Качественное отличие дома в деревне от городской квартиры — это наличие на дворе деревенского дома туалета и рукомойника. Фото посещения мною туалета во дворе дома в деревне под Рузой я выложу в следующий раз. А здесь (см. картинку над текстом) я пользуюсь находящимся во дворе рукомойником.
А вообще преимуществ дачи перед городской квартирой я не вижу:
Во-первых, на моей кухне в квартире на Новослободской нет комаров. В центре Москвы, по слухам, атмосфера для них сложилась тягостная.
А, во-вторых, на кухне моей московской квартиры долгими зимними вечерами я веду содержательные беседы с куклой Леной. Которая, одетая в пеньюар, готовит нам ужин или накрывает на стол.
Не знаю почему, но стоящая передо мной практически голая молодая женщина с пышными формами будит во мне острый интерес к еврейской истории и культуре. Наверное, это старость и уже маячащаяся на горизонте болезнь Альцгеймера. Кукла Лена давно выучила этот ритуал, смирилась с ним и даже воспринимает его как должное.
Поэтому она готовит мне всегда что-то вкусное, хотя и без сахара, пока я с жаром раскрываю ей тему еврейского сказочного персонажа по имени ;;;; (Дибук). После чего мы ужинаем, далее она называет меня «обормотом», после чего мы отходим ко сну. Сладкому.
Перед сном кукла Лена обычно сообщает мне, что: «Я еще ни к чему не готова, обормот, но уже полностью тобой и твоим Дибуком деморализована». Или что-то еще в это духе. Но, при этом, ведет себя безропотно и, я бы сказал, провокативно.
Никакая разоренная коллективизацией деревня под Рузой с этим сравниться конечно не может. И пусть слабые умы со мной не спорят!
Впрочем, иногда кукла Лена капризно надувает губки и добавляет: «Ты, сионист, культурный провинциал и похотливый бандит. Моя мама говорит, что ты поклоняющийся только сам себе еврейский нарцисс и старый сексуальный мегаломаньяк. А моя мама всегда права! Тем более, что в этом вопросе она хорошо разбирается, так как работает менеджером-консультантом в секс-шопе».
В переводе на разговорный идиш это означает, что поутру кукла Лена попросит меня что-нибудь ей купить. Причем саму покупку она всегда воспринимает с большим достоинством, назидательно сообщая мне: «Этот кусок мяса мною честно заработан сегодня в кровати. Не так ли, мировая закулиса?».
В ответ я молча хлопаю своего ангела по попе, она снова кокетливо дует губки и… и мы идем по жизни дальше.
И все бы ничего, но наше счастье крайне раздражает мою соседку, старую коммунистку: «Большинство русских женщин, живущих в блуде с евреями, абсолютно запуганы, чтобы говорить простую правду о своих сионистских повелителях. Хотя все это будет стоить им всем ужасно дорого. Эти женщины, в их яростно-неистовом услужении Израилю…».
И в таком духе старая коммунистка может вести беседу с мамой куклы Лены целый вечер, медленно, но верно поедая купленный мною же торт.
И так до того момента, пока откуда-то издалека не послышатся мой нарочито громкий голос: «Кукла Лена, когда ты раздеваешься — в нашей спальне начинают петь соловьи и прочие певчие птицы!». Этим возгласом я красноречиво хочу сказать, что, мол, «как бы ни лаяли собаки, караван идет вперед к заветной цели».
За громким возгласом иногда не менее громко следует песня Соловьёва-Седого «Соловьи, со-лово-овьи-и-и» в моем исполнении. Которое, впрочем, быстро прерывается возгласом куклы Лены: «Да убрал ты ручища, обормот! Я лучше сама»…
Так происходит не в первый раз, но старая коммунистка, сразу после моего упоминания о певчих птицах, давится куском торта снова и снова… Тоже своего рода ритуал. Старая коммунистка от расстройства чувств даже занялась йогой и стала осваивала духовные практики. Впрочем, и это пока еще не вернуло ей духовного равновесия:
— Вас, чудовищ, за перенос посольства в Иерусалим, мир еще осудит, — сообщила она мне вчера, впрочем, без твердой убежденности в голосе, — И палестинцев в Газе вы перестреляли, как будто так и было…
— Да, — согласился с ней я, — В который раз Израиль оказался под прицелом международной критики, хотя и умеренной. Впрочем, адрес, по которому Израиль и в этот раз послал критикующих, за столом даже не хочется упоминать. Лучше попробуйте эту выпечку, старая коммунистка. Кукла Лена, ты у меня кудесница. Дай, пользуясь случаем, я тебя поцелую.
— Ты напился, сионист чертов. А религия пьянствовать тебе, небось, запрещает.
— Употреблять спиртные напитки запрещает ислам. От этого у мусульман и все их беды. А я иудей. Так и знай, кукла Лена!
— Спасибо, кормилец, что глаза открыл. Впрочем, я это давно подозревала. А уж моя мама...
— С библейских времен иудеи употребляли вино. Иногда обильно...
— А те, которые пошли в представители малых народов Севера — так те вообще пипец!
— Зато тех иудеев, которые вино вообще не применяли, называли (назир). В современном иврите это слово означает «монах», «отшельник». То есть, буквально, «ограничивающий себя».
А само вино представлено в ТАНАХе как один из самых уважаемых продуктов: «И отозвался Господь, и сказал народу Своему: «Вот, посылаю Я вам хлеб, и вино, и оливковое масло. И насыщайтесь этим. (Йоэль 2:18)».
— Значит все-таки ваш Бог призывал и закусывать. Молодец какой!
— ...Более того, кукла Лена, вино Торой сдержанно, но восхваляется — по субботам и праздники Тора однозначно рекомендует применять вино «Ради радости свой». И это при том, что: «Вино глумливо, а шикор (пьяный) — буен. И всякий, увлекающийся им (вином), неразумен» (Мишлей 20:1), и там же «Пьяница и обжора обеднеют, и сонливость оденет их в лохмотья» (Мишлей 23:22). Но все же.
— Обормот, — не обращаясь не к кому конкретно прерывает мои разглагольствования мною же поцелованная в румяную щеку кукла Лена, — христопродавец (по всей видимости речь все-таки идет обо мне). С твоим то диабетом только пьянствовать и мою выпечку лопать. Вот умрешь — похороню тебя в тундре, так и знай! Что я без тебя делать буду, жидо-масон чертов. Ты об этом подумал?...
И так почти каждый вечер на кухне моей квартиры на Новослободской. Ну кому он нужен после этого, этот домик в деревне под Рузой!