отправиться. «Ты бы ещё в Сирию полетел, так было бы надёжней, если так хочешь, чтобы тебя зарезали». При этом лица моих доброжелателей сияли такой житейской мудростью и трезвостью, что моя беспечность и наивность, на фоне их благоразумности, выглядела особенно безумной. Я прибывал в той области своей неуязвимости и уверенности в безопасности, которая только и способна спасти от неминуемых неприятностей и самой гибели. Короче я был упрям и самонадеян. И к тому же меня ожидал там мой друг, по крайне мере я так думал, или мне хотелось так думать. И вообще, как кажется мне сейчас, а тем более тогда. Самое ужасное случиться с каждым, вопреки всем предосторожностям. Здесь, там, где угодно, рано или поздно.
Я вылетел из Сибири и уже во второй половине дня, снижаясь во всё сгущающиеся тучи , пробивая их перегруженные снежные запасы, снижался к полосе тбилисского аэропорта. Солнце осталось на эшелоне. Столица Грузии принимала гостей пепельной низкой облачностью, хмурое гостеприимство каждую минуту собиралось разрыдаться от восторга чувств чем-то снежно-дождливым. Оно никак не могло определиться. На самом деле, всё может было иначе, и даже вполне себе буднично и для местных жителей, так оно и было. Но мне, тому кто прибыл сюда за тем, чтобы перестать быть ежедневным и предсказуемым, необходимы были ветра без направлений и погода без точного прогноза, ненастная пора была, как раз то, что надо. Лучшего заказа, чем холодный февральский Тбилиси и придумать было невозможно.
Аэровокзал опустел в одно мгновенье, после того, как последние встречающие сгребли в объятья своих долгожданных прилетевших. Я единственный, кто искал и высматривал кого-то вокруг. Всё ещё дело в том, что Николоза я видел лишь на фото, на одном из дилетантских литературных сайтов. Не к чему не обязывающая переписка, взаимное одобрение наших неумелых текстов привели вежливое общение к тому, что так, между прочим, я откликнулся на его приглашение, когда-нибудь посетить его город и может быть остановиться у него в гостях. Николоз, наверное и не подозревал с каким опасным собеседником он ведёт непринуждённую переписку. Я взял и выскочил из монитора, собрался и из виртуального милого болтуна, превратился в живого сердитого проходимца, с отвратительной биографией, непрезентабельной внешностью и проблемной, незрелой жизненной философией. Яркие следы которой, не трудно было не заметить на моей небритой роже, к тому же, для уже совсем невнимательного зрителя, чтобы лишить уже совсем ненужных иллюзий, беззубого, полуседого и неопрятно заросшего. Не удивлюсь, если Николоз посматривал на меня из далека и в нём боролись, восточное гостеприимство и здравый смысл. Но всё же воспитание, этот наш компас, вмонтированный в нас в детстве, похоже намагнитил на то, чтобы выйти ко мне. Мы сели в такси и поехали в район, который в Тбилиси называется, Ваке. Хороший такой райончик, престижный и всё такое.
Так вот, не знаю что ты делаешь на этой странице, почему у тебя не нашлось занятия поинтересней, но если, ты ещё здесь, то знай, от всякого путешествия остаётся немного. Более того, чем дальше от него, тем туманее впечатления и ярче именно то, что запомнилось сразу и особенно. Требуется много, слишком много затратных усилий, чтобы восстановить в памяти ещё что-то , кроме того, что вспоминается в первую очередь, я уже не говорю о том, что без надежды на какое-то спасение стираются из долгосрочной памяти оттенки и запахи, слова, паузы, ожидания и сомнения. Но важно вовсе не это, сейчас я тебе раскрою самый важный элемент, а если говорить точнее, самое важное в вспоминаниях и сновапереживаниях, что происходили с вами где-то и когда-то. Так вот, это незаметное участие в судьбе тех, кто мог и не знать в тот момент (или наоборот, очень быть в курсе, но так опосредованно, встретиться взглядами например), что вы оказались рядом, что вы внимательны и наконец, долго будете помнить об этом. А у автора подобных текстов как этот, есть возможность познакомить с этими случайными героями ещё многих других, кстати таких же случайных свидетелей. Так что слушайте, безымянным, безголосым, порою даже не имеющим точных линий лица, да и вообще фигуры, анонимным, но не значит, что бесполезным героям посвящается. Вот в подобном случаи, можно даже и ненароком совсем обидеть кого-то, ведь люди и не узнают, по разным причинам себя, а не хочется, рука не потянется к клавиатуре. С кого начнём, давай с бомжика.
Квартира у Николоза на четвёртом этаже. Это трёхкомнатные хоромы с высокими потолками. Одна комната отдана под библиотеку, вторая гостиная с акварельным портретом мамы хозяина ( очень красивая восточная женщина в профиль и со сложной комбинацией длинных гибких рук, мама Николоза почему-то грустная и глядит на зрителя с недоверием) ещё здесь же принимает просителей имперский шкаф из орехового дерева, с невероятными вензелями и такой солидный, что само собой откуда-то из внутренних карманов памяти вспоминается: многоуважаемый шкаф. Впрочем, это может быть и не шкаф вовсе, шкаф это там, где хранят одежду, а в этом произведении столярного зодчество храниться достояние или состояние, мне было неудобно спрашивать у хозяина. Тем более напротив, на диване, спал я, тот самый которого ещё надо было проверить на благонадёжность, а его пустили вот так просто, да ещё и ключи дали от квартиры, в первый же день. В третьей комнате, окна которой выходили на оживлённую улицу, спал Николоз, и она единственная которая топилась зимой. Только ничего не подумайте плохого о хозяине, даже не смейте, я был предупреждён об этом, да и знаете коньяк греет не хуже батарей , как оказывается бывает, нецентрального отопления. Так вот, прямо под окнами комнаты Николоза, между забором детского сада, рядом с лавочкой, под высокой пирамидальной сосной жил бомж. Вообще-то говорить, что он там жил, вопиющий оксиморон, он же потому и без места жительства, но всё же, только без определённого, так условного. Ночевал, а так как морозы по ночам были не шуточные, он разжигал костёр и его любимым материалом были хлебные лотки, он долго разламывал и крошил их, его костерок мучился до раннего утра, был тушен снегом и ветром и полицейские не были радушны с ним. Утром и вечером, мы подходили к окну, и желали бездомному немного хорошей погоды и очередного транша из хлебных лавочек. Бомжика кто-то подкармливал, но и недоброжелателей хватало, кто-то же вызывал постоянно полицию. Не стоит думать, что бездомные обычно так далеко от меня и я, как человек уверенный в настоящем-будущем держусь от них на расстоянии (на днях один бомжара ночевал у меня и мне пришлось перемывать, что признаюсь я делаю не часто, свою маленькую халупу), и уж тем более не надо думать, что я общаюсь исключительно с маргиналами и нахожу их даже в неблизких странствиях, вовсе не так. Прогуливаясь по проспекту Руставели встречаем с Николозом его одноклассников, парочку импозантных, успешных и вполне себе состоявшихся дяденек, кажется один из них московский гость. Когда все, кроме тебя говорят по-грузински, а переходят на русский для меня и по мне не совсем понятным причинам, многое кажется и становится не точное и малопонятное. Одно мне было ясно, увидеть Николоза в компании с русским мужиком, разгуливающим по Тбилиси, такое увидеть, его одноклассники никак не ожидали.
Надо сказать, что Николоз дяденька нелюдимый и скрытный. Что стоит только то, что за то время, что я гостил у него, я так не разу не увидел тех доброжелателей, что время от времени приносили ему корзины с продуктами и вином. Прям, как у Ходасевича в мечтах, а У Николоза Дроздова в действительности. Разборчивость и выборность в общении, это как раз то, что мне совершенно по душе. Это был один из самых приятных сюрпризов при встрече с неизвестным мне до этого моим новым приятелем. Это тот самый парадокс, нам уже не молодым людям надо становиться всё более покладистыми и радоваться любому общению, даже не такому качественному, как хотелось бы. Но видимо или мы глупы и излишни самонадеяны (к этому я склоняюсь больше всего) или время особенных, крупных разочарований в самих себе ещё не настало (вот тебе пожалуйста, будет над чем убиваться в том самом третьем возрасте). Потом, в одном из вечеров в четвером, мы ужинали на берегу реки, в каком-то разухабистом ресторанчике, недалеко от президентского дворца. Кто-то пел за другими столами, вино было такое, что уже тогда, сразу после того, как оно было пригублено, стало ясно, что ничего лучше этого я нигде не попробую. Да был шашлык, хлеб, вино, взрослые мужчины веселились тем, что закатили шуточный разнос молоденькому сомелье, картинно и даже так вполне угрожающе возмущаясь на тему, что коньяк не соответствует своему возрасту. Вспоминаю и думаю вот о чём. Помнят ли хотя бы немного, хоть чуть из того, что помню я, самый бледный из видимых в моей жизни, грузинский юноша, заметил ли он вообще меня тогда за столом. Или только я один переживал за него, у несчастного дрожали пальцы, как барабанные палочки, чёрные глаза на белом лице его блестели углями, а голос замирал всё тише и беспомощней (надо сказать, что в это время дяденьки подмигивали мне, смотри, как мы можем). Издевались, над растерявшемся и непонимающим смущённым юношей на грузинском, мне переводили совсем немного, я под воздействием дорогого вина, легко домысливал обо всём сам. Уверен, что этот Гаврош из клана сомелье даже не заметил моего присутствия. И в удивлении свёл бы чёрные брови услышав, что я единственный, кто был на его стороне и больше всех был поражён и расстроен его каменной, мраморной бледностью. Ещё может быть Николоз ,но это не удивительно, потому что Николаз ненормальный. Только не надо делать сразу категорические выводы, это всё от того, вы что слишком нормальные, как все, вульгарные, как остроумно бы заметил философ Пятигорский. Вот его приятели определённо в полном порядке, ординарно в норме, можно сказать являются образцом для подражания, для тех кто хотел бы быть сам выдающимся нормальным. А Николоз, я помню, как смотрели на него одноклассники, это было выражение понятное без переводчика. Как так, вот и старость приближается, а ты всё упираешься и никак не желаешь признать ценность и законность нашего общечеловеческого счастья! Счастья покорности, счастья стадности, счастья тихой признательности и громкой зависти. Они не верили своим глазам, долгая непростая жизнь, что так многому научила их, да и всех нас, она ведь только подтвердила, как важно быть социальным животным, а потом уже, если успеется то и человеком. Как могло получится, что кто-то не понял эти вопиющие истины? И вот ещё, посмотрите на этого русского чудака, вах, язык не повернётся сказать о нём, что он нормален.
А ведь я хотел рассказать о другом, а не распутывать клубочек тонких и непростых ниточек отношений, намотанных на буддийские ступы, рвущие их беспристрастно на множество различных мировоззренческих моделей. Но не прийти к этому я никак не мог. Николоз когда-то снимал документальное кино о Мерабе Мамардашвили, даже простая заинтересованность этим выдающимся современным философом сразу отметает одни и притягивает другие представлении о человеке. Хотя я уверен, что большинство даже вполне себе образованного народа и не слыхивало о таком, так это его народа беда. Одноклассники Николаза, если бы прочитали всю эту несусветную чушь, кроме того, что признали бы её неубедительной, неуместной и даже провокационной, посчитали бы, в чём я не сомневаюсь, что мои неглубокие изыскания к всему прочего представляют из себя неумелую критику людей возраста старшего чем автор. Что впрочем, истинная правда, но здесь нет никакого сарказма или высокомерия, мне очень даже понравились эти милые со всех сторон дяденьки, с бытовой, житейской стороны они образцовые. Удачные и состоявшиеся. Но особенность моих зрелых лет (конечно, такое сомнительное выражение) ещё в том, что я как бы выбираю, примериваю к себе своё собственное будущее, и если оно состоится, то и её так и сяк, старость. Моя старость будет только моей, конечно, но здесь, в мире стандартов и однообразия, вариантов немного, их и нет вовсе. Поэтому, не замёрший полицейский, проклинающий свой наряд (здесь двойной смысл и лёгкая форма в мороз и назначение) игнорировший меня на мосту через Куру, не счастливая , окоченевшая невеста (это так вообще вопиющий оксюморон, невесты исключительно счастливые люди), на службе в храме (девушка, наверное, бывшая в тот самый момент, самой чудотворной в своей жизни) в ненадёжном платье в страшно продуваемой церкви на венчании, не кассирша в супермаркете не понимавшая меня (она говорила на чистейшем английском), не заметили моего визита в этот город. Я и сам бы не поверил, что был в Грузии, в этом и смысл этих заметок. В случаи острого собственного неверия ссылаться та этот текст, только он и сохранившиеся посадочные талоны на рейс Москва-Тбилиси-Москва и могут подтвердить, что я хоть и собирался, но всё же не зашёл в музей оккупации Советским Союзом независимой страны Грузия, мимо которого я частенько проходил на проспекте Руставели. Ты вроде и понимаешь, что собственно лично ты и не причём, но как не выкручивайся, не оправдывайся, в чьих-то глазах, в чьём-то представлении, ты пусть и этнически, принадлежишь к агрессорам. Смалодушничал ли я, или испугался ответственности, или может быть не понял абсурдности подобного умозаключения?
Мой отец сразу полюбил сванку. Это такая войлочная шапочка , простая, круглая, тёплая и лёгкая. Отец и так смахивает на нерусского пожилого аксакала, а в сванке, которая сразу приросла к нему, как родная, он смахивает на оккупанта, который принял обычаи завоёванного народа, как свои. Кому вообще пришёл такой бред в голову? В пору русским националистам объявить время с двадцатых до начало пятидесятых годов прошлого века, временами, когда Россией правили грузинские цари, Джугашвили и Берия. А светлую, белую сванку, отец не носит, я так понимаю она у него праздничная и ему жалко её, так и лежит, прошитая крест на крест чёрной ниткой. Приеду к нему в гости и национализирую её на время.
Гостить в Грузии редчайшее удовольствие. Тебя обхаживают, как недалёкого ребёнка. Расплачиваться не позволяют, угощают и обижаются, если ты лепечешь, что это как-то странно и у тебя есть деньги.
Очень хотелось бы пригласить Николоза к себе домой, но. Разве кто-то добровольно приезжал в Сибирь. Хотя, как я сейчас знаю, и меня не переубедить в обратном, несколько дней в году, сибирские ветра, обтрёпанные длинной дорогой, почти растерявшие свою лютую силу и убийственную ледяную хватку, добираются до Тбилиси. И изнеможённые, на последнем холодном дыхании, опускаются снежными кольцами на город, улицы, церкви белеют, и бомжики жгут в городе костры, из старых лавок, сухих случайных веток и хлебных лотков.
Люди претерпевают всевозможные насилия и мерзости, лишь бы зацепиться за жизнь, полную уродства и безобразия…свободу убивают эгоизм…Александр Сенкевич. Будда. ЖЗЛ.
…что думать в подобных ситуация? Когда хоронят, но не тебя. Когда ты рядом с могилой, но не собираешься в неё, а приставившего жаль, конечно, но эта жалость без страдания, а тоска безнадёжности, потому что, твоя очередь, когда бы не подошла, но судя по расторопности могильщиков, движется быстрее, чем хотелось бы.
Провинциальные кладбища прекрасны своей перспективой .Перспективой бесконечного роста. Они не оставляют надежды. Никто не может воскреснуть здесь, в это невозможно верить.
Игорь пытался сосредоточиться на том, что происходило перед ним, сразу за фигурами скорбящих, там, где рядом с кучей глины, засыпаемой снегом, стояли трое могильщиков. Они уже взвешивали лопаты в руках, ещё совсем немного и за последними горстями земли, им станет жарко. На зависть, как уже казалось всем присутствующим, не исключая усопшего.
Полотенца забелели на фоне красного, коричного и размазанного белого. Покойник, не прощаясь, исчез из вида. Игорь поднял глаза к хмурому февральскому небу.
Толмачёвское кладбище заискрилось от пробивающих сквозь тучи солнечных лучей. Снежинки заиграли со светом в игру преломлений, рядом с группой людей, сгорбленных от происходящего, вспыхнула, металлическом огнём искусственного новогоднего дождя, маленькая ёлочка. Кто и зачем, принёс её сюда? Может сумасшедший от горя, не сумевший понять, что оставлен навсегда и тому, кто закопан здесь, нет причин отсчитывать наступление ещё одного года? Может живые так забавляются, кто заступиться за тех, кто отвечают исключительно на спиритических сеансах, и беспомощны оценить этот бесцеремонный юмор.
Кто-то похлопал Игоря по спине « Игорёк, пойдём, пойдём, поехали на поминки».
Пока охлопывали снег с плеч и спин, пока усаживались по местам, перекликались друг с другом, словно кто-то хотел бы остаться или не ехать, слышалось в холодном автобусе, как ледяные фразы дробили это замкнутое пространство.
«Ну, вот и похоронили Кирюшу».
«Всё меньше ровесников наших, одноклассников».
«А вы видели ёлочку на могилке, боже, боже мой, да что же это такое?»
Первая, вторая и третья стопка, после холодного кладбища, после страха смерти и неприкрытого вида неизбежности конца, не кажутся горькой анестезией и пьются так легко, что кажется это не водка, а вода из позднего февральского снега. Но вот сознание людей, привыкшие к мутному кайфу алкоголя признаёт точный сигнал, эйфория приходит на очередь траурному сплину, где-то уже радостно звенит посуда, кто-то случайно сводит стаканы, штатные юмористы отогрели свои заледневелые закрома и несмело хохмят. И вот, кто-то звонко
засмеялся, один живой, громко, как казалось, ещё полчаса назад непозволительным тоном, перебил другого живого, не сдерживая пьяненького тона и мата. Руки потянулись к бутылкам и загремели ложки и гул разговоров заполнил фойе малого актового зала.
Вот вроде сиди и пей. Сине-чёрный Кирилл неглубоко в земле, этот свежий повод, с каждой минутой всё меньше кажется перспективной темой для разговора. Близкие родственники, супруга, дети, со своими детками, мама, сморщенная от жизни, где радости и надежды нет никакой, с тоской и вынужденным пониманием, глядят, как хмельные кирюшены одноклассники, позабыли, что на их обуви ещё тает кладбищенский лёд. Они собрались на краю длинного поминального стола и шумят и закусывают.
«Ах, почему мы собираемся вот так все вместе, почему только по таким печальным поводом», стокилограммовая Нина, красная и горячая обводит окружающих блестящими от водки глазами.
«Сейчас начнётся, видеться часто будем, но не полным составом», то ли старается успокоить, то ли урезонить, уже совершенно пьяный Андрюша, успешно и давно спившейся, потому так быстро начавший терять нить разговора и причину сборища.
Ну и что же? Пей и молчи. Пей и неси и чушь. Но это только на первый, поверхностный взгляд. Если слабые здоровьем и пленные алкоголем сорокапятелетки расклеились через какие-то полчаса, то часть, считающая себя людьми правильно и со смыслом состоявшимися, лишь немного занервничала. «Можно уже собираться или рановато?». «Господи, не дай Бог мне подобные поминки, как бы сделать так, чтобы эта пьянь у меня не появилась».
Игорь сидел в одиночестве и смешивая долгие трезвые мысли, с коротким, но ярким, как вспышка, пьяным бредом, ждал или неприятностей или бесславной тоски. Когда ещё незрелое для ласки и тепла зимнее солнце ударило светом в окна второго этажа, где медленные и усталые люди то ли скорбели о ком-то, то ли пытались остановить выходящую из-под контроля русскую невесёлую пьянку, Игоря обнимает за плечи, вовсе недружескими объятьями здоровенный мужик. «А вот мимо кого, я никогда не пройду!». Хитрые глаза, да ещё поддёрнутые водочным мутным блеском, не оставляют сомнений, что обладатель нечёсаных седых вихрей, что-то задумал недоброе. «Игорёк, братан», не желая даже скрывать сарказма, лжёт обладатель тыквообразной головы. «Ты когда, Гарик придёшь в мои гости, или мне тебя ждать, вот так же, вместе с оркестром?». «А музыкантов чего не было?», где-то, кто-то промямлил, с упрёком и недовольством.
На самом деле, праздник скомкан и недоделан. И жизнь нелепа и похороны убоги.
Максим, не просто одноклассник, друг далёкого детства. Ещё тогда, Максимка отказался от всех принципах, кроме одного, очень простого и надёжного. Звучит и выглядит он так: «Максимка хитрее всех, и попробуй доказать мне обратное». Хотя так витиевато, выражаться совсем необязательно. Большой и хитромудрый Макс говорил растягивая слова, рассчитывая привлечь к ним ещё больше внимания, уверенный, что его уверенность особенная, что выглядело, в его представлении крайне убедительно.
Встречи, всегда случайные, Игоря и Максима происходили одинаково. Иначе и не могло быть.
Это можно понять, если всю жизнь прокоптить рядом со своей школой и детским садом, пересекаться в одних и тех же магазинах и больницах, издалека узнавать по походке и манерам своих и чужих соседей, приятелей ,их соседей и друзей, родственников и чёртову кучу людей, о которых и могут помнить одни только идиоты, сгодившиеся прожить всю жизнь, где выпало родиться. За детскую дружбу приходилось отдуваться до конца. Максим, знавший точно, что его история жизни наиболее удачная из всех, ничего так сильно не желал, как без конца наслаждаться положенной ему продуманным фартом признанием. Максим, звал всех к себе в особняк, построенный на деньги его жены, где-то на окраине города. Игорь не соглашался. Максим настаивал и с каждым десятилетием становился всё более нетерпелив, но не менял тактику.
Приглашая на перекур, предвкушая обязательную за эти тридцать лет кряду нудную беседу, Макс, не убирая доверительную улыбочку с распухшего лица, продолжал, похлопывать Игоря по плечам звал с собой. Эти прикосновения показались Игорю грубым вызовом, провокационными ударами. «Вот ещё не хватало с этим быком помахаться на крыльце ДК», размышлял Игорь и решил, что пора подумать о том, как поберечь здоровье своих одноклассников и не торопить следующий печальный повод для встречи с ними. Шалман скорбящих почелночил от стола с закусками на воздух, по старой традиции, выкурить сигарету после выпитого надо обязательно, даже тем, кто давно бросил это дело. Но так, это же в трезвом виде. Игорь отмахнулся, надо было выполнять план побега.
Провинциальные похороны и поминки, ничем не отличаются от столичных и для большинства кончаются праздником продолжающейся жизни, как бы во имя. Игорь ещё раз посмотрел на родственников Кирилла Фёдоровича, на потерянную от всего происходящего и что страшнее всего, напуганную предстоящими трудностями вдову и не прощаясь двинулся к лестнице, что за два пролёта доставит его прямо к центральному входу «Крыльев Сибири». У импровизированного гардероба, состоящего из трёх стульев, его остановил, кажется не к месту улыбающейся, ещё один герой сегодняшнего застолья, в отличии от первого, очень даже себе живой и даже ,по первому впечатлению, выглядящей моложе всех своих ровесников, ещё один бывший выпускник местной обской средней школы.
-Сашка, ты не куришь поди совсем?!
-Забыл, как это приятно, да я и столько, как сегодня и пить отвык!
-Давай, я тебя эмигранта выведу отсюда, а то или тебя растерзают ил изнасилуют, или нет, и то и другое, чего это я разделяю эти понятия ,ну или не понятия или действия..
-давай…
-Я твои шмотки забираю. А ты спускайся и подходи через пять минут за угол, на право от входа и не медли, остановят, говори, что-нибудь : я сейчас, сейчас вернусь, короче что-то невнятное, ок?
Улыбаясь, держа, как пропуск сигарету перед собой, Игорь проскочил вниз по лестнице, вышел на площадку главного входа, соскочил с его бетонных плит и остановившись под большим неосвещённым окном, закуривая, увидел Сашку кричащего кому-то на бегу. «Конечно, пять минут, да я не замёрзну».
№№№№№№№№№№№№№№
Они двинулись по центральной улице города Обь, строго с востока на запад. Много в жизни есть необычного, много странного, ещё больше загадочного и скрытого. Я не говорю о постоянно навязчивых вопросах, там, чего мы живём, живём здесь и живём ли потом, то есть после. Есть и более неразрешимые темы для размышлений. К примеру, почему городок названный в честь реки, немного, километров на пятнадцать не дотягивается до его берегов. А улицы в этом странном городке не носят имён вообще и видимо в принципе. Нет ли достойных имён или выдающихся личностей не родилось в этих землях не совсем понятно. Наверное, и то и это. Впрочем, это относится, к так называемому Авиагородку и Военному городку, по центру Авиагородка, скользя по невероятно неровной поверхности и направляются наши герои. Хм, я вспомнил, что совсем не далеко от этого места, в том же «частном секторе» встречаются и коротенькие улицы с именами Толстого, Чехова и Красногвардейская, для разбавления классиков.
-Знаешь, вот та дорога, что идёт вдоль городка до кольца, а дальше в порт, названа в честь Мозжерина?
-Секретаря райкома?
-Да, ирония в том , что оказывается звание мэрия нашего города, наследственная, и как оказывается, это сранная должность передаётся от отца к сыну.
-Это по закону вашего муниципалитета?
-Нет, это по соображениям местного населения, обчан то есть, как тебе провинциальные отпевания, я почему-то всё время вспоминал Кустурицу, хорошо, думал я, что автомат Калашникова не продают у нас, вот тут, на обском , крытом рынке.
-Игорь, я может и позабыл много и не всё понимаю, что слышу, но детство забыть невозможно,-Сашка, говоря это повернулся собеседнику и ноги его поехали в разные стороны на ледяной кочке. Слова о том, что людей хоронили и в восьмидесятых, почти так же, он договаривал лёжа на парапете. Игорь помог ему подняться. Падение не встряхнуло упавшего. Его несло и пока Игорь обдумывал о том, что делать дальше, прозвучал рассказ, что совсем недавно Сашка был на таких похоронах, где чтобы выразить соболезнование вдове, надо было занять очередь, в ожидании, можно было скоротать время на выбор водкой со льдом или мартини с оливкой. А приглашённые были так нарядны, что если бы между прочим решили вручить какую-нибудь премию, ну там ,за выдающийся вклад, во что-нибудь не менее выдающиеся, всем нужно было бы только улыбнуться и зааплодировать.
-Я понял, Сашка, эти славянские поминки, для тебя восточная экзотика…ты когда прилетел и где остановился…и откуда тебя принесло, космополит безродный?
Сашка Высоцкий зажмурился. Минуту стоял и молчал. Его уляпанный снегом канадский пуховик и белые джинсы осветились фарами поворачивающей во двор «шестёрки».
-Игорь, я утром прилетел, очень рано в шесть часов. Когда проходил пограничный контроль, ну знаешь, паспорт отдал женщине в форме в кабину. А она посмотрела на меня в паспорт и так вдруг уставилась на меня. Я растерялся. А она говорит, Сашка представляешь, сегодня Кирилла Нойлова хоронят и слёзы у неё потекли. Я сразу её не узнал, это Оля Плеханова, да
и как её узнать, да ещё белая рубашка, погоны прапорщика. Как только вышли, нас Жанна Нечаева встречает, она там, какой-то начальник, какой-то смены. Быстро устроила нас в гостиницу прямо там, в порту, «Капитан» называется и говорит, приходи обязательно. Как я мог отказаться. Игорь, я ведь здесь двадцать пять лет не был, я говорить говорю, но слова мне не так легко подобрать, подумать надо. И встретился с одноклассниками, почти со всеми.
Полутёмная центральная улица авиагородка снова осветилась, но в этот раз во всю мощь галогена чего-то огромного и свирепого. Игорь посмотрел человечка в меховой шапке и утеплённого канадского пуховика с сочуствием.
-Ты из Канады прилетел, куртка вся в кленовых листьях?
-Нет из Германии. Из Франкфурта. Жена настояла одеть что-нибудь потеплей, она
сама из Кузбасса, помнит, что здесь и феврале зима-зимой.
Снег не опускаясь на землю завис и стал заполнять собой всё пространство .
-Так ты на родине не был аж с конца восьмидесятых?
-С 1991 года, даже с февраля 1992.
-Четверть века! Сашка, посмотри вокруг, я тебе сейчас обзорную экскурсию проведу, я же всё это время надолго не уезжал никуда, я тот самый персонаж, что где родился, там не на что не сгодился.
Они рассмеялись, Высоцкий хотел возразить ,что после сегодняшнего такого тяжёлого дня ему не хотелось не говорить, не слушать и молча дойти до отеля. Но Игорь, приняв на себя резкий порыв ветра и проглотив горсть ожившего снега, уже широко развёл руками и сделав полный разворот вокруг себя начал:
-За эти годы в этой, это уже ни для кого не секрет, забытой всеми богами дыре так многое изменилось Сашка, но всё по-прежнему и не хрена нового не произошло!
-Вот Дом Культуры «Крылья Сибири». Чёртова громадина, ты же помнишь, Сашка, вокруг него крутились все наши юношеские надежды. Дискотеки, всякие там торжественные вечера, что нам ещё было надо, чтобы быть скорее старше. Всё это время, что ты не сидел на скамеечках у «Крылышек», вокруг него вырастали и исчезали маленькие и большие торговые павильоны. Стандартные в начале ларьки для продажи водки пропали не оставив после себя и пустых бутылок. Ничего не помню я про этих железных гаражеподобных тошниловок, да и откуда, Сашка, что ты думаешь, я же то же по ночам приходил сюда и чудом не порезали меня короткостриженые, а тогда все, от младенцев до стариков ходили, как будто, только что освободились. Оцени метафору, Сашок, страна освободилась от режима генсеков и мужское население выглядело амнистированными зэками. Да так, в общем, и было. Ты не можешь себе представить, какая тюремная бескрайняя блевотина звучала из всех динамиков всей этой несчастной страны тогда. Эта мода на стиль быдло и дешевизна алкоголя выкосила и проредила страну, да что я об этом, давно стало общим местом воспоминание про это. Зато посмотри, что приходит на смену –Игорь, махнул рукой и перчатка слетела с руки и дугой полетела куда-то в сугроб.
-На смену ларькам с шоколадками, спиртом и сигаретами без фильтра, всегда приходят парикмахерские и семейные магазинчики с колбасой,-продолжал Игорь, стуча об коленку снежок, который с каждым ударом всё больше становился похож на непослушную перчатку.
Игорь что-то продолжал говорить, но Александр перестал воспринимать происходящее. Он остановился посередине улицы, напротив местного почтового отделения, что всегда располагалось в торце пятиэтажного общежития, и этот безобидный факт произвёл на эмигранта решающие значение. То ли «точка сборки» сознания переместилась в параллельное пространство, то ли алкоголь испарился, а усталость, наконец, выключила желание воспринимать происходящее. Но осознание, что он вернулся туда куда было невозможно вернуться, и он всего за какие-то сутки совершил путешествие в прошлое, заставило молниеносно обрушить здравый смысл.
Уже в аэропорту Франкфурта, оказавшись в очереди к стойке регистрации на рейс в Новосибирск, Александр почувствовал, как волнение захватило его и он с каждым шагом, чем ближе в вылету, начинает терять контроль над тем, что с ним происходит и произойдёт. Русская речь, не без труда, но успешно прикочевавшая на место архивного языка, устаревшего и употребляемого в качестве специального, шифрованного кода и домашнего, почти кухонного, замешанного с немецким и английским, болтливого коктейля. Вдруг обрушилась на него со всех сторон, мощным многоголосьем. Все вокруг так свободно и легко, не задумываясь, сплетали и расплетали многосложные узлы своих мыслей, не помогая себе жестами и мимикой, что от восприятия вновь появившейся двухысленности, крипто графичности, глубины и эмоциональности происходящего у Александра заколотилось в груди сердце и в висках забарабанила кровь. «Забарабанила, забарабанила, забарабанила», повторял он про себя, пока усаживался на место в российском «Боинге», «Охренеть, что за слово такое, как может кровь барабанить, я услышал это сейчас или знал давно?».
И потом, на протяжении всего полёта, и весь сегодняшний день, все, как сговорившись, не произнесли ни слова по-немецки, как будто и нет такого языка вовсе.
Сашка взял руки в замок и постарался прислушаться к тому, что говорит Игорь. Тот рассказывал какие-то сумасшедшие вещи. Он говорил о том, что аптеки натыканы сейчас в каждом доме, что у каждого подъезда машины так плотно припаркованы, что порою невозможно выйти или войти в свою серенькую «хрущёвку». Что там, ты должен помнить, Сашка, где стояла крохотная гостиница, помнишь её ещё в народе называли золотой клоп, построили самый престижный дом в городе и там живёт современная « толмачёвская» элита.
-Игорь, ты что несёшь, какие аптеки, какие на хрен парикмахерские, с женскими именами, ты то как живёшь, вижу ты здесь, как потерянный, чужой среди чужих, ты о себе почему ничего не говоришь?
Игорь заулыбался, но промолчал, только пройдя ещё шагов десять, он опять же молча взял за руку Сашку и бормоча « Сейчас, сейчас», затащил его в павильон крохотного магазинчика, купил там бутылку водки, сервелат, нарезной хлеб, стаканчики и уже выйдя на воздух, сказал:
-О себе рассказывать не мудрено, Сашка, задолбали эти монологи о самих себе. Пойдём в подъезд, помнишь дом, на въезде в городок, там такие удобные межэтажные площадки, я там давным-давно часто побухивал с друзьями. Пошли, выпьем за встречу и я тебя до отеля провожу. У меня универсальный ключ есть от дверей.
И они зашагали по дороге, что тянется вдоль крытого обского рынка. «Я даже не знаю почему я соглашаюсь», думал Сашка. Вспомнилось фраза из данелиевского «Осеннего марафона», «Я тоже волевой человек» или что-то в этом роде. Снег засыпал всё беспощадным слоем, и когда они поднялись на возвышение у двухподъездной девятиэтажки, на них были наброшены белые пушистые маскхалаты, не начинающие таять даже тогда, когда они остановились между шестым и седьмым этажами. На подоконнике расставились дары местного частного предпринимательства, стаканы наполнились водкой и они молча выпили.
-Ничего странного нет конечно, совсем ничего, но знаешь, Саш, не могу всё же понять. Неужели никто не может взять в толк, что сегодня они не только Кирилла похоронили, они и собственно и сами почти умерли. От умереть их отделяет, коротенькое, почти. Это далёкое, мы когда-нибудь умрём…наступило, пришло.
Игорь замахал руками.
Ну, нет, конечно я преувеличиваю, я знаю…и будет ещё что-то в жизни, и даже что-то существенное и серьёзное…но уже не основное, не центральное….так подробности…я смотрел, слушал и думал всё время…неужели они так спокойны или всё же так запуганы темой смерти, что оцепенели…ведь, если сейчас ничего не предпринять, когда и поздно уже, совершенно поздно, но всё же ещё возможно…нет…они просто будут ждать…и безропотно хоронить друг друга. Время то поступков давно прошло, давно время самолюбования.
-Игорь, я вижу, ты завёлся не на шутку. Но не пойму чего ты хочешь? Я не знаю, как у вас обстоят дела, я ещё вчера в это время засыпал в своей квартире, за окнами которой и снега то нет совсем, а здесь, у вас так заметает, что кажется, что весь мир огромный сугроб.
У тебя просто кризис среднего возраста в полном разгаре, ты только глупостей не наделай никаких, надо его пережить. Ты женат вообще? Или женщина у тебя есть, дети, родители твои живы?
Собеседники молчали. Драматургия общения требовала посмотреть внимательно друг другу прямо в глаза. Чтобы оставаться по- прежнему искренними, надо было понять, кто собственно перед тобой? Кто пьёт с тобою водку на холодном подоконнике, с кем ты говоришь здесь, поздним февральским вечером, что можешь ждать от этого человека? Немолодого, нетрезвого, усталого и по большому счёту малознакомого.
Игорь достал пакет с табаком, портсигар и облокотившись об перила стал скручивать самокрутку. Быстро скрутив сигарету он протянул её однокласснику, и когда тот отрицательно покачал головой, Игорь закурил и, выпуская дым, стал наливать водку.
-Да я просто хочу вот что сказать. Я как раз и говорю о будущем, говорю о нём, потому что думаю о нём. И вспоминаю прошлое. Знаешь, я вспоминаю, как когда-то замечал, не фига тогда, конечно, не понимая, как взрослые в моём детстве и юности, переживали подобный возрастной кризис. Их ведь стебало не чуть не меньше. Упрямые и правильные непьющие мужики становились запойными, ветхозаветные супруги бросали семьи и детей, атеисты постились и каялись и призывали всех и каждого последовать за ними. Сейчас я понимаю, что это агония смысла их жизней, что это последний духовный порыв. Потом, даже если останутся силы и желания, у них не останется времени и здоровья. И ранняя диагностика прямо об этом говорит. В пятьдесят пять, нет таких, кто не верит в спасительное закаливание, дикие травы и чудодейственные лекарства.
Сделав из пустого стаканчика пепельницу и затушив самокрутку, Игорь, как-то грустно заулыбался и добавил : -А ещё знаешь, у нас здесь старикам жить страшно. Дело не в крошечных пенсия, дело в том, что они абсолютно беззащитны. Любая сволочь может унизить и оскорбить пожилого человека. Он дряхлый и слабый, а значит бесправный. В обществе, на улице, здесь в тёмном подъезде, пара-тройка тупоголовых подростков пройдут сквозь старика, как сквозь невидимку. Нет внутреннего закона, отсутствует правило неприкосновенности старости и слабости, нет табу, нет беспрекословного уважения. Здесь быть старым, значит быть в опасности, быть зависимым. Надо бороться за право оставаться в живых, приспосабливаться, унижаться, просить милостыню неприкосновенности. Как это отвратительно, Сашка, как это неправильно!
-Ты так говоришь, как будто не существует законов, как будто нет милиции и вообще нет власти. Игорёк, ну правда, ты по-моему пьян, вот и всё. Я смотрю, ты любитель сгущать краски и преувеличивать, чтобы не случилось, через час через интернет об этом узнает весь мир.
-Жизнь, события, интернет, всё и вся заточено под молодых и длинноногих, так ещё Бендер говорил. Кто слушает и принимает в серьёз стариков? Они несут бред и маразм, уже так, по определению. Да и вообще, всё самое важное происходит в семье, в доме, в крайнем случаи, среди соседей. Ведь дедушка где бывает то? Вот у меня у отца гараж тут недалеко, а живёт он, знаешь там, у заросшего Козловского озера. Идти минут двадцать не меньше. Он идёт час, отдышка, сердце болит. Я как представлю его, как медленно бредёт по городку, через каждые двести метров останавливается и задыхается, мне становиться невозможно жалко его. И чем он может себя успокоить, пожалуй, только тем, что всё же ещё на своих двоих и пол городка он уже прошагал?
-И я не хрена не депрессивный чувак, Сашка, нет, правда. Понесло Остапа немного. Так сложилось. Эти похороны. Не знаю, после поминок, после водки, захотелось адски с кем-нибудь поговорить, как тебя увидел, понял, что мозг разогрею именно тебе, ты извини меня, только сейчас понял, что тебе это зачем сдалось. Мы с тобой и в школе друзьями не были, ты же только в старших двух классах был в нашей школе.
Сашка не дал ему договорить и стал почти кричать, что он зря извиняется, их разговор стал всё громче и совсем потерял строгую последовательность и серьёзность. Игорь снова скрутил самокрутку и они выкурили её вместе, стаканы стали наполняться всё выше, а салями, как и положено колбасе, превратилось в начинку бутербродов, между двух половинок бородинского хлеба.
Когда повисла короткая пауза, и они устали смеяться, прямо над их головами, глухой бас, как будто выплёвывая что-то омерзительное, прогудел уверенно и с нескрываемым вызовом:
-Что, уёбки, что-то весёлое вспомнили? Я, ****ь, не пойму, здесь, что у меня ночной клуб открылся, а? Вы не охуели часом, олени, *****, в моём подъезде бухаете и орёте, как, *****, чайки?!
В двух метрах, на середине лестнице стоял огромный живот с круглой щекастой мордой. У мордоворота выпирала вперёд мощная челюсть, низкий лоб тоже стремился выкинуть себя как можно дальше от свирепых глазниц. Даже днём, в солнечном обезоруживающем освещении, этот человек был бы страшен и выглядел пугающе, а здесь, в полутьме, подсвеченный слабенькой лампочкой за его спиной, он потрясал воображение. К тому же, воображение совсем не трезвое. Какой-то ординарный человечек, стоящий за его спиной, казался его слугой или маленькой объёмной тенью.
Если просыпаешься не от злобной, жёсткой песни своего будильника, а от щебетания разнообразных женских голосков и призывного смеха, это вовсе не значит, что ты турецкий султан или тебя вообще что-то ждёт хорошее. Это, к примеру, может быть, короткий диван, на открытой веранде тель-авивского хостела. Я вот, не поднял даже головы и всё надеялся поспать хотя бы ещё немного, но девчачий гогот только усиливался, день у девочек начался и они требовали у мира оценить их красоту незамедлительно. Я ещё принимаю участие в этом обязательном жюри и подчиняюсь. Присаживаюсь на краешек дивана, сгребаю мелкие подушки и осматриваюсь. В хостеле Florentin в апреле этого года королевой является высокая мулатка, это не вызывает никаких сомнений. Так гордо и независимо держаться, так надменно поглядывать на остальных девушек и принимать внимание мужчин, может лишь всеобщая фаворитка. Высокая грудь и всегда живые сотни тёмно-вишнёвых макаронин на неподвижной некороновой головке сотворили в ночлежке обоснованный фурор. Она бросает в мою сторону пустой флегматичный мимолётный взгляд и возвращается к своим навязчивым суетливым поклонникам. «Ох, шиксочка, наслаждайся своей славой, я здесь переночевать, боже меня упаси волочиться за вами, Суламифь», думаю я и одновременно мечтаю о том, как бы мне принять душ, и где здесь это возможно сделать.
Хостел вообще сильно разочаровывает, очаг западноевропейской цивилизации вобрал в себя всю скуку посткатолического мировоззрения. Всё так по-взрослому у молодых приезжих европейцев. Одно всё-таки остаётся непонятным, зачем надо приезжать в Израиль, если в конце концов, они добровольно изолируют себя в крошечную резервацию общежития? Через пару дней, измученные любопытством долгожители «флоринтина» (имя хостела, просто слизано с названия района, где он расположен) не удержались и подослали ко мне лазутчика из Манчестера. Улыбаясь, улыбаясь и продолжая скалиться всё время общения, английский студент ( я не во всём уверен, мой глобиш и его родной английский, понимали друг друга через раз) поведал мне, что здесь уже десять дней, раз или два он с френдами куда-то выдвигались , но в основном всё время здесь на веранде, ну или в магазин (здесь пошла подробная информация о близлежащих магазинах и подробном прейскуранте последних) . «Где ты всё время пропадаешь, чувак?», время от времени вопрошал не престающий улыбаться англичанин. За те несколько дней, это был единственный, но постоянный вопрос, что был обращён ко мне от местной евромолодёжи. Я отмахивался, улыбался (с кем поведёшься), но что мне было им ответить, чтобы они особо не расстраивались и поняли, что профукали Израиль, и не только. В ночь моего бегства из «флоринтина» , когда я собирал свои вещи с сушилок, что как раз стоят на веранде и до которых нужно было дойти только через зону отдыха, меня перехватил кто-то, кто не боялся неулыбчивого и неуловимого русского. «Ну где же ты, приходи к нам», закричал как-то неестественно весело, этот кто-то, кого в темноте я и при желании не смог бы разглядеть. У меня было желание сказать что-нибудь ласковое и правдивое.
-Придурки вы мои непутёвые, как же мне вас жалко. Половина вас вызывает только чувство острого сострадания. Высиживая яйца с бутылкой пива и страдая от того, что нигде, ни дома ни здесь, не хватает у вас смелости и решительности сорваться с этих тухлых диванов куда угодно, даже без цели, но с желанием приключений. Вам остаётся худшее из утешений, всё-таки напиться и подойти в последний, наверное, вечер к той шумной компании, что старательно изображает из себя раскрепощённую и передовую во всех смыслах тусовку. А. вы, кто фальшиво кривляется , давая всем понять, что они лишены комплексов, тормозов и даже пределов (не напрасно же они так налегают на лёгкое пиво и высокие ноты) играйте с свою милую игру, но помните, Суламифь всё равно не даст никому, это вряд ли входит в её планы. Она вернётся домой и выйдет замуж, а время измен придёт в своё черёд.
Самым ранним утром, когда спят даже местные флориентинские костоправы, те кто, стучат по ржавым железякам с первыми лучами солнца (ночлежка окружена всевозможными и разнообразнейшими мастерскими), я поднимаюсь с лежанки, чтобы в одиночестве и без очереди насладиться туалетом и душем. Ещё до того, как домауправительница хостела, маленькая и строгая Софи, безуспешно пытаясь очнуться от сна, пойдёт собирать пустые бутылки с веранды и хлопать дверцей холодильника, я уже допиваю отвратительнейший бесплатный кофе и желая ей доброго утра, выбегаю в город.
Белый, баухаузный Тель-Авив, какими бы прямыми улицами не разбегался во все стороны света, всё равно стремится к морю и городская набережная круглосуточно бурлит от наплыва посетителей. Порою и меня можно было увидеть, в этих отливах и приливах праздных горожан, но чаще, я отправлялся в противоположную сторону, к центральному вокзалу. Поездами, автобусами, с пересадками, и частенько пешком, я отравлялся в Иерусалим или ещё дальше, до Эйлата, я искал свой Израиль, и себя в этой стране, и порою мои усилия были не напрасны. Я побывал там куда давно хотел попасть и туда куда не собирался вовсе, к примеру в Petax-tikva (и об этом местечке я тоже расскажу, если судьбе будет угодно, вернуть меня из короткого рейса с Ош).
Вести беспорядочный образ жизни, это не всегда обязательно аморально или вызывающе. Выкуривая первую ещё фабричного производства сигарету и двигаясь по улице Шлома, я принимал решение поехать мне сегодня в Иерусалим автобусом или поездом. Если я имел бы наглость и самонадеянность давать кому-либо советы и если они были бы кому-то необходимы, я бы настаивал на том, чтобы взять Иерушалим израильским бронепоездом.
Это дорога может быть и не совсем библейского мотива, нелегко судить об этом, но только от того, что свидетели тех времён, не пожелали дожить до сегодняшнего дня и дать нам подробное описание былого. Но, если у вас есть воображение, пусть и совсем немного, как только поезд оторвётся от городских окраин и промчится сквозь поля, вечно с чем-то радостно колосящимся, смотрите в окно, держитесь, вас испытает время.
Вагоны лягут в длинный левый тягучий вираж, железо заскрипит, словно колёса истории, если бы они могли поворачивать в обратную сторону движения событий. Потом, сначала плавный, но всё более крутой поворот вправо и влево и ещё и ещё, словно укачивая, с нарастающим металлическим скрежетом, вползая мифической змеёй в серпантин колеи, полу петлями проложенной между тесными холмами. Пастухи, опираясь на царственных размеров посохи прогоняют через пролетающие вагоны послушных овечек. Ручьи протекают по крыше, зарастающего мелкими листьями кустарника поезда. Белый камень перекатывается в тамбуре и рассыпается под ноги пассажиров, разрушая стену между ними , живыми, и теми, кто похоронен в склепах , у горных троп. И те и эти, безымянные, забытые навсегда, тогда, сейчас и в скором будущем.
Резкий порыв ветра , оживает пыль на тротуарах, конвульсивно бросаются к земле мужчины, пытаясь догнать улетающие, перекатывающие куда-то тарелочки-кипы. Для старика торговца, это настоящий апокалипсис. Четверть часа, я наблюдал, пока ожидал свой автобус до Старого города, как он раскладывал на бледно-розовое покрывало, брошенное у самых ног прохожих свой разноцветный круглый товар. Достать кипу с сумки, стряхнуть и разгладить, доковылять на негнущихся ногах на дальний край всё время загибающегося покрывала, определить брендовую вещь, в строгом вертикально-горизонтальном порядке и проделать всё снова и снова, пока витрина не станет готова и можно будет спокойно присесть на низкий стульчик, посередине самого пассажирского трафика у автобусной остановке. И тут раз, и бизнес взрывается и летит , как обычно поступает провидение с нашими надеждами и мечтами. Старик не двигается какое-то время, внимательно смотрит на масштаб катастрофы и когда я захожу в свой автобус, встаёт, упираясь на стену, вот такое еврейское счастье. Всё повториться сначала? А у него и у нас, есть ещё какой-то выбор?
Старый город в оккупации. Не в первый раз, думается, и не в последний. Но в отличии от самых разнообразных прошлых захватчиков, этих гостей звали, ждали и как татар пережить их не так просто, а уж выкурить или взять измором и вовсе невозможно, так как никто поступать так не собирается. И ещё, по сравнению с мало проигрывающими римлянами, они практически непобедимы, а по агрессивности и жадности, не идут ни в какое сравнение, ни с крестоносцами, ни с мусульманами. У них, конечно, есть и свои слабые места, и по горящим глазам аборигенов, сразу понятно, что уязвимость завоевателей обезоруживает эту пёструю и беспринципную армию, что нестроевым шагом патрулирует по узеньким улочкам древнего города. Прорехи в стратегии и тактики, легионеры этого войска, заполняют старым проверенным способом, налично-безналичным террором. Солдаты удачи, без чётких целей и без точных знаний, они не знают жалости и хватают всё подряд, оставляя после себя купюры и чеки. Взяв в осаду древнею еврейскую крепость и жалким подкупом просочившись на её улицы, каждый день празднуют победу, восхваляя свой успех нескончаемыми картинами своего присутствия.
Церковь Гроба Господня, как и весь христианский мир, поделена на сферы влияния. На Голгофу очередь. Само место распятия, одна половина, вход католический ,другая, выход православный. Там внизу, Иерусалимский батюшка служит в своей части храма, здесь армянская церковь и торгуют свечами, тут протестанты и в скромном и пустом зале сидят на скамьях прихожане. Приди же пророк, это же идеальное место для твоей проповеди, проповеди о фарисействе и духовной слепоте! Вразуми этих суетливых и самодовольных служителей своих избранных вер и конфессий. Раскидай их игрушки и кормушки для пожертвований. Вразуми, дай им понять, что заигрались в истинность и богоизбранность!
Когда в протестантскую резервацию заходит экскурсовод, с микрофоном и длинной палкой с флагом, понимаешь, что время пророка ещё не наступило. Ещё время клоуна, что не замечает молящихся и громко рассказывает своей группе что-то на радиопередатчик. Толпа зевак, прибывших без сомнения из Дальнего Востока, без надо сказать особого интереса и восторга проходит сквозь серый протестантский зал и уходит дальше за своим поводырём, забирая с собой шум и многоголосье. Это беспардонные завоеватели пожинают плоды побед своих, ну я уже говорил об этом.
Во второй, а тем более в третьей свой приезд в старый город, я уже неплохо ориентируюсь на его замысловатых, полутёмных улочках. И хотя совершаю ещё дилетантские ошибки и промахи (меня останавливают на входе в мечеть полицейские : Придурок, куда прёшь, там сейчас молитва идёт. Хочешь, чтобы тебя зарезали, как барашка…всё-таки славянская морда не пролазает в мусульманский мир). Уже легко нахожу дорогу и всё реже отуплено стою на перекрёстках и хожу по кругу в поисках своей дороги.
У Стены Плача возлагаю на макушку белую праздничную кипу и подхожу к тому, что осталось от храма царя Давида. Рядом высокие столы, на которых пишут записки и опускают в щели стены, которые словно белой мастикой заполнены белыми бумажками предыдущих просителей. Я долго думаю, чтобы мне написать. Мотаю головой, не зная на чём мне окончательно сосредоточиться, смотрю по сторонам, ища подсказки и поддержки. Отвлекаюсь на молящихся евреев, у которых перетянуты руки длинными чёрными церемониальными ремнями. Наконец, пишу короткую фразу, которая, как тогда мне казалось, полностью отражает мои желания и соответствует просьбам, с какими смертный обращается к тем, кто волен даровать если не исполнение желаний, то хотя бы услышать вопль просящего. Подхожу к еврейской святыне, опускаю листок в белоснежную воду других желаний и просьб. И в это мгновение, мой кораблик пропадает в белом течении, его подхватывает и поглощает чудесный ,но мощный поток , что протекает между камней, я тут же теряю свою лодочку из виду, и если бы я даже захотел, мне никак не вернуть её назад. Ошарашенный, удивлённый я смотрю перед собой, потому что мне показалось, что я нахожусь и даже общаюсь с кем-то живым, одушевлённым, а вовсе не огромными камнями, иск устно подогнутыми тысячи лет назад, древними строителями. Хотели бы знать, что я написал в той крошечной записке, что утонула в Стене Плача?
Petax-tikva ( это надо понимать, что автор этих бестолковых записок вернулся таки из горного Оша и торопиться улететь вечером в город на берегу залива Петра Великого).
Этот городок ( для себя, исключительно уточняю, Petax-tikva) находится где-то в пригороде Тель-Авива ( я долго ехал на автобусе и выйдя не там где следовало, ещё дольше бродил и блуждал по его окрестностям) пока после нескольких звонков от Елены не встретился с ней около какого-то местного торгового мола. Елена, подруга детства моей родной сестрёнки. Мы жили в соседних домах, это было так давно, когда серые хрущёвки казались нам небоскрёбами, а холодная вода из эмалированной кружке, для детворы в июльский полдень, была слаще любой газировки. Потом, когда прошли десятилетия, полные фантастических событий, переездов, сменой паспортов, фамилий, гражданств, статусов и личных мнений об окружающем нас мире, Елена оказалась гражданкой Израиля, замужем за ортодоксальным, само собой евреем, и мамой поразительно красивых двух дочек (это стало быть чудесный союз еврейской и русской крови), она непринуждённо и бегло говорила на иврите, как и положено жене ортодокса стала задрапирована в длинное строгое платье, в платке, но всё же с тихой, знакомой мне ещё по сибирскому детству, улыбкой старшей девочки.
Меня пригласили на пикник, по случаю праздника независимости Израиля (вот свезло с датой посещения страны) к семейному раввину, в его дом. Неплохой, скажу вам домик у толкователя Торы, уютный, просторный и чистенький. За домом, были накрыты столы с щедрыми закусками, а рядом маленькая кругленькая девушка, без устали поджаривала мясо, с каждым часом увеличивая Джомолунгму из куриных и бараньих отбивных. Несколько семей, во главе которого восседал большой седой рабе, мало обращали внимание на странного русского, который не понимал о чём смеются присутствующие и улыбался в невпопад, что-то там ковырялся в овощно-фруктовом салате и иногда уходил курить с Давидом, мужем Елены,, за угол дома. Давид приехал сюда из Прибалтики двухлетним ребёнком, но по-русски говорил свободно и только после двух бутылок пива, извинялся и переходил на беглый английский.
Он угощал меня табаком, который ловко скручивал в бумагу для самокруток Row, ругал фабричные сигареты и рассказывал, как живётся местным айтишникам и что совершенно не переживает по поводу того, что у него на днях угнали скутер, так как он давно хотел приобрести новый.
Был замечательный апрельский вечер, детишки дурили и носились между счастливыми взрослыми, ребята постарше рисовали шаржи на родителей и гоняли мяч на заднем дворе.
Заходили гости, один рабе, сухопарый и высокий, отказавшись от угощения, сел напротив меня и откусывая понемногу хрустящую мацу, пристально посмотрел на меня и спросил: --Нравиться у нас?
-Да, очень.
Он закивал головой, но по-прежнему без улыбки серьёзно спросил:
-Останетесь?
-Нет.
-Нет, почему?
-У меня и не было таких планов, мне нравится в России.
Мне показалось, что все вдруг замолчали и внимательно посмотрели на меня. Хозяин дома, отложил на минуту очередную куриную порцию и укоризненно спросил: Дима, почему ты так плохо кушаешь, уважаемый? Совсем не ешь мяса. Тебе не нравиться?
-Нет, нет, что вы, всё замечательно, просто у меня пост, понимаете, только в этом причина.
-Что такое пост и почему он запрещает, есть такое вкусное мясо, Дима, я не понимаю,- спросил хозяин и посмотрел на всех, кто сидел с нами за одним столом, словно призывая остальных согласиться с тем, что эта новость вызывает недоумение не только у него одного.
Подбирая слова, сначала, как впрочем, и на протяжении всей моей малоубедительной речи, на английском, сбивчиво, но как только мне было дано старательно, я стал евреям рассказывать о пророке Христе. Конечно, моё просветительское (где и кому, о мой Боже!) повествование касалось последних недель и земных дней Иисуса, и мне было совсем нелегко справиться с моментальным и вольным погружение в английские слова и выражения при переводе моих и так неглубоких знаний с русского язык Нового Завета. Но замечая, с каким интересом пейсатые мужчины слушают об искушение дьяволом Иисуса в пустыне и престают закусывать, когда я говорю о страданиях сына Божьего на Кресте, уже тогда я понимаю. Уже для этого стоило прилететь в Израиль. Я сижу за одним столом с ортодоксальными евреями, в день независимости государства Израиль и рассказываю раввинам Новый Завет! И они, как доброжелательные хозяева слушают меня и согласно кивают, мол, хорошая вещь пост, ну да, конечно, если нужно, можно и попоститься.
Начинает понемногу вечереть, все устали, и долго, уже без спешки, но суетливо, а с детьми иначе и не бывает, разъезжаются по дома. Я уезжаю с Еленой и Давидом.
Они живут в маленьком одноэтажном домике, больше похожем на дачный, сразу за автозаправкой. Очень скромном, но уютном и даже милом. Мы пьём чай в саду, и Давид рассказывает какие богатые кусты конопли, он выращивает в своём огороде. Обсуждаем палестино-израильские склоки и еврейскую армию, он хвалит свою полицию, я ругаю свою. Два ангелочка бегают пред нами на фоне фруктовых деревьев и цветущих кустов. Елена спрашивает меня: Дима, скажи, вот что думаю там в России обо мне, о том, что я уехала сюда, как относятся к таки как я?
Я вру, что всё нормально, мы всё понимаем, что тут особенного и в том же духе. Не мог же я сказать, что мы по своей сути страна ксенофобов, а к евреем отношение в лучшем случаи бывает у нас крайне подозрительное. К тому, кто уехал, мы используем выражение-предатель, а к тем, кто принял другую веру, отказавшись, как мы считаем, от нашей единственно правой веры, подлыми вероотступниками, Иудами. Прости, Елена, наш патриотизм жесток и не приемлет компромиссов, мы легко идём на уступки по отношению к другим, как нам кажется малозначительным качествам, таким как, порядочность, честность, воспитанность. Чаадаевщина, и вообще критическое отношение к себе, всегда воспринималось, как помешательство, поэтому я уезжаю от моих друзей с благодарностью и лёгким сердцем, хотя я и не был до самого конца правдив.
С этого дня, пользуясь подаренным Давидом табаком, я мучился, пытаясь из тонкого листочка Row, сделать что-то, что можно поджечь и выкурить, чёрт меня побери. Пока один парнишка не показал мне способ скручивания самокруток, это случилось по дороге из Эйлата в Тель-Авив, где-то в Иудейском пустыне. Ни имени, ни даже лица этого доброго малого я не знаю, я просто стоял за его спиной, когда он делал себе самокрутку, а я старался запомнить все его движения. Это случилось, когда я второй раз пересекал страну, с юга на север. Сначала, найдя отель в интернете, валяясь в хостеле в Тель-Авиве, я решил, что хватит, пора насладиться дорогой и тёплым морем . Ранним утром, прихватив в темноте общажное одеяло, я сел на первый автобус до Красного моря, в Эйлат.
Дорога среди пустынь, гор, оазисов, для таких, как я родившихся на таёжно-березовой равнине, представляется движением по пространству другой планеты. Пять или шесть часов скольжения челнока-автобуса по тефлоновому шоссе не дают мне времени задремать, как положено пассажиру междугороднего переезда. Мы то проскакиваем в узкие горловины, между, нависающих и приближающихся и уступающих нам, рельефных горных массивах. То выбираемся на такой дичайший и невероятнейший по своим перспективам визуальный простор, что духу не хватает представить, сколько возможно охватить взглядом в один момент?
Эйлат совсем небольшой, из того где удалось побывать, кроме пляжа, который тянется в две противоположные стороны от сельского вида аэропорта (он похож на автобусную остановку с туалетами и кафешкой) лучшие места: это место для сноркелинга (в получасе езды от центра) и моя гостиница, в апреле почти пустая, что совсем странно, потому что море уже или ещё тёплое.
Что мой отельчик переводиться как «кактус» я узнал от мадам (вот позабыл её имя, хотя она и представлялась мне), как раз когда уезжал из местного центра для подводного плаванья(не бейте меня, но не вспомню, ка бишь его называют, но если окажусь в Эйлате, найду его быстро). Я ожидал свой автобус, знал, что он ходит не часто и ко всему прочему был на грани нервного истощения, я был вычерпан эмоционально так, что боялся, если кто-нибудь решит ко мне обратиться, я не смогу отреагировать на это, пусть это будет и родная русская речь. Несколько часов я провёл в воде среди рифовых рыбок, со многими подружился, научился понимать их какие-то элементарные жесты и ужимки, пару раз чуть-чуть не утонул и один раз почти наглотался воды, и решил всё же снять маску, потому что заметил, что одна стайка жёлто-полосатых подружек престала мне подмигивать, а не пуская пузырей потребовала, чтобы я наконец стал дышать как они, то есть нормально без дурацкой трубки и бросил болтаться на поверхности, как безжаберное и нырнул в глубину .Так значит я стоял, дышал воздухом без дополнительных устройств, чего-то ждал и ощущал, что меня всё ещё покачивает на волнах.
_Эй, чувак, так можно до темноты тут торчать, давай скинемся пополам и поймаем тачку, тебе же тоже до города?, с никуда нескрываемым французским акцентом, по-английски, обратилась ко мне мадам, с возрастным порогом за 65 и выше. Я мучительно улыбнулся. Я постарался что-то объяснить. Я даже попробовал быть вменяемым. Она посмотрела на меня с интересом, состраданием и спросила : Ты это откуда такой?-Я рассказал, что такие как я обычно живут в России. –Где в Эйлате живёшь, красавчик?...Мой обжаренный фейс кисло заулыбался, бабуля хохмит. Я достал визитку отеля и показал. –А, кактус, знаю, прикольный отельчик. «Tsabar»-это кактус, вот почему буквы на визитке с иголками. –Так что русский, в складчину поедем?, моя французская знакомая была жизнерадостна, как все пенсионеры с вставными челюстями, ясно осознающие, что радоваться надо всему, здесь и сейчас, потому что, это всё, что у них осталось. В компаньоны к внучке Робеспьера я не годился, денег у меня было только на автобусный билетик, я отказывался и по-мудацки конфузился.
Мадам, болтая со мной, всё подходила к обочине и махала руками, пытаясь притормозить машины, но те не сбавляя скорости, пролетали мимо. Она подошла ко мне поближе, посмотрела в глаза, и сначала улыбнулась мне так, что я вздрогнул от яркого цвета её зелёных глаз и сказала, уже отворачиваясь и как будто и не мне, а тому, кто слышит её и понимает всегда: -Хм, а совсем недавно, стоило мне только поднять пальчик и они сжигали тормоза!
В аэропорту Бен-Гурион, после двух случайных подробных досмотров и одном с пристрастием, после собственно регистрации, когда я лежал на полу у своего гейта, я размышлял и решил , что если я напишу об Израиле, в самом конце повествования я опишу то, что для себя я назвал, катарсис путешественника. Разве после подобных заявлений, может кто-нибудь сомневаться на счёт моего здравого смысла, неоправданной самоуверенности и надо сказать, провинциальной наивности. Что-то смачно попахивает оксюморончиком.
Это было на берегу Мёртвого моря, я помню это место, Ein Gedi. Я долго плавал в горькой воде, не слушаете никого, кто пытается вам пересказать ощущения от этого непередаваемого процесса. Это то, что можно испытать самому и тщетно рассказывать или подобрать метафору. Кроме всего прочего, у каждого будут персонифицированные впечатления, сугубо личные, собственные. Мне казалось, что я погрузился в мёртвую воду, ту самую, сказочную, русско-фольклорную, и вышел из воды в новом качестве, вопреки этимологии этого места. Как раз самый из себя живой. У меня были какие-то планы и расчёты, я собирался вернуться в Тель-Авив, чего ещё, наверное, как у любого самостоятельного путника, всё было расписано в строгом соответствии и представлении, как всё должно быть и случиться. И вот, я сижу под тенью одинокого дерева, омытый грязью, солью и водой и понимаю, что удовольствие, смысл и кайф совершенно не в этом. К чёртовой бабушке все предварительные расчёты. Никто не знает где я. Я как это дерево, что даёт мне тень для всех неизвестный и безымянный. Какие могут быть планы заранее, а если они и могут быть, я волен их выкурить прямо здесь и запить газировкой. Я же бродяга, и мне всё равно куда направляться, путы социальных обязательств критически ослабли и посыпались. Наркотический запах свободы и раскрепощения, что маревом плывёт вокруг, проник в мои ноздри. Я встал на перекрёстке дорог, пустив наугад судьбу, и в буддийском спокойствии стал ждать, что случиться само по себе. Подъехал какой-то шальной автобус. –Брат, ты куда направляешься?, -спросил я моего шарманщика. В Массаду.-Да, конечно, мне очень туда нужно, как хорошо, что тебе и мне по пути…
Первый признак умного человека-с первого взгляда знать, с кем имеешь дело…Александр Пушкин.
Мужчины должны уметь драться. Зачем? Чтобы драться между собой. Могут ли мужчины не доводить разрешение спора до рукоприкладства? Конечно. Но драться они должны уметь, хотя чаще всего умеют делать это лишь теоретически, это самая весомая причина и останавливает их от мордобоя, а ещё отсутствие боксёрской практики, ну и страх испытать поражение и боль. Это не значит, что среди мужского населения не встречаются мастера молниеносных апперкотов и хуков, что между обычными гражданами нет выносливых бойцов, способных выдержать прямые попадания в голову и печень, а в ответ, кроме слов, нанести убедительный довод кулаком или ногой. Но их немного и вот так сразу понять, кто перед тобой болтун или панчер , не так и просто. Вот и петушатся мужички друг перед другом, прощупывают, проверяют, провоцируют , заглядывают в напуганные глаза, как будто в переадреналинованных зрачках возможно прочесть, кто сейчас перед ними, лев или заяц.
Лёха Иванов махал кулаками с детства и может делал это не профессионально и не всегда попадал по скулам противника, но с юности просто ввязывался в драку, как будто, это обычное дело, как пива попить, что он любил ни капли не меньше. Репутация «сначала бьющего, а потом обдумывающего за что» клеится к таким пацанам, так же быстро и надёжно и всегда идёт впереди его самого, как и к его антиподам тем, кто «зассал и струсил, как олень поджал хвост» (вы у оленей хвосты вообще видели). Но прошло тридцать лет, как звучали фанфары той, как казалось незабываемой славы. Но честные драки на кулаках давно потеряли свою тестостероновую актуальность, ушли в андеграунд пьяных потасовок, беспринципных телесных побоев и бытового, бессмысленного насилия. Леха никого давно не вызывал на бой, побои никак нельзя назвать схваткой. Авторитет безобразным образом зарос пожизненным жиром, и лучше всего годился для устрашения и запугивания.
Иванов пил с отставным капитаном . Скучная попойка не могла быть взбодрена даже трёхлитровкой пива, после литра самогонки. Женщины ни в чём не желающие уступать своим мужчинам, ни в спорах ни в количестве выпитого не украшали этот праздник долгожданного пьянства, а безумно раздражали Лёху и бывшего капитана ВВС России. Сходящие с ума от невозможности напиться до состояния приятной сивушной эйфории и желая избавиться от омерзительно близких, предсказуемых и нежеланных во всех смыслах жён, друзья вышли из квартиры и отправились на площадку, пошли покурить, вон из адски прокуренной кухни. Уже выходя из своей квартиры, Лёха услышал то, что сразу порадовало его скиснувшие сознание. Кто-то говорил на каком-то тарабарском наречии, всё это употребление ему неизвестных слов, чудаковатые обороты речи, а главное отсутствие его любимых жаргонизмов (Лёха будь он трезв, потребовал перевести на русский, всё что я сейчас сказал), как тупой нож по горлу, резануло лёшино понимание о допустимости подобного поведения. –Ты это слышишь,- спросил Лёха экс-капитана, как только они закрыли дверь и остановились. Они постояли совсем немного, чтобы убедиться, что им ничего не показалось и они и правда стали свидетелями вопиющего нарушения общественного порядка.
Медленно, растягивая надвигающиеся удовольствие, Лёха , в сопровождении бывшего военнослужащего, подошёл к лестнице и с уже с известными произнесёнными когда-то в этом тексте словами, стал ступенька и медленно ,за ступенькой, спускаться к Игорю и Саше.
-Да, извините, малость разошлись, сейчас закругляемся,- Игорь, всё ещё в самом наилучшем расположении духа, ещё как бы развёл руками, демонстрируя размах застолья.
Когда до площадки оставалась одна ступенька Лёха остановился, шумно устало выдохнул, дождался, когда подойдёт его дружок, так и не дослужившийся до майора и продолжил:
-Ты посмотри! Я, ****ь, за освещение подъезда плачу, чтобы любой пидорас мог при свете здесь водку жрать, а?! Своё гавно собрал и уебал отсюда в три секунды,-почему-то обращаясь к стоящему к нему напротив Саше негромко сказал хозяин подъезда. Обычно пауза после таких слов бывает особенно звонкой.
-Я, тебя, ****ь, сука ****ная ещё щас пол здесь помыть заставлю, не поленюсь, ёб твою мать и тряпку принесу, принеси этому пидору тряпку, -лёгким кивком головы приказал, обращаясь, явно не по уставу к бывшему офицеру Лёха, хотя надо признать, что и офицер давно находился в запасе.
Игорь узнал в осыпающих их оскорблениях мужике, когда-то грозного местного приблатнённого, как говорили в детстве, про таких, как он. Но они и не дети вовсе. И всё было, как-то через чур. И оскорбления ложились на почву окультуренного чувства взрослого достоинства, как свежее мясо на раскалённый гриль . Было невыносимо проглотить этот поток грязного месива отвратительных слов. И нетрезвое сознание отказывалось принимать всё это на свой счёт.
-Слушай ты прав, мы немного надымили здесь и шумели видимо немного громко, но давай полегче, ты ведь не у себя на кухне кота под столом гоняешь, ок?,-ответил Игорь и когда, его фантазия добавляла, вполне удачно про котяру, лучшая часть мозга уже моделировала, как будет поступать дальше. Первое, принимал решение центр анализа ситуации, надо занять самое выгодно положение, освободить руки и пространство для манёвра и как-то заставить спуститься этого хряка вниз, чтобы он не находился выше меня, второй ерунда, а нём можно пока позабыть.
Ахуеть! ты бесстрашный что ли!? Я тебе сейчас в жопу засуну всё что ты здесь понараставлял,-Лёха наслаждался мизансценой, его голос гремел на все девять этажей, он распустил всю свою сдержанность, до последней тонкой нитки.
-Уёбки ****ные, ***рте резче, повторять не стану дважды,- теряя терпение хрипел Лёха и спустился на площадку.
-Пошёл ты на ***, ебланище страшное, и орать перестань, своих же соседей разбудишь,-Игорь сказал громко, но чётко, чтобы у Лёхи не было сомнений в услышанном.
Дальше, как и в любой драке, всё было быстро и непоправимо. Лёха развернулся к Игорю, но не успел ничего сделать. Игорь стараясь не промазать и рассчитать силу ударов, нанёс мощные, без размаха, сначала левой и тут же правой в лёшин квадратный подбородок. Получилось точно в яблочко. Лёха свалился прямо на руки Игорю. Подбежавший к ним худосочный четырёхзвёздочник, был отброшен ударом ноги. Игорь опустил бывшего хулигана на пол, преступил через него и подойдя к Саше, ещё с дрожащим голосом, но стараясь быть как можно спокойнее произнёс
-Вот такие дела, покой здесь нам только снится, как видишь. Пойдём, мы вроде и так допили, что хотели.
Когда дверь подъезда громко хлопнула в след выходящим , Игорь, закуривая, сказал, что проводит Сашку до отеля. –Давай, мы тогда ещё по рюмке выпьем с тобой внизу в отеле, я знаешь не каждый день вижу, как один русский вырубает другого, в метре от меня, -сказал Саша и его голос всё ещё выдавал волнение и лёгкую дрожь.
Но пока шли от городка до аэропорта, беря штурмом белые барханы, проваливаясь по колено и чертыхаясь. Пока глотали снег, друживший этой ночью со встречным ветром, выбились из сил и получасовая прогулка перечеркнула план ещё посидеть и выпить. На крыльце у отеля одноклассники попрощались и договорившись созвониться завтрашним вечером , как тогда казалось обоим расстались, если не навсегда, то надолго.
Когда какой-то тяжёлый и напряжённый день заканчивается, остаётся одна единственная надежда, надежда на вкусный и расслабляющий ужин, такой умиротворённый спокойный и успокаивающий. Еда, может быть напитки, снимающие тоску и приглаживающие неудачи дня, может быть разговор, не дневной деловой и нервный, а спокойный, медленный и ласковый, как десерт и фруктовый чай. Эмигранты Высоцкие всей семьёй ужинали в ресторане привокзального отеля «Капитан», упрятанного архитектором и строителями в подвал этой гостиницы. Перебещики были голодные, усталые и даже злые , как никогда раньше, за всю свою семейную историю, с тех пор, как мама с папой, решили нести вместе с одной фамилией ещё и финансовую и все полагающие юридические ответственности, а дочь Кристина, присоединилась к этой сомнительной афере, как говориться, по умолчанию.
Кристина, как и большинство девятнадцатилетних девушек, призирала и ненавидела своих родителей. Все два дня, что она прожила в Новосибирске, Кристина мучилась одним коротким вопросом, зачем она дала себя уговорить прилететь сюда? Сибирь, страшащая её, просто своим существованием на планете, производила на неё впечатление зверюги, который проглотил маленькую Крис и не заметил, как это произошло. И хотя Кристина не выглядела хрупким и маленьким существом, а напротив была полной и сдобной девушкой, с резкими манерами и колючими глазками. Здесь, в заснеженном городе, на окраине всех известных цивилизаций, Кристина инстинктивно пряталась от окружающих за спинами таких близких, но всё же недалёких родителей. Они хоть что-то понимали в окружающем, без лишних вопросов разбирали беглый свободный русский и мало чему удивлялись. Кристина же в первый день перестала переспрашивать, почему да почему, потому что даже подробные ответы, не проясняли вопросов. Поэтому сейчас, пробуя салат «Цезарь», только что принесённый невероятно хмурой официанткой, Кристина не стала спрашивать не у кого, отчего салат ледяного вкуса, с сухим сыром, совершенно несолёный и совсем крошечный. Она только зло посмотрела на родителей и продолжила игнорировать разговор, что нервной лентой сковывал стол, за которым проходил поздний семейный ужин.
Вероника, супруга Саши пила вино из большого бокала, и уже несколько минут говорила что-то, то откидываясь на спинку массивного высокого стула, то ставя локти на стол, и смотрела в упор на мужа.
-У меня складывается впечатление, что мы не только зря сюда приехали, но что мы только потеряем деньги и здоровье. Тётя Люба со своей расчудесной квартирой даже после смерти расставаться не хочет. Давай подсчитаем, если проживание ,питание и транспорт будут так дороги, как сегодня, то торговаться за эти полмиллиона не будет никакого смысла. Риелторы несут какую-то чушь, покупатели ходят кругами, погода такая мерзкая, а дороги чистить здесь так и не научились. Я и не подозревала, что меня могут так выбешивать люди. Ты обратил внимание вообще, они воняют все. У этого Владимира Николаевича даже из рта пахнет, как из могилы.
-Завтра приедут двое, будут смотреть, Владимир Николаевич сказал им, что квартира требует хорошего ремонта, но больше двухсот тысяч скидки не будет, я надеюсь…
-Надеюсь, что?!...что они тут же выложат три миллиона и мы улетим домой? А если нет? Объясни, Алекс, что ты хотел здесь увидеть, с кем встретиться, ведь мы прилетели сюда для чего-то?...всё можно было решить и сделать дома, тогда что? Тебя пресловутая ностальгия припёрла, что-то она припозднилась, прошла целая жизнь. Что ты надеялся увидеть?
-Ты не возражала по - моему? Если продажа не пошла сразу, значит виноватого ты нашла, как раз сразу же.
В пустом зале ресторана застучали каблуки официантки, супруги замолчали, и пока хмуря брови Оля (так прочитали на бейдже имя девушки ,что их обслуживала) расставляла разогретую в микроволновке солянку , каждый из присутствующих думал о своём.
Вероника складывала в уме во сколько им обойдётся неделя проживания. Сумма выходила намного большая, чем она рассчитывала, это невероятно её бесило, и она не хотела видеть никого, кто сидел сейчас рядом с ней.
Официантка Оля, старалась не пролить солянку на посетителей и оставшиеся внимание её было направлено на нервную Веронику, от неё пахло каким-то вкуснейшим парфюмом, и Оля наслаждалась этим необыкновенным запахом, когда приближалась к нему.
Кристина полностью отдалась своей негодующей ненависти к своим сумасшедшим предкам и мечтала, чтобы этот ужин поскорее закончился и она вернётся в свой номер и займётся наконец милым айфоном.
Саша думал о том, что больше всего на свете, он не хочет того, что должно непременно произойти совсем скоро. Оказаться с женой после ужина в одном номере и продолжить разговор, от которого он не может отказаться, как не может отказаться от ночи, что проведёт с Вероникой в одной комнате. Когда Оля расставила горячее напротив каждого и неуверенно улыбнулась, не зная достаточно ли это скупой улыбки, у Игоря зазвонил телефон.
«Сашка, привет, ты как? Как день прошёл, спать не собираешься?
-Игорь, привет. Всё хорошо, да всё нормально, мы ещё не привыкли к вашему времени, у нас то ещё только вечер начинается.—Может тогда встретимся, поболтаем, у меня такое чувство, что тот жирдяй, всё же не дал нам пообщаться, ты как не против?.-Ну, даже не знаю, давай-Я здесь рядом у твоей гостиницы, ты выйдешь или мне зайти?-Мы в ресторане, подходи, мы ждём-Ок»
Вероника, слушала крайне внимательно , но когда разговор закончился, только приподняла брови и слегка цокнула.
-Это Игорь, тот самый одноклассник, о котором я ещё вчера тебе рассказывал.
-Алкоголик этот?
-Я бы так не сказал, он сейчас подойдёт.
-Ты хочешь опять напиться? Ты прилетел сюда, чтобы легализовано жрать водку с местными алкашами, вот почему мы здесь?
Саша молчал. Ему казалось, что даже неосторожное, необдуманное слово может перечеркнуть план побега, как ему казалось посланное ему самим провидением. Пауза выразительно затягивалась, она словно подтверждала все те опасения, что были высказаны и могла вполне стать не только предательской, но и саморазоблачительной. И вот когда Вероника уже нашла подходящие убийственные слова, чтобы уничтожить все сомнения и возражения мужа, к их столику официантка Оля подвела мужчину, на тёмно-коричневом коротком пуховике которого ещё не совсем растаял снег . Он стянул с головы вязанную шапку и улыбнулся. Дальше всё произошло так быстро и так легко, что все казалось только и ждали такой развязки. После церемониальных приветствий и фраз, мужчина с шапкой в руках, увёл с собой Сашу и на прощанье, что было совершенно неожиданно, пожал руки Кристине и
Лучший вид общения-взаимное уточнение формулировок. Обмен мнениями полезен только тогда, когда можешь переубедить себя, а не другого. А. Генис.
Маленький оливковый Lanos сначала выбрался из узкой колеи, что идёт параллельно зданию аэровокзала, но надёжно спрятана между зданием Учебного авиационного центра и автостоянкой, а потом вырулил на федеральную дорогу. Проскочил железнодорожный переезд, по которому ходили исключительно тепловозы с цистернами, наполненные авиакеросином. Не задерживаясь на кольце, практически свободного из-за уже позднего времени, свернул на короткий спуск, что ведёт к авиагородку. И проехал прямо, где-то пару километров, мимо всего, что согласно адресу носит забавное название : ЖКО Аэропорта, совсем немного не доехав до пешеходного моста, что возвышался над федеральной трассой идущей в Новосибирск, повернул на лево, въехал в частный сектор. Потом ещё один поворот, короткий мостик и арка, на которой маленькая церковная луковка. Справа оказывается большое здание, в стиле сталинского ампира, с колоннадой, коринфским ордером, рустовкой, парком и надписью золотыми буквами на самом карнизе : Новосибирские духовные училища. Слева панельная девятиэтажка, самая обыкновенная, особенность её была только в том, что она была построена солдатами стройбата и сначала не имела лифтов, видимо, как слишком роскошной детали ,по мнению прапорщиков в начале 80-ых.
У первого подъезда Шевроле остановилось, недолго задумалась и сама себе подморгнув ближним светом, словно сообразив в чём дело, нашла местечко у самого подъезда, около голых кустов сирени и припарковалась. Из машины вышли двое. Они о чём-то громко разговаривали, один из них показал на дом рукой, на самый верх и сказал: -Только хочу тебя предупредить, живу я под самой крышой, как отшельник, и чистоты ты у меня не увидишь, прости меня, будь я на твоём месте, я бы подумал идти мне или нет, но извиняться больше не стану. А то это будет вечным бубнёжем, раз сказал и алис!
Саша, а именно к нему были обращены эти слова, отмахнулся и смеясь пошёл в след за Игорем. Они зашли в лифт, поднялись на крайний этаж и ввалились в однушку, маленький коридор которой, еле вместил двух взрослых мужчин в зимних пуховиках .
Не включая даже света в комнате, они сразу расположились на кухне, тесной и неухоженной. Игорь зажёг две свечки, объясняя, что электричества на кухне у него нет, надо вызвать частного электрика, обычный жэковский справиться с тем, что у него выбивает свет на кухне не может , а у Игоря на это, то нет денег, то нет времени.
-Я понимаю, звучит это всё дико и глупо, продолжил Игорь,-но знаешь, мне это не доставляет неудобств, а кого это ещё волнует? Может только мою маму. Так моя мама, переделала бы всё в моей жизни, начиная с моей причёски, но мамочка моя, все эти надежды безнадёжно безнадежны, я думаю ты не откажешься от коньяка?
-Если мы снова пойдём бить морды кому-нибудь, то не откажусь.
-Саш, я понимаю, что случилось вчера, это было лихо, что ли. Но пойми, я не бью людей и не умею фигачить по лицу даже негодяев. Это получилось неожиданно для меня, я был удивлён не меньше, чем, наверное, и ты. Всё случилось так, потому что, эти двое не оставили нам выбора. Что было бы лучше, если бы они плевали на наши лица и унижали наше и без того уязвлённое мужское достоинство?
-Нет, Игорь, я признаюсь тебе нисколько не сожалею о вчерашнем. Чёрт возьми, это было даже справедливо. Я был рад, что оказался именно с тобой, а не с ними.
-У тебя была бы такая возможность, останься ты в России, двадцать пять лет тому назад.
Хеннесси из четверти литровой бутылочки перекочевало транзитом из рюмок в одноклассников и тут же принялось выполнять ту самую миссию, на которую рассчитывал далёкий винодел, собирая и «перегоняя» виноград, за тысяча километров (или лучше здесь сказать лье) от этого места. А именно упрощать жизнь, и усложнять формулировки доказывающие её простоту и лёгкость.
Саша, оказавшись вне семьи и животрепещущих проблем, тут же плеснул ещё немного по рюмкам и осматривая отходящие от стен обои, пригласил друга выпить.
-Совсем ничего не знаю о тебе, Игорёк. Чем ты живёшь, где, я вижу уже, но что ты делаешь, с кем дружишь, может, против кого-то дружишь? У тебя есть работа, ты что-то не похож на рабочего человека? Да, что я говорю, как вообще вам всем здесь живётся, я же все ниточки с Россией оборвал. Я не думал, что приеду сюда когда-нибудь. Понимаешь, у родителей здесь жила подруга, совершенно одинокая бабуля и она, представляешь, когда умерла, оставила завещание, а в нём, как это не удивительно отписала свою двухкомнатную квартиру на меня! Не знаю почему она так поступила. Ну да приезжала к нам в Германию раза три и мы оплачивали её перелёты и останавливалась у нас. Но всё же. Раз и квартира в центре Новосиба. И тут, странное дело, как всё произошло я даже не знаю, может мои старенькие родители были так убедительны, может мысль о том, что дочь моя, так и не побывает на родине моей, я не знаю. Хотя может всё проще, не в ностальгии дело, я просто не мог упустить несколько тысяч евро, ну было бы глупо, если бы комиссионные сожрали бы чистую прибыль. Короче, всё вместе, всё это вместе взятое. И я здесь, куда я вернулся, что здесь происходит, Игорь? Кто вы, Игорёк, скажи мне?
Игорь улыбался и скручивая самокрутку пытался скривить устрашающею рожицу.
-Да всё нормально, Сашка. Мы такие же обычные обыватели, как и вы. Есть разница, есть, а как же. Но это тоже, как обычно. Даже в одной семье, все разные и почему так, одному богу известно. Знаешь, я недавно встретил дружка своего. Лет пятнадцать мы не виделись, представляешь. Я даже не узнал его сначала. Стоит напротив, трясёт меня, говорит, привет, как жизнь, улыбается, как ненормальный. Я смотрю и думаю, да кто ты такой, обознался, наверное, как бы ему об этом поделикатнее сказать. Потом вспомнил, правда. Когда-то мы были прямо не разлей вода, ну не в этом дело. Пообщались где-то полчаса, дурацкий совершенно разговор, так вот в конце он у меня и спрашивает, так многозначительно, прямо пафосно. «Чем ты живёшь, Игорь?» и это ЧЕМ, подразумевалось словно, как, зачем, что в твоей жизни происходит настоящего. Я уже позабыл, что он за человек и для чего он мог бы спрашивать подобное. Задумался я тут же, глубоко и надо сказать не вовремя. Потому что, он и не интересовался моим ответом, это был вопрос для его собственного монолога. И понеслось, что сейчас делает он, как живёт, что он летает. Он сказал летает и замолчал, ожидая моих восторженных вопросов, летаешь, да как? Как это может быть?! Но даже не дождавшись, стал рассказывать, что освоил параплан и время от времени совершает полёты. Да, бог с ним и с полётами его. Дело не в этом. Я надолго задумался, как это важно, чем ты живёшь. По настоящему, что тебя заставляет жить? Что сейчас, уже вполне зрелого мужчину занимает, греет душу, что это из того, что изумляет и восхищает? Потому что если этого нет, значит не о том ты мечтал, не то делал, и живёшь ты, факин, совсем не так, как хотел когда-то.
Когда кто-то стучится в дверь, на которой нет звонка, в этом обязательно присутствует нечто зловещее и даже опасно тревожное. И вовсе не только для тех, кто слышит это громыхание внутри дома, но, как не странно и для того, кто хочет выманить жильцов наружу.
-Кто это, ты ждёшь гостей?-Саша спросил именно то, что в такой ситуации обычно говорят те гости, что пришли раньше.
-Ну, могут, конечно, какие-то шальные залететь, но только если совершенно случайно -, Игорь не скрывал своего удивления.
И пока Игорь, закрыв дверь кухни , вышел открывать двери кому-то, и пока говорил с кем-то, Саша сидел при свечах, морщился и раздумывал над тем, что он в ловушке, в которую попал сам, по собственному желанию. Где-то в Сибири, в доме, адреса которого не знает, сидит и пьёт с русским, в чёрной без электричества комнате и сейчас сюда зайдёт кто-то, кто может быть кем угодно и это, чёрт возьми, напоминает русскую рулетку.
Дверь открылась, прогремевшая в тишине, словно вступили литавры, и пред Сашей заслоняя свет из короткого коридорчика выступил мужчина, с улыбкой клоуна вышедшего на пенсию, оттого, что на манеже над ним перестали смеяться.
Едит твою мать, иноземец, Марко Поло домой возвернулся!,- закричал мужчина и кинулся обниматься.
-Что, Сашок, не помнишь меня, не понтуйся, если бы Игорь мне не сказал, я бы тебя сам бы не узнал, да что у тебя здесь за темень, Игорёк, вы чего тут, сатанинский обряд совершаете или допились до чертей, и вызываете их из темноты.-
Я-Корней, людей с такими именами не забывают, нас так мало на земле, что не считая Чуковского, ещё пара дедулек по заброшенным деревням, да и те вот-вот преставятся,-голос гостя громыхал в крошечной кухне так, что Игорь, похлопывая его по спине, как бы уменьшая громкость, усадил его и предложил поскорей выпить.
-Не, мужики, спасибо, не буду не пью, не цепляет, травка есть, алаверды вам, если умеете смешивать, скручу махом,-грустная улыбка не покидала его лицо, он замолчал, словно передал эстафету присутствующим.-
Первым откликнулся Игорь.
-Коря, ты как нашёл ко мне дорогу, за десять лет все указателя уже переломаны и тропинки заросли бурьяном-
-Как всё хорошее в нашей жизни случайно. Иду мимо твоего подъезда, смотрю, дверь открыта, что-то меня заставило подойти и посмотреть в чём дело. А там записка, ждём врача, вот я стою и думаю. Во-первых, ты уже старенький, в любой момент можешь за Койлывым в след отправиться, может к тебе и должны приехать, тогда если я зайду и твою рожу бледную увижу, тебе и помирать будет противнее и ты передумаешь. А, во-вторых, если сейчас вот так без повода не забегу к тебе, может ещё пару пятилеток не увидимся. И ещё, может ты и не живёшь здесь, или я так поздно буду совсем не вовремя, но было поздно, я доехал до твоего этажа и чтобы не убежать назад, в дверь твою забарабанил, прости Гарик.-
-Мерзота, ты-мерзота, и говорить так и не заходить,-Игорь, разливал на двоих новую бутылку коньяка, и трое мужчин наслаждаясь тем, что то время, что разделяло их, нисколько не мешает общению, перебивая и извиняясь, стали перечислять и вспоминать то удивительно стечение обстоятельств, причин, событий, случайностей, которые собрались их вместе. Единогласно пришли в мнению, что это, что-то фатально неизбежное.
Снег всё падал и падал, засыпая непутёвый городок, кто-то там наверху желал видимо, чтобы с высоты ни птицам, ни самолётам, ни самому Господу Богу не было видно его редких огоньков. И даже, чтобы при большом желании было невозможно рассмотреть с любой точки ,хоть смотри с берегов запущенного, с ещё перестроечных времён, Козловского озера, что заросло, как раз напротив этого дома, хоть прогуливайся по небольшому парку, разбитому гастрабайтерами около Духовного Училища, что, как раз на траверсе, той самой девятиэтажки, где уже совсем поздней ночью, коптились две чахлые свечки, в подсвечниках заляпанной воском пакистанской бронзы. Мужчины курили резкую на вкус сибирскую коноплю, пили заморский виноградный самогон и внимательно слушали и с жаром говорили.
Корней, по-прежнему ,с какой-то печальной улыбкой отмахивался от предложения выпить.
-Мужики, мой роман с алкоголем не сложился. Это любовь несчастливая, увы. Я, во-первых гетеросексуален, а он хотел бы меня заполучить всего и навечно, и к тому же, эти его похмельные ласки, они невыносимы. Да и это ладно. Я был бы согласен, на подобное российское извращение, но если в хорошей компании, когда отдаться в его приятные лапки и не грех совсем. Но, ребята, как редко такое бывает, где вы были все эти годы, с вами и спиться был бы смысл. А так, накидаешься и хочется запеть, что-то для растревоженной и разогретой души…»не хватайтесь за чужие талии, вырвавшись из рук своих подруг»…а на тебя твои собутыльники поглядят, как на инопланетянина и хочется протрезветь…и я забил. Вот, кстати, подростковое средство для смеха. Покупаю у одного старого драгдилера уже лет двадцать, только мне ржать никогда не хотелось, наверное, я так и не раскусил её суть?-
-Она легализована у вас?-спросил Саша и сам заулыбался со всеми вместе.
-Как же хорошо ты о нас думаешь. Здесь так ,как и везде, полис чужими руками торгует, а за одно держит под колпаком всех. Это же безналоговый доход, Сашка, вся мировая полиция торгует наркотой!,-Корней сказал это, взял в руку рюмку с коньяком и добавил :-ну, впрочем и этим и со всем остальным, та же история-
-Про алкашку, ты зря так, ты всё же в окружении её адептов,-опрокинув бутылку над рюмкой заметил Игорь.
-Да перестань ты, какой алковерующий?! Ни один порядочный алкаш с тобой и полчаса не выдержит и унесётся в паранирвану. Вы не настоящие алконафты, секулярные алкоголики. В спирт нельзя верить время от времени или по праздникам, да ещё проводить священный ритуал, под присмотром твоего идейного антагониста, твоей разлюбезной жены. Алкомонах когда открывает глаза, несмотря на то, что ещё пьян, уже прибывает в мечте умереть или хотя бы уснуть мертвецки пьяным. В святой дух градуса надо верить до полного самоотречения.-
-Знаете, а что здесь с вами вообще происходит? Я и узнаю и не узнаю ничего. Я же с дочерью прилетел, смотрю на неё и вижу, что ей кажется мы с матерью свихнулись, прилетели в Сибирь, в Россию, да ещё сами, а я ей ничего сказать не могу, потому что сам ни черта не пойму. Как вы живёте, пацаны?
Это я, то есть автор. Перед тем, как вернуться к героям, этого незатейливого повествования, мне хочется рассказать о том, или о тех, кто стал прототипами этого текста. Ведь даже выдуманные, не существующие персонажи не могут быть высосанными из пальца воображения и не иметь никакого предварительного начала или образа. Думается, даже совершенно фантастические чудовища, срисовываются с чего-то, иначе оттолкнуться, придумать героев таких, чтобы они ожили, стали говорить, действовать и думать, невозможно. Тем более, что мы и так окружены таким разнообразием типажей, что нам грех не воспользоваться и не дать им шанс перевоплотиться в тех, кто нам понадобиться для воплощения наших замыслов, было бы желание и воля.
Вот, к примеру, Саша Высоцкий. Я даже не стал менять ни его имени, ни фамилии. И многое из его судьбы выдуманной и настоящей было на самом деле. Мы когда-то служили с ним вместе и хотя, это было больше двадцати пяти лет назад, я хорошо помню этого высокого черноволосого юношу. Даже гимнастёрка и галифе с кирзовыми сапогами сидела на нём элегантно. Советская военная форма, придуманная в первую очередь для устрашения вероятного противника теряло свой пугающий эффект и девушки невольно переходили на строевой шаг, когда Сашка прогуливался по летнему парку в увольнительной. А идти строевым шагом даже в босоножках, а уж тем более на шпильках это, очень неудобно. При всём при этом, Саша Высоцкий, был спокойным, рассудительным и даже немного грустным солдатиком, про таких говорят, что сам себе на уме. От того, что прибывал в своём закрытым от посторонних мире, но не злоупотреблял длительным туда погружением. Я почти ничего не знаю о том, что с ним происходило после дембеля, кроме того, что он, кажется уехал в Израиль (он еврей? А, что, кажется вполне может так оно и есть), отслужил ещё и там в армии и собственно всё. Но, почти всё, как видите, в моих планах и моей фантазией, я женил его, родил ему, почти взрослую дочь, перевёз его семейство в Германию. И что можно считать уже совсем авторской блажью, сделал его своим одноклассником, отправил на время в свои родные пенаты. В глухую сибирскую провинцию. Зимой. Чёрт знает зачем. Всё время накачиваю водкой. Заставляю нести несусветную чушь и выслушивать ещё более сумасшедший бред. И ещё задумал много чего, разного и не всегда приятного. Извини, Саша. Успокаивает меня только одно. Вряд ли ты прочтёшь всё это. Очень маловероятно. Тогда вперёд!
Или вот, кстати, Кристина, дочь Саши. Это, как раз вполне себе собирательный образ. Такие населяют и Германию и Голландию и Омскую область. По традиционным мужским представлениям о женской сексуальности они явные аутсайдерши. Но это не так, подростки сами ещё не знают, что на самом деле привлекательно, а что вовсе нет. Полненькие потные Кристины и Мариночки впали бы в нешуточный ступор от простого вроде вопроса, какие они и в жизни и в постели. А всё от того, что они на самом деле могут ещё всё. Стать кем угодно. Неотразимыми красотками, музами для поэтов и бандитов, верными жёнами и многодетными мамочками, деловыми волчицами, отчаянными журналистками, растиражированными актрисами или жирными шопоголичками, с неистребимым запахом мокрых подмышек. Они поминутно входят в свой аккуант в надежде, что найдут там помощь, может быть так с кем-то и случиться.
А, как вам выбор имени Корней! Это моё воспоминание об одном замечательном оболтусе, времён моей молодости. Такой обаятельный симпатяга, длинноволосый и бородатый. Да ещё улыбчивый, этим он, как раз и обескураживал всех вокруг. Я всегда восхищался его умением заводить знакомства и легко и свободно общаться с кем угодно. Такое карнегиевское обаяние, непосредственная заинтересованность собеседником, всегда уместное словоблудие. С ним хотелось общаться и он наслаждался своей востребованностью. Знакомство и дружба с Корнеем, казалось очень перспективным и многообещающим. Но так же ничего удивительного, что со временем, оказалось, что его способности на этом ограничиваются. Он не растерял ни кудрявых волос ни густой бороды, пусть они поседели и стали слишком предсказуемыми, но оптимизм так заметно угас, что его открытая всеми ветрами улыбка поблекла и стала, как несвежая шутка, через-чур неуместна.
Или вот, Алёна и Вероника. Или, наоборот, Вероника и Алёна. Они очень похожи, но крайне разные дамочки. Вероника, это кто-то на грани, причём всего на свете. Всё в её жизни произошло, но кажется совсем не то и не так. Если бы я сказал о всепоглощающем разочарованием, этого было бы всё же недостаточным. Как она выглядит, как исчезает её женственность, оборачиваются ли кто-то ей в след, что думают за её спиной, это совсем её не волнует. Её безразличный взгляд на окружающих не оставляет надежд, что что-то может быть ей непонятным или недоступным для её понимания. Она не стремится ко всеобщему вниманию или обожанию, ей по душе, если её побаиваются, а ещё лучше впадает в панику, если кому-то вздумалось ей перечить. Она всё знает о климаксе, он ей совершенно безразличен. Алёна вовсе не простушка, она не на помойке же себя нашла! Алёна будет всем, кем пожелает. Алёна, это Майя и Кристина. Когда они, проходят мимо мужчины, и пусть он, полное ничтожество и они не за что не промолвят и словечка, если он посмеет к ним обратиться, но всё же, чтобы ему стало понятно, кто идёт рядом с ним, будут изгибаться, как тонкие кусты сирени под шквальным ветром и выводить бёдрами бесконечный знак бесконечности. Вести разговоры с Алёнами, Майями, Кристинами всё равно, что проходить собеседование на детекторе лжи, который позабыли включить и настроить. Их мир, заполнен зеркалами, но в них отражаются не всё, кроме красоты их совершенных фигур и лиц, остальные, словно они мертвы не имеют права иметь отражений. Вероника, никогда не сможет простить предательства никому и особенно зеркалам.
№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№
Два ночи, снег иссяк, ему наконец-то надоело рассыпаться бисером перед спящим городком и его храпящими обитателями. Ветер с какой-то стороны света уже торопится закрепить морозом и льдом мягкие снежинки на поверхностях скользкой коркой. Температура, как это часто бывает на равнинах Сибири, падает вниз, с невероятной скоростью. Саша не поверил сначала и решил, что это ошибка. Не может быть, что ещё два часа назад было всего одиннадцать градусов, а сейчас вдруг , двадцать девять! Он оторвал взгляд от телефона и с ужасом посмотрел на всех. Это было понято неправильно, это было воспринято, как продолжение вопроса, что с вами, Господа-Товарищи?
Игорь достал новую пару свечей и освобождая от огарков подсвечники начал монотонным голосом, как бы в сопровождая свою неприятную и грязную работу.
-Блин, не знаю, наверное , у нас, так принято ныть и стенать, по поводу и без повода. Я знаю, вполне успешным во всех смыслах людей, которые серьёзно считают, что гундеть, что у них всё херово, это так и надо. Так они отпугивают неприятности. А если повод есть и он нешуточный, тогда мы разворачиваемся на всю катушку.-
Он, сел напротив гостей, поправил на столе чашки и продолжил.
-Это только моё мнение. Пьяное сейчас, да, но обдуманное на трезвую голову. Государство, это наше монстрообразное, многовековое, созданное и пропитанное кровью и потом миллионов испугалось того, что произошло. Оно отпустило людишек, отвязало их от стойла, выпустило из колхозов, батальонов и казарм. Довело, наконец , реформу Александра второго до конца, по воли случая и тяжести обстоятельств. И страшно испугалось. Население превратилось в тех, кто они есть на самом деле. И, по большому счёту не важно, кто они в реальности, ужасно другое. То, что ими стало неудобно и главное почти невозможно управлять. Без страха, без унижения, без привычного раболепства народец не желает погибать по приходи государства. Им, видите ли стало важнее, то, что они сами себе на придумывали, а что путного они способны придумать? Так, блажь и похоть.-
Игорь встал, открыл холодильник, достал глубокую чашку с печеньем, начал разливать чай и говорил всё громче и эмоциональнее.
-А что, я наших бояр понимаю. Много я встречаю людей обеспеченных, некоторых из них можно назвать даже богатыми. И, что, мужики, можно ли их назвать, ну хотя бы приличными или интересными. Как ржавчина поедает их жадность и себялюбие. Обычное жлобьё, только с деньгами.
Вот мой сосед, этажом ниже. Командир Боинга. Купил здесь трёшку. Я бы и не узнал об этом никогда, но однажды ещё осенью, сижу на лавке у дома, подходит какой-то толстячок, хитренько так смотрит и заводит разговор, знаете такой, как будто прощупывает твою голову, что там мол у тебя? Я в лёгкой непонятке, мужик вроде хорошо так одет и не агрессивный вовсе, но слегка под шафе и в глазах, не пойму то ли хитринка, то ли сволочинка. Ну и прямо спрашиваю, ты чего, братишка, собаку любимую похоронил сегодня, хочешь поговорить об этом? Да, всё проще, говорит, выпить приспичило, а как на зло не с кем. Тут выясняется, что он мой сосед и приглашает в гости. Я говорю, если хочешь компашку, пойдём ко мне, я этажом выше, короче, пришли, я вот так же харчи насобирал, сидим вискарь 15-летний выкушиваем, я на правах хозяина слушаю его жизненную философию. И всё вроде так гладенько выходит. Я сразу сбился сколько у него квартир, кроме своих хором, купил всем детям и своим и чужим, вот это трёху приобрёл для внуков, не пойму для тех, кто уже есть или для будущих. И работа то у него и престижная и высокооплачиваемая и здоровье бычье, и семья на зависть. Что, блин, ещё надо человеку. Что надо, чтобы быть счастливым?! Что это, обычная русская хандра? Беситься с жиру? Комплекс неудовлетворённости, но даже не собой, а пресловутой золотой рыбкой? Может быть нужно было планку желаний задирать выше, или наоборот, это потолок, или вообще проще, кризис возрастной?-
-И что ты думаешь?- спросил Саша.
-Я думаю, Сашка, всё, это вместе взятое и ещё. Знаешь, вот эти все его квартиры и дома, машины, шматьё курганами, счета и кубышки, всё это не может быть единственной целью! Взрослый, разумный человек, командир самолёта, отец семейства и вообще дяденька, которого на открытые уроки принято приглашать к первоклашкам, в качестве примера и подражания, вот мол, мечтайте о небе, о самолётах. Вырастите и станете такими же, как он. Как, кто? Как этот хмурый самовлюблённый упырь? Он бы вот так лёг да умер, всё равно похороны ему ничего стоить не будут, но он слишком презирает всех, чтобы позволить его далёким родственником порадоваться тому, что справедливость всё же торжествует.
-Кажется, это обычная зависть, Игорёк. Я ничего не хочу сказать, нет, кажется, уже сказал, ты же не живёшь двойной жизнью? Здесь в этой конуре принимаешь гостей, а на самом деле построил коттедж в Огурцово и в ус не дуешь?, -Корней выпустил порцию сладкого дыма под потолок.
-Ну, зависть обычная эмоция. Есть люди, который родились без этой опции, они блаженные, так, наверное, Господь пожелал. Все остальные завидуют кому-то, но интересно другое. Вот сходишься ты с богатенькими , случайно или стремишься к этому, и что, что ты обнаруживаешь? Ну, во-первых, они элементарно зациклены, на деньгах и на способах их заработать и поэтому с ними не о чём общаться, исключительно об этом. Одно и по одному, долбанный замкнутый круг. Для них ничего и некто не существует, узенький, маленький мирок. Кто кого поработил? Без вариантов , деньги имеют их, а не они деньги.
И вот ещё, из-за этого или нет, как с ними вообще иметь дело? Они признают только тех, кто приклоняется пред ними и поддакивает, если ты не деловой партнёр, значит ты прислуга. –
-О, Боже, Игорёк, ты похож на того, кто разорился вложив всё в финансовую пирамиду, что за бред-то? Не слушай его, Сашка, выключай социопата и обиженку , Игорь! Мы все прибываем в чудесном, самом лучшем возрасте мужчины. Богатые мы или нищие, не имеет значения, -Корней поднялся с дивана, и встал над присутствующими, как бы прихватывая инициативу, перебивая возражения Игоря, начал громко говорить.
-Согласен только с тем, что произошла чудовищная катастрофа, но это ведь случилось не только у нас, везде во всём мире! Мы с ранних лет, не как это было раньше, лишь с сумасшедшими или никому не нужными стариками, обособились друг от друга. От толпы, от общества, от коллектива, от семьи. Быть одинокими прикольно, удобно, выгодно, комфортно. И лучше всего нам с вами, кроме вот уже скорой старости, что нас даже мобилизует на поступки, мы в лучшем положении из всех возможных.-
-Ага, ещё немного и родим,-огрызнулся Игорь.-Это в таком мы положении?-
-Ну, подумай, Игорёк, смотри сам. Все эти подростковые задури мы пережили уже давным давно, по-переженились и по –развелись, зарабатывать на выпивку и закуску, с горем пополам у нас получается без особых хлопот, мы выгнали из своих жизней всех ненужных людей или смирились с ними, если бы нам немного ещё уверенности, мы могли бы быть абсолютно счастливы!-
-И какая хрень нам мешает в этом преуспеть?, -с ехидной улыбочкой спросил Игорь.
-Да так, самая малость, -стараясь быть, как можно язвительнее, парировал Корней.
-Если ты не откроешь секрет счастья, я вылью тебе на башку стакан чая,-стараясь хоть как-то разрядить нервную обстановочку, заметил Саша.
-Быть счастливым, это талант, мужики , он или есть, или тебе всегда чего-то для этого не хватает.-
Он хотел видимо развить эту великую мысль, но вдруг на всю кухню заиграл телефон, что хотел ещё сказать этот доморощенный философ осталось тайной, потому что по побледневшему Александру сразу стало понятно, что он обязательно ответит на звонок.
« Я хочу только узнать, что ты жив. Ты жив? Ты помнишь, что завтра приедут смотреть квартиру? Ты понимаешь, что ты в чужой стране и ты здесь не один? Ты совсем охренел?!»
-Слушайте, уже поздно, Вероника очень волнуется, я могу доехать до гостиницы. Как это сделать?-выговаривая это, Саша вдруг понял, что страшно пьян и ужасно устал.
-Конечно, сейчас вызвоним таксомотор. Я с тобой, провожу тебя.-
-Что всё? Разве так поздно?-
-Я чертовски устал, мужики-
Все задвигались, пламя свечей задрожало от потоков воздуха, стало казаться, что застоявшейся было мир пришёл в движение. Простились как-то быстро и суетливо. Когда вышли из подъезда, ожидая такси, Корней по-дружески ударив по плечу Сашу сказал.
-Всё нормально? не подташнивает от родины?-
-Да я всё время занят какой-то суетой, если бы не ты с Игорем, я стал бы туристом, тем, кто видит много, но всё не то. Хотя я даже по городу ещё не прогулялся, не знаю, как он, что там изменилось, что нет, представляешь?-
-Представляю. А ты представь, я иногда провожу экскурсии по центру, не слабо да? Перешибило меня несколько лет назад, это бывает с теми, кто шляется без дела и пялиться по сторонам. Однажды я понял, что ничего толком не знаю про тот город, что вот тут у меня под боком и по которому я столько лет ходил и ездил. Кто его построил, зачем, когда и в каком таком стиле. Как это так, Сашка, тысячи и тысячи людей проживали здесь свои жизни, возвели дома , улицы, площади и проспекты, прорыли метро, перекинули мосты, а я пользуюсь всем этим и даже не удосужился п поинтересоваться, кто они были? Я понял, что это отчаянное свинство, это моё незнание! Короче, я иногда вожу экскурсии, вот до чего я погрузился в эту тему-
-Ничего себе, удобно будет напроситься к тебе на экскурсию, думаю, моей семье и мне будет интересно-
Подъехал белый Ниссан, позвонил диспетчер такси, двое мужчин, прощаясь у машины, уточняли детали завтрашней встречи и Андрей, водитель белого Марча, хмуро слушал, как пьяные обнимаясь говорили друг другу.
«Так не перепутай, площадь Свердлова, ты найдёшь, где это?-А площадь большая?-Большая, да вообще крошечная-А, где там?-Там есть памятник архитектору Крячкову, прямо у него-в десять?-хорошо-договорились-да, запиши мой номер-давай-до завтра!».
Длинная зимняя ночь трещала от мороза. Из авиагородка в сторону аэропорта катил автомобиль, в котором у пассажира кружилась от алкоголя голова, а водитель ненавидел его за то, что от него так сильно несло перегаром. И ещё, кто-то шёл по пустой и тёмной улице и думал о том, что надо приготовить сюрприз кое для кого и этот сюрприз обязательно должен ему понравиться.
Если вы когда-нибудь задавались вопросом, почему русские такие хмурые и неулыбчивые земляне, значит вам не приходилось ранним зимнем утром выходить на мороз и тащиться по своим делам, не сдерживая, так как это не удастся, проклятия в адрес своей испоганенной, впрочем вами самими, непутёвой кармой, где-нибудь там, где уже рождаются ссыльными. Каким им собственно быть, когда едва проснувшись этим разнесчастным, сразу приходиться сталкиваться с холодом, ветром и такими же неудачниками, не угадавшими когда-то с приятным местом для проживания.
По извечному местному гололёду, то попадаю в утренние пробки, то выползая из них, то подрезая кого-то, то становясь жертвой для других лихих нских водителей, семейство Высоцких, в полном составе, в уберовском солярисе, подъезжало к центру Новосибирска.
Пять минут до этого Саша ответил на звонок от своего риелтора. Тот настойчиво просил сейчас подъехать на квартиру, говорил, что появился очень перспективный покупатель. Отец семейства, впрочем, вполне формальный, предложил временно разделить семью. Он бы отправился на встречу с покупателем, женская половина встретилась бы с ожидающим уже с папиным знакомым и может быть прогулялась по известным ему местам и послушала бы, как прекрасен это город, в утренней морозной дымке и заваленный снегом, который похоже никто не собирается убирать. Тот, или та, кто имеет в этом коллективе решающий голос, очень усомнилась, что кто-то вообще способен что-то контролировать как обычно и сейчас особенно и резонно поинтересовалась, о возможности узнать того, кого в глаза никогда не видела. Трудно сказать на сколько аргументы, что прозвучали были убедительны, но Вероника и Кристина вышли из такси, напротив «стоквартирного» дома и оглядываясь вокруг, пошли в поисках такого невысокого бородатого мужика, в короткой кожаной «пропитке» и ушанке с какой-то чёрной кокардой. Весь разговор проходил по-немецки и водитель неуверенно спросил у Саши : « Это, адрес, какой вы говорите, вы понимаете по-русски?».
Корней сразу узнал, что эти дамы, как раз по его душу.
-Ну что ж, раз Сашка занят, ждать его не будем, не та погода, чтобы курить на лавочке. Вы раньше бывали в Новосибирске, ну может быть, там проездом или что-нибудь читали о нём, я слышал, что вы родились в Сибири?, -обратился именно к Веронике Корней.
Веронике, вся эта ситуация казалось невероятно дурацкой. Если может турист быть так раздражён и не готов к прогулке и восприятию информации до такой степени, что в любую минуту с удовольствием влепил бы пощёчину неуважаемому экскурсоводу, то Вероника сказала бы, что это точно отражает её настроение. Но она долго уже проживала в Европе, была пропитана её современной толерантностью и хотела, между прочим, преподать урок подобной сдержанности, даже этому самоуверенному аборигену.
-Расскажите нам, будьте добры о вашем городе. Моей дочери и мне будет интересно. А, что, его история необычна, да?-
То, с чего начал говорить Корней я могу повторить точно. Совершенно случайно, в это время, я был рядом. Уже и не помню, что я делал в десять утра около памятника скульптору Крячкову, наверное, у меня были крайне важные дела, если в февральский холодный час мне пришлось стоять и слушать, как мужик с мятым лицом, размахивая руками в шерстяных варежках, рассказывал историографию этого города двум хмурым женщинам и случайному мне. Дама постарше, сурово глядела сквозь заиндевелые ресницы на бородача, а юная девушка уткнулась в закольцованный её длиннющий шарф и утопала в клубах пара. Мужичок говорил громко, он казался нетрезвым и возбуждённым.
-Не знаю, дамы, окажись история этого города, а точнее его появления обычной (чёрт его знает, бывает ли простая незамысловатая история появления городов, типа решили, что очень надо, всё обмозговали, местечко выбрали и вбили колышки) может мне не приспичило подробно изучать кто и зачем начал здесь город. Думаю ,как только, что-то нам становиться по-настоящему, необыкновенно интересно, мы докапываемся до массы подробностей и фактов и тут же всё, что казалось нам ординарным, предстаёт пред нами, по крайне мере таким ярким, что ослепляет и завораживает. Как только не называлось это место до тех пор, как мы вот стоим здесь и мечтаем о чашки кофе или сандвиче каком-нибудь, вы даже себе не представляете. Вон там, в километрах трёх от нас, было так называемое Чёртово городище, остатки от поселения одного из филиалов разбросанной по Азии осколков великой орды. Если идти по проспекту налево к реке, на месте, где когда-то впадало в Обь речка Каменка, от неё только русло сохранилось и то в виде автомагистрали, там и мост перекинули через неширокую Обь. Так вот, на разных берегах Оби расположились в 19 веке две деревушки, Большое и Малое Кривощёково, когда один польский изыскатель, пробираясь через буреломы бродил у левого берега, ему приглянулся один участок, на котором и остановились позже мостостроительные инженеры, это был спуск к реке для скота, на водопой было удобно подходить овцам и козлам . Так что ничего удивительного нет в том, что там потом и начали строить мост через Обь и «быки» установили на его опорах, чтобы ломался лёд в пору ледохода. Я кстати, не всё знаю точно и подробно, вот читал где-то, что было известно, что дно в этом районе дно было гранитным, как они это узнали? Водолазы обследовали дно реки? В конце 19 века, в глухой Сибири, я понимаю и сейчас мало что изменилось, но тогда здесь даже этого города не было и не планировалось, кстати. Ну ладно, не стану погружаться вместе с Кусто так глубоко, но и акваланг не был ещё изобретён, не понятно. Понаехали на баржах сюда работяги за три года возвели уникальный по тем временам технический объект посреди тайги, диких зверей и комарья. А пока всё это происходило, понастроили сотни времянок и землянок. Никто не знает, почему это место притягивало такое количество желающих обосноваться именно здесь, может быть кто-то пустил слух, что скоро рядом появиться знаменитый Академгородок с расчудесной Золотодолинской улицей? Но общими стараниями и мольбами этих, надо признаться крайне подхалимных, граждан Его Императорского Величества, городок поторопились назвать Александровск, переименовав его из посёлка Гусевка, но так как Александр третий чего-то прихворал и умер, я очень надеюсь , что не после того, как ему сообщили, что какие-то маргиналы его именем чего-то там называют. Городок этот до 1925 ,кажется , года был назван в честь Коли, тогдашнего российского царя, то есть Ново-Николаевском.
Так, не будем стоять на месте, этого на морозе делать, как раз нельзя.
Вот посмотрите лучше на этого дядьку, Андрей Дмитриевич Крячков. Не сибиряк и даже не проживал в этом городе. Родился в Ярославской губернии, учился в Питере, жил в Томске. Приезжал сюда на заработки, говорят верхом на лошади или в экипаже. С начала двадцатого века и до конца сороковых годов, архитектор Крячков, если не строил сам, то принимал участие во постройки всех важных зданий этого города. Кстати, вот этот памятник, что за моей спиной, самый большой из тех, что возводили архитекторам в полный рост. Честно сказать не помню прямо во всём нашем разнесчастном мире или только в Сибири или России.
Ладно, пока сопли не стали замерзать усами, перейдём Красный проспект, вот здесь, напротив Реального Училища Его Императорского Величества. Его и спроектировал Андрей Дмитриевич в начале века и ещё дюжину школ по всему городу. Они живы до сих пор. Настоящие образцы стиля «модерн». Совершенно не убиваемые временем, одна так до сих пор терпит беготню школьников. Другие доросли до статуса театров, кто кукол, а кто и людей. Вот смотрите, возле входа в бывшее Реальное Училище бюст какому-то чуваку, это хирург Юдин. Славный врач, был когда-то, по-моему одним из главных хирургов Великой Отечественной. А после сослан сначала в Бердск, а чуть позже работал здесь. В то время, это здание после множества контор, типа коммунистического вуза им. Дзержинского, стало больницей. Знатный был хирург, виртуоз, умница. У меня была знакомая, бабуля, тогда ещё врач, его ассистентка, рассказывала о нём только в выражениях крайнего восторга. Умерла не так давно, почти сто лет ей было
. А вот смотрите, краеведческий музей, бывшая резиденция партийной верхушки местной. Построили его за одну зиму, в середине двадцатых, как они умудрялись так быстро возводить такие дома, уму не постижимо? Видите пень, такой широченный, вот там, его еле видно в снегу. Говорят, это последний лесной житель реликтовой тайги, что стеной стояла тут ещё чуть больше ста лет. Проспект прорубали так, как сейчас трубопроводы тянут с севера, на прямую. А это бывшая Гудимовская улица. До революции , имена улицам давали такие, что большевики, в первую очередь бросились их переименовывать, а уже потом, заниматься чем-то другим. Тот самый Гудимов, был ни кто иной, как надсмотрщик над царскими землями, который красиво назывались его кабинетом и лежали сразу, начиная с правого берега Оби. Практически личная земля. Каким-то чудом, на набережной сохранился особняк, в котором была подписана дарственная городу, в котором царь отпустил на свободу этот город. Знаковое место, но разве современному жителю это интересно?
А это место, может одно из самых трогательных в центре, осколочек прошлого. Настоящий взрыв деревянного мастерства, один за другим стоят доходные и частные дома. Все, как один из прошлого века, первого его десятилетия, ну или начало второго, все со сложными фризами, декорированными наличниками, все с нескрываемым страхом смотрят окнами на чудных граждан и всё ждут, что их переломают за то, что они вросли в землю, что так дорога и престижна. Полюбуйтесь сами, смотрите, здесь встречаются в декоре, кроме листьев, солнышек, ягод ещё и шишки, это чисто сибирская деталь. А эти солнца, языческая деталь фасада, пропильная техника, какая-то сверх искусная техника резьбы!
-Ich friere-
Эти немецкие слова прозвучали здесь так, словно результат Сталинградской битвы был не такой, к какому мы все привыкли и вермахт добрался до середины страны.
-Что? Что-то случилось?, -Корней оторвался от солнца и свалился на землю.
-Всё замечательно, всё интересно, но мы замёрзли и проголодались, подскажи, где нам выпить и съесть чего-нибудь горячего?, Вероника не перевела слова дочери , но добавила к ним своё пожелание.
-Ок, есть здесь рядом местечко в начале улицы, «Щербет» называется, даже так «Ве Щербет», пойдёмте, я от стаканчика кофе не откажусь-
Быстрее, так быстро, как может позволить ледяная мостовая, заштрихованная заносами снега, троица потрусила мимо старинных особняков, срубленных, кто в «обло», а кто и в «лапу», мимо запаркованных у обочины автомобилей, так плотно, что казалось, что они примёрзли друг к другу хромированными бамперами, но всё же медленнее, чем хотелось, особенно Кристине, которая думала только об одном, как, как может быть так холодно.
Пока они снимали верхнюю одежду в гардеробе на первом этаже, Корней всё ещё не сумевший успокоиться, продолжал рассказывать.
-То же интересное, кстати, здание. Его особенность, скромность в украшении, декоре. Минимальная резьба, без финтифлюшек, так немного пилястры распилены и почти всё. Ну не так что бы прямые доски, а не наличники, такое, кажется тогда по госту не допускалось.-
-Когда он уже заткнётся, наконец-сплюнула по-немецки Кристина, поднимаясь по лестнице.
Совсем не обязательно порою знать точный перевод сказанного. Мы способны обидеться даже на невинные слова и запросто додумываем там, где никто не собирался нас унизить или оскорбить. А, если, нас на самом деле презирают, пускай на незнакомом нам языке? Нам остаётся делать вид, что мы ничегошеньки не поняли, не заметили, так как, почему-то растеряны или на время поглупели. Или немедленно отомстить обидчику, делать это сразу, совершенно, кстати необязательно, можно поиграть в страшного хищника, затаить на время обиду и дать жертве надежду на благородное ваше прощение. А потом, раз и слопать, в один прыжок оказаться над его раздутым самолюбием.
Такие мысли рождались в голове Корнея, когда он стянул с неё шапку с кокардой и усаживался со своими спутницами за стол. Он улыбнулся тому о чём подумал и почти сразу забыл о них, если бы не Вероника, разговаривающая с официантом, вдруг, не обратилась к Корнею с вопросом.
-А ты? Водки выпьешь? Заказать? Сколько? Бутылки, не будет ли много?-
И тыканье и бутылка и тон, с которым обычно обращаются к алкашам, всё показалось явным перебором. И особенно «не будет ли много?».
-Знаете, принесите сразу чайничек, пожалуйста,-попросил он официанта.
-У меня есть конфеты, местная кондитерская экзотика. На Дальнем Востоке делают птичье молоко с морской капустой, а у нас с вареньем кедровым, что-то особенное,-Корней выложил на стол две маленькие конфетки, завёрнутые в фольгу.
-Угощайтесь, девчонки-
Корней встал, спросил у разливающего по чашкам чай официанта, где у них распложён туалет и пошёл вниз.
«Ну что, девули, всё в ваших руках, я оставил вас наедине с вашим выбором. Никакого насилия над личностью. Вы послали меня к чёрту, вы плюнули на меня с высока. Вы настолько лучше меня, что в этом нет никаких сомнений? Что же, пускай. Вы сами и разрешите мои и свои сомнения. Сашка, бедный Сашка. Как ты с ними живёшь? Попривык что ли? Сам, на самом деле такой же? Вообще по фиг, только я вижу? А, что я собственно такого увидел? Им не обязано быть интересно, кто сказал, что слушать меня вообще приятно? И ещё ,мы все замёрзли, Сашка бухал с кем-то всё это время, откуда ей знать со мной или нет? Что там девчонка говорит, почему я решил, что это оскорбления? Выпить водки в такой мороз всегда считалось не грех. На счёт целой бутылки, так это её шутка, своеобразный юмор, я же её знать не знаю. Так, надо вернуться и посмотреть, может ничего и не случилось».
Корней взлетел на второй этаж, в несколько шагов оказался у столика в полупустом кафе. Вероника и Кристина сидели с полными чашками дымящегося чая и смотрели в сторону приближающегося к ним официанта. Тот спешил к ним с круглым подносом, и оказался у стола почти сразу же после Корнея. Корней не стал даже садиться, он просто смотрел, как официант расставляет тарелки пред посетителями и убирает чайник и пустые фантики из под его угощения.
-Будете хумус?,-отчего-то на вы обратилась к нему Вероника.
-Это вкусно, любите такую кухню? А ваши конфеты и правда необычные, вкус мы так и не поняли, точнее привкус, обсудили с Крис и никак не определились. Вроде приторно сладкие, но с какой-то странной горчинкой, что это?-
-Я сейчас ещё позвоню, мне позвонить надо и скажу, что это за вкус,- ответил Корней, после длинной паузы и снова пошёл вниз. Девушки загремели столовыми приборами и перешли на немецкий.
Корней звонил Саше. Абонент ответил почти мгновенно.
-Саш, привет, ты очень занят? Ты ещё на квартире, удобно говорить?
-Да, я тебя слушаю, вы где, у вас всё нормально?-
-Как бы тебе это сказать? Ты можешь подъехать прямо сейчас? Не знаю, как тебе это объяснить, идиотская получилось история, просто трэшь, в общем, я ведь думал ты с ними будешь и взял для тебя немного сюзьмы, хотел тебя угостить, я почему-то решил, что тебе это нужно, а так получилось, что… они так себя вели всё время…мне чего-то там показалось, я, старый дурак обиделся… ты извини, короче, я подсунул её твоей жене и дочери…а теперь, теперь надо что-то делать…приезжай скорее, поторопись, пожалуйста-
-Не понял ничего, чем ты их угостил?-
-Это гашиш такой местный, даже не гашиш, долго рассказывать, пыль из конопляных листьев, готовится в домашних условиях, поджаривается на сковородке, добавляется сахар, варенье, получается такое убойное зелье, по виду и вкусу, как конфетка из жжённого сахара, и через минут сорок…в общем, эффект мощнейший-
-Ты с ума сошёл, как такое возможно, зачем ты это сделал? Что с ними будет?-
-Через полчаса накроет. Для знающих, это время расслабиться и погрузиться в свою нирвану. Для неподготовленных? Трудно сказать, но напугаться тому что с ними будет происходить, наверное, это самое безобидное? Я тебе скажу адрес, ты вызывай такси, я тебе скину телефон и выезжай быстрее. Они когда-нибудь чем-нибудь подобным баловались, хотя бы курили?-
-Ника ярый противник любых наркотиков, она тяжелее бокала вина ничего не признаёт. Ты им уже сказал, что случилось?-
-Нет-
-Иди, придурок и всё расскажи, только одной Вероники. Ничего уже сделать нельзя, промыть желудок, вызвать рвоту?-
-Да нет, Саш. Всё впиталось в кровь, минут через двадцать начнёт угнетать сознание. Пока они меня слышат и понимают, пойду расскажу обо всём, даже не знаю, как это сделать? Сашок, прости, я законченная сволочь, прости, лети скорее, я тебя жду-
-Пошёл ты-
Саша отложил телефон и улыбнулся девушке, что сидела напротив. Она в это время тушила сигарету в банке из-под растворимого кофе, ещё выпитого в те времена, когда эта пыльная гадость считалась страшным дефицитом. Девушка с малиновой помадой и накладными ресницами сидела на скрипучем табурете и была обнажена до пояса.
На улице Урицкого, где находится квартира, которая никак не хотела продаваться, хотя так легко досталась семейству Высоцких, Саша встретился с помощником своего риэлтора Мариной. Она ждала его около подъезда, и набросилась на Сашу с текстом, который немедленно требовал корректировки. Саша с первого раза запомнил её фамилию, так как, она совершенно ей не соответствовала, Тонких. А на самом деле она была толстая, Саша так и говорил жене, звонила Толстая, с ударением, правда на букве «а». Марина произвела на семейство самое неприятное впечатление из всех возможно неприятных. Всё дело в том, что Марина всячески старалась быть любезной с Высоцкими, но как не старалась не мола скрыть своё презрительное отношение к удачливым и успешным эмигрантам из Европы. Эта смесь показной любезности и проступающей свозь неё брезгливости и зависти, была столь неприятной, что её всячески избегали. Но сейчас этого было невозможно. Марина подбежала к Саше и начала тараторить.
-Я провела её в квартиру, пусть пока посмотрит, ну это же не так страшно. Она очень хотела сегодня встретиться, сказала, что всё видела в интернете и ей очень понравилось и всё её устраивает, но хотела бы увидеть самой,-лебезила Марина так подобострастно и извиняюще, что Саша невольно скривился.
-Я понял, пойдёмте-
-Нет-нет, я тороплюсь, вот возьмите ключи, у меня к сожалению совсем нет времени, никак не могу, опаздываю, знаете так получилось, извините-
-Я понял-понял, спасибо,-Саша был даже рад так быстро избавиться от неё и больше, хотя бы на сегодня не видеть и не слышать.
Он вошёл в дом и поднялся на второй этаж, дверь была не заперта и как только он оказался в квартире, ему стало понятно, кто наполнил запахом духов всё пространство лестничной площадки и все полсотни квадратных метров этой двушки.
-Алёна-
Алёна протянула руку для рукопожатия и прямо посмотрела Саше в глаза. Взгляд этот не оставлял никаких сомнений, что-то будет, эта встреча будет полна сюрпризов.
После того, как Алёна и Саша ритуально познакомились, они разошлись в разные стороны, как это, наверное, делают дуэлянты перед поединком. Не скрывая интереса, они разглядывали, но вовсе не тётушкину квартиру, а друг друга. При этом разговор тянулся сугубо деловой и детальный. Потом, они переходили из комнаты в комнату, заглянули в изолированные туалет и ванну, поглядели на потолок в длинном коридоре и остановились наконец на довольно просторной кухне у круглого полированного стола.
-Вы не возражаете, я сниму шубу,-спросила гостья и не дожидаясь ответа избавилась от своей длиннополой стриженной норки и как можно элегантнее сбросила её на спинку стула.
Ничего уже не было удивительного в том, что на Алёне было чёрное вечернее платье, с самыми выразительными и смелыми декольте и открытыми руками. Тонкая золотая цепочка с ключиком-кулончиком, помада цвета переспелой малины, голые коленки, голубые глаза, утопающие в косметическом гриме, завитые русые волосы и высокомерный тонкий подбородок, вся эта продуманная конструкция, присела на облезлый табурет и обратилась к Саше с просьбой угостить её кофе со сливками.
-Кофе, увы, здесь, по-моему, нет. Чай найдётся, -сказал Саша и стал шариться в кухонных шкафах, сконструированных ещё в стиле позднего советского декадентства.
-А пепельница? Вы не будете против? В этой квартире может быть курили последний раз грузчики в годах сороковых, когда эту газовую плитку привезли-?, решила видимо, что самое время продемонстрировать и своё изящное чувство юмора Алёна.
-Ну так что скажите, Алёна, как вам квартира, походит?-
-Знаете, я ищу что-нибудь в этом районе, и уже довольно давно. Вам же сказали, что сейчас, это тихий центр, новостроек немного, транспорт идёт мимо, дворики и всё такое. Но дома в основном очень старые, вот и ваша квартира. Думаю капитального ремонта здесь вообще не было или был, но очень давно. Это значит, что после покупки придётся ещё вкладываться и прилично. Ну, даже на вскидку, ещё миллион. Плюс- минус двести-триста тысяч. Поэтому , обсудить скидочку, где-то в это диапазоне, думаю будет правильно,-Алёна закурила и щёлкнула по сигарете, скидывая пепел в банку из под кофе, где может быть когда-то хранились пуговицы и напёрстки, но уж точно не кисли бычки.
-Давайте поторгуемся, Алёна, я не против. Но вы ведь сами сказали, тихий центр и так далее. Дом хоть и старенький, но крепкий. А, что касается ремонта, это, уже на усмотрение новых жильцов, он может быть какой угодно, шикарный или экономный. О какой сумме вы хотели бы поговорить?-
-Ну, семьсот пятьдесят тысяч-
-Это не скидка, это рождественский подарок! Алёна, я слышу ваши доводы, они вполне разумны, правда. Но я могу говорить о сумме, где-то в пределах сто пятидесяти двухсот тысяч-
-Александр, послушайте, я так понимаю вы хотели бы побыстрее продать квартиру и вернуться, знаете сейчас быстро продать жилплощадь не так просто, предложений гораздо больше спроса. Продавать можно долго. Пол ляма, как у нас сейчас говорят. И вашим и нашим, а?- Алёна села прямо игриво заулыбалась и кивнула Саше, как бы предлагая согласиться.
-Знаете, я был бы и рад согласиться, но меня супруга не поймёт. Мы договорились о скидке, максимум двести тысяч, ну двести пятьдесят. Даже при желании, я не смогу пойти вам навстречу-
-Что, если я отсосу у тебя, желание появиться?-
-То есть, пойти на встречу, ты понимаешь буквально?-
-Сам прикинь, скучный миньет от жены или самый сладкий отсос, вот этими губками. Ты, конечно начнёшь мне рассказывать о супружеской верности, честности и чистоте, о том, что секс не стоит пятьсот тысяч. С проституткой да , это не цена для давалки, даже самой распрекрасной, но я не ****ь какая-нибудь. Я молодая и красивая, и я не шлюха, если ты всё ещё так думаешь, повторю. Не думаю, да просто знаю, что твои постельные дела с женою давно прошли и забылись. Я тебе не столько перепехон предлагаю, сколько приключение, которое не у всех случается в жизни. Могу быть и ещё более конкретной, ты не хера не кобелёк молодой, и с каждым годом, даже днём, твои шансы, что твои желания сбудутся ( а они у тебя ещё есть?) всё меньше и меньше. Я уже не говорю, что ты ничего не теряешь, продаёшь квартиру быстро, получаешь меня и деньги. А так, только деньги и то не сразу и в общую семейную копилку-
Алёна снова закурила и так же спокойно, как говорила, стянула с плеч лямки от платья. Глубоко затянувшись она выпустила дым через уголок рта и внимательно посмотрела в глаза Саши. Он хотел что-то сказать, но тут зазвонил его телефон. После разговора, Саша подошёл к девушке и снимая со спинки стула её шубку предложил помочь ей одеться.
Не разговаривая, лишь улыбаясь тогда, когда обычно, что-то говорят, чтобы прояснить детали, они достаточно быстро собрались и вышли из дома. Саша вызвал такси, Алёна протянула руку для прощания и сказала, что её машина припаркована за углом. Когда он повернулась и пошла ,Саша крикнул ей вслед.
-Ты же знаешь мой телефон, позвони мне, чтобы твой номер определился.-
Не поворачиваясь, Алёна подняла вверх большой палец. Минуты через три, когда Саша садился в такси, ему позвонили с неизвестного номера. Он сохранил его под именем «Супер-скидка».
В самом начале улице Коммунистической, той самой, что когда-то звалась Гудимовской, в кафе, которое по воле учредителей, слащаво было названо « The Sherbet» начинался бизнес-ланч. Это место общепита не могло гордится особой популярностью и обеденное время, по традиции сопровождаемое низкими ценами и специальным меню эконом-класса, едва было заполнено даже на треть. В центре четверо менеджеров из расположенного не так далеко бизнес-центра, да два следователя, которые прошли сотню метров от своего старинного особняка, о котором так восхищённо не так давно рассказывал Корней (это настоящее сокровище на этой улице, деревянный доходный домина в стиле модерн) расположились около лестницы. Менеджеры хихикали , следаки молча пили пиво. Корней прошёл мимо мужиков с короткострижеными головами, нависающими над кружками, на смеющеюся молодёжь не обратил никакого внимания и остановился у стола, возле окна , где откинувшись на высокие спинки широких диванов, ожидали следующих блюд, Вероника и Кристина. Если судить по пустым тарелкам, смятым салфеткам, выложенным крест накрест приборам, с хумусом и салатами было результативно покончено. Они улыбнулись ему, он в ответ, глубоко вздохнул.
-Вы эти две конфетки, что я вам дал, действительно съели?,-надеясь на последний шанс, спросил Корней.
-Да, действительно. Корней, что-то случилось, ты какой-то потерянный, как будто что-то произошло прямо фак?,- сказала Вероника, по-прежнему только она общалась с Корнеем, Кристина предпочитала всему и всем свой телефон, если она и отвлекалась от его экрана, то смотрела вокруг совершенно растерянно.
Корней присел на край дивана, отхлебнул уже холодный чай и начал говорить медленно, но беспокойно.
-Значит так, девушки. Эти конфеты-наркотик. Не химия ,он растительного происхождения, но достаточно мощного эффекта.. Если говорить коротко, каннабис, приготовленный в виде сладкой конфетки. Да, что я вам так подробно рассказываю, вы же живёте в Европе, по крайне мере, слышали о подобном и не раз. Извините меня, за эту провокацию. Сейчас я раскаиваюсь. Но тогда. Выбесили вы меня. Скажите неадекватная реакция, ну да, но сейчас лучше поговорить, что будет с вами, совсем скоро.-
Чем дольше говорил Корней, тем сильнее менялись лица сидевших за этим столом. От спокойно-сытых, до растерянно-напуганных. Вероника плотно сжала губы ,у Кристины, напротив, непроизвольно отвисла челюсть.
-Вы совсем охренели здесь? Это шутка твоя такая? Как это вообще возможно?,-Вероника с трудом подбирала слова. Надо было принять какое-то решение. Выбрать позицию, знать что делать и как себя вести. Но даже верить в происходящее не хотелось.
-Что с нами будет происходить?- вдруг подала голос Кристина. -Я что-то ничего пока не чувствую-
-Я знаю, что сейчас произойдёт! Я вызову полицию и мы поедем в госпиталь и промоем желудки. А тебя, грёбанный любитель старины, арестуют,-перебивая дочь закричала Вероника.
Следователи, жующие одинаковые закуски, невольно вздрогнули, услышав столько знакомых слов.
-Тише, Вероника, не кричите так. Промывание уже не поможет. Минут через десять начнёт действовать. Эта штука уже впиталась в кровь. Что вы скажите в полиции, что вы под кайфом? На учёте я не состоял никогда и откажусь от всех обвинений. И вообще, давайте сосредоточимся на том, что с вами будет происходить. Главное, не паникуйте. Рано или поздно вас отпустит. Чтобы вам не показалось, чтобы не происходило, это пройдёт. Вряд ли у вас будут какие-то галлюцинации, но кто знает, помните, это ваше воображение и только. Плод вашего разума. Вообще, постарайтесь отнестись к этому, как к расслабляющему средству, такой процедуре релаксации. По большому счёту, это и подразумевается, в этом и есть смысл подобных препаратов-
-Боже мой, ты сумасшедший. Ты понимаешь, что она ещё несовершеннолетняя? Ты понимаешь, что я категоричный, непримиримый противник любых наркотиков, ты…,- Вероника замолчала, потому что к их столу подошёл официант и стал убирать грязную посуду, чтобы поставить следующие блюда.
Больше ничего Вероника в этот день не сказала. Сначала ей показалось, что просто включили музыку . На самом деле так и было. Но то, какое это грандиозное впечатление произвело на Веронику , те, кто это сделал, представить не могли.
Время, что обычно можно отследить по часам и к движению которого, мы привыкли, вдруг сначала немного замедлилось, а потом потекло так спокойно и неспешно, что его переживание стало невыносимо сконцентрировано. Казалось, что жизнь возможно рассмотреть и изучить подробно, как под макросъёмкой.
Вероника посмотрела на дочь и увидела, как пройдёт её жизнь. Ей представилась, что Кристина, всё время лежит на каком-то несуразном диване, над ней гремит кондиционер, она так загорела, что похоже на латиноамериканку и у её ног чашка с дымящим варевом. «Это что, Латинская Америка?»,-подумала Вероника. «Она живёт там?».
Потом музыка поменялась, заиграла что-то на русском языке и Вероника попыталась сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас. Напротив неё сидел какой-то лохматый мужик и что-то ей говорил. Тут же в памяти пролетели какие-то низенькие домики с заснеженными крышами и тёмные окна, с нагромождением вырезанных узоров и накладных шишек. «Наличники, это так называется? Зачем они нужны?». Она слушала, что кто-то зовёт её, откуда-то из далека, но откликаться совсем не хотелось. Её захватила музыка. Казалось, что только сейчас она её по-настоящему поняла и смогла проследить все оттенки и глубину мелодий.
Когда появился Саша, за столом царила атмосфера невероятного спокойствия и тишина.
-И что дальше?, спросил Саша у Корнея, который распиливал ножом котлету.
-Я вызвонил Игоря, он приедет, отвезём их к нему, отлежаться, отойдут, думаю, часика через два-
-Как они?-
-Вероника закрылась. Молчит, но её не тошнит по-моему, но, конечно, офигевшая. А Кристина уткнулась в телефон. Крис ты как?-
-Ок, всё ок!,- Кристина немного безумно улыбнулась и тут же вернулась к гаджету.
-Похоже, доча твоя знакома с подобными препаратами?,-заметил Корней.
-Да, буду знать, спасибо тебе за это, Кор,- сказал со злой ухмылкой Саша и сел рядом с женой.
-Как ты?,-спросил Саша и попытался взять её за руку.
Вероника твёрдо решила не разговаривать. «А зачем, столько пустых слов, столько мусорных фраз, неужели нельзя использовать речь, как музыку, в этом будет хоть какой-то смысл». Она одёрнула свою руку и продолжила размышлять. « Прикосновения, ещё важнее слов и говорят ещё больше. Ведь даже секс, он всегда проходит без слов, прикосновения не могут обмануть, в отличие от слов».
Только в машине, когда Игорь переключая радио, случайно попал на канал классической музыки и хотел найти что-то другое. Вероника вдруг рванула с заднего сиденья, но и тогда лишь замахала руками, показывая, чтобы Игорь зафиксировал эту волну. Поэтому в полуденной пробке на «Красном» катил Шевроле с пассажирами погружёнными в симфонический туман. Соседей по потоку накрывали то скрипки, то арфы, то хоровое пение, то а капельное . Кристина достала наушники и Бьёнси немедленно вернула её в двадцать первый век.
Есть в этом городе площадь Калинина, ну точнее, площадь имени Калинина. Её особенность, не в том, что она какая-то необычная, очень большая или очень маленькая, нет, как раз наоборот, она совершенно ординарная и подобных площадей в городе полным полно. Всё дело в том, что площадями здесь называют транспортные развязки, дорожные кольца, максимум, чем можно украсить эти, так называемые площади, это рекламный столб, на котором размещают электронное табло, в которое палятся пассажиры автобусов и маршруток (автомобилистам, эта роскошь не позволительна, они выворачивают шеи и крутят баранки) ещё вокруг башни для рекламного транслирования рассаживают летом цветочный палисадник. Но прикоснуться к тюльпанам и насладиться их ароматам, кроме рабочих в оранжевых безрукавках, никто не сможет. Ещё раз повторю, это транспортные развязки, хоть и зовутся площадями, и любой, кто решиться перебежать круговой поток будет раздавлен и причём многократно.
Об этом или приблизительно о чём-то таком размышлял Саша, пока ждал Игоря в кофейне, попасть в которую можно было, если сначала пройтись по так называемой площади Калинина, не по проезжей части, а по широкому тротуару. Что же такого выдающегося сделал для этого города этот сталинский подлизала, что его так благодарно помнят жители этого города?
-Сашка, привет! Не будь таким задумчивым, иначе я решу, что ты у Корнея противень с конфетами стащил-, Игорь приветствовали Сашу с лестницы, которая начиналась у книжного магазина на первом этаже.
Друзья по моей воле, даже обнялись при встрече, пускай будут сентиментальны, такие прямо-таки братья некровные. Целоваться, пожалуй, не станут. Или так, по-восточному? Или по-русски трижды. Ладно похлопали по спинам и присели. На глаза блестят слёзы? Смахнули, высморкались, пердуны старые, заказали по Латте и давай трепаться, тебе ещё интересно о чём?
Этот мутнейший Игорь спросил:
-и, что там Вероника? Могу представить, но не могу представить?- (вот это бред, автор исписался, диалоги совсем потеряли реалистичность)))
-Вероника в гневе! Совсем старая не знает пощады! Кроет всё и всех матом. Улетам, говорит отсюда завтра же, видеть и слышать ничего не желаю. В этом краю, говорит, законов нет, порядков нет, и средневековье тёмное правит балом. Уехал вот типа дела улаживать пред отлётом, а на самом деле сбежал от фурии, хотя бы на пару часов. А, что ты собственно хотел?-
-Я , что-то такое себе и представлял. Ты обещал мне фото в ватсапе Алёны показать, давай-
Мужики уставились в телефон.
-Сколько ей лет, как думаешь?-
-Двадцать пять, или около тридцати. Без макияжа, наверное, чуть за тридцать-
-Глаза дерзкие, сама, как гладиатор, если чего-то захочет добьётся своего или сдохнет-
-И что думаешь?-
-А ты что скажешь?-
-Я скажу, что она борзейшая особа. И очень расчётливая. Пришла, разделась, сделала предложение и поставила перед выбором. Хочешь, не хочешь? А я думаю, на самом деле мне, это надо? Понимаю, что буду жалеть при любом раскладе. Теряю больше, чем нахожу. И вот и хочу у тебя спросить. Ты стал бы играть в игру, в которой правила придумал не ты?-
-Ну, братец Кролик, ты меня прямо удивляешь. Здесь на лицо обычная дилемма, её решают все мужчины всего этого двуполого мира. Или ты снимаешь труселя или натягиваешь их до подбородка? Я же тебе говорил, я три раза был женат. И трижды всё повторялось, как под копирку. Сначала я добиваюсь её и стремлюсь овладеть. Как только это происходит, безраздельно пользуются уже мной. Женщины используют нас и слабые управляют сильными. Любые сочетания приводят к нашему поражению. Отношения между полами не война вовсе, а шаткий компромисс. Ты чего-то желаешь? Будь добр, заплати чем-то. Свободой, энергией, временем, здоровьем, иллюзиями, деньгами, если они есть у тебя. Чего тебе не жалко?-
-Все мужики к полтиннику становятся слабоумными философами?-
-Я бы сказал, что просто начинают вонять. Не замечал за собой, запашок? Как спёртый, застоявшийся воздух. Правда они это называют житейской мудростью. Вот так ходят везде подпёрдывают, но сами считают, что излагают великие истины.-
-Считаешь, что как в молодости, трахнуться, если представляется такая возможность с красивой соской надо обязательно, чего бы это тебе не стоило?-
-Как раз нет, Сашка! Я просто вижу, что ты завёлся и всё решил для себя. Твой здравый смысл, рассудок твой, возраст намечающейся какой-никакой мудрости подсказывает тебе забей, успокойся, остынь. Но ты в состоянии прислушаться к этим занудам?-
Несуществующие в природе, в реальной жизни, даже в параллельной вселенной персонажи замолчали. Эти выдуманные мной, собранные из разных характеров и прототипов сомнительные герои делают вид, что решают какую-то проблему. Какая самодеятельная чушь, я всё решил за них и всё продумал. Вот сейчас, к примеру, дам немного ещё посамовыражаться этим фантомам и поверну ход и направление событий в мне нужном русле . Самовольно и самоуправно. Офик Антоша уже пролил горячий капучино на стол нужным мне ребятам за соседним столиком. Они уже заорали.
-Педик криворукий! Жопой своей вытирать всё будешь! Сука, ты смотри, что ты наделал, шакал!-Кто тянул за язык Сашу, зачем ему было вмешиваться не в своё дело, никто же не просил его заступаться за честь официанта. Как кто, это я. И вот, что он сказал. Я ему написал этот текст, а он вслух произнёс.
-Полегче, ребята! Оскорбления держите при себе, пожалуйста!-
Да, я же обещал дать немного поговорить Саше и Игорю, до того, как они вязались в скандал между тремя дагестанскими юношами, какого-то лешего, заглянувшими выпить кофе, чего они раньше обычно не делали и официантом Антоном, с размытой на первой взгляд сексуальной ориентацией, не без оснований больше склоняющейся к склоняемой.
За пять минут до фразы «Полегче, ребята» Саша говорил:
-Я себя не обманываю, я продумываю, как всё провернуть. Чтобы Ника носа не подточила. Что скажу, как, почему. Я же знаю, она мне изменяла, и быть иначе не могло. Тётка трижды в неделю ходит в бассейн, мужчины смотрят ей в ниже спины, наш секс, это такая штука, что говорить о нём нечего. Так что, эта Алёна всё рассчитала правильно. Они сейчас у вас в большом количестве расплодились, такие молодые расписные сучки?-
-Есть, в достатке. В основном идут на экспорт, ты же вот тоже шенгенский мужичок.-
Игорь взял телефон и стал звонить, сами догадываетесь кому. И тут бац, ему помешали, мачо не стерпел, подал голос, зачекинился.
Разговор между дерзким парубками и аксакалами сразу принял оборот бесповоротного противостояния. Каждое следующее слово затягивало узел противоречий. Седоволосые дяденьки не могли перечить так искусно, как их чернобородые юные оппоненты. Как-то быстро оскорбления достигли свой фатальный уровень, и не могли оставаться неудовлетворёнными. Это почувствовали все окружающие, даже две, к тому до ужаса напуганные студентки, до того момента беспечно болтавшие за третьим столиком, на этой драматической террасе. Когда разогретые разновозрастные мужчины засобирались выйти на свежий морозец, только Игорь попытался оставить неизбежное.
-Саша, успокойся, зачем ты всё это затеял, мы сейчас огребём, у тебя инстинкт самосохранения есть? Давай останемся? Проглоти ты обиду, я понимаю, как это стрёмно, но ты не с теми связываешься, они…
Саша отмахнулся, он торопился совершить подвиг. Ради, наверное, своей Дульсинеи. Ему грезился золотой ключик, что прилипает к впадинке между её грудей.
Пять мужчин обогнули дом, вошли во двор. Нашли более-менее тихий уголок. И когда Саша хотел что-то сказать, один из дагестанцев вдруг с ноги ударил его прямо голову. Не успел Игорь даже подхватить скошенного мая гири приятеля, как тот же каратист дважды врезал ему по челюстям. Всё кончилось мгновенно. Солнечный февральский полден выключился, словно свет ближайшей звезды отключили, а коллекторами, как раз выступили вот эти трое кавказцев, во главе с этим парнем, со сросшимися на переносице бровями и превосходным апперкотом, впрочем, как показывает практика и с отличной обратной вертушкой . Следующее, что увидел Игорь, это лицо какой-то женщины, совсем близко со своим. А потом, из далека стали доходить и наконец проникли в его слух повторяющиеся слова.
-Что с вами, вам плохо? Вы меня слышите, вам нужна помощь?-
Перепачканные кровью, измятые и подавленные они добрались до машины. Как только Саша оказался в машине его вырвало, он снова начал терять сознание и Игорь открыл окна.
-Сашок держись, здесь Горбольница совсем рядом-
Его самого трясло и мутило. Все кого избивали, унижали и оскорбляли знают какое человек испытывает страшное опустошение. И как невероятно гадко на душе и тело откликается на душевные муки физическими страданиями.
Злилась ли Вероника, что чувствовала, о чём думала, в каком собственно была настроении? Трудно сказать. Она хотя и абсолютный продукт моего разума, я бы даже сказал его девиация. Но всё же, сложный непредсказуемый человек. Хоть и иностранка, с давних пор. Хоть и женщина, что только усложняет понимание её внутреннего мира и хода её мыслей. Могу только догадываться. Или внимательно присмотреться к ней, задумчивой, недовольной, с жуткой мигренью в такси, безучастно глядящей из окна.
Утром, с южным ветром сюда пришвартовалась совсем другая погода. Из нижнего Урала вместе с тёплым воздухом, под его покровом на равнину пришли шквальные порывы и снежные атаки. Массы воздуха подтянулись к равнине разорванные внутренним противоречием, в чём оно заключалось? В том, что фронт был разделён областями разноуровневого давления. И если до обеда жители мегаполиса испытывали на себе повышенный атмосферный пресс, то после, кто-то отпустил его и температура полезла вверх, ветер сорвался в петель, а головы от подобных перепадов затрещали, словно они не к сезону, и не месту, поспевшие арбузы.
Вероника не желала верить, что так может меняться погода и что организмы способны перенастраиваться так гибко и без потерь. Поэтому свою мигрень связывала с новыми неприятностями, что престали её удивлять. Оттепель, какие-то безумные пробки, мокрый снег, театральным занавесом закрывающий небо, её мало беспокоили. Она твёрдо решила убраться из этого города, как можно скорее. И то, что Саша позвонил из больницы, не только не удивило её, это лишь укрепило уверенность, что сделать это надо вопреки всем обстоятельствам и причинам. «Хрена лысого, только бы было возможно улететь завтра, накачать его болеутоляющим, перевязку сделать, нет, оставаться нельзя ни дня, нас этот город угробит». Тут она вдруг задумалась над этим крайним словом «угробит», по универсальной, ещё из начальной школе привычке, выделила корень и сама себе приказала успокоиться и оставаться решительной.
Вернуться к прежней, обыкновенной спокойной жизни. Эта цель, как знамя развевалось перед Вероникой.
Сначала к Саше её не пустили, было сказано, что приём посетителей начнётся через час. Вероника словно была рада, что сразу что-то пошло не так. В приёмном отделении городской больницы номер один, где круглый год, без пауз и передышки происходит локальный апокалипсис, Вероникины крики и угрозы растворились, как стоны умирающего на поле битвы. Избитые, покалеченные, умирающие, вернувшиеся на время с того света, пришедшие проститься или попросить прощенья, в белых халатах или в цветастых, в бахилах или в растоптанных сланцах, на одно мгновение обратили внимание на дамочку вопящую в сторону давно закрытой двери.
-Я гражданка Германии! Хотите видеть консула!? Это произвол какой-то! Неприятностей давно не было?!
Какой-то дедуля в малиновом длинном халате и шерстяных носках , как только прошёл его захлёбывающийся кашель, добавил.
Да им всё похеру, дочка, не шуми ты так, нервы свои не трать.-
Вероника взвинтила себя до такой степени, что почти была готова вступить в диалог с этим дедулей, в растоптанных до безобразия, тапках. Но тут появился доктор, так спокойно, что тут же снял всю витавшую вокруг агрессию, обратился к Вероники, что ей пришлось трижды услышать его вежливую просьбу, облачиться в бахилы.
Это был небольшого росточка усатый дяденька, где-то возрастом чуть за шестьдесят. Его монотонный сначала голос успокаивал не сразу, и поэтому чтобы разобраться о чём и что он говорит, надо было сосредоточиться и настроить всё своё внимание. Они шли длинными коридорами и поднимались на лифте. Доктор представился Юрием Алексеевичем, травматологом.-
-До приёмного времени осталось совсем немного, так что ничего страшного, если мы придём пораньше. У вашего мужа сотрясение мозга. Поэтому ему необходим постельный режим, мы его понаблюдаем, обследуем. Ничего страшного, опасного нет, но несколько дней ему нужен покой-
Они остановились. Юрий Алексеевич, поправил шапочку, задумчиво погладил свои пшеничные усы и добавил.
-Мы пришли, вот здесь его палата. Но знаете в чём проблема? По всей видимости его избили, но он это отрицает. Говорит, что этой случайность. Спросите у него в чём дело, пожалуйста. Я буду в ординаторской, это там дальше, прямо по коридору и на лево. Хорошо?-
Вероника молча кивнула и открыла дверь в палату.
Они не виделись всего несколько часов, но сейчас казалось, что прошло много времени и Саша, только что вернулся с какого-то заданья, военного не меньше.
-Как ты себя чувствуешь?-
Он неуверенно улыбнулся, пробормотал, что уже неплохо.
-Саша, что собственно случилось? Доктор мне сказал, что тебя избили, это правда?-
-Нет, Ника, это несчастный случай. Я был с Игорем на горке, здесь знаешь в Заельцовском парке есть такая огромная горка, вот мы и решили прокатиться, на плюшке. Я так неудачно упал, уже внизу, сорвался с плюшки и головой ударился. Дурацкая получилась ситуация-
-С плюшки? С какой плюшки? С какой горки? Это же бред, Саша, зачем ты мне его рассказываешь? Так, подожди, тебя кто-то запугивает? Что с тобой, Саша? Нам надо обратиться в полицию. А потом мы сразу улетим. Это произвол, терроризм, пойми подобные вещи не в коем случаи нельзя оставлять безнаказанно!-
Саша отмалчивался, Вероника всё больше выходила из себя. Публика в палате переглядывалась и поражалась услышанному. И радовалась, какая удача, сама по себе история необычная, да и в невесёлой больничной рутине, приятная находка, для тем и разговоров. Вероника всё настаивала, Саша закрылся рукой и помалкивал. Наконец герои дня взяли паузу, то есть Вероника замолчала.
Затишье, для радости слушателей и зрителей палаты в отделение травматологии длилось недолго. Видимо в этом одноактном спектакле не хватало ещё действующих лиц. И вот они появились. Больные на койках, совсем позабыли про свои неприятные диагнозы и начали постанывать, но уже не от боли, а от волнительного предчувствия.
В дверях, сразу растерянные, но всё же пытающиеся взять себя в руки, стояли Корней и Игорь.
-Ну-ну, я прямо-таки не знаю, что вы мне сейчас скажите, но очень жду правды. А то мне Саша такую сказку про горочку выдал, так удивил, не представляете. Вы тоже на горке катались, с плюшками?-
-Вероника, может не будем это обсуждать здесь-, первым отозвался Игорь, наверное, как участник этого события.
Публика перестала дышать от волнения. Ещё немного и раздались бы неодобрительные возгласы.
-Хорошо, давай-те поговорим в полиции. Мы идём в полицию? Саша, ты согласен или мне одной туда идти?-
-Нет-
-Что? Почему? Что произошло, я хочу и имею право знать. Без ультиматумов, без угроз, даже требовать не хочу, сию минуту выкладывайте, что с вами случилось?!-
И тут дверь в палату растворилась нараспашку и как говориться прорвало. Массовка, шурша пакетами, с лёгкими, развивающимися, словно размахивая крыльями, тонкими одноразовыми халатами-накидками, заполнила собою всё, пропитанное запахом лекарств пространство. Покалеченные, радостно откликались на каждое слово сердобольных родственников. И только те, кто остался обделён заботой и вниманием, ещё следили за застывшей мизансценой. «Дожмёт она его дожмёт, увидишь», убеждал лысый невзрачный парень своего соседа, худенького и рыжего, смотревшего на всё действие с непроизвольно открытым ртом.
Саша сказал, что устал и хочет подремать, отвернулся и оставил всех своих гостей в глупейшем положении. Через некоторое время, Вероника ещё что-то говорившая своему мужу встала и схватив Игоря за локоть, вытащила его в коридор.
-С тобой я не собираюсь говорить, уйди совсем,- бросила она в сторону Корнея не поворачиваясь к нему.
-Я догадываюсь ,что это твоя идея в партизан поиграть. Что собственно случилось? Я не прошу, я требую, чтобы ты мне рассказал всё. Ты надеюсь понимаешь, насколько это всё серьёзно?-
-Мы поцапались с тремя кавказцами в кафе, а потом вышли и. Произошла небольшая заварушка, ну и нам досталась.-
-Как так? Вам под пятьдесят лет и вы с кем-то бодаетесь? Это же ненормально, как это возможно?
А почему, Саша упёрся и прикрывает их, вас запугали, чем, как?-
-Я думаю, мне кажется, Саша решил, что всё было честно. Мы сглупили, нам настучали, зачем примешивать сюда полицию, рассказывать кому-то о том, что вспоминать неприятно, протоколы писать, читать. Потом повторять всё это в суде, ему не доставит это удовольствие, самолюбие пострадало сильнее, чем голова.-
-Ты совершенный идиот?! Какой-то беспросветный инфантилизм! Вы как будто в дворе у себя или где-то за школой, свои подростковые проблемы решаете?!-
-Да, что-то в этом есть пацанского, не спорю. Даже может быть мы немного заигрались в Робин Гудов ,но. Это, конечно не моё дело. Как бы это сказать. Я подумал, что этого, как раз не хватает Саше. Не обижайся и не принимай мои слова в серьёз, но кажется мне, ты слишком загнула своего мужика в дугу.-
-Ты совсем охренел. Ты думаешь меня интересует, что ты там думаешь о моей семье? Вам бы не помешало хорошенько на себя посмотреть. Живёте, как во времена древнего мира. Ты ещё мне высказываешь, что у меня не что-то так. Вот скажи мне, неандерталец, за избиение человека должен кто-то ответить? А если бы они его убили, это тоже можно считать, не заслуживающим внимания?!-
-Хочешь откровенного разговора? Я пытался остановить Сашку, а он завёлся и прямо лез в эту драку .Связываться с кавказцами у нас, это гиблое дело, мы для них как травоядные для хищников. Их с первых шагов учат биться и не сдаваться, они лучше умрут, чем проиграют. Они ненавидят всех нас, мы боимся любого черноволосого.
Нет, они не кричали так, что кому-то, тем более здесь, в травматологии было неловко, скорее каждому становилось понятно, что разговор непростой и принципиальный. Именно поэтому Юрий Алексеевич дважды проходя мимо почти собирался вмешаться, но всё сдерживался. Оппоненты старались дойти до сути, разобраться и любому проходящему, это было ясным.
Вероника устала бить гвозди в прозрачную стену. Ей, как никогда в этом странном путешествии на позабытую родину, показалось совершенно очевидным, как она одинока.
-Знаешь Игорь чего я никак не могу отыскать в этом городе? Чего мне фатально не достаёт, от чего я по-настоящему страдаю? Как ты думаешь?...От отсутствия разумных людей! Мне всё время приходиться объяснять простые непреложные истины. И что же я слышу в ответ? Я слышу, что то, что принято во всём мире, как данность, здесь подвергается сомнению! Наркотики дают попробовать и не моргнув глазом говорят, что это обычные сладости. А если посреди дня избивают до полусмерти, просят забыть об этом, как будто это и не стоит внимания. Вот ты, Игорёк, похож на кого угодно. На пионера, на алкоголика, на шовиниста, на слабоумного, только на мужика пятидесятилетнего совсем не похож.-
-Как ты точно меня описала. И главное сказала-то как верно, не хочу я быть тем самым мужиком с полтинником. Ты не заметила, что что-то и Саша-то, как-то быстро перестал стремиться ему соответствовать? Не думаю я , что мне удалось так быстро сокрушить принципы человека, если они ему так дороги и близки? Слушай, я даже не знаю, чего он так упёрся? Он же гражданин иностранного государства, здесь пол местной полиции поднимут, чтобы найти этих троих. Тебе, как раз должно быть лучше других понятно, что с ним произошло. Да, Вероника, дай ему свой платок, утри его кровь, что ты взялась за меня, за всех нас.-
-Разговора у нас не получиться я так понимаю? Я понимаю, что не понимаю здесь совсем ничего. Вы все не только не изменились, вы деградировали, и не желаете этого понимать.-
-Да я и не спорю. Эволюционировать и вправду никак не вышло. Думаешь никто этого не понимает? Вы вот такие мудрые посваливали отсюда, у тех кто остался другие взгляды на жизнь, они и сами не представляют какие именно.-
Вероника отмахнулась, как отмахиваются от бестолковой мысли, изобразила рукой какой-то непонятный жест, что-то типа, сейчас с тобой с ума сойду и пошла в палату к мужу.
Игорь спустился вниз и отыскал на улице Корнея.
-Слушай, ты завтра, послезавтра заходи к Сашке, я не смогу, я летаю утром и вернусь только через две недели-
-Как это так?-
-Как это так? Я на вахте, Коря вкалываю, полмесяца вахта, полмесяца дома. И сейчас наступила половина для работы.-
Корней присвистнул. Он был так удивлён, что не мог этого скрывать.
-Вероника пойдёт в ментовку, всё про всех расскажет, а тебя и нет. Будет жарко .Мне отдуваться одному тяжело.-
-Не знаю, может и не пойдёт. Сашка, как мне кажется упёрся окончательно. Что Коренька, ушки горят? Любовь к сладкому подвела .Видишь, как это вредно?-
-Что с вами случилось, я так и не понял, как можно было так опростоволоситься? С кем вы сцепились?-
-Совершенно идиотская история. Три молодых дага, стебались-издевались над официантом. А он видно, как на духу пидорастик. Европеец Алекс сделал им замечание. Они от такой толерантности к гомикам сразу включили лезгинку. И давай нас на кулаки на улицу звать. Я говорю Сашке брось, это же наци, им по фиг, за что славянам морды чистить. А он и слушать не собирался. Ну вышли, там один боец с гор и размотал нас на первых нотах. Вот и всё.-
-А почему он к нашим внутренним органам так равнодушен? Они вам сказали, чтобы вы ни родителям ни милиционерам ни учителю ничего не рассказывали?-
-Знаешь Коря, я думаю он никак не ожидал, что всё выйдет вот так. Мне кажется он разочарован, и испытывает, что-то вроде позора, что ли. Неприятно, неприятно до тошноты и наверное невыносимости, от того что тебя унижают те, кто по сути соплижуи ещё. А ту ещё жена. Она же всегда и во всём фантастически права, и её сострадание, как издевательское «вот видишь, что с тобой происходит, когда ты поступаешь, как ты хочешь».
Они ещё совсем немного постояли у ворот главного корпуса Горбольницы. Игорь ещё раз попросил Корнея наведываться к Саше, тот обещал. Потом они попрощались и разошлись в разные стороны, потому что у Корнея были какие-то дела здесь недалеко в Калининском районе, а Игорь торопился в Толмачёво, ему надо было ещё собраться на завтрашний утренний самолёт.
Правда Корней не сдержал обещание данное или скажем так почти выпрошенное обещание для Игоря. Он уехал этим же вечером, ночным поездом в Омск к двоюродному брату. Который был так удивлён неожиданным визитом братика, до этого не появлявшегося пять лет, что позвонил на следующий день его маме, своей тётке и всё аккуратно выспрашивал не случилось ли что. Через две недели Корней уехал, оставив своему родственнику всего одну, но зато глубокую мысль. «Ну вот зачем, зачем и на кой нужны двоюродные братья и сёстры? Полнейшая хрень, а не родственники».
Вероника забеспокоилась не сразу. Что здесь страшного, Кристина не отвечала на звонки, надо же. Но то, что она пропала, стало ясно, лишь когда и в номере её не оказалось. На ресепшен, непривычно доброжелательная девушка сказала, что Кристину не видела, отозвался охранник. Благоухая смесью запахами прокуренных вещей и несежестью вонью изо рта, он с радостью чего-то кому-то рассказать долго и бестолково говорил, что девушка из такого-то номера вышла из отеля почти сразу же после того, как ушла Вероника. Куда и зачем? Он не мог знать, ничего та не сообщила. Вечер и ночь тянулись в том нервном ожидании, когда минут в каждом часе всё больше и больше. Ранним утром Вероника дрожа от негодования и бессонной ночи засобиралась в местную полицию. Всё тот же охранник, со всей той же бестолковой логикой изложения, долго объяснял, как найти ближайшее отделение полиции. Вероника дошла до привокзальной площади аэропорта и вспоминая спутанные объяснения охранника остановилась в самой гущи встречающих, напротив выхода пассажиров из аэровокзала. Ну как остановилась упала ,поскользнувшись рядом с курящими зазывалами к такси, около общественных цилиндрических пепельниц. Мужчины с большущими табличками на груди, смеясь кинулись поднимать неосторожную женщину. Вероника поднялась стала отряхивать снег с себя и заплакала.
Нехотя подъехала к терминалу «снежинка», названная так от того, что в начале челночной карьеры, когда автобусы стали приходить и отчаливать от аэропорта каждые полчаса, на её борту была нарисована большая снежинка, эмблема аэропорта Толмачёво, при пристальном рассмотрении которой внимательному «любознашке» видно, что её элементы были это несколько, самолётиков составленных носиками в центр этой фигуры. «Золотой Дракон», уже без снежинок на боках отварил дверь и из его нетребовательного желудка стали торопиться многочисленные пассажиры. Среди заспанных и несвежих путешественников, соскочила с трёхступенчатого трапа автобуса девушка, с глазами перепуганного подростка, она тут же прокрутилась на месте несколько раз вокруг себя и стала метаться в поисках чего-то, видимо очень ей необходимого. Вероника, как мать защищающая своего ребёночка попавшего в беду, поскальзываясь, бросилась Кристине навстречу. Мать и дитя слились в трогательную открыточную обнимающеюся парочку. Когда ещё этих женщин придётся кому-нибудь увидеть таких счастливых только от того, что они встретились? Страх и одиночество, первое, что начинаешь чувствовать перед надвигающейся катастрофой. А если ты окружён монстрами, в нахлобученных шапках, скроенных из убитых мягких зверьков, и глядящих из-под них то ли усталыми, то ли уже пьяными, но озлобленными глазами? Женщины то размыкали объятия, то снова бросались навстречу, и говорили что-то или даже кричали, по-немецки. Публика не понимала ни слова, только одно, зато никак не двусмысленно, это было слово «фашисты». И что такое им мы сделали, что они вспомнили о них?
№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№