Давно известно, что треть своей жизни человек спит. Сосед Ивана Петровича по лестничной клетке инженер Вадик последние два года только тем и занимался, что усиленно опровергал эту доктрину!
Так случилось, что два года назад исполнилась мечта его детства, юношества, отрочества и первой трети зрелости - у одного отставного полковника он приобрёл по смехотворно низкой цене автомобиль. Белого цвета Москвич с зашифрованным, чтобы не разобралось ЦРУ, цифровым кодом - 2140! Со спидометра хитро выглядывали цифры - 16200. Но то была хитрость чисто военная - на самом деле круг был не первый и даже не второй. Из всех этих шестнадцати тысяч двухсот километров за два года усиленной эксплуатации самостоятельно Вадику удалось проехать всего 13! И не тысяч, а километров. И то в день покупки, на верёвке, мигая всеми огнями, которые к тому моменту ещё могли мигать.
С того памятного апрельского дня пожилой выпускник АЗЛК [1] плотно и, казалось, навсегда припарковался к одиноко стоявшему во дворе клёну, и за это время ни разу от него не отлучался.
_______________
[1] АЗЛК - с 1968 до 1992 год Московский автомобильный завод имени Ленинского Комсомола.
Новость несколько раз обежала двор, всех жильцов, покрутилась на кухнях, на лавочках перед подъездами, отразилась, усилилась и, достигнув апогея, разрядилась на работе, где одни позавидовали, другие посочувствовали, третьи с деланным спокойствием «прогонорировали!»
Машина выглядела недурно - только что выкрашенная, с новой обивкой салона, с блестящими колпаками, она притягивала взгляд и внушала уважение вперемешку с восхищением и почтением!
Суровая действительность, однако, в скором времени опровергла радужные надежды. Время шло, а разлучить клён и Москвич Вадику всё не удавалось. Медовый месяц затянулся на два с половиной года!
Постепенно становившийся всё менее счастливым обладатель железного коня был одержим победой и желанием оседлать-таки чудо технического прогресса. Вадик стал завсегдатаем толкучек, якшался с тёмными личностями, у которых в редких случаях кое-что из запчастей ещё можно было достать. Но почему-то почти всегда случалось так, что какую бы деталь Вадик не приобретал, она обязательно никуда не подходила, несмотря на то, что плохо выбритые личности клялись и божились, что всего двадцать минут назад сняли её с точно такого же автомобиля…
Запчасти Вадик хранил в своей однокомнатной квартире. На балконе обычно лежали колёса, которые он на зиму зачем-то с машины снимал, а весной обратно ставил. Но и с колёсами, равно как и без оных, автомобиль стоял у клёна также насмерть, как крейсер Аврора у набережной Невы.
На антресолях лежали разного рода резинки и сальники практически для всех отечественных автомобилей, включая и грузовые. В туалете, у самого бачка стояла совсем новая полуось, стояла и впечатляла. Она была от Волги, ещё двадцать первой, но поскольку Вадик этого не знал, он очень ею гордился!
Старый хозяин был военным и относился к машине как к танку или бэ-тэ-эру. За пять лет усиленной эксплуатации он опробовал не один танкодром и превратил Москвич в груду плохо взаимодействовавших между собой деталей. Перевод на другое место службы вынудил его уступить машину знакомому знакомого практически даром. Военный и не жалел - брать много было бы просто грешно!
Автомобиль быстренько покрасили, подновили и на верёвке привезли к клёну, где он сначала испустил дух, а потом и пустил корни.
Вадик работал ведущим инженером на одном из полузакрытых КБ, выпускавших в основном пылесосы. Парень он с детства был любознательный и толковый, имел светлую голову и тёмную шевелюру. Он прекрасно разбирался в марках сталей и бронз, станках, технологических процессах и прочей муре. Он знал около тысячи названий инструментов, их марки и параметры, но непосредственно своими руками сделать ничего не мог. Так иногда бывает - голова светлая, а руки в ж...! Именно поэтому Вадик постоянно был около, или под машиной. Кроме свободного времени существенно пострадали время рабочее, а также сон.
Привлекательный вид машина сохраняла недолго. Сначала её нещадно палило солнце, потом мочило дождём, после дождя засыпало жёлтыми листьями, а уж после листьев завалило снегом и схватило морозом. Когда же снег растаял, Вадик ахнул - его мечта облупилась краской, облезла хромом и поржавела всем своим железным организмом, причем местами даже насквозь. Знаток технологий и марок сталей никак не мог понять, из какого металла было сварганено это чудо. Многочисленные справочники ответа на сей риторический вопрос не дали.
За всё время владения машиной Вадик целых четыре раза садился за руль. Это зрелище получалось весьма увлекательным, так как сам хозяин по своим габаритам не на много уступал салону четырехколесного коня. Но подобные представления случались редко. В основном же он или копался в моторе, или в багажнике, или лежал под машиной.
Иван Петрович часто ужинал на кухне и имел возможность наблюдать за автомобильными страданиями своего соседа. Близко Вадика он не знал, знаком с ним не был, так, здоровались, соседи всё же.
На работе Вадику сочувствовали все, кроме его непосредственного начальника Алексея Константиновича. Тот только посмеивался и говорил, что, по его мнению, проектированием автомобилей в СССР занимаются в основном беременные женщины, которых больше интересуют проблемы быта, накормленности мужа, чистоты заготовленных подгузников и предстоящих физиологических нагрузок на организм. Реализуют же пагубные идеи пьяные мужики. В результате страдают ни в чем неповинные люди!
Вадик при этом молча закипал и выплескивал потом весь кипяток на своих коллег.
Близко познакомились Иван Петрович с Вадиком при можно сказать трагических обстоятельствах. Где-то на барахолке талантливый инженер-пылесосник, как его почти убедили, за полцены приобрёл опрокидыватели. Две ржавые железяки весом почти по пуду каждая, неплохо оживили интерьер его прихожей. Через неделю машина стояла уже почти вверх колесами, не очень сильно задерживая своим полом солнечные лучи.
Вадик занялся передним мостом. Сходу сорвав обе шляпки с болтов крепления левого амортизатора к нижнему рычагу передней подвески, обладатель массивных технических знаний впал в экстаз и небольшой кувалдой в считанные секунды превратил амортизатор вместе с хомутом его крепления, винтом и гайкой в одно единое неразборное целое. Потом остыл, почесал в затылке, пошевелил знаниями и пригорюнился.
В таком совершенно недееспособном состоянии его нашёл дядя Федя, известный на весь район алкоголик, матершинник и голубятник. Любитель стакана и пернатых цыкнул языком, рыгнул среднего качества перегаром и подал хорошую мысль: иди к Ваньке!
Вадик слабо и неубедительно ответил, что никакого Ваньку он не знает, знать не хочет и вообще пошел на ..., на что Федя мгновенно среагировал:
- За стакан - познакомлю!
И познакомил. Так случилось, что у Ивана Петровича на тот момент имелось свободное время в сочетании с хорошим настроением. Не было, правда, дела, которым можно было бы заняться, поэтому он с кошкой на коленях полудремал в кресле. По телевизору что-то невнятно вещал первый человек в государстве, когда раздался звонок и на пороге появились сверкающий ослепительной беззубой улыбкой Федя и совершенно расстроенный сосед Вадик. Суть дела запинаясь изложил инженер, голубятник матерно поддакнул. Иван Петрович не нашёл причины для отказа.
На улице было солнечно и тепло, приятно бодрил лёгкий ветерок, пахло свежестью, деревья только-только начали распускаться.
Все трое подошли к полуопрокинутой машине. Иван Петрович присмотрелся, присвистнул и надолго замолчал.
* * *
Вообще-то он и сам давно мечтал иметь собственную автомашину, совершенно не предполагая, какая это обуза! Сколько средств необходимо на её содержание, какой запас адского терпения нужно иметь, контактируя с автосервисом, инспекторами ГАИ, где брать всякую всячину - запчасти, краски, жидкости, гараж, наконец! Обо всём этом Иван Петрович не ведал. Он просто тихо мечтал: сел за руль, нажал на газ и...
Но, как-то не случилось. Когда приехал в город и устроился в ПТУ, а потом учеником токаря - было не до машины, жил почти впроголодь: стипендии почти всегда не хватало. Хорошо ещё бабушка с дедом не забывали. Потом женился, переехал к жене, малость раздался на тёщиных харчах, работать стал самостоятельно, иногда подрабатывал. За полтора года кое-что даже отложили. Но тут настал детородный период - одна за другой две дочери - и все сбережения растаяли как иней в выключенном холодильнике. И опять стало не до машины. Где там! Жена - из декрета в декрет, тёща, будучи уже на пенсии, помогала дома. А какая пенсия у учителей! Сам работал как вол - разве что не ночевал в цеху. Так и перебивались. Едва старшей исполнилось семь, как, на тебе, новая «беда» - получили квартиру! Переехали из смежной двухкомнатной хрущёвской оттепели в отдельный трёхкомнатный брежневский застой... И снова все сбережения как корова языком: на ремонт, на мебель - скажи кому, не поверят ведь - купили румынскую жилую комнату в обычном мебельном магазине, а качестве переплаты дали на бутылку! А тут ещё ковры с хрусталем подорожали - тоже так по карману вдарило...
Так что мечта об автомобиле оставалась всё той же мечтой, разве что постепенно меняла цвета - из розовой превратилась в голубую, а теперь уж верно ударила в сиреневое!
Правда, наблюдая за отечественными автомобилями - как легковыми, так и грузовыми, включая автобусы, Иван Петрович давно приметил, что все они, почти без исключения, имели на редкость тупые морды! Ну, действительно, чего далеко ходить - взять к примеру легендарного «Захара», или его родного братца - Зил-157. Ну, одно слово, идиот! Лысый идиот! Или модель поновее - Газ-53. Сразу видно, что ему плохо, будто съел что-то несвежее - то ли бензин прокис, то ли масло подгорело.
Тягачи - Колхиды, КАМазы-МАЗы - ни дать, не взять головастики! А наши автобусы - пазики-уазики-лиазики! Все они ещё при рождении здорово ушиблены планом, изуродованы соревнованием, причём в самом своём, возможно даже весьма неплохом начале! А военные машины - трехмостовые Уралы! Эти шедевры вообще никого вокруг не замечают. Оскалившись, они тупо и свирепо смотрят куда-то вдаль, словно уже различают там нашу общую цель.
Впрочем, это все лирика. Ивана Петровича грузовые машины интересовали мало. Легковые - куда больше. Но и здесь сугубо зарубежное слово дизайн - понятие для нас совершенно потусторонне и такое же недоступное как генетика, кибернетика, всеобщая компьютеризация или продажная девка феодализма - сельское хозяйство - совершенно не коснулось целины наших девственных умов! Наверное, поэтому легковые автомобили тоже как-то не страдали избытком изящества линий.
Верхом же идиотизма Иван Петрович считал гремучую смесь и по сути, и по названию – «Ижевский Москвич»! Этот «верх автомобильно-технической мысли», похожий на пьяного татарина, нагонял какую-то прямо-таки могильную тоску! Откуда ижевские умельцы срисовали такую имбицильную рожу - оставалось загадкой!
Попутно следует заметить, что Иван Петрович имел собственные, довольно интересные представления о владельцах железного коня. Он делил всех автолюбителей на 4 категории в зависимости от марки автомобиля. Так, обладатель «Волги» должен был быть обязательно «хачиком». [2] Невысокого роста, с лысинкой, плохо выбрит, в белой рубашке с обязательно расстегнутой пуговицей на не влезающем в дорогие джинсы пузце. Поверх рубашки - короткая, чёрная, кожаная куртка, тоже, естественно, расстегнута. Машина - более чем ухоженная: вся в дополнительных огнях, антеннах, брелоках, переводных картинках! В качестве обязательного украшения салона - молодая бабёнка, в короткой юбке, в обширном декольте и обязательно блондинка, разумеется крашенная.
______________
[2] Презрительное название лиц кавказской национальности.
Владелец «Жигулей» выглядел несколько иначе. Средних лет, серьёзный, в меру ухоженный мужчина, в аккуратном костюме, с кейсом и обязательно в зарубежных ботинках. Может быть, даже в затемнённых очках. Так - в официальной ситуации. В неофициальной - на даче, на прогулке, просто в свободное время - всё то же самое, только в спортивном костюме, в кедах, с женой и с детьми!
Хозяин же «Москвича» непременно должен быть одет в фуфайку, кирзовые сапоги и в старую, засаленную кепку в клетку. И если цвет «Волг» мог быть только чёрным или белым, палитра «Жигулей» - от белого до тёмно-красного, то окраска «Москвича» представлялась неопределенной. Первые две модели поражали воображение чистотой, последняя же рисовалась интенсивно грязной. Такие вот три категории.
Четвертая была на порядок ниже. Представители этой группы автолюбителей разъезжали или на «Запорожцах», или уже на велосипедах с мотором. Вряд ли следует предавать гласности мысли Ивана Петровича о предпоследних моделях, дабы не слишком сильно обидеть запорожский комбайновый завод «Коммунар».
...И больно ранили душу и ушибали самолюбие иномарки. BMW, Audi, Мерседесы! Казалось, что в каждой фаре у них светится интеллект! А японские «Тойоты» или «Ниссан»! Мало того, что физиономия утончённо-интеллигентная и, главное, совершенно не похожая на создателей, так ещё и во всех подфарниках отражается мысль и полное презрение к автосервису.
...Поскольку начальство разъезжает обычно на Волгах, а подчиненные - как правило, на Жигулях, то раньше Иван Петрович имел дело именно с этими моделями - там проточить, тут отфрезеровать, здесь заклепать. Но у Вадика был московский «Москвич-2140». Об этой модели розовый мечтатель только слышал, но никогда ничего к ней не делал и в тонкости её строения не вникал. И вот теперь, осмотрев это чудо автомобильного сюрреализма, он пришёл в ужас. То, что стояло перед ним на опрокидывателях поколебало веру в технический прогресс! Передний мост, казалось, существовал только для того, чтобы собрать как можно больше грязи - столько в нём сделали разного рода ниш и пустот! Трамблер, поставленный внизу, служил для того, чтобы въехав в первую более-менее серьёзную лужу остаться в ней навсегда. Неслыханно удивила шпилька, соединявшая тягу поперечной устойчивости автомобиля с нижним рычагом передней подвески. Резьба на ней оказалась диаметром 11 и шагом в 1 мм! Из чего же была голова, удумавшая такое? На заводе, где работал Иван Петрович набор инструментов для нарезания такой резьбы - плашка и метчик - имелись только у двух человек: у начальника инструментального цеха и у самого Ивана Петровича! Стоило незадачливому инженеру Вадику потерять хотя бы одну гайку с этой шпильки и всё! Машина на приколе навечно! Из-за такой ерунды!
Толстый Вадик деловито сопел над ухом, а Иван Петрович не переставал изумляться: бензонасос специально поставили значительно выше уровня топливного бака. Это чтобы машина не заводилась. А эти идиотские тяги к коробке передач, которые просто обязаны были разболтаться уже после первой тысячи! А ручник! Осмотрев это чудо инженерной мысли, Иван Петрович неожиданно подумал, а почему бы Госавтоинспекции не штрафовать сразу завод? Сошёл автомобиль с конвейера - и сразу «мани» со счёта завода на счёт ГАИ! Конечно, такой подход несколько странен и непривычен, но так было бы, по крайней мере, честно и справедливо - автолюбители ведь не несут ответственности за произвол завода-изготовителя. Конструкция-то в принципе не работоспособна!
Сменить ведомый диск сцепления не очень сложно. Только для снятия «тюльпана» - картера сцепления, требовались либо автоген, либо рука с пятью локтями.
- А мы всё говорим Америка, Америка, передовая развитая страна, - приговаривал Иван Петрович, бережно и тщательно очищая от многолетней грязи снятую коробку передач. - Да им бы десятую, сотую часть наших трудностей, мы бы их на второй день спокойно закрыли... - и про себя уже тихо проворчал: - Хороши наши инженеры, молодцы! Такими головами разве что фундаменты бутить для одноэтажных дач...
Передний мост он Вадику поправил: выточил новое ушко для амортизатора, перебрал шаровые опоры, наделал массу разного диаметра хомутиков, наклепал ведомый диск сцепления и тормозные колодки, притащил сполведра гаек, шурупов, шайб, гроверов. Счастливый владелец гнилой железной рухляди честно и достойно возразил пол-литранцем!
Потом встали в очередь задний мост, ручник, глушитель... Месяца через два Вадик сделал пробный выезд. Ивану Петровичу рукоплескал весь двор!
* * *
Предавшись воспоминаниям, конкурент автосервиса долго сидел на корточках. Ноги затекли, заныли коленки. Решив размяться, он пружинисто встал, и хотел уже сесть на стул но...
...Железо боится ржавчины, женщины и слоны - мышей, Иван Петрович с детства до чёртиков боялся тараканов![3] А на тумбочке, на куске сахара, на его, Ивана Петровича куске сахара, важно сидел огромный рыжий таракан и нагло шевелил усами. Маэстро застыл в невообразимой позе, так и не сев на стул! Замер и таракан. Оба, молча и не мигая смотрели друг на друга. Мысль, общая, одна на двоих, предлагала каждому побыстрее сделать ноги! И поскольку ног у таракана оказалось ровно в три раза больше, он оказался проворнее! Враг бежал, а Иван Петрович так разволновался, что залез на стул со сделавшимися вдруг ватными ногами и стал поминутно оглядываться вокруг. Вид полуголого человека, забравшегося с ногами на стул и напряженно озирающегося по сторонам, у кого угодно мог бы вызвать ощущение, что крыша у субъекта серьёзно съехала в сторону. Однако, к счастью, никого рядом не было. Это и спасло испуганного виртуоза-неудачника от бо-ольших неприятностей.
____________________
[3] Существенную роль в формировании этой отрицательной эмоции сыграла известная сказка не менее известного детского писателя - большого друга детей и, по-видимому, грозы тараканов.
Стало рассветать. А несчастный всё так же сидел на корточках на стуле в короткой белой женской сорочке, без трусов, и всё не решался перейти на кровать. А лечь на другую боялся - чёрт их знает, какие тут нравы, а то так и сгинешь в сиреневой мгле! Лишь только под утро, когда где-то совсем рядом раздались шаги, Иван Петрович встрепенулся и невесомо юркнул со стула под одеяло - кровать лишь шёпотом скрипнула - и тотчас уснул! И в первый раз за всё время пребывания в больнице ему приснился настоящий, добрый, человеческий сон.
...Яркий солнечный день. Именно солнечный, без люминесцентных ламп и всякой нечисти! Яркая зелень, голубое небо, бабушка, дедушка, оба ещё молодые. Значит сам Иван Петрович ещё Ванюшка! Да, да, конечно Ванюшка, ведь это же раннее детство, это лет сорок назад! Вот огромная куча ярко-жёлтого песка, вот соседская девочка Настёнка, синий совок, красное, в ромашках, жестяное ведёрко и куличики, куличики, куличики... Рядом греется на солнышке, мурчит и жмурится огромный, серый, старый кот Мурка.
Вот дед, могучий, широкоплечий, загорелый, идет в поле с косой на плече. Раннее утро, свежесть, роса... Рядом он, Ванечка, несёт котомку с хлебом и салом. А вот Ванечка сидит верхом на спине у свиньи, держится за уши... Свинья визжит, взбрыкивает, а дедушка с бабушкой покатываются со смеху!
Пасека, дед, в синем выцветшем халате, в сетке, с дымарем, вытаскивает из улья полные тёмно-коричневые рамки, а Ваня, уже Ваня усердно крутит ручку медогонки. И запах мёда! С дымком! Боже, какой запах!
Ночное, костер, горьковатый дым от осиновых веток, лошади, Иван, уже Иван, верхом. Это не свинья Матрена, это тёмно-серый, в яблоках, рысак Ураган. Гордость всего района!
Снова ночь, пьянящий аромат стога, россыпь звёзд в Настиных глазах... Ослепительная, даже в ночи, белизна её груди...
И снова яркий солнечный день! И снова бабушка, такая же, только ростом поменьше и морщин побольше... И дед, почти такой же, коренастый, статный, только совсем седой... И слёзы в их добрых, выцветших, много повидавших глазах... Маленькая станция, стриженная голова, за плечами - котомка, впереди - два долгих года... Подходит офицер. Звучит команда:
- Проснитесь!
В безымянный палец жалит пчела...
* * *
Иван Петрович открыл глаза. Перед ним стояла молодая девушка в белом халате, в высокой белой шапочке и набирала кровь из безымянного пальца в тоненькую трубочку. Проснувшийся осторожно потянулся и сказал:
- Доброе утро.
- Скорее обед... - ответила лаборантка и, положив на выжатый, как лимон, палец ватку со спиртом, тотчас упорхнула. Иван Петрович снова потянулся - кровать немедленно предательски заскрипела, но это было уже не опасно - настал день! - и мысленно перебрал то доброе, давнее, нежное, дорогое и далёкое. И вдруг оцепенел от страха! Вихрем пронесся сноп сиреневых мыслей - он внезапно вспомнил, что где-то читал, будто перед смертью в памяти человека проходит вся его жизнь! От момента рождения и до... А он просмотрел во сне только часть своей жизни, безусловно самую интересную, но всего лишь половину! Значит, что же, жить осталось ещё одну ночь? До завтрашнего утра? Страх сковал и раздавил.
- Это, наверное, всё-таки конец... - сиренево заскрипело в голове.
* * *
Остаток дня прошел серо и хмуро. Как и накануне сначала было что-то несъедобное, потом неразговорчивый доктор, пытка капельницей, головная боль, тошнота, судно... Сразу после ужина закололо сердце, и Иван Петрович, с обеда ожидавший прихода смерти, решил, что вот оно, начинается! Уже совсем скоро...
С такими невесёлыми мыслями он и заснул.
* * *