься за деньги, за контакты, поставки, за работу, за хоть какие-то заработки…, потому что без этого не проживёшь, как ни крути…
— А с ними проживёшь? Ты только что говорил, что и с ними счастья не построишь…
— Не построишь… Потому что где-то… Где-то воли давал слишком много, распоясались… Этому хочу то, этому хочу это… Надо было… — Пётр Сергеевич сжал кулак и поднял к лицу. — Надо было…
— Любить надо было. Просто любить. И деньги в данном случае лишь убивают любовь. Они становятся заменителями, вот смотри… Когда нет денег, что ты делаешь? Как проводишь время с детьми? Ты идёшь в парк, на воздух, гуляешь, общаешься, разговариваешь… а когда у тебя нет времени, но есть деньги? Тогда ты просто откупаешься, на, мол, возьми деньги, погуляй, потрать их как хочешь…, то есть, ты меняешь свою любовь на деньги. И постепенно они становятся заменителем твоей любви. Вместо любви от тебя требуют деньги, зная, что и тебе так проще…
— Ну, не знаю. С сыном как-то мотоцикл перебирали.
— А потом?
— А потом… он вырос. — Пётр Сергеевич задумался. — Знаешь, целым департаментом в министерстве проще управлять, чем собственным сыном. Он к машинам пристрастился, гоночным. Хочу, говорит, пап, быть гонщиком на болидах Формулы-1. Ну, я его в команду молодёжную устроил, занимаются на единственной в России гоночной трассе… Вот… — Пётр Сергеевич напрягся, глаза стали искать что-то на столике.
— Школа гонщиков — это хорошо… Но только уж далеко от себя сына не следовало отправлять… На страну далече… может быть как-то повлиять надо было… Может и не пускать…
— Так хочет!
— Ну, Пётр… Мало ли, что хочет. Вся проблема в том, что ты можешь слишком многое. Вот многое и просят…
— Да, надо было не в Россию, а во Францию его отправить… Там тоже есть подобные школы, чего-то я тогда не дожал… И вообще, — у меня была мысль вообще перебраться жить во Францию… вот только с работой управлюсь, — Пётр многозначительно посмотрел куда-то вверх. — Как закончится мое «министерство»… так и подамся потеплее…
— Да ты и так… Пётр… — отец Борис задумался. — Тебе и так… тут… потеплее. Другие живут гораздо хуже. Ты посмотри… обернись, так сказать. Чем тебе жить в России не нравится?
— Да что тут… Не нравится… — задумчиво протянул Пётр. — Надежд нет никаких. Дочь вот в Лондон поедет учиться, сын — во Францию, может быть там ему помогут свою детскую мечту осуществить… Да и потом, грязь кругом… Вон, вышел сегодня на улицу, — Пётр Сергеевич показал из-под стола забрызганные брюки, — окатили! Ну, что это… кругом бардак, обман, коррупция… Глаза Петра Сергеевича снова устремились куда-то вверх, под потолок.
— Ну… ты же сам чиновник, причём высокого ранга… Пётр, ты же сам тут… через тебя небось большие деньги проходят? — отец Борис попытался заглянуть ему в глаза. Глаза Петра Сергеевича, кажется, искали что-то на столе.
— Ну… проходят... — Молодцов попытался улыбнуться. — Ну… Ну, что я… Вся страна так живёт… Мы этой стране всё отдали: здоровье своё, молодость, полжизни на страну горбатились… Ты же помнишь, какие были времена… Да… Вот придут скоро… Придут серьёзные люди и всё изменится. Начнут всё переставлять с ног на голову… э… — он махнул рукой. — Это уже не раз было в этой стране. Ладно, сейчас не об этом разговор, Борис. — Пётр Сергеевич на секунду задумался. — Сейчас мне нужно думать, как Димке помочь. Завтра вылетаю к нему.
— Помочь можно… только надо… Знаешь, нужно сначала себе самому помочь… Всё правильно расставить сначала в своей голове.
— Да… Я завтра буду там, посмотрю… чем можно помочь… врачи, больница, подключу весь свой административный ресурс, так сказать…
— Пётр, нужно не это… Ну… понимаешь, не только это. Нужно помолиться за него, попросить у Бога наконец-то помощи, а не у своего… административного ресурса. Понимаешь? «У Него просите, от Него ожидайте, Его благодарите…» — так, по-моему, говорили святые отцы.
— Уф-ф-ф… — Пётр сильно и медленно выдохнул. — Ну, вот… Я думал, хоть ты скажешь что-то… внятное...
Отец Борис медленно встал, задвинул стул, словно собрался уходить. В глазах Петра Сергеевича ещё раз пробежала какая-то мольба, какая-то невидимая просьба… В это время на телефонном аппарате Молодцова что-то зашипело и послышался голос секретаря:
— Пётр Сергеевич, к вам… к вам министр спускается… в кабинет. Он говорил, видел вас внизу… я…
— Да, да… Леночка, конечно, пусть входит, я на месте… — Пётр Сергеевич молниеносно вскочил с кресла, быстро убрал стаканы со стола, и зашагал навстречу открывающейся двери.
Дверь открылась резко, в кабинет ворвался сквозняк, слегка колыхнул штору у окна. В открытую дверь вошёл невысокого роста человек, который как-то неестественно протягивал, словно «нёс» впереди себя свою руку, видимо, для официального рукопожатия.
— А-а-а, Пётр Сергеевич… Молодцом… — министр, сухо улыбнувшись, привычным жестом пожал руку Петру. Сразу было видно, что этот человек пожимал руки, не взирая на своё личное отношение к людям, какая-то отрешённость и невнимательность была в этом жесте. Пожимая руку для приветствия, этот человек смотрел вперёд: он уже видел кабинет, стол, чувствовал убранные стаканы с недопитым коньяком; его мелкие, словно пуговки, глаза как-то сморщились в попытке выдавить из себя улыбку.
— Вот обхожу всех… сегодня сам, думаю… надо посмотреть, как мои заместители работают… А то опять документы потеряют… Здрасьте! — министр сунул руку священнику, который встал и всем своим видом приготовился уходить. — А что, Пётр Сергеевич, уже… исповедуешься на рабочем месте? — министр сверху вниз оглядел одеяние отца Бориса, затем прошёл вдоль стола и опустился в кресло Молодцова.
— Иван Николаевич, это… по делам… благотворительности, понимаете… Спонсорская помощь… Оказываем…
— Ну да… ну да, — промычал министр, пролистывая первый попавшийся журнал на столе. — Заместителю министра только благотворительностью осталось заниматься. Да… А что документы на коллегию на пятое число? Всё готово?
Отец Борис положил на стол свою визитную карточку, взял со стула свои вещи — куртку, портфель, и, встав, направился к выходу. В дверях он ещё раз обернулся, как будто бы пытался запомнить эту секунду, записать её в памяти. Но тщетно пытался он заглянуть ещё раз в глаза Петра Сергеевича: тот сел рядом с министром за столом и уже о чём-то оживленно беседовал. Отец Борис открыл дверь, качнул плечами и молча вышел из кабинета.
3.
Полёт до Р-ва показался невероятно долгим и выматывающим. Когда шасси коснулось взлетно-посадочной полосы, Пётр Сергеевич отстегнул ремень, встал, и, накинув куртку, заспешил к выходу, но был остановлен напряжённым взглядом стюардессы, которая была готова угомонить торопливых пассажиров.
Дорога до аэропорта в старом обшарпанном автобусе, поиски такси и путь в больницу ещё более утомили Петра, — чем ближе он приближался к палате, в которой находился сын, тем сильнее волновался. Это волнение уже не помогал снять ни алкоголь, ни таблетки, ни глубокие вдохи и выдохи: руки тряслись, мысли путались. Сейчас в этом трясущемся и постоянно кашляющем человеке в тёмно-сером помятом пальто с заплывшими от усталости глазами никак нельзя было узнать того Петра Сергеевича, который когда-то ставил себе высокие цели и уверенными шагами двигался навстречу им.
От такси до входа в центральное клиническое отделение больницы он шёл пешком, переходя дорогу, — подъехать ближе было невозможно из-за дорожного строительства, дорогу ремонтировали несколько грохочущих асфальтоукладчиков. В грохоте ремонтных работ, в шуме городского транспорта, в тесноте узких улиц Петра Сергеевича обдало какой-то суетливой и навязчивой усталостью, безнадёжностью, серостью…. захотелось каким-то образом сбросить с себя весь этот груз измученности, постоянного стресса и напряжения. Он шёл к входу в больницу, глядя под ноги и изредка поднимая взгляд. Внезапно он встретился глазами с молодой парой, которая шла ему навстречу. Что-то сильно толкнуло, прямо кольнуло его, — такое сияние, такая лёгкая лучезарная улыбка шла от нечаянного взгляда девушки, которая мельком попыталась взглянуть в глаза Петра. Молодой парень обнимал девушку одной рукой, другой рукой показывал куда-то за горизонт. Какая-то немыслимая лёгкость и воздушность была в их походке, в их полуобъятиях, в их глазах и улыбках. В этот самый момент какая-то тяжесть словно свалилась с плеч Петра Сергеевича, он внезапно вспомнил себя в возрасте двадцати-двадцати трех лет, когда он бегал с институтскими друзьями на танцы в медицинское училище.
Открыв больничную дверь, он ещё раз обернулся, глядя на удаляющуюся пару влюблённых и лишь вздохнул, переводя дух. Впереди его ждал сын, его Димка, которому Пётр Сергеевич прилетел помочь, и он должен сделать всё, чтобы Дима вернулся к нормальной жизни. Сделать, всё, что в силах и не в силах…
Нейрохирург, доктор Зубов, был немногословен.
— Здравствуйте… это ваш сын? Сказать окончательно пока ничего утешительного не могу… состояние критическое. У него тяжёлая черепно-мозговая травма, он в коме, на искусственной вентиляции лёгких. Чтобы подготовить его к операции, нам нужно провести ещё ряд процедур и главное — нужно сделать томографию мозга, чтобы выявить очаги кровоизлияний, а для этого его нужно перевозить в областную клиническую больницу.
— Зачем перевозить, у вас, что, нет МРТ?
— Нет. Нам обещали поставить в этом году и так и не поставили оборудование.
— … Как же так? Я лично распоряжался… в ваши больницы были поставлены в этом году три комплекта оборудования для магнитно-резонансной томографии. Я сам работаю в департаменте министерства… понимаете… — Пётр Сергеевич с трудом сдерживал себя, чтобы не кричать во весь голос.
— Да, заявка была, оборудование пришло. Но… знаете, оно не работало уже сразу, как было поставлено. То ли это бывшее в употреблении оборудование, то ли под замену… Мы писали запрос, высылали заявку на ремонт, но пока … всё без ответа.
— Как вы работаете без томографии, у вас же нейрохирургическое отделение?
— Как и раньше, обходимся рентгенографией… я, извините… мне надо идти на операцию. Вашего сына пока нельзя транспортировать, как только его состояние станет лучше, мы обязательно перевезём его в областную клиническую больницу, там есть всё оборудование… Или другой вариант — ждать, когда он выйдет из комы и можно будет делать операцию у нас… извините…
Пётр протянул доктору свою визитку. Тот, невнимательно пробежавшись по надписи на визитке, вдруг сделал удивленные глаза, ещё раз прочитал и как-то по-другому посмотрел на Петра Сергеевича.
Нервно откашлявшись, Пётр Сергеевич, поблагодарил хирурга, пожал ему руку и двинулся в кабинет главного врача.
Главного врача на месте не оказалось.
Оставив ещё одну визитку в приемной, Пётр вышел в коридор и устало опустился на белую больничную кушетку. Какое-то щемящее чувство снова начало заползать в него, он вдруг почувствовал жжение и какую-то остроту внутри, словно его изнутри кто-то колол острым предметом. «Закупки, поставки, оборудование, контракты….» — все эти привычные слова мелькали перед ним ярким фонтаном бумаг и документов, а внутри пульсировала только одна мысль «Дима выкарабкается… Дима будет жить… Дима… Димка…» Он ещё раз пытался судорожно вспомнить обстоятельства поставки оборудования для местных клиник, но напрягать мозговые извилины в нынешнем состоянии ему было трудно: всё тело болело и ныло от усталости и от какого-то внутреннего расстройства.
Он ещё раз представил себе свою работу. Но в этот раз ему удалось взглянуть на свою работу со стороны: бумаги, бумаги, бумаги… сплошные документы. И среди этих документов он не видел человеческого несчастья, человеческой боли, мучений…. Пока не оказался тут, в далёкой региональной больнице, куда так и не добралось оборудование, которое он выделил, согласно указу….
«Согласно указу… и распоряжению…» — мысленно про себя повторял Пётр Сергеевич.
Он прекрасно помнил эту кухню. Новое оборудование ушло в другой город, мэр которого лично просил о поставках, а чтобы не портить статистику, восстановленное оборудование ушло… ушло… сюда. «Восстановленное» — это оборудование после ремонта, которое восстанавливается и принимается актом.
— Значит, кто-то и меня обманул. Акт подписали, а оборудование не восстановили. Значит… украли деньги опять… Украли из-под носа прямо… Это Васильев, я знаю, это в его ведении находится ремонт и восстановление оборудования… Васильев…
Пётр Сергеевич уже не слышал, как мимо него прошли доктора, как мимо прокатили тележку с больным, который стонал и просил воды...
Этот стон передался Петру Сергеевичу, ему вдруг захотелось стонать и кричать, кричать и ругаться, топать ногами и бить кулаком по столу, опрокинуть стулья, кресла, и рвать всё, что попадётся под руки. Его, профессионала, чиновника высокого ранга, обманывают свои же подчинённые, свои же сотрудники департамента, обманывают подленько, тихо и нагло, воруя не миллионы, не сотни тысяч, а какие-то тысячи рублей, какие-то копейки!
Пётр глубоко вздохнул, поднялся и вышел длинным больничным коридором на улицу.
Гудел невдалеке асфальтоукладчик, сновали машины, дымился утренними пробками промышленный город. Пётр Сергеевич шёл по узкому тротуару, не глядя под ноги, навстречу новому дню и думал о том, как проведёт разбирательство этого случая, как накажет виновных, как уволит провинившихся. Взгляд его коснулся большого рекламного плаката, на котором была изображена колокольня с видом на набережную и надпись «Любимому городу – новые дороги».
Пётр Сергеевич остановился, ещё раз прочитал заголовок, потом ещё раз и ещё. Мысль о наказании виновных с оборудованием, которая засела в голове, постепенно отошла на второй план. Теперь он думал о некоей «новой дороге», — ведь не зря, казалось ему, эта фраза встала у него на пути.
— Новые дороги… — ещё раз пробормотал он. — Новые дороги…
До обратного самолёта на Москву оставалось три часа.
4.
Москва встретила Петра Сергеевича холодным дождём с мокрым снегом. Водитель ждал шефа у входа в зал торжественных приёмов, где-то невдалеке были слышны весёлые голоса, хохот и выстрелы откупоренного шампанского, а у Петра Сергеевича на душе было скверно.
Не выходила из головы нелепая ситуация с оборудованием, поддельные акты на восстановление оборудование, которое на поверку оказалось нерабочим. И самая главная неприятность была именно в том, что эта ситуация ударила именно в него, словно долго целилась, готовилась, собиралась с силами, и — выстрелила, больно выстрелила прямо в самое дорогое, что ещё имел и что берёг Пётр Сергеевич. Ко всему был готов он, но эта история выбила его из колеи. Прямо из аэропорта он поехал домой, кончалась суббота, он планировал из дома обзвонить знакомых нейрохирургов, чтобы посоветоваться насчёт перевозки сына в Москву.
К вечеру он немного успокоился – знакомый хирург из Боткинской посоветовал обратиться к местному специалисту из восьмой городской больницы, – там имелось и необходимое оборудование и специальный реанимобиль для перевозки больных в состоянии искусственной комы. Нужно было только созвониться с департаментом здравоохранения города и договориться о переводе Димы в восьмую областную больницу. К вечеру воскресенья все дела были улажены, в понедельник он планировал выйти на полдня в министерство, рассказать Ивану Николаевичу о своей беде и снова вылететь к Диме. Министр не любил, когда о проблемах ему сообщали по телефону, именно поэтому Петру Сергеевичу и пришлось вернуться в Москву на несколько дней.
В воскресенье вечером он отпустил всю прислугу домой пораньше и сел на телефон, чтобы дозвониться до больницы. Лечащий доктор снова сказал то же самое, что и вчера, снова посетовал на отсутствие специального транспорта для перевозки, и был рад, когда Пётр Сергеевич сказал ему о том, что договорился с восьмой областной больницей о транспортировке. Доктор обрадовался, но как-то сухо, и лишь только тогда его речь изменилась, когда Пётр Сергеевич намекнул, что не останется в стороне и отблагодарит не только больницу, но и лично доктора. Он просил не жалеть никаких средств и ресурсов, просил определить в палату личную медсестру и сиделку для ночной смены, просил не жалеть нужных лекарств и перевязочных материалов. Главному врачу, с которым не успел познакомиться лично, он пообещал помочь не только с новым оборудованием, но и выделением средств из местного бюджета для проведения капитального ремонта в больнице.
Он волновался, кашлял и уже хрипел в телефон и обещал, обещал, — он готов был купить хоть самолет, хоть дворец, отдать всё, что имел, — только ради того, чтобы не потерять сына…
Положив трубку, он внезапно почувствовал себя хуже, чем утром. Бессонные ночи, два коротких, но утомительных перелёта, минимум еды и литры кофе сделали свое дело. Пытаясь привстать с низкого кресла, он пошатнулся, голову слегка повело, мысли спутались, — ему вдруг стало страшно, — он был один в пустом доме…
Рядом с ним сейчас не было никого.
Все, кто разделял когда-то с ним эту жизнь, эту радость, эти праздники, весёлые компании, тусовки и длинные пустые разговоры за дорогими напитками, банные посиделки и пикники на природе, — все эти люди сейчас занимались своими делами.
Им не было дела до состояния Петра Сергеевича.
Он снова опустился в кресло, не в силах подняться снова.
Через минуту-другую отпустило, он медленно встал, держась за стул, стоящий рядом, дошёл до кухни и выпил воды.
На столе лежал спасительный телефон, но Пётр Сергеевич не мог придумать, кому он мог бы позвонить, чтобы слегка успокоиться.
Кого позвать?
Кто, бросив все дела, сможет приехать и просто побыть рядом?
Ольга, его жена теперь была далеко от него. Он слышал от друзей, что она, продав собственный убыточный бизнес, уехала с Кругловым во Францию, где они вдвоём приобрели небольшой домик в тихом поместье, рядом со знаменитыми виноградниками. Теперь её мечта осуществилась, но уже без Петра.
Круглов год назад уволился из министерства, закрыл несколько фирм, открытых на свое имя, счетами которых пользовался Пётр Сергеевич и, собственно, унёс с собой несколько сотен тысяч долларов, которые принадлежали Петру. Выяснения отношений между ними, между бывшими друзьями, так и не случилось, — Сергей не хотел разговаривать, — он попросту боялся смотреть в глаза Петру Сергеевичу, поэтому ушёл из министерства тихо, в момент, когда всё руководство было на международной конференции. Следы Круглова потерялись где-то в аэропорту, стало известно, что он продал квартиру и машину и вылетел самолётом в Париж…
Но теперь эти события отошли на второй план.
На первом плане была жизнь и здоровье сына.
Теперь было трудно представить название той точки, в которой находился Пётр Сергеевич. И если раньше он как-то оценивал своё состояние, свой статус, успех, должность, если раньше все события жизни складывались в какую-то интересную и яркую мозаику, то теперь трудно было вообразить, на что была похожа ситуация. Всё расползалось из его рук, падало и летело вниз, рушилось… Должность, которая давала всё, уже не была так ценна и не манила никакими ценностями, возможностями, благами и деньгами. Всё, что он мог купить за те деньги, которые заработал, он купил. Но это не принесло ему счастья. Деньги лежали на счетах, в сейфах, в карманах, но на них нельзя было купить и приобрести то, что так нужно в этой жизни сейчас – нельзя вернуть семью, нельзя одним махом вернуть здоровье и радость жизни сыну, нельзя купить потерянные чувства дочери, которая перестала общаться с отцом, нельзя было купить верность и любовь бывшей жены, настоящую дружбу и преданность друзей…
Ничего нельзя купить за деньги в этой жизни.
Лишь пустые товары, машины, пустые квартиры, дома…
Пётр сидел один в пустом десятикомнатном доме и впервые в жизни не мог сдержать слёз.
Как много сил потратил он, чтобы приобрести всё то, что теперь его окружало! Каждая деталь в этом доме, каждая картина, статуэтка, подсвечник, дорогой инкрустированный столик, мебельный гарнитур, дорогие шмотки, домашний кинотеатр, видеотехника…. всё это было выбрано, заботливо куплено, привезено, поставлено… для чего? Почему всё это теперь стало никому не нужным, бесцветным и пустым? Разве он неправильно распорядился своим талантом управленца, разве он зря тратил силы и здоровье на комсомольских стройках, разве неправильно он выстраивал структуру управления организаций, разве не теми словами просил он, чтобы в его жизни тоже было всё успешно, удачно и светло?
Да, он понимал, что выстраивал систему отношений именно так, как выгодно было ему, но разве не так жило и живёт полстраны? Разве не так живут и работают чиновники всех уровней и рангов, — там, где есть выгода, нужно просто не упустить её? Он понимал, что в этом ответе есть некоторая доля лукавства, — можно сказать, что эти средства не принадлежат людям, распределяющим оборудование, места и блага… Но если не будет одних людей, на их места придут другие, которые продолжат делать то, что было принято до них, будут брать, выстраивать отношения также «взаимовыгодно», как это принято везде.
Слово «коррупция» Пётр Сергеевич никак не связывал с той деятельностью, которой занимался, — по его мнению, коррупция, это заведомая кража государственного имущества, а когда платят за полученную выгоду сверху, когда платят только за то, чтобы получить то, что и так было бы получено по закону – как же не взять такое? Как же отказаться, когда деньги просто сами идут тебе в руки?
Единственный, кого вспоминал сейчас Пётр Сергеевич, — был отец Борис, с которым тогда, в собственном кабинете, при министре, он так и не попрощался. Вот сейчас он очень нуждался в слове этого человека, он очень хотел бы сейчас оказаться рядом с ним, поговорить и выплеснуть всё, что накопилось в душе.
Визитка отца Бориса нашлась быстро.
Телефон священника ответил с третьей попытки.
— Да, алло.
— Борис, это Пётр. Пётр Молодцов. Узнал?
— Не совсем. И не сразу. Здравствуй, Пётр, — пятисекундная пауза. — Как, от министра не влетело тогда?
Пётр Сергеевич вспомнил, как неудобно поступил тогда в кабинете, как сказал какую-то глупость о благотворительности… как … побоялся признаться, что это был его друг детства.
Петра как-то неожиданно передернуло от собственного поступка, от собственной неожиданной низости… Никогда бы он не поступил так… Почему именно тогда не нашлось нужных слов? Неужели так сильно над ним довлела власть министра?
— Борис, ты извини… Извини, что тогда… в кабинете… — Пётр судорожно подбирал слова.
— Да ничего. Это ты меня извини, что напросился к тебе в кабинет, на работу, не время было разговаривать тогда, наверное, нужно было просто встречу перенести в другое место. Да и потом… — он улыбнулся — это чувствовалось даже через телефон, голос отца Бориса стал мягче и звонче, — имя у тебя такое…
— Какое?
— Такое, — продолжал улыбаться в телефонную трубку священник, — евангельское что ли. Это не в первый раз… Ладно. Потом расскажу… при встрече. Как, кстати, сын твой, как самочувствие?
— Критическое, пока… в коме…
— Мы тут помолились за него, за раба Божьего Димитрия, помолились… Записочки написали… И тебе нужно тоже помолиться за него, Пётр. Понимаешь, что сделано, уже сделано, теперь главное осознать, что сделано неправильно, осознать и покаяться, изменить себя… — он помолчал. — История людей знает много чудесных исцелений лишь по одному слову, по одному покаянию человека перед Богом… Понимаешь?
— Не совсем, Борис. Слушай…, давай я к тебе сейчас приеду. Ты где живёшь?
— В Отрадном. Приезжай, хоть и поздно уже. Но… как считаешь нужным.
— Хорошо, я только соберусь сейчас и к тебе.
На том конце телефонного провода коротко вздохнули и повесили трубку. Пётр Сергеевич стоял в гостиной с телефонной трубкой в руке и уже понял, что сделает в ближайшую минуту.
В домашнем сейфе хранились тридцать две пачки пятитысячных купюр, которые когда-то готовились к покупке собственного аптечного пункта. Теперь Пётр Сергеевич решил всё изменить в своей жизни. Он начал вытаскивать из сейфа деньги, достал половину, сложил на стол и задумался. Затем вытащил всё остальное, — всё до последней пачки, аккуратно переклеенной банковскими полосками, пересчитал и сложил деньги в сумку.
Через полчаса он вышел из дома, сел в в такси и, сообщив адрес, отправился к отцу Борису домой.
5.
Отец Борис был не совсем доволен ночным гостем, — квартирка у него была маленькая, двухкомнатная, да и громко разговаривать у него дома ночью было не принято: за стенкой кухни спали трое ребятишек.
Супруга отца Бориса, Надежда, поставила на кухонный стол чайные блюдца, небольшие красно-жёлтые чашки, чайник, тарелку с конфетами и молча вышла.
Пётр долго молчал.
Отец Борис молча пил чай и смотрел на Петра Сергеевича. Смотрел, словно понимая его мятущиеся чувства, его смущение и желание поговорить. Он видел, как ищутся, подыскиваются слова, как ломаются какие-то мысленные перегородки, он чувствовал его сбивающееся дыхание и видел его глаза.
Глаза Петра то вспыхивали от смущения и какой-то нестерпимой боли, словно он уже заранее спрашивал о возможностях, вот так, за такую сумму получить себе то самое необходимое сейчас, в чём он больше всего нуждался. И тут же глаза гасли, словно понимали, что «купить» нельзя ничего, тем более сейчас, тем более тут, вот здесь, за маленьким кухонным столом на восьмом этаже, в маленькой тесной квартирке городского священника… Глаза снова вспыхивали и гасли, а слов не находилось.
Отец Борис молча смотрел на сумку, подозревая уж самые странные поводы для ночного визита: он понимал, что такому влиятельному человеку есть куда отправиться ночевать в разных случаях, но его медлительность и молчание заставляли отца Бориса слегка волноваться.
Наконец Пётр Сергеевич собрался с мыслями и словами.
— Борис, я тут… много думал… И решил.
— Да, Пётр… что именно решил?
— Я… вот тут… понимаешь, я много работал. Много. — Он вздохнул и посмотрел на сумку, стоящую рядом со столом. — Но теперь это всё мне уже не нужно. Мне хватит того, что есть у меня. И я хотел бы… ну, наверное, тебе… на храм отдать.
— Ну, что же… Это дело доброе.
Пётр мгновенно обрадовался, глаза его вспыхнули снова, он расстегнул сумку и открыл её, так, что стали видны беспорядочно сваленные в кучу пачки красных пятитысячных купюр.
— Э… это что? — отец Борис поднялся со стула, схватившись за краешек стола. — Да что ты, Пётр…
— Тут шестнадцать миллионов рублей. Я хотел бы их отдать тебе. Наверное…
— Пётр…. — теперь пришла пора отца Бориса задумываться над каждым словом. — Пётр, мне… — он опять помолчал. Видно было, как двигаются прожилки на вспотевшем лбу у священника. — … Мне эти деньги не нужны, Пётр. Не нужны, понимаешь… Лучше… Лучше ты отдай их тому, у кого ты взял…
Пётр закрыл сумку.
— У кого я взял, тому уж не отдашь. Поздно. Да и потом…. Ты сам говорил, сколько людей живут хуже, чем я? Ну?
— Да, живут хуже, — отец Борис поднял глаза на кухонные полки, которые были забиты старой, ещё маминой посудой. — Но… деньги не спасут тех, кто живёт хуже тебя. Любовь может спасти, терпение, смирение, понимаешь, вера в Бога… А не деньги… Отдай тем, кому они нужнее всего… И потом, тебе сына нужно вытащить, понимаешь, вы-мо-лить… Отец Борис отвернулся к окну, за которым стояла ноябрьская чернота и бледный молочный свет тянулся откуда-то снизу. Узкая спина отца Бориса в домашней заношенной кофте слегка содрогалась. Он несколько раз откашлялся, затем повернулся к Петру и снова повторил:
— Отдай тем, кому они нужнее всего...
Пётр Сергеевич застегнул сумку на молнию. Затем молча встал, посмотрел прямо в глаза священнику и протянул руку, чтобы попрощаться.
Отец Борис пожал руку и перекрестил Петра Сергеевича и что-то почти про себя произнёс, словно напутствие.
Когда дверь за Петром Сергеевичем закрылась, они оба остановились на несколько секунд, разделённые закрывшейся металлической дверью, — Пётр ещё раз взвешивал сумку в руке, уже понимая, что он будет делать завтра утром, а отец Борис остановился, чтобы поправить занавеску, которая отделяла прихожую от узкого коридора, заставленного детскими велосипедами.
Ночь пахнула на Петра Сергеевича сыростью и влажностью, но на душе стало спокойнее, — наверное, от того, что он сумел собраться с мыслями и уже планировал завтрашний день. В голове прояснилось, он знал, что нужно делать. Он знал…
Через три дня Пётр Сергеевич открыл дверь кабинета главного врача больницы в городе Р.
В этот раз главврач был на месте.
Он долго смотрел на бумагу, которую положил перед ним Пётр Сергеевич. На чеке было написано, что предъявителю документа полагалось получить комплект нового медицинского оборудования для магнито-резонансной томографии стоимостью двенадцать миллионов рублей вместе с доставкой, установкой, наладкой и гарантийный обслуживанием. Главврач крутил эту бумагу и вопросительно смотрел на Петра Сергеевича.
— А… как это? Ведь нам же уже было поставлено оборудование?
— Да, было поставлено. Но оно не работает.
— А это? — главврач показал на бумагу.
— Это новое оборудование, вам привезут и настроят.
— Хм… а откуда у нашего министерства вдруг внеплановое оборудование?
— Это… — Пётр Сергеевич задумался. — Из… спецфонда. Из специального фонда… для тех, кто нуждается в оборудовании. Вы простите, я пойду… мне нужно ещё сына проведать. Вы только через месяц лично мне позвоните и доложите насчет оборудования. Я это взял, так сказать, под свой личный контроль. Понимаете?
— Да, да, конечно. Понимаю, — вяло промычал главврач.
— Нет, вы, наверное, не понимаете. Я это взял под свой, личный контроль. Личный… — Пётр Сергеевич ещё раз сделал ударение на слове «личный». Поэтому отчитаетесь лично мне. И больше никому. Всё, я пойду. До свидания.
Когда он зашёл в палату, резко пахнуло какими-то знакомыми духами. Рядом с постелью, где лежал Дима, сидела на складном стульчике его бывшая жена, Ольга.
Еле слышно гудело мониторинговое оборудование, но было слышно, как она, подняв голову на вошедшего Петра, тихо прошептала:
— Почему ты мне ничего не сказал? Почему?
— Я… — он осёкся. — Как он?
— Врач говорит, что он сегодня открывал глаза. Утром, когда делали инъекцию. Доктор говорит, что это хороший знак, возможно кома отступает... — Ольга вздохнула и опустилась на стул. — Знаешь, у меня большое желание больше не отпускать его к этим гонкам... он же такой, как и ты... все ставит себе цели и добивается их. Вот, видишь, куда приводят цели...
— .... ну, главное, чтобы всё обошлось... чтобы... — Пётр подвинул ещё один стул поближе к Диминой кровати и сел. — ... чтобы он был жив и здоров, а цели... цели подождут...
Ольга в ответ только устало вздохнула.
=============================
Книгу можно БЕСПЛАТНО скачать на сайте LITRES.RU по ссылке: http://www.litres.ru/maksim-valerevich-fedosov/desyat
Все истории из книги «X» можно прочитать на сайте Максима Федосова: http://maximfedosov.ru/