Глава Двадцать Пятая
Когда-то
Когда-то Человек путешествовал без цели, поведал Сэсней, путешествовал чтоб здесь и сейчас своё застать в калейдоскопе антуражей и оставлять – действительно оставлять – себя минувшего на камнях пройденных и становиться ближе, комочком освоенной земли ближе, к себе скоротечному – но внемлющёму шёпоту бесконечности. То было хорошее время – когда-то-когда-то, давно-давно и нескоро-нескоро. Когда-то Человек замечал другого не ради себя – и не считал полного жизни умирающим, а полуживого – всерадостным, - когда-то.
Когда-то расстаться не было возможно – не про неразрывное замужество – но информация не настолько оглупила, чтоб покидать озванного любимым и упархивать на свет золотистый, на крыльях изгнивших, слов – «У меня никого нет» - и представяться товаром – «Свободна» - без налогов и пошлины за дешевизну натуры, изменчивую и переменчивую во всей красе лживости своей. Не злюсь – но позволю злобе высказать себя, бесцельную, - покидай меня, изжиток мирского. Когда-то согласие одному значило несогласие остальному, - без дешевизн всепригодности и резонации всежеланности.
Когда-то в груди не саднило, - что за глупое время. Когда-то чувство чести было всесущим – в степени менее примитивной, - честь и великодушие сплетались в глубине дыхания обнятых и пьющих Жизнь из паров обещания. Когда-то «лю» значило «Лю» и не саднило опилками лживости.
Поступки и Время – лучшие учебники Жизни. В жизни не писал по стольку – но История Историй делится эскизом, с озлобленным болезнью, но глотнувшим исцеления, - оттого распрощаемся с беззначным, - можно и распасться – не тронув бархата отпущения. Человек – существо странное, в приступах собственной важности, - обаяшка из концлагеря окажется последней тварью, лишь отмени снег пепельный и поддайся той.