И вот - дом.
Такой затёртый своей вымытой дождями серой древесиной, в два окна. Лебеда, кучерявая, ласкается по босым ступням, влекёт - скрипнет калитка, веками безвозвратно выщербленная ржавая щеколда-засов гулко щёлкнет - не отворится: «замкнуто»: с потаенно из-под наличника-косяка вытаскивашь ключ-кочергу: в дырку - дрыньк направо, и ты - в другом мире: осевшие сени, печь, жаждущая топки, засовы-кованы, по углам паутина, горница, в углу над навеки умершим советским телевизором - икона Богородичная сусально-золотая, и пыль - какая-то праведная, древняя, чистая... Здесь: дерево и сталь, пенька, вода, самовар на щепках, вода наносная из колодца, баня с рассохшимся солдатским мылом, а по утрам - такая истинная Волга. И лещи - вытаскиваемо-хрипящие, и в этот же день - на чугуной сковороде в мукЕ жадно и лениво шкворчащие. И только -сверчок. И только - молоко в трёхлитровой банке в гранёный стакан. И только - звенящая тишина безвременья. И только - безголосье. Все слова излишни.
...Тишина...