Во дворе детского садика №164 росли платаны, и между ними в лучах солнца плескался серебристыми струями фонтан, ставшим безмолвным свидетелем объяснению в любви, которая, как известно, может зародиться в любой подворотне или ещё где-либо. Таковы её свойства, как и превратности судьбы.
До поры до времени два будущих влюблённых человека жили неподалёку друг от друга в семейных общежитиях, двухэтажках, наскоро построенных после войны. Мамы возили их в колясочках по улицам Кирпичной и Санаторной, и они с высот своих колясок и чувств собственной персоны лишь бросали мимолётные взгляды друг на друга.
А когда вошли в садиковый возраст, судьба свела их в одной группе воспитательницы Людмилы Сергеевны, жене курсанта РАУ, которая рассказала мамам будущих Ромео и Джульетты, героев нашей истории, следующее:
- Вижу, у фонтана, где большой платан, ваш, Евгения Николаевна, голубоглазый Виталька – мальчуган возле вашей, Раиса Петровна, Мариночки – девочки стоит, шепеляво тихо говорит:
- Слюсай, Малинка, вырасту бальсой,
Мы уедим далико с табой,
Атпущу сибе я для красы,
Как у Федьки-дворника усы...
Мариночка, девочка серьёзная, у которой глаза, как спелый тёрен в опушке телячьих ресниц, и говорит ему:
- Дурасёк ты, Бесик, и уси у тебя халёдные. А дядька Федька са сваими усами на пугалу агародную пахожь. И ты такой с усами будишь. Я тебя никагда-никагда не палюблю! А приставать будешь, я Людмиле Сергеевне скажу, она тебе уси надерёт. Понял, приставала?!..
И потянулись долгие, как месяцы, дни, и длинные, как годы, месяцы...Понять-то он понял, но чувства любви в себе преодолеть не мог. А чувств было два.
Как и у каждого, первой любовью у Виталика была мама. А как же иначе? Под сердцем носила, в муках, жизнь ему подарила, грудным молоком выкормила, кому как не ей, любовь до гроба? Вот и дарил он мамочке цветы любви, которые росли на клумбе у семейных общежитий. Мамочка была тронута сыновьей любовью до слезинок, и то не беда, что сына застукали, когда он рвал цветы для мамы. Любовь к маме побеждала все предупреждения и угрозы, и не останавливала даже строгая табличка: «Цветы не рвать!».
Со вспышкой любви к Мариночке, появилось у Виталика желание и ей дарить цветы, но так как Маринка не мама, то ей и одного цветочка пока достаточно при каждой встрече, то есть каждый день свиданий в детском саду.
Он преследовал Маринку повсюду. Идя с мамой в садик, сорвёт украдкой на клумбе розочку, спрячет в кармашек, будто в сердечко, потом , что бы никто не видел, протягивает Мариночке и говорит:
- Это тебе аленький цветочек. Я его в волшебном лесу для тебя сорвал. Он счастье приносит.
- Нужен ты мне со своим счастьем, как зайцу стоп-сигнал! А за то,что ты подглядывешь за мной, когда я писаю, я папе скажу. Он тебе так подглянет, что мало не покажется.
- Я подглядываю, потому что мне интересно, как это вы, девчонки, писаете без такого писуна, как у меня? Я и за другими девчонками подглядываю, но и у них ничего не вижу. А ты меня больше других интересуешь, потому что я люблю тебя уже много лет.
- Я, может, и полюбила бы тебя, но ты, Виталик, ещё малолетка. Дружу я с Камилем. Он уже обниматься может, и целоваться. Я с ним кокетничаю, а у тебя ещё молоко на губах не обсохло. Так что ты отстань, пока он тебе нос не расквасил. Ты же видишь какой он здоровый и сильный. А ещё он говорит, что его дедушка Чингиз-хан, и он с бабушкой живёт в Крыму у самого синего моря, а когда мы поженимся, то я стану шахиней в их Бахчисарае. А что ты?! Так себе, ничего хорошего с кудряшками на голове, да с синими глазками, никакого мужества. Татары знаешь какие сильные?! Камиль тебя одной левой сделает!
Нанесёт Маринка такую обиду, крутнётся на ножках упруго, и уходит, а Виталик стоит и думает: - «Всё равно ты будешь моею! Раз аленький цветочек не выбросила! Это примета такая. Я сам в книжке читал. А Камиль букв не знает и читать не может, а я могу. И всё он про Чингиз-хана врёт. Его давным-давно в живых нет, мне мама о нём рассказывала».
И продолжал Виталик приносить Мариночке цветочки аленькие. Что поделаешь? –возраст детской любви! Говорили они уже, правильно, чувства выражали и переживали не менее страстно, чем взрослые, а время шло, они взрослели.
1969-й год стал знаменательным - перывй раз, в первый класс! Вышли они вместе с одного подъезда, так как квартиры их родители получили в одном доме.
Шла Маринка расфуфыренная: белый бант на голове, школьное коричневое платье, а поверх белоснежный фартук, туфельки лаковые, в руках букет цветов, прям-таки принцесса чернобровая с портфельчиком!
А Виталик в строгом школьном костюмчике сером, белой рубашечке, чуб, как лён спелый, глаза, голубее морской дали, портфельчик, в руках букет, и счастливая улыбка, то ли от того, что в школу пошёл, то ли от того, что с Маринкой рядом идёт. Поди разберись! Чужая душа – потёмки.
Лидия Ивановна, первая их учительница, ввела первоклашек в класс и сказала:
- Сядьте за парту кто с кем хочет. Я посмотрю, как вы будете себя вести. Если кто плохо, рассажу как сочту нужным.
Конечно же, Виталик выразил желание сидеть с Маринкой. Он долгие детсадовские годы вынашивал это желание, и если бы сейчас не исполнилась заветная мечта, если бы Маринка сказала: «А я не хочу!», вся его жизнь пошла бы под откос. Слава Богу, того не случилось!
Завоевать сердце Мариночки Виталька взялся всерьёз. Был он к ней настолько внимателен, что пылинки с её платья сдувал, добился разрешения портфель её домой носить, рассказывал истории из книжек, которые читал «запоем», слова грубого от него Мариночка не слышала. Словом – дышал ею.
Как-то Маринка говорит своей маме: - Мамочка, мне Виталик говорит, что существуют такие «волшебные китайские цветы» - это маленькие, чёрные, деревянные палочки. Но стоит их только бросить в блюдечко с тёплой водой, как они сейчас же начинают распускаться в красивые цветы и фигуры. Он мне честное октябрятское слово дал в том, что это правда, и сказал, что когда станет офицером, то хоть из-под земли достанет и подарит мне эти волшебные цветы. Как ты думаешь, ему можно верить?
- Мариночка, насчёт китайских волшебных палочек я первый раз слышу, а вот что аленькие цветочки часто дарит тебе, это я вижу, и думаю, что ему верить можно.
Разгоранию их доверия и чувств пришлось пройти испытание. В первом испытании повинен сам Виталий. Не мог сидеть он рядом с любимой, сложив ручки, как на школьном плакате изображено. Ему хотелось хоть как-то прикоснуться к ней, сказать что-либо ласковое, заглянуть ей в глаза. И он крутился и вертелся за партой, шептал на ушко Маринке о звёздах, о том что на планетах существует жизнь, но на Земле она самая прекрасная, потому что на ней есть она, Маринка, и он когда-нибудь, с неба звезду достанет для неё. Маринка млела от его слов.
А вот Лидия Ивановна не млела. Она просто-напросто рассадила пару. И Виталик оказался за партой в другом ряду, далеко-далеко от любимой. Вынести этого он не мог. После трёх дней муки он совершил "побег" с определённого Лидией Ивановной места "заключения" и скрылся под партой у ног Маринки. Там его и приловила безжалостная классная, вытащила за уши совершившего "побег" юного Ромео и водворила на место. Все мальчишки и девчонки хохотали над любовью Виталия к Марине, вслед ему неслось:
- Смотрите! Жених идёт! Он под платьем у Маринки прячется!
То ли зависть, то ли глупость одноклассников, но рубцы на сердце Виталия и Марины от их возгласов оставались.
Обозлённый Виталий расквасил нос Вовке Кузюбе, который теперь сидел с Мариной за одной партой. За что был наказан Лидией Ивановной, и предупреждением, что вызовет маму и сообщит ей об отвратительном поведении и хулиганских его выходках. Виталий настолько любил маму, что допустить такого не мог, и затаился в «зоне строгого режима», определённого ему классной руководительницей.
Как ни странно, но Мариночке нравилось страдание Виталия. Это из-за неё, а не из-за другой девчонки он дерётся и терпит. Какой же девчонке это будет не нравиться?! И она стала ему оказывать больше, чем прежде, внимания, говоря:
- Виталик, ты всегда рядом со мной сидишь. Я думаю только о тебе.
Казалось, любви их ничто не может помешать, даже испытание долгой разлукой.
Дело в том, что в 1971-м году, его отец получил назначение на службу в ГДР и они уехали все семьей.
С отъездом Виталия Маринка потеряла покой. В одну из ночей не могла сомкнуть глаз. Она смаковала в памяти каждую чёрточку, каждый штрих прожитых рядом лет с Виталием. Волны счастья захлёстывали её. А когда счастливая засыпала, чувствовала, что её неудержимо влечёт в сказочную страну, куда уехал он со своими синими глазами. Снится ей: где-то далеко-далеко в волшебном лесу над игривым ручьём – скала. Хрустальный замок на скале, а на самой высокой башне Виталий в золотом сиянии своих кудрей. И над заколдованным лесом, над серебряным озером, над цветами, каких не бывает, звучит его голос: - Мариночка, жди меня!
И хочется ей улыбнуться, но так, чтобы никто не догадался, как она счастлива. И хочется высказать заветное, но так, чтобы никто не узнал её тайну. И улыбается она во сне, совсем незаметно, самым краешком губ, и шепчет так, чтобы никто не услышал: «ЛЮБЛЮ!»
Ей снились удивительные сны, а днём повсюду он был рядом, в юном сердце Марины- Джульетты. Но по скромности и стыдливости не давала о себе ему вестей.
Дни мчались, словно ураган. Полный надежд и фантазий через два года Виталий возвращается в свой город, в свою школу,... к своей любви-Маринке.
Любознательность Виталия не знала границ. Школьной библиотеки ему уже было мало, и он записался в большую - им. М.Ульяновой. Ещё когда начали «проходить» в школе «Историю древнего мира», Виталий выдавал такие «перлы», до которых никакой Камиль дознаться не мог. Он ничего в школе не «проходил», он поглощал знания с какой-то ненасытностью. Математику «щёлкал, как орехи», обожал химию и «химичил» опыты до того, что мама боялась как бы он не взорвал квартиру и дом с жильцами, в ботанику и зоологию был влюблён и тащил в дом бродячих кошек и собак, купал их, кормил и просил маму разрешить жить им в квартире. А кто ж, если не интересуется историей, мог знать то, что знал он?
- Представляешь, Маринка, Собор Василия Блаженного и Пресвятой Богоматери, наши русские святыни, французы называют Собором Василия Шута и Хмельной Богоматери, и сами же искренне удивляются при этом таким странным святым!
- Фантазёр ты, Виталий! – говорила она ему.
- А знаешь, Маринка, а они, французы, не такие уж и дураки. У них и Вольтер, и Флобер, и Гюго, и Стендаль. Мариночка, ты представляешь, я и не знал, что Стендаль - это Анри Бейль! Потрясающе красиво – Анри Бейль! – правда же? А Дюма?! Как жаль, что времени не хватает читать. Мне мама свет выключает, чтоб я спал. А я с головой укроюсь одеялом, включу фонарик и читаю, пока меня мама не обнаружит.
А как французы классно выражают свои мысли! А какие у них народные обычаи, легенды и поговорки!
- А ты хоть одну поговорку приведи в пример, а то как-то мне не верится. Побывал в Германии, так можно подумать, взрослым стал. Ну, где же французская твоя поговорка, хвастунишка?
- Пожалуйста! Без проблем: «Корову не покупают, не попробовав её молока!»
- Что? Не поучительно для других народов? – выпаливает и спрашивает Виталий.
- Может и поучительно для таких, как ты заумных, - покраснев, отвечает Марина, и, почему-то, обиженно уходит из школы без Виталия.
- А в следующий раз, в седьмом классе то было, - рассказывала Марина, - притиснул он меня в уголок и торопливо, неумело полез целоваться. Как-то слюняво у него это получилось с поцелуем, а когда он вздумал мне под платье руки запустить, я оттолкнула его и говорю:
-У тебя на губах молоко ещё не обсохло, а ты туда же... Как тебе не стыдно?
А он знаешь что отвечает?
- У меня, Маринка, латентная фаза в развитии, так что ты понимать должна и не обижаться.
А я то не знаю, что это за фаза, и сказала ему:
- Если ты ещё хоть раз дотронешься до меня, я тебе глаза выцарапаю. Понял, фриц в фазе?!
В той «латентной фазе», как я потом узнала – «переходной», формировались мы как личности, шли к своему предназначению каждый своим путём, но к единой цели – своему будущему. В вестибюле школы, на стене, красовался лозунг: «Через тернии к звёздам!», к которым мы и стремились. Каждый к своей. Но это в высоком понимании. В повседневной жизни всё выглядело прозаичней. Это бесконечный роман жизни каждого из нас и всех в целом. Приведу один потешный случай из школьных будней Виталия. Надеюсь, он не обидется, за давностью лет простит напоминание. Виталий стал «героем дня», и вот как то было.
Во время большой перемены в школе раздался оглушительный взрыв, сизый туман заволок гипсовый бюст Ленина и поднялся выше плаката «Через тернии к звёздам!», учителя выскочили из учительской, директриса из своего кабинета, сбежались все ученики, и перед всеми предстала Евгения Борисовна Овсянникова, учительница физкультуры в сто двадцать килограмм весом, сидящая на ступенях парадной лестницы с первого на второй этаж. Вид у неё был мертвецкий, возле неё суетилась медсестра школы.
Когда Евгения Борисовна задёргала головой от тройной дозы нашатыря, из её нутра вырвался крик:
- Уби-ил, злодей! Это Виталька, паразит, прямо в живот мне пальнул!
А живот у неё был приогромный, каких у учителей физкультуры во всю историю школ не было.
- Слава тебе Господи, жива хоть осталась, а думала, что насмерть угрохал! – простонала физручка.
Хохот учащихся и улыбки перепуганных учителей дополнили и утвердили картину школьной жизни, в которую Виталий внёс этот незабываемый мазок.
«На ковре» в кабинете директрисы, куда доставили Виталия физик и трудовик, он дал «показания»:
- Хотел усилить заряд, но трубка самопала оказалась алюминевой, вот и разорвало. Надо медную трубку. Медь более вязкий металл. И я попрошу отца принести такую трубку с завода. Теперь я расчитаю правильно. А Евгении Борисовне я приношу свои извинения. Только не сообщайте маме, а то она бог знает что подумает обо мне.
У Виталия была мечта ещё с садикового возраста – стать офицером Советской Армии. Причин тому желанию было несколько, но главная – его маме с юношеских лет нравились военные. И поэтому, когда он оказался в Германии в военном городке, рос и учился среди многочисленных военных и их детей, то это желание в нём привело к решению поступить в Суворовское училище. Всё бы так и было, но природа недодала ему в зрении. Идя огорчённым с медкомиссии в военкомате, он сказал отцу:
- Я всё равно стану военным!
Взялся он круто за свою физическую подготовку. Избрал пятиборье, затем занялся подводным плаванием. Учился настолько серьёзно, что по окончанию школы получил аттестат и первую свою награду «Золотая медаль».
Опередив своих конкурентов-медалистов, Виталий поступил в один из самых престижных военных ВУЗов.
Теперь-то я понимаю, что очень глубоко его обидела, а любовь нашу превратила в бестелесную преснятину, в какую-то глупую «этику девичьего целомудрия и чести». Тогда я всю эту «этику норм нравственности» строго соблюдала, не понимая, что лишаюсь самого прекрасного - ощущения своей девичьей сущности в любви. А теперь я о том сожалею, и мне прошлого больно уж жаль. Но...как говорят: «Дважды в одну воду не войти». Теперь вот учусь, как видишь, Юля, на физмате, но всё та же – «синий чулок». Не знаю откуда это во мне.
Марина грустно посмотрела на меня и продолжила повесть школьных лет:
- Виталий до конца десятого класса пальцем до меня не дотронулся. А мне так хотелось отношений, которые могут дать массу ощущений. Мне хотелось обьятий, прикосновений и поцелуев. Но, к сожалению, я оказалась зацикленной и проявить своё желание стыдилась, а он не смел нарушить своё обещание не дотрагиваться до меня, как я ему ещё в седьмом классе условием поставила. И когда перед выпускным балом мы с ним оказались во дворе детсада, где зародилась наша любовь, у фонтана, он, как тогда в детстве, говорит:
« Слушай, Мариночка, вырос я большой, Ты уедешь далеко со мной?
И скажи, откройся, любишь ли меня?»
И в ответ, подняв к его свои глаза, - «Нет!» – сказала я.
Не стал он ныть, прося. Так и ушли мы от фонтана, как и ушла наша Любовь.