Он перевернул страницу, не зная, зачем это делает – скорее всего, из-за настырного вездесущего любопытства…
Так, где-то было про кресты… Ага, вот же… Крест. Поставила крест, потом кресты снились, много крестов, криво воткнутых по обочине дороги. Я не шла, а летела над ними куда-то вперёд, как ангел или птица, не имея при этом крыльев за спиной, и ощущение тоски и в то же время обновлённости не покидало меня до моего пробуждения. Что сон мог значить? Смерть и рождение?
Пять или шесть пустых строк, дат без записей. И дальше: убежать захотелось не тогда, а чуть позже из-за одной фразы. Не имеет значения, какой фразы, но нескольких слов, холодных и тяжёлых, как молот, оказалось достаточно, чтобы всё разрушить. В ушах звучал отдалённый заунывный гул, мышцы расслабились до такой степени, что я больше их не чувствовала. Гул и невесомость... точно я находилась в открытом космосе или бесконечной аэротрубе. Я не понимала, куда двигаюсь и зачем, не узнавала улицы и дома. Время преломилось, а потом и вовсе перестало существовать. Подчиняясь невидимому потоку, я плыла сквозь мрак, сквозь путаную вязь воспоминаний, сквозь дебри монотонных мыслей. И люди проплывали мимо меня так же, как я плыла мимо них, подобно призракам, иногда чуть задевая плечами, иногда отшатываясь, их лица сливались в однородные белые маски, а голоса напоминали эхо в пустом туннеле.
Мне нужно было уехать. Я прекрасно понимала, что бегу от себя, но не могла остановиться. Плохо, когда всё хорошо. Плохо, когда всё плохо. Ты ищешь проблем, потом ищешь решения этих проблем, но иногда не видишь другого выхода, кроме того, чтобы просто бежать. И вот я иду по незнакомой улице, в незнакомом городе, название которого я даже не пыталась запомнить. Я не могу сказать, красив ли, чист ли этот город, потому что вижу только неясные очертания людей, машин и зданий. Боль обжигает меня изнутри не оранжевым, а чёрным пламенем, но стоит пламени немного угаснуть, как я понимаю, что всё сделала правильно, и новые ароматы, звуки и краски заполняют пустоту, выжженную болью.
Каждый час, проведенный вдали от дома, возвращал меня к жизни, к настоящей жизни, когда хочется действовать, творить, когда ощущаешь такой подъем духа, что хочется свернуть горы. Но я была больше чем уверена - стоит вернуться, как опять окажусь в ловушке ежедневных забот и мелких проблем, и вновь их бесконечная череда начнет лишать всех сил и стремлений. И всё-таки, что останавливает меня там - серость будней, лень, страх, усталость, злость? Почему я, так много думающая, не могу договориться сама с собой?
Я куда-то шла и шла по извилистым улочкам, то и дело забредая в тупики и задворки. Мне казалось, что все эти улочки, тупики и задворки - всего лишь воплощение моих мыслей. Толпа туристов, в которой я ощущала себя одинокой и уязвимой, рассеивалась, и моё уставшее изнывать сердце теперь уже стучало от радости. В городе стали зажигаться медные фонари, окрашивая брусчатку и ночное небо тусклой желтизной. У домов обозначились островерхие черепичные крыши, а в каменных стенах появились вытянутые окна, зазубренные эркеры и арочные проёмы. Дома напоминали небольшие замки в романском стиле. Я вспомнила, что нахожусь в Германии, где-то в окрестностях Кведлинбурга. Такие дома, конечно, могли быть и во Франции, и в Италии, и в США. Но это точно была Германия, потому что ещё со школы я неплохо владела немецким языком. Мне даже говорили, что немецкий я знаю лучше, чем русский. Хотя, зачем так глубоко заглядывать? Я часто ищу ответы, где их нет, и выбираю путь, который длиннее. Наверное, поэтому меня иногда не понимают, я сама себя не всегда понимаю, но не отступлюсь. Я найду свой край света, ведь каждый обретает, что заслуживает.
Он почесал затылок, как делают это мужчины, когда задумываются. А стоит ли тут задумываться? Он вернулся на несколько страниц назад, где была таблица. В одном столбце записано только хорошее, например, простить и измениться, а в другом – только плохое, например, умереть. Желание умереть - перечёркнуто.
Пусть меня собьёт машина – так я думала, когда переходила дорогу, не глядя на знаки и светофор. Видимо, я выглядела жалко, раз уж один мужчина предложил сходить в церковь. Я верующая, но церковь не помогла. Я зажгла свечу и молча, бездумно простояла с ней, глядя на святой образ Христа до тех пор, пока тот самый мужчина не тронул меня за руку. Он влюбился. Он сказал об этом через несколько дней. Так быстро не влюбляются, – ответила я. Я всё равно буду с тобой, – сказал он. И остался со мной, когда я вернулась из Германии.
Он вспомнил этот момент и, кажется, начал понимать…
Но как бежать, если ты супруга и мать? Если ты мать двоих детей, которым ты нужна больше, чем тебе нужен край света, и которым нужно оканчивать школу. Придётся подождать, и тогда, может, край света найдётся не в Германии, а где-нибудь в Африке. Хотя, не проблема сменить школу, город, страну. Проблема в другом.
– А что ещё ты хочешь сменить? Может быть мужа? – укоризненно спросил он. – Во мне проблема, да?
– Это было минутное помешательство, – она выхватила из его рук толстую тетрадь с птицей на обложке. Птицы всегда ассоциировались у неё со свободой. – И нечего читать чужие дневники.