василий петренко

Василий Петренко
                /МЕМУАРЫ/
 Должен признаться: изучением геологии земли я ни когда не занимался: все мои сведенья в этой области обосновываются  школьной программой да находками в пластах земной поверхности; исторические науки для меня тоже тёмный лес. Только рассказам моих дедов, я верю,(как очевидцам) не меньше, чем учёным мужам, трактующим историю согласно своим знаниям.      
Рельеф юго-пада Оренбургского края равнинным не назовёшь: степи Ташлинского и Сорочинского районов, дыбятся крутобокими увалами, Общий Сырт тоже  является примечательностью здешних мест. Ни увалы, ни Общий Сырт горными образованиями не являются. Однако убедительного объяснения их происхождения я ни где не нахожу. Но поскольку в крутых обрывистых берегах речек и оврагов моей отчины встречаются окаменелые останки морских существ, я вывел свою теорию  сотворения здешнего мира.
               
   РОЖДЕНИЕ СЕЛА БУРЁНИНО.
 В  необозримо далёкие от нас времена над над поверхностью теперешней Европы бушевали волны Мирового океана.  Над бескрайними просторами океана возвышался горный хребет, остатки которого нынче мы называем Уральскими горами. Волны свирепого океана сшыбаясь с хребтом вымывали из его склонов каменные глыбы. Затем на протяжении миллионов лет дробили их, перетирали в песок. Откатываясь от подножья хребта, несли в себе взвеси  песка, выпадавшие потом в осадок.
 Верховным правителем всего сущего является время. Время приказало, и океан отступил. Обнажились барханы, песка, которые всевластное время покрыло слоем плодородной почвы.
Теперь эти творения природы мы называем увалами.
Из недр увалов на поверхность пробились источники. Воды источников, стекая в ложбины, образовали реки. Примерно так на юго—западе Оренбуржья родилась степная речка Каменка.
Светлые воды Каменки, отражая в себе синее небо, спокойно текли между увалами на юг, в лоно большёй  и быстротекущей реки,  в последствии получившей от людей звонкое имя - Урал.  По пути к Уралу Каменка, приняв в своё русло воды полдюжины других речушек, получает новое имя—Ташолка. Но в переводе с тюрского Каменка всё равно остаётся Каменкой.
Если следовать вниз по теченью Каменки, то на правом её берегу, в семнадцати километрах от истока,  мы увидим большую ольховою рощу.
 К ольховым лесам у многих людей отношение скверное, мол, древесина ольхи слишком хрупкая и потому ни на что не пригодная, а сам ольховый лес является прибежищем различных тёмных сил враждебных человеку. Но я-то знаю, что ни кикиморы, ни лешаки в ольшаниках не живут.
Нет в ольховом лесу никакой дьявольщины. Зато там есть чистый благодатный для здоровья человека воздух. Если вам пришлось отшлёпать по степному просёлку пару десятков километров, и вы почувствовали, что ваши ноги налились свинцовой тяжестью, зайдите в ольховый лес, ополосните своё разгорячённое лицо хрустально чистой водой его источников подышите, его воздухом, Через полчаса ваши ноги станут лёгкими и резвыми, готовыми снова нести вас по дорогам знойной степи.

В конце восемнадцатого века в окрестностях Каменки появились поселения уральских казаков. в юго-западном направлении от ольховой рощи село Царевское , на северо-востоке-село Благодарное.. Сообщение между сёлами было по дороге пролегающий через  Каменку, как раз подле ольховой рощи.
Житель села Благодарного Филат Лебедев занимался скотоводством. В Благодарном, среди других скотоводов, Филат чувствовал себя стеснённым. Лучшего места для нового своего подворья, чем подле  рощи, Филат не видел. В какую бы сторону от рощи ты не поехал раньше, чем через 12 верст ни одного человеческого жилья не встретишь. Обзаводись стадом хоть в тысячу голов –степь прокормит. Нужен строительный материал для загонов?-так вот он под рукой: кроме ольховой рощи, совсем рядом два берёзовых колка. По берегам речки столько краснотала, что плетень из него можно сплести от одной станицы до другой. Одна беда-нет работников. «Но, ничего:--размышлял Филат:--Москва тоже не сразу строилась. Сразу строилась. Пока пазьмо плетнём обнесём, а войдут сыны в силу, так и каменным забором огородим. Плитняка-то вокруг пруд- пруди.»
Через три года вокруг нового подворья Лебедевых стали селиться и другие казаки-выходцы из станиц Благодарной, Царевской и Новокаменской. Так  на берегах речки Каменки возникло, новое поселение уральских казаков, село Бурёнино.
Нынче в Оренбурге, на пересечении улиц Степана Разина и Валерия Чкалова, высится монумент-памятник казачеству.. С высоты постамента, сидя на бронзовом коне, увешенный оружием, казак пристально вглядывается в степные просторы лежащие за рекой Уралом. Кого тщится увидеть казак в широкой казахской степи? Враги России от толь не появляются уже со времён хорезмшахов. Змей Гарыныч тоже не прилетит. Последнего Гарыныча, гласит придание, ещё во времена святого князя Владимира, уничтожил славный казак Добрынюшка..
Когда мне был 10-15 лет, ещё живы были старики родившиеся в начале первой половины девятнадцатого столетия. Вот что я запомнил из их рассказов.
Казахи в те времена назывались киргиз-кайсаками. Между киргиз- кайсаками и русскими сохранялись в добрососедские отношения. Однако, на востоке говорят: если у тебя была возможность украсть и ты не украл, то в твоей голове нет масла. т. е.ты—дурак.
Редко разбросанные по степи поселения казаков не являлись сёрьёзным препятствием для лихих кайсацких парней не желавших слыть дураками..

В предрассветное время, пахарь-казак, умаявшийся за целый день полевых работ, спит в степи безмятежным сном, укрывшись с головой тулупом. Он не слышит топота копыт коня подъехавшего к нему разбойника. Киргиз, не слезая с лошади, сдёрнет багром с казака тулуп. Казак поднимет голову и, не успев протереть глаза, получает по темени удар багра мародёра. Может быть, к утру  бедолага-казак и очухается, только скот его будет к тому времени уже за Уралом. А там легко потерять свою голову, но искать пропажу бессмысленно.
 Так что наш бронзовый наездник, всматриваясь в степи казахстана, ожидает не появления войск могущественного Тамерлана, его беспокоит возможность появления за рекой мародёра-одиночки.
Не напрягайся попусту казак! Там, за Урал-рекою теперь живет дружественный нам народ--казахи. И ходим мы теперь друг к другу не для того, чтобы обокрасть соседа, ходим для того, чтобы вместе обсудить наши дела и, если потребуется оказать бескорыстную помощь.               

                ПОЯВЛЕНИЕ УКРАИНЦЕВ
Мой прадед Дементий жил в Черниговской губернии. Имел Дементий свой дом , свою полоску земли и две лошади. Было у прадеда три сына и дочь Домна. О том, богата ли умом была Домна, читатель решит сам. И разубеждать его я не стану. А вот что касается внешних данных Домны, скажу: таких красавиц, какой была моя двоюродная бабушка в девичестве, на Украине не было со времён Марии Кочубей. О Домне говорили: и лицом бела, и статью взяла. Только вот волосы у Домны были не чёрные, как у Марии, а тёмно-русые, с завитками. Ни дать ни взять, как у моих родных сестёр..
Домна крестьянским трудом не занималась. Служила горничной  в поместье местного барина. Против чар Домны вдовствующий барин не устоял. Плотские вожделения возобладали над честью дворянина. Одним словом, Домна от барина понесла. Через какое-то время сознание барина прояснилось ,заговорила человеческая совесть и он предложил обесчещенной горничной венчание в церкви. Только наша Домна обид прощать не умела. Предпочла жить со славой распутной девки, но не дать своему обидчику смыть с себя пятно насильника. Словом, отдать руку и сердце  барину не пожелала. Возможно нынешние барышни осудят Домну- скажут: какая же дурра была ваша Домна; отказалась от обеспеченной жизни , от возможности блистать в высшем обществе. Осуждать Домну за чрезмерную гордость я не буду. У людей живших в 19 веке, о чести и достоинстве, были свои понятья.               
 Позор Домны лёг грязным пятном на всю семью её отца.. И Дементий запил, запил по чёрному: И дом, и земельный надел он пропил. Теперь  не только позор, но  и нищета были уделом всей семьи Диментия.
В 1861 году царь Александр  освободил крестьян от крепостной зависимости. Тогда получившие волю, но безземельные крестьяне устремили свой взор на восток России . Там, в приуральских степях и в Сибири земли пустовали. Повозки крестьян заскрипели в Заволжские края. Чтобы укрыться от позора, чтобы спасти семью от нищеты, Дементий тоже пустился в дальнею дорогу.
Долгие недели семье пришлось дремать под скрип колёс брички. Прибыв в станицу Царевскую, измученная дорогой семья, дальше ехать отказалась.
Старшие дети Дементия пристроились в работники в семьи зажиточных казаков. Только десятилетнего Пашку в работники брать ни кто не хотел.
Но Федосею Лебедеву--одному из сынов Филата Лебедева—крепкий телом хохлёнок Пашка понравился. Федосею Филатовичу нужен был пастух для стада коров.
Пашке теперь предстояло жить в Бурёнино, в семье Федосея. Убедившись в том, что его дети на новом месте пристроены надёжно, Дементий вернулся на свою родину-в Черниговщину. Но считая, что все несчастия случившиеся с его семьёй бог послал ему в наказание за его грехи. вместе с «жинкой» отправился в Киево –Печорскую лавру грехи отмаливать.
Дорога до Киева шла через дремучие Черниговские леса. Ещё при киевском князе Владимире,  заступник земли русской богатырь Илья Муромец полонил в тех лесах Соловья Разбойника. Но последователи Соловья безобразничали в Черниговских лесах и сотни лет спустя. Одним словом, мои предки, на обратном пути из Киева, в тех лесах сгинули, .
В ЦЕНТРЕ Оренбурга на проспекте Победы есть мемориал. Среди имён погибших оренбуржцев во время Великой отечественной войны, я насчитал 13!  моих однофамильцев.   Сейчас в Оренбурьже между трёх-четырёх сёл обязательно есть село с населением чисто украинского происхождения.   Пускай у нас не получается правильно выговорить украинское слово «поляныця», пускай западенцы бандеровцы считают нас инородцами, но украинской крови в наших жилах от того не станет меньше.. А Украину мы, так же как и Россию, всегда будем считать своею « ридной маткой»
                БАТРАК ПАШКА.                В первый день Пашкиного самостоятельного пастушества в вернувшемся с пастбища стаде не досчитались одной коровы. На поиск пропавшей коровы Пашка отправился один, взяв с собой дубинку, не для того, чтобы от собак отбиваться, а для того, чтобы блудливую беглянку наказать.
В первую очередь надо было осмотреть берёзовый колк, в котором стадо спасалось от назойливых слепней—кусачих мух. Пока он доплёлся до колка, пространство между берёз было уже залито кромешной тьмой ночи. Вдруг, Пашка увидел перед собой две светящиеся точки. «Волк!—сверкнула молнией мысль в Пашкиной голове. Сердце Пашки трепыхнулось в испуге. Инстинктивно взмахнув дубинкой, он врезал ею между светящимися огнями. Столкновения дубины со лбом волка он не ощутил. но увидел брызнувшие из под дубинки искры. Оказалось, что перепугал его гнилой пень фосфорцировавший во тьме огнями.
Домой Пашка вернулся только под утро. К тому времени корова уже сама пришла на место дойки. Федосей Филатыч Пашку наказывать не стал, он только сказал: «Чтобы не спать на пеньке-кури табак. Заодно и комаров отгонишь» Так Пашка в десятилетнем возрасте и пристрастился к табаку.
Павел Дементьевич жёг самосад до самой своей смерти. Каждый вечер из трубы нашего дома вился сизый дым. Это --друзья нашего дедушки, Артём Иванович Тишков (тенор)и Пётр Максимович Данилов (бас) собравшись на спевку жгли дармовое курево нашего деда Павла. Ни какое радио, ни какие концерты нам были не нужны. Мы наслаждались чудесными голосами наших, домашних, артистов. Когда певцы со всей мощью выдыхали «цып—цып—цып, мои цыплята,» керосиновая лампа гасла.
В работниках у Федосея Филатовича Павел Дементьевич прожил десять лет. Молодые казачата, достигнув призывного возраста, должны были явиться к станичному атаману. Прогулка на коне до соседней  сстаницы была для них удовольствием. Павлу же на призывной пункт надо было явиться по месту его рождения.  Коня у него не было. Пришлось до Чернигова топать на своих двоих. Население, попадавшихся по пути сёл, к странствующим путникам было привычно. Но не везде люди были гостеприимны и великодушны.

Пока Павел шёл, наступила дождливая холодная осень. Зипун на Пашкиных плечах намок. Отчаявшись найти ночлег, обратился к старосте посёлка. Однако авторитет старосты не возымел действия. Старосте ничего не оставалось, как взять Павла на ночлег в свой дом. Но в доме дальше порога не пустил. До утра Павел щёлкал зубами от голода и холода у его порога. Такой уж хмурый жестокосердный народ жил в том пограничном с Украиной селении.               
В другом, уже украинском, поселений Павла на ночлег пустила женщина, Павел уже засыпал согревшись на горячей лежанке, когда вернулся с поля хозяин. Хозяйка сказала ему, что в доме у них гость.                --Ну -так давай его сюда ! --распорядился хозяин..                На столе мигом появилась миска горячих жирных щей и бутылка самогона.

Шесть недель Павел добирался до своего призывного пункта. Пока он шёл, время призыва истекло. И ему пришлось снова мерить шагами бескрайную русскую землю. Видно сам бог заботился о судьбе Павла: ни в одной из трёх войн, участвовать ему не пришлось.
Павлу шёл двадцать шестой год. Настала пора обзаводиться своей семьёй. Казаки с неимущим батраком родниться не хотели. Тогда заботу о женитьбе Пашки  взяли на себя Лебедевы. Но, зная цену своему Павлухе, Лебедевы брать, абы кого,  в жёны ему не хотели. Они подбирали невесту достойную их работника.  У брата Федосея Филатовича, Гермагена, жила в работницах Аксинья. Аксинья была не так красива, как Павел, зато, под стать Павлу, работящей и шустрой девушкой.   После венчанья в церкви Аксинья стала жить и работать на подворье Федосея. Только не долго молодая семья прожила  жила на подворье Федосея
Однажды Павел застал свою молодую жену  у проруби, плачущий над корытом с хозяйским бельём. Аксинья, задыхаясь от обиды, рассказала ему о несчастье свалившимся на её голову: когда она полоскала в проруби бельё, к ней подошёл хозяин и, не говоря ни слова, сунул  головой в прорубь. Сердце Павла обожгло вспыхнувшее в груди пламя. Первым желанием Павла было набить Федосею морду. Но мысль о том, что он здесь среди зажиточных казаков ни кто, несколько охладила его хохляцкий пыл.  Федосея Филатовича. он нашёл в кухне за трапезой и потребовал рассчитать его и Аксинью без промедления. Хозяин, видимо, и сам был удручён своей нелепой выходкой. поэтому уговаривать Павла изменить своё решение не стал.
Потерять  работу Павел не боялся. Его уж много раз домовитые казаки пытались сманить на своё подворье..
Аксинья высказала  желанье работать в доме её прежних хозяев. Гермаген Филатович встретил их с распростёртыми объятиями. Он знал, что Пашка хохол один ценнее двух других.. А уж женская половина и вовсе была рада снова видеть Аксинью в своём доме.
Гермаген Филатович был не просто зажиточным. Он был первым богатеем во всей округе. В те времена, когда корову не возможно было продать дороже, чем за пять рублей, для сельского жителя накопить миллионы было делом не мыслимым, поэтому Гермаген слыл тысячником.
Новый хозяин Павла был по настоящему человеком дела . Деньги, конечно. считал. но прежде всего он был рабом дела, а вовсе не денег. Если сравнивать теперешних предпринимателей с Гермагеном Лебедевым, то можно уверенно сказать:--вы господа новые русские,- хапуги, рвачи, но вовсе ни какие не деловые люди. На людей не имеющих вашего достатка вы смотрите, как на пустое место, при встрече со своими подчинёнными раздуваете щёки, корча из себя благодетелей. Того, кто станет, ради вашего же дела, перечит вам, вы будите тиранить до тех пор пока не принудите его уйти от вас. Гермаген Филатыч был не таков. Со своим работником Пашкой хохлом он грызся восемь раз в неделю. Моя бабушка Аксинья рассказывала:-«-Балыч. хозяйка , глядя в окно скажет:- Аксинья, глянь-ка—наши кабели опять схватились. никак сейчас друг другу в горло вцепятся.» Однажды стычка хозяина и его работника чуть было не закончилась смертоубийством.Дело было так.
Земли для пахоты и для летнего выпаса скота в окрестностях Бурёнина было в избытке, но угодий для сенокосов было мало. В жёстких ковылях махать литовкой дело трудное, да и кормить скот зимой ковылями рискованно.  От такой кормёжки к весне скот падёт на ноги, и на пастбище его уже не выгонишь. Поэтому те, кто имел работников, траву на сено косили в пойме Урала—за 30—40 километров от Бурёнина.  Согласно уговора, Павел и заготавливал сено, и доставлял его с Урала.
Павел привёз два воза, но хозяин оба воза продал. На третий раз Гермаген Филатыч встретил Павла на подъезде к селу.   --Ты этот воз завези Семёну Крюкову:--распорядился хозяин.                --Ты что в своём уме, чем своих кормить будем? –взъерепенился работник.                --Не тебе судить, я хозяин, мне лучше знать, что надо делать. Своим завтра привезёшь!
-- У Семёна свои работники есть , пускай они ему и возят . А я к нему не нанимался.                --Ты ко мне нанимался и я тебе говорю: этот воз-- к Семёну!                --Да пошёл ты! вспылил Павел. Ты о деньгах думаешь, а о твоём скоте я думать должен чтоли?                ---Так слово за слово . Дошло до крепкого скандала. Гермаген выхватил пистолет. Павел запустил в него вилы. Гермаген увернулся, плюнул с досады, пришпорил коня и ускакал прочь. от греха по дальше.
Гермаген Филатович, как бы они с Павлом не грызлись, ни когда Павлу не мстил—понимал, что Павел не ради потехи ему противоречит. Прав Павлуха, нет ли, но он за порученное ему дело переживает.
Гермаген Филатович по своей натуре был купцом и придерживался купеческих правил, считал, что купеческое слово дороже любых денег. Свои тысячи он нажил не только занимаясь скотоводством и хлебопашеством. Он вёл ещё и торговлю товарами промышленного производства. В Сорочинске имел дело с оптовыми поставщиками товаров, которые затем реализовывал в соседних сёлах, через свои магазины. Из  работников Гермаген выжимал всё, что было можно выжить. 
С Павлом Дементьевичем (будем так теперь называть возмужавшего Пашку) каждую осень он перезаключал договор. Павлу  вменялось в обязанности: уход за скотом, обеспечение скота кормами, наведение порядка в подворье, заготовка топлива и прочие поручения хозяев. Аксинья должна была доить коров, кухарить, обстирывать семью хозяев. Ни воскресных, ни праздничных дней для наёмного работника не предусматривалось. Болеешь ты или рожаешь, для хозяина не важно. Дело страдать не должно. Нанялся –всё равно, что продался.
Не легкой, конечно, была жизнь батрака. Но зато и хозяин брал всю ответственность за содержание семьи работника на себя. Обеспечение  жильём, питанием, топливом , керосином входило в обязанности хозяина. Кроме того в конце года Павел Дементьевич и Аксинья Ивановна получали от хозяина по пять рублей наличными. Скажете мало?
Тогда я скажу вам, что корова в те годы стоила всего пять рублей. Кто из нынешних предпринимателей скажет,- ты давай работай, а о твоей семье я сам позабочусь?
Как—то в голову Гермагена Филатовача пришла мысль сделать Павла Дементьевича своим помощником по управлению хозяйством, Предложил он Павлу должность приказчика.               
-Ты хозяин .Вот ты и командуй, а для меня есть вилы да лопата. Я привык ими управлять. О чём говорят поступки Павла и его сестры Домны? Верно о равнодушии клана Дементия к скопидомству и власти. Гораздо ценнее для них честь и достоинство.  Обратите на  внимание! Эта черта  прослеживается у всех представителей нашего рода. Правильно ли это-не знаю, но это, видимо, заложено в нас гинетически. Другая наша ветвь, со стороны Фёдора Ивановича, отца моей матери,  более практична, но  мы  практичность Фёдора Ивановича почему-то не унаследовали..   
В 1908 году Гермаген Филатович начал строительство нового уже каменного дома. Стройку, разумеется, вели нанятые работники. Только неуёмная горячность Гермагена, его не терпеливый норов, не позволял смотреть на дело со стороны. Здоровье своё на этом строительстве он  и подорвал.
Первая операция по удалению грыжи  прошла успешно. Но первый урок Гермагену  в прок не пошёл. Сделав вторую операцию, врачи сказали: «Гермаген Филатыч поберегитесь-третья операция подобного рода обычно заканчивается летальным исходом. » Известно-управлять людьми тяжело, но править самим собой гораздо тяжелее. Не смог Филатович и на сей раз совладать с самим собою.               
В 1911году прежде, чем в третий раз лечь под нож хирурга, Гермоген Филатович собрал всю свою семью, позвал и Павла.
---На этот раз я из Самары, видимо, живым не вернусь.-сказал он своей семье,-- Строить новый дом мы закончили. Перебирайтесь жить туда. А это наше старое подворье я оставляю Павлу. Не один десяток лет он гнул на меня спину. Заслужил! Пускай теперь живёт своим домом. Здесь теперь он –хозяин. Вы к нему не суйтесь, такова моя последняя воля. Так батрак Пашка стал имущим человеком. После смерти Гермогена Филатовича его наследники
попытались было, через суд, вернуть себе утерянное право на владение ускользнувшим от них имуществом. Однако, судья ,приехавший из города Уральска, узнав, что Павел Дементьевич отработал на хозяина свыше тридцати лет, вынес вердикт: посмертное распоряжение Гермагена Филатовича законно. Т К закон гласит, что работник, отработавший на хозяина свыше десяти лет, имеет право на владение частью имущества хозяина. Оказывается уже тогда такой закон был.
Моя бабушка Аксинья и дочь Гермогена Филатыча дружили между собой до самой их смерти. А его внук,  Колька Железнов, был моим однокашником и моим приятелем.               

                ЗАКАТ КАЗАЧЕСТВА                За время своего замужества Аксинья произвела на свет семнадцать ребятишек. Только проявлять заботу о них у неё возможности не было. Нынче родила –завтра иди, работай. То ангина, то скарлатина, то воспаленье лишали Аксинь испытывать долго радость материнства. Из всех семнадцати рождённых ею детишек всего лишь три,  последних, остались живы..
Старшего-то, Ефима, она родила в 1901году, ещё при жизни Гермогена Филатовича. Фёдор и Андрей родились уже после его смерти, т. е. тогда, когда у Павла Дементьевича появилось собственное хозяйство, т.е. появилась возможность распоряжаться своим временем по своему усмотрению.

Земли Уральского казачества ограничивались Общим Сыртом –возвышенностью лежащий в трёх верстах западнее Бурёнина….За Общим Сыртом была уже, по выражению бабушки Аксиньи, Рассея. Из России приходили тревожные вести: война с Германией не закончилась, царь—батюшка от престола отрёкся, в Петербурге и в Москве твориться невесть что: то ли студенты безобразят, то ли пьяные матросы дебоширят.
В степи казаки задержали двух городских агитаторов. Смутьянов привели в село, допросили, избили, затем вывели за околицу села и пристрелили. Больше в степную глушь ни кто не приходил.

В том, что происходит в мире, Ефим, Кондрат Белухин и Петр Кудряшов решили разобраться сами. В тайне от сельчан, парни стали по ночам собираться в избе Павла Дементьевича. Интересующие их сведенья они хотели почерпнуть из Библии. Только в «книге книг» не было сказано ни об устройстве человеческого общества, ни о развитии производственных отношений. О пролетариях и о буржуях Библия не знала. Своё тайное общество парни распустили. А Пламя Гражданской войны уже готово было перехлестнуть через Общий Сырт и опалить тихое село Бурёнино.
Старые казаки готовы были выступить на помощь белоказачьим отрядам , а молодёжь не горела желанием бросаться в схватку. Однако, поддавшись на увещевания Федосея Филатовича, несколько раз ходили с ним за Общий Сырт сражаться с мужланами, решившими, не взирая на Бога,   перестроить мир на свой лад.  После одной такой  стычки с красными отрядами, на дрожках привезли тело Федосея Филатовича порубанное шашкой.
Семь раз Бурёнино переходило из рук в руки. Если превозмогали красные, то семьи казаков уходили за Урал. Если белая гвардия теснила красных, то сельские пролетарии искали убежище в Шестаковке- в соседнем селе с населением мужицкого происхождения. В бега пускался и Павел Дементьевич. Однажды  его бричку остановил казачий разъезд. Казаки велели открыть сундук  с домашними вещами. Показывая содержамое сундука, Павел Дементьевич сказал одному казаку: « А тебя--то я, кажется, знаю. Ты ведь из Благодарного?»                --Откуда тебе нас знать:--сказал другой!—и ударил Павла Дементьевича шашкой по голове. К счастью, шашка казака легла на голову Павла Дементьевича плашмя. Пострадала только фуражка. Ну и пятьдесят рублей лежавшие в сундуке казачки забрали

Когда стало ясно, что красные победили и больше из села не уйдут, казаки вместе со своими семьями, подались в бега за Урал. За Уралом попадали в руки казахам. Казахи их не убивали, а обернув всю семью войлоком, бросали в реку.
По подсчётам моего дедушки Павла после гражданской войны в Бурёнино осталось только восемнадцать семей казаков. Было 180. Из взрослых мужчин остался в живых только Никита Колосов. И то только потому, что воевал  на стороне красных.

                ГЛАДОМОР
Вслед за гражданской войной Россию накрыло ещё более ужасное несчастье- голод 21-го года. Если случаются недороды-люди живут впроголодь, но массовых смертей нет. Но когда от голода вымирают целыми селениями, то это уже не голод-это уже гладомор. Так назвали это явление нынешние украинские «западецы,» на самом деле знающие о нём только понаслышке.
В тот злосчастный год бурёнинцы поели всех собак и кошек. О том, что в степях обитали когда-то сурки, теперь говорят только многочисленные холмики земли выброшенной сурками при копке нор. Люди мёрли от голода, как мухи осенью. Копать для могил мёрзлую землю не было сил. Трупы, умерших, свозили в общественный амбар. К весне некоторые трупы оказались без ног. Стало ясно-начинается людоедство. Около амбара выставили вооружённую охрану.
До сведенья сельчан довели: будет расстрелян всякий причастный к людоедству. Из тех, у кого сохранились ещё силы, создали комиссию для подворного обхода села, с целью выявления, кто, чем питается. Старшим в группе обследования поставили Павла Дементьевича.

Пришли проверяющие и в дом Малахова Артёма-это мне уж бабушка Аксинья рассказывала,-Велели показать детей.   - Почему только два, где третий?               
- Да бегает где-то.                -Ладно пусть бегает. Тащите из печи чугуны! Посмотрим, чем питаетесь.                Тут муж и жена Малаховы упали в ноги комиссарам:                -Не погубите ради бога. Младшенький наш умер. Чтобы спасти от смерти остальных мы теперь кормим их нашим сыночком. В чугуне действительно были щи с человеческим мясом.
Я уже говорил, что мой дедушка Павел обладал необыкновенными вокальными данными- на межрайонных олимпиадах занимал только первые места. А Артём Малахов аккомпанировал ему на скрипке. Одним словом пропажу сына Артёма предавать огласке не стали. Муж и жена Малаховы расстрела избежали.               
                ВНУКИ ДЕМЕНТИЯ
                ЕФИМ ПАВЛОВИЧ.                В 1921году гладоморила вся Россия. Приближалось время весенних посевных работ. Весь посевной материал был съеден. Ташкент был единственным местом не пострадавшим от гладомора. И люди, ни когда не видевшие железной дороги, ни когда не слышавшие свистка паровоза, пускались в далёкий неведомый  им доселе край.               
Брат Павла Дементьевича Григорий, проживавший в Царевской, тоже надумал отправить своего сына Нестора в Ташкент за посевным материалом. Но слать парня одного было тревожно. Решили и сына Павла Дементьевича Ефима послать с ним.
Из Ташкента Нестор вернулся один. Сказал, что Ефим заболел тифом и умер. С церкви к тому времени крест был снят и батюшка изгнан. Отпевать Ефима было негде и некому. Об упокоении души Ефима молились перед домашним иконостасом
И, вдруг, через полгода Ефим является домой с мешком пшеницы. Оказывается, он действительно был болен тифом и Нестор, бросив его на попечение семьи узбеков, уехал. Узбеки Ефима выходили, дали возможность заработать и, обеспечив на дорогу продовольствием, отправили домой. После этого связь между семьями Павла Дементьевича и его родственниками, проживавшими в Царевской, прервалась навсегда.

С лета 1954 года я проживал в Узбекистане. Я был подвержен мучительному заболеванию под названием настольгия. Безумно скучал по речке Каменке и ольховой роще.
Моя двоюродная сестра Вера Ефимовна жила в селе Новокаменка и как-то случайно узнала, что в Царевской продолжает жить внучка Домны Дементьевны . Когда я приехал в отпуск к Вере, Вера решила познакомить меня с нашей кузиной Александрой. 
Предо мной предстала стройная, как кипарис, белокожая без единой морщинки на лице, чернобровая семидесятипятилетняя женщина. Теперь уж нет ни Веры Ефимовны, (между прочим тоже, в отношении внешности, не обиженной Богом),  ни Александры. И дивиться красоте женщин моего рода-племени я могу теперь, только глядя на моих родных сестёр.

Второй раз в Среднею Азию Ефим Павлович попал будучи призван на действительную военную с службу в ряды Рабоче-крестьянской красной армии.  В каких схватках с басмачами участвовал мой дядя мне не известно, но домой он вернулся идейно насыщенным комсомольцем.  От красных комиссаров получил он то, чего не могла дать ему «книга книг»-Библия. В Илекском районе, в состав которого в те годы входило Бурёнино, комсомола ещё не было. Первая комсомольская ячейка района была создана в Бурёнино. За годы службы в красной армии полуграмотные крестьяне получали теоретические знания в объёме достаточном, чтобы  в глухих селениях быть  проводниками  идей партии большевиков.  Грамотнее Ефима Павловича в селе человека не было  и, потому, односельчане избрали его председателем поселкового совета.

Пацаны шастая по лесам наткнулись  на схрон оружья. Серёжка Иванов (двоюродный брат моей матери) сообщил о находке своему «братке», так он называл Ефима Павловича. Совместно с оперуполномоченным ОГПУ. было принято решение устроить на месте схрона засаду и взять владельцев схрона с поличным. Выехали ночью. Вездесущий Серёжка взялся вывести их на место.  Ехал он с Ефимом Павловичем на одной лошади.. Дорога пролегала по дамбе пруда. Когда почти-что миновали дамбу, от бани, стоявшей на берегу пруда, прогремели выстрелы. Лошадь Ефима Павловича упала. Оперуполномоченный ускакал. Серёжка с перепугу бросился бежать. Он не видел, как Ефим Павлович, освободившись из-под упавшей лошади, соскользнул с дамбы в заросли репейника.
 Прибежав в дом Павла Дементьевича Серёжка, дрожа от страха, сообщил, что «братку» убили. Павел Дементьевич вместе с Аксиньей Ивановной помчались на место происшествия. Но около убитой лошади ни кого не было . Ефим Павлович, услышав плач матери, из зарослей репейника вышел живым и невредимым. Тень смерти пролетела  пролетела над ним второй раз. 
Следующая попытка взять схрон тоже не удалась. Схрон исчез.

С приходом советской власти стала налаживаться общественная жизнь села. Новый дом Гермогена Филатовича перешёл в общественное пользование- там обосновалась сельская библиотека. проводились общие собрания , показывали кино, В библиотеке установили радиоаппаратуру. Брат Ефима Павловича Фёдор раздобыл где-то телеграфные провода и в центре села появился первый репродуктор. Бывшие певчие церковного хора стали теперь давать концерты со сцены сельского клуба.

Место магазинов Гермагкна Филатовича заняла потребкооперация. Председателем потребкооперации стал  Васька Малахов, по-прозвищу Гундырь. Магазины потребкооперации были посредниками между крестьянскими хозяйствами и государством. Налоги, в виде натурпродуктов, население  вносило через потребкооперацию.
 В сельский совет стали поступать жалобы на Гундыря: мол, принимая продукцию,  Васька жульничает. Проверка установила, что жалобы были небеспочвенны- Некоторым членам кооперации налог пришлось выплачивать дважды. Ваську от кормушки отстранили.
Васька на сельчан обиделся. Написал в ГПУ бумагу, в которой сообщал властям о том, что в Бурёнино создана контрреволюционная организация, которая собирается устроить в селе Ворфоломеевскую ночь- вырезать весь актив села. Для большей убедительности Гундырь внёс в список Игната Белухина-бывшего белогвардейца. В списке Гундыря оказался и Ефим Павлович. По этому списку в одну ночь было арестовано восемнадцать сельчан, не ведавших ни о каком заговоре.
На защиту Ефима Павловича встали его комсомольцы. В Самару, в губернское ГПУ, полетели письма. Комсомольцы доказывали, что с Ефимом Павловичем  вышла ошибка- ни какого зла против актива села он иметь не мог, так как он –то как раз и возглавлял актив.
Однако письма комсомольцев оставались без ответа. Прошёл слух, что все арестованные уже . расстрелены. Родителям Ефима Павловича пришлось третий раз оплакивать своего сына Ефима.

Наконец из Самары приехал сам губернский прокурор. Прокурор в селе задерживаться не стал. Кое с кем побеседовал и в тот же дань уехал. Ко времени его возвращения в Самару, шестнадцать человек успели уже расстрелять. Утром должны были расстрелять оставшихся. Ефима Павловича и Василия Данилова прокурор успел спасти.
Ефим Павлович в село явился как раз в канун октябрьских праздников. Поздоровавшись с родителями, обняв жену Василису и поцеловав маленькую дочку Верочку, Ефим Павлович поспешил в клуб. Там шло торжественное собрание посвящённое празднику. Не замеченный ни кем, присел на заднею скамейку. На сцене за трибуной стоял новый председатель сельского совета Василий  Гундырь  и разглагольствовал об успехах советской власти над контрреволюцией .  Увидев в зале Ефима Павловича осёкся. Заканчивать доклад пришлось Ефиму Павловичу.

Сергей Константинович Иванов (тот самый Серёжка) пока шла война (на фронт его не брали из-за слабого зрения) побывал и председателем сельсовета, и председателем колхоза. В послевоенные годы пять лет работал инструктором райкома ВКП(б). Только заслуг Васьки Гундыря советская власть ни как не оценила. Жил он долго: до середины семидесятых годов, но выше должности лесника не поднимался.

Ефим Павлович после освобождения был назначен директором зерносовхоза «Степной» А после того, как из Илекского района выделен был Ташлинский, перешёл в аппарат Илекского райкома партии и был назначен на должность заместителя директора совхоза Привольный. по политической части.               
                НЕЛЕПАЯ СМЕРТЬ.                Ефим Павлович ни когда не пил спиртного, автотранспортом не пользовался , Даже в район(за 30 км)ездил на велосипеде. (Возможно слышал предсказание от кого, что умереть ему суждено не от пули )
В"Сухоречке"--отделении совхоза--намечалось общее собрание. Дядя ехать туда собирался, как обычно, на велосипеде. Но подъехал директор совхоза, сказал: «Пока ты допилишь на своём велосипеде, народ уже разойдётся.»                Ефим Павлович расположился в кузове автомобиля, туда же забросил свой велотранспорт, Если бы он обратил внимание на то, что шофёр под « мухой»!...
Директор приказал водителю сбавить скорость, но пьяному, как говориться, море по колен. Директор стал отнимать у водителя руль. Автомашина влетела в кювет и перевернулась.                Дядя приземлился, пролетев по воздуху метров 10-12.встал и пошёл помогать выбраться из кабины директору и его водителю.
Водитель получил перелом двух рёбер, директор перелом руки. Ефим Павлович большую ссадину на спине. Водителя и директора увезли в районную больницу. Ефима Павловича-домой. Ночью ему стало плохо. Врачи районной больницы, куда его доставили под утро, два дня спорили о целесообразности хирургического вмешательства. На третий день спорить стало не о чем, дядя умер.(Разрыв кишечника)
Через два дня после похорон приехали представители обкома ВКПб. Предложили сделать за счёт средств обкома перезахоронение и установить памятник. Набожные родители Ефима Павловича на перезахоронение не согласились.
В конце шестидесятых годов я посетил место упокоения  Ефима Павловича. Обелиска, установленного за счёт пожертвований  тружеников совхоза, уже не было , но Могилка была ухожена. Кто-то из старожилов совхоза Привольный моего дядю Ефима ещё помнил.               
                ФЁДОР И АНДРЕЙ
Андрей Павлович был кадровым военным-политруком в кавалерийской воинской части . Перед началом войны их в.ч. квартировала под Минском. Немцы были уже на подходе к Минску, когда Андрею Павловичу удалось жену Марию и шестилетнего сына Колю отправить в эвакуацию.
На следующий день  в.ч. (полк или дивизия не знаю) выступил навстречу немцам. С шашками против танков! Нам пришло извещение о том, что Андрей Павлович Петренко пропал без вести. Аксинья Ивановна и Павел Дементьевич лишились второго сына.
Перед началом войны мы жили в селе Грозном Джамбульской области. У отца была бронь и на фронт его не брали. Однако на всякий случай отец отправил нас с нашей мамкой в Бурёнино-под крыло своих родителей. Нас у мамки было трое и ещё она была на сносе четвёртым ребёнком. На станции в Арыси народу было тьма-тьмущая. К поезду на перрон надо было выходить через узкую дверь. Но нам повезло. Перед прибытьем поезда дежурный по вокзалу разбудил нас и потихонечку вывел на перрон.
Разбуженные свистком паровоза пассажиры ринулись через узкую дверь вокзала к поезду. Если бы не доброта дежурного, толпа нас раздавила бы всех четверых ,а сестрёнке Любочке пришлось бы увидеть белый свет раньше предназначенного времени.
Мне было четыре года и как мы ехали, я не помню. Зато помню, сиявшие счастьем лица бабушки Аксиньи и дедушки Павла снимавших нас, своих полусонных внуков. с телеги.
Отец отказался от брони и в декабре 1942го и был призван в армию. После разгрома немцев под Сталинградом новобранцев прежде, чем отправить на передовую, стали учить боевым действиям.
Вновь сформированный полк отца проходил обучение где-то в Горьковской области. Отец был кашеваром. Все мы радовались- наш отец от голода страдать не будет. В последнем своём письме отец сообщил, что их отправляют на Воронежский фронт.
Лётчикам с высоты дым походной кухни виден из далека. Немец не промахнулся. Ни от кашевара, ни от его кухни следов не осталось. Так и в извещении было сказано: «Петренко Фёдор Павлович пропал без вести"
Из всех потомков моего прадеда Дементия пока ещё живы: я, моя родная сестра Надежда да две двоюродных: Нина Ефимовна и Зоя Ефимовна. Самой старшей из нас Нине Ефимовне  87 лет, Но есть у моего прадеда Дементия ещё и прапрапраправнучка трёхлетняя Дарья Алексеевна Задоя -по месту рождения москалька-по крови хохлушка.
-
                ДЕТИ  ЛИХОЛЕТЬЯ

                Предисловие
В мае 1945 года Великая Отечественная война закончилась. Но с последним выстрелом пушки страдания нашего народа не прекратились.   Зимы в первые послевоенные годы. были свирепыми. Мы, "дети войны",  не имея тёплой одежды, продолжали, как и в военные годы, страдать от простудных заболеваний.

Фашизм, издыхая, будто бы, наложил на нас своё проклятье: с юга к нам прилетали жаркие ветры, выжигали наши посевы, мы жили впроголодь. Позднее один мой приятель скажет:" Среди тех, кто пережил войну нет ни одного здорового человека , мало того, кровожадная война, оставив  жить, поставила на нас свои чёрные метки. Старуха, с косой, находит нас по тем меткам, и гибнем мы раньше сроков отпущенных нам на  жизнь природой.   

В моей памяти  все то, что я видел и что пришлось пережить самому, ещё живо, не стёрлось .И я считаю себя обязанным, не сгущая краски и не разбавляя их водой, всю правду о тех временах преподнести новым поколениям в тех тонах, в которых видел её сам. Всего одну единственную вольность я позволю себе при пересказе; чтобы читателю не было скучно, постараюсь подыскивать слова наиболее точно характеризующие моих героев. И назову  повествования новеллами.

                Новелла 1
                ФЕДЬКА И ВАЛЬКА АНТИПОВЫ
Фёдор Антипов умер, не дожив до своего тридцатилетия два года. При анатомическом вскрытии было установлено, что у Фёдора было когда-то отравление-желудок у него был чёрным.
За поминальным столом Толян Шавкин высказал по этому поводу своё заключение: Федька, мол, умер от того, что отравился селитрой.
На вопрос, почему он так думает, Толян ответил, что для того чтобы у свиней не было глистов, он своим свиньям даёт древесный уголь.
В прошлом году у него древесного угля не было, поэтому на погрузочно-разгрузочной площадке железной дороги он набрал бурого угла. Бурый уголь свиньи пожирают с не меньшим аппетитом, чем древесный. Только на этот раз уголь оказался смешенным с селитрой. После такого угощения кабанчик перестал расти.  Пришлось прирезать. Желудок у кабанчика, как и  желудок Федьки, был чёрным.
-Ты что же, хочешь сказать, что Фёдор вместо сахара в чай селитру сыпал?-ехидно заметил зоотехник Иванов.
-Ну тоды я не знаю,- не желая вступать в спор со специалистом ответил Толян,- тоды его, наверно, война достала.- ни к селу, ни к городу ляпнул Толик.    
Этот манёвр Толяна вызвал только ухмылки на лицах присутствующих. Бухает, мол, Толян не просыхая - вот и забыл, когда та война и была-то.

Село, конечно, знало, что колоски пшеницы, пролежавшие зиму под снегом, собирать не следует - зерно в них к весне становится ядовитым и употреблять его в пищу опасно. Но Федька со своей сестрёнкой Валькой собирали и ели. Они весной и по прошлогодним картофельным плантациям бродили, искали в оттаявшей земле перемёрзшую за зиму картошку. А что им ещё оставалось делать! Голод ведь -не тётка.
 Они уж и по соседним сёлам пробовали с сумой ходить, только обнищавшее за войну население им  ничем помочь не могло - у него и свои-то дети жили впроголодь.

От колхоза семья Антиповых ни какой помощи тоже не получала.. Если тётя Маруся - Федькина мама - шла в правление колхоза просить подводу, чтобы дрова из леса привезти, ей говорили, что нынче свободных подвод нет - все заняты на колхозной работе. Однако  село знало: не дают потому, что помогать семьям дезертиров власти запретили.

Отец Федьки и Вальки, дядя Егор, с фронта дезертировал. Его поймали и отправили в Воркуту. С Воркуты он бежал. Его снова нашли, где то в тамошних лесах. Таскаться по снегам, с обессилившим человеком не захотели, и пристрелили. Словом, дядя Егор Антипов погиб при попытке к бегству.

Валентина Егоровна дожила до седых волос. Замужем не была. Наши сельские доброхоты ей поспособствовали. От них Валентина Егоровна родила двоих деток. Приезжая в своё родное село в отпуск я забегал навестить Валентину Егоровну(её мать моей бабушке Аксиньи приходилась родной племянницей). Сын Валентины от рождения был умственно не полноценен, руки и ноги скрючены, шея не выдерживала тяжести головы, на лице застывшая гримаса обиженного ребёнка.  После посещения своей кузины, от жалости к существу, с При виде этого существа, с которым нас связывало какое-то родство, у меня текли слёзы.

Дочка Валентины,  Верочка, оказалась ребёнком благополучным: и разумом, и внешностью была не хуже других невест села. поэтому удачно вышла замуж за фермера и родила, на радость Валентине,  внучку Леночку-умницу и красавицу. Леночка окончила в Оренбурге институт торговли. Но радость в семье Валентины Егоровны была не долгой - вскоре после получения диплома Леночка попала в автокатастрофу и погибла.  На Леночке и закончился род Егора Тимофеевича Антипова. Похоже на то, что  война, оставив нам свои чёрные метки , ещё и обязала нас передавать их нашим потомкам.   

 
                КАШАЧЬИ ВЫЖИРКИ
                Новелла-2
Я не знаю, что у меня в моём детстве было: коньков не было, лыж не было, санок не было, резиновые мячики я видел только во сне, велосипед даже и во сне не снился. Штанов и ватной телогрейки, видимо, тоже не было, если бы они были, то я не в окно смотрел бы на новобранцев, с песнями маршировавших по улице, а бежал бы за ними, вместе с другими мальчишками, за околицу села, где будущих бойцов красной армии учили драться с фашистами.

У моей бабушки Аксиньи была шубейка из овчинки. Бабушка была не большого роста и щуплого телосложения.  Её одёжка, хоть и была мне ещё великовата, но не на столько, чтобы я не мог её использовать.
Мальчишки на улице играли в войнушку. Бабушка грела свои старые косточки на лежанке, можно было в её шубейке принять участие в сражении, разыгравшемся  на соседней улице.
От снежка, угодившего в меня, в бабкиной шубе образовалась дыра. Мальчишкам это показалось забавным, снаряды обеих противоборствующих армий стали лететь в мою сторону.

Дома бабушка ощупав свою шубейку, (бабушка была слепая) пришла в ужас:      " Я эту шубу тридцать лет носила и ещё бы носила, а ты, недоносок, за один раз превратил её в Тришкин кафтан!"-едва не плача укоряла меня Аксинья Ивановна. Бабушка свою шубейку больше не надевала, а я в ней смахивал на, давно не стриженного, барана.

Когда-то моему деду Павлу, Гермоген Филатыч Лебедев, на которого дед батрачил свыше тридцати лет, перед своей смертью отрядил подворье. Подворье обнесено было стеной сложенной из каменных плит. Колхозу для строительства коровника нужен был стройматериал. Дедушка продал плитняк колхозу за 120 рублей. Мамка съездила в Сорочинск и привезла от туда кусок материи под названием "чёртова кожа" , Из той "чёртовой кожи" мать моего друга Мишки Данилова сшила мне штаны.

Отменные были штаны! Новые и густо чёрные. Таких штанов ни у кого из мальчишек села не было. Как было не похвастать такой чудной обновой!
Прошел я в них по нашей улочке -соседи в окна повысовывались: кто это в наше время смог раздобыть кровельное железо и посмел возить его по улице!? Подстёгнутый  вниманием публики  к моей персоне, я стал бегать из одного конца улицы в другой. Мои новые чёрные штаны издавали такой грохот, что куры и кошки, заслышав моё приближение, спешили укрыться в своих дворах.

С наступлением жаркого лета моя обнова радовать меня перестала. Касаясь  кожи,  штаны причиняли мне нестерпимую боль. Чтобы остудить штаны, не снимая их, я влез в речку. После этой процедуры снять с себя ту «чёртову кожу» я уже не мог - штанины не сгибались. Из своих замечательных штанов я выпрыгнул. Штаны остались стоять на берегу на  негнущихся штанинах.

Зимой в тех чудных штанах я чувствовал себя примерно так же, как чувствует себя рыба на сковородке. Если бы я был совсем без штанов, то и тогда , наверное, мороз не так сильно обжигал бы мне голые ляжки.

В конце февраля я заболел. Температура зашкаливала за сорок градусов. Днём не мог поднять руки, ночью в бредовом состоянии, пытался выскочить из-под укрывавшего меня дедушкиного тулупа, и куда-то бежать. Фельдшерица, тётя Шура,  установила диагноз - крупозное воспаление лёгких и, сказав, что люди при температуре тела в сорок один градус умирают, велела готовиться к худшему.  Поскольку сбивать температуру было нечем, я должен был вскоре умереть.

Однажды, открыв глаза, я увидел сидящего в ногах у меня моего дедушку Павла. Дедушка смотрел на меня и тихо плакал. У него было три сына: всех их сразили немецкие пули.  И вот теперь умирает его последняя радость- внук Ванюшка. Умирает на его глазах и он ни чем внуку помочь не может.

Но я не умер. Я, каким-то чудом, выжил. Температура спала.  Из под дедушкиного тулупа я вылез. Однако ходить пришлось учиться заново - сначала в комнате, держась руками за стену, потом вышел во двор, а там и на улицу потянуло.  Только без лекарств и должного питания, силы ко мне возвращаться не хотели.
Мишка Данилов идёт обычным неспешным шагом, а я (так мне тогда казалось) бегу изо всех сил, но догнать его не могу.

Моя двоюродная сестра Настя жила в Ташле и работала буфетчицей в ресторане . Своим родителям она привезла из Ташлы гостинец-маленькую скибочку колбасы. Тётя Ефимия, сестра моей мамы, от той колбаски отрезали мне граммов восемьдесят. Вот это было лакомство! Ни когда в жизни я ни чего  вкуснее не пробовал.

Возможно, тот кусочек колбасы дал какой-то толчок моему организму, возможно наступившее лето вернуло мне силы,  но  к приходу осени я был уже дееспособным, готовым к поступлению в первый класс нашей Бурёнинской начальной школы.

К весне следующего года я снова заболел. На этот раз уложила меня в постель (под дедушкин тулуп) злая "лихоманка" .Трясла меня та злючка не менее чем полтора месяца. Ни каких средств, кроме таблеток хинина, не было. Таблетки же были невыносимо горькими. Я их, отвернувшись к стене, чтобы дедушка  не видел, выплёвывал.

Наконец дед вспомнил народное средство: приготовил снадобье из шишек хмеля, налил до краёв литровую кружку -на, пей! А сам сел напротив.  Противно было вливать в себя то горькое зелье, но дед сидел рядом.
Пришлось выпить до донушка. На следующее утро я был настолько здоров, что здоровье наполняло моё тело, я это явно ощущал, весенним звоном.

Дед мой из меня один недуг выгнал, но на меня свалилось новое несчастье- я оглох. Оглох напрочь.
В сентябре в школу надо ходить , а я- глух как пень. В школе меня посадили за первую парту, напротив классной доски. Но толку от этого никакого не было.. Вижу, учительница что-то говорит, открывает и закрывает рот, только ни один звук  до моего мозга не доходит.. По-гусиному вытягиваю шею, то правым, то левым ухом поворачиваюсь к доске - тишина! Только к началу ноября слух у меня прорезался.

Если бы в те времена была книга рекордов Гинеса, то моё имя внесли бы в нее непременно - в первый класс я ходил три года. А может быть и не внесли бы, потому что в первый класс я пошёл на год раньше своих сверстников и на поверку вышло бы , что отстал я от них всего лишь на один год.

У нас была соседка-тётя Ксеня Семиколен. Тётя Ксеня говорила моей матери: " Феня, не хожу в баню из-за того, что боюсь увидеть себя голой, мослы лезут уже через кожу. Но и тётю Ксеню шокировала моя худоба. Эта, острая на язык, тётка дала мне прозвище "Кашачьи выжерки."
Собак я не опасался. Они меня не кусали, видимо, не хотели пачкать свои зубы о дохлятину. Силы во мне было не много. Всем хотелось  ущипнуть меня, дать подзатыльник. Приходилось яростно сражаться, отстаивать свою честь и независимость.  Регулярно наедаться я стал только в армии. От дефицита веса, в семнадцать кг. удалось мне избавиться только к сорока годам.               
                СТЕПАН                Степан появился в нашем селе где-то в середине войны. На фронте он получил ужасную контузию: отшибло мозги и нервы порвало. Родом он был из Романовки - села расположенного вблизи  Сорочинска. Степана, как инвалида войны, на содержание определили в колхоз им. Валерия Чкалова, в наш колхоз.

 В то время Степану  было лет, примерно, двадцать семь от роду. Ростом был Степан, как сказали бы нынче, метр с кепкой. Да и весил-то он не намного больше суслика. Не было в Степане ни силы, ни ума. Наши сельские хулиганы, подростки лет шестнадцати, забавы ради, поставят его вниз головой, скажут: "стоять Степан!" и отойдут в сторонку,-потешаются. Так и торчит Степан посреди улицы вверх ногами, пока кто-то из прохожих не вернёт его в нормальное положение.

Однако, при всей его немощи, Степан держал село в страхе. Завалит. Бывало, какую зазевавшуюся бабёнку наземь, приставит нож к горлу: « зарежу, так твою мать!» Баба визжит, отбивается - бабе страшно , ножичек хоть и маленький, перочинный, а все-таки нож. Степан-то безумный - может и впрямь в горло воткнуть. Одним словом, женщины и дети боялись Степана больше, чем лешего жившего в ольховой роще, окаймлявшей село.

Поверхность увалов, меж которых располагалось село Бурёнино, была покрыта супесчаной почвой. На таких почвах получаются отменные арбузы и дыни. Охранять бахчи всегда поручали деду Садовникову. Но детворы-то в сёлах в годы  войны было не меньше, чем мух в коровниках. Деду одному справиться с ними было не под силу. Зная дурную славу Степана , дед брал его себе в помощники. Когда Степан находился на бахче (а он был там неотлучно), пацаны бахчу обходили стороной.
Дед мог из своего шалаша всё лето не вылезать.

К моей тете Ефимии из Ташлы приехал на лето внук, Колька Краснов. Кроме дедушки Павла, у меня был ещё дедушка Фёдор-отец моей мамки. Кольке дед Фёдор тоже приходился дедушкой, только двоюродным.
Дедушка Фёдор жил в самом дальнем конце села. Мы у него бывали редко. На моё предложение, наведать деда Фёдора, Колька согласился.

Дорогу к дедушке Фёдору мы почему-то выбрали ту, которая пролегала позади крайних изб села.
Получилось так, что по правую руку от нас было село, по левую - увал, на котором были бахчи, охраняемые Степаном.

Две недели назад, возвращаясь с прополки , метров на пятьдесят ниже бахчи, я приметил арбузный кустик с двумя маленькими арбузятками на нём. Когда мы с Колькой шли к дедушке Фёдору, во мне , вдруг вспыхнуло желание показать те арбузики Кольке. Он от моего предложения, глянуть на те зародыши арбузов, не отказался.

Но там, на бахче, находится Степан. Самого Степана нам не видно. Мы видим,  на фоне синего неба, только его шишкастую дубинку.
Видим как она, возвышаясь над белёсыми соцветиями ковыля, перемещается то в правую, то в левую сторону. Степана мы, конечно, боимся, но наше любопытство сильнее страха.

От окраины села до бахчи кто-то весной проложил плугом борозду. Легли  мы в ту борозду, ползём. Колька впереди - я следом. Мы не видим Степана, Степан не видит нас. Но по дороге с бахчи идут три женщины. Они нас видят хорошо.
Слышу, одна дурёха крикнула: "Степан, вон они!". Я по-плотнее вжался в борозду, но вдруг, увидел  Колькины голые пятки, пролетающие надо мной. Поднял  голову, чтобы окликнуть Кольку. А Степан - вот он! В каких-нибудь десяти шагах от моей головы.

Бежал я быстрей, "чем заяц от орла" и наверное, быстрее, чем Горун Лермонтова с поля боя. Ни камней, ни канав на своём пути я не видел. Земли под собой не ощущал. Не ноги несли меня, крылья страха уносили меня от неминуемой гибели. Степан настигнуть меня, десятилетнего мальца, не может, но и не отстаёт. Я слышу его мат и, вдруг вместе с матом через мою, коротко остриженную голову, летит шишкастая дубина Степана. Не на много успел я отбежать, пока Степан подбирал свою дубину.
«Стой, туды-т твою мать!»- орёт Степан и, едва не скользнув по моей макушке, его дубина летит прямо под колени Кольки, Но Колька бегает быстрее, чем летает Степанова дубинка.
 
 Вот уже и крайняя изба, изба Дорошенковых. Около избы толпятся женщины. «Стой!»- кричит Степан и я, как заяц под гипнозом удава, замер на месте. Оглянуться  не успел - дубинка Степана ударом в плечо свалила меня на землю. Рухнул  я, будто трава,  скошенная острой косой моего дедушки Павла.

Женщины рядом, но подойти бояться. Я слышу их голоса:- "стой, Степан! Брось, Степан!"  Только Степану они не указ. Дубина плясала по моему тощему телу, будто матрос на палубе корабля. В плечо, в спину, в голову сыпались её удары. Боли я не чувствовал, визжал больше от страха.

Краем глаза вижу, приближается дед Алейников с длиной палкой. Деда Степан послушался и ушёл на свою бахчу. Его там нашли подростки. Лежал Степан на бахче со ртом забитым пеной. С ним всегда так бывало, когда  он сильно нервничал.

Визжать я перестал сразу же, как только Степан повернулся ко мне спиной. Теперь я уже думал: как мне явиться домой. Шишмаки, полученные мной от дубины,  были по всему телу. На темени сидела  огромная, не помещающаяся под мою ладошу, бульба. Этот шишмак мать не заметить ни как не могла. А заметив , могла ещё и своих добавить.

Время было предвечернее, стадо коров возвращалось с пастбища. В стаде был свирепый бугай-бык производитель. «Вот на него-то и надо свалить вину Степана,» - нашел я выход из затруднения.
И, конечно же, стоило мне переступить порог,  мать обронила внимание на моё состояние. Она спешила занять очередь на сепаратор. И ни как не отреагировала на мои объяснения. Молоко сепарировали у Завражиных, это на соседней улице.

На полу был расстелен тулуп , теперь уже покойного, моего дедушки Павла. Встреча с матерью прошла без эксцессов,.Я собирался уже отдаться во власть Морфею, но тут, чуть не слетев с петель, раскрылась дверь. В дверном проёме возник силуэт моей мамаши.

Я  был мал и никогда ещё не видел  диких зверей. А тут в дверях появилась тигрица, с округлившимися глазами. И непонятно чего в её глазах было больше: ярости, тревоги или невысказанной любви к умирающему дитяти. В глазах моей мамы  читались все чувства, на которые способен человек.
Оказывается, в очереди ей сказали,- ты что Федосья, здесь стоишь? там у тебя дома твой сын может быть,  умирает.                Не дослушав до конца рассказ о моей экзекуции,    мамка ринулась спасать сыночка. Если бы ей по пути встретился Степан, она в тот момент из него рыболовный крючок сделала бы.

Но моя мамка была человеком быстро отходчивым - увидев меня в добром здравии, быстро успокоилась и вернулась в очередь на сепаратор.

Вскоре в Москве появился человек заявивший, что это он Тупиков Степан, а тот, что в Бурёнино страдает от увечья, его брат Юрий. Через пару месяцев тот московский Степан, приехал к нам в село и забрал нашего Степана в Москву на лечение. Только наш Степан до Москвы не доехал. Где-то под Куйбышевым (Самарой) свалился с баржи и утонул в Волге.         

Вначале мной овладело чувство удовлетворения - мой обидчик был наказан. Но через два-три дня мне стало Степана жалко. И я от всего сердца Степана простил. А простив Степана я сам испытал облегчение - будто освободился от чего-то лишнего, ненужного.   


                МИШКА
                Новелла- 4
Село Бурёнио северной окраиной жмётся к ольховой роще, а один из массивов рощи своим окончанием входит в улицу Набережную. На этой улице, в двухстах метрах от того массива, в один и тот же час, мы с Мишкой Даниловым , крикнув своё первое "У-а!" оповестили жителей села о том , что их мир теперь стал и нашим миром, что теперь им  какую-то часть благодатного воздуха ольхового леса придётся отдавать нам.
 
 Через четыре года после нашего первого "У-а"началась война. Через четыре года после нашего явления в свет, появился лозунг: "Всё - для фронта, всё - для победы"
Наши мамки за год обязаны были выработать минимум сто сорок трудодней. На те, сто сорок трудодней, они осенью получали от колхоза сто пятьдесят, максимум двести килограммов зерна. По подсчётам наших стариков, этого количества зерна на пропитание одного взрослого человека могло хватить только на десять месяцев.

Одному - на десять! А у каждого из нас, на одну работающую мать, было  по три малолетних ребёнка и по два не трудоспособных родителя. Выручала картошка. Этого продукта было предостаточно. Чтобы экономить зерно, хлеб пекли из муки на половину смешенной с толчёной картошкой. Но недаром же говорят, что хлеб всему голова. Если нет хлеба то, чем бы ты брюхо не набил, всё равно будешь голодный.

Наша ольховая роща  щедро снабжала нас крапивой для борща, любовно вливала в наши лёгкие кислород, производимый её листвой, но хлеба нам она не давала. А потому в наших животиках  жил злой деспот - голод. Терзая наши желудки, гнал он нас в степи на поиски подножного корма. Только придавленный какой- либо кислой зеленью, вроде щавеля или степной незрелой вишни, мучитель наш, на короткое время, засыпал. Тогда мы спешно мчались к речке Грязнушке, чтобы остудить наши, вскипавшие под жгучими лучами солнца, мозги.      

На поиски, дармового пропитания, мы с Мишкой ходили вдвоём. И никакого другого мальчишки, в обмен на Мишку, я не взял бы.

Мой приятель Мишка, в противоположность мне, прирождённому молчуну, никогда не умолкал. Его круглая голова всегда была полна невообразимых фантазий, которые он на протяжении всего дня, вливал мне в уши. Вот послушайте одну из них.
 
-Вань, ты не шибко испужаешься, если я тебе сейчас расскажу страшную-престрашную историю?
Приглушённым голосом спрашивал меня Мишка.
-Не испугаюсь. Я не трус. Давай говори.
-Шли мы с Петькой по лесу (в Мишкиных рассказах всегда присутствовал какой-то неизвестный мне Петька)   Шли мы с Петькой по лесу, вдруг, из кустов... как выпрыгнет мышонок, маленький такой, серенький, да как завизжит!
-Ух, как страшно-то! У меня даже дух перехватило,-сьязвил я.
-Ты Вань, дальше слушай. Схватил я того мышонка за шкирку, сунул в сапог, а голенище сапога верёвкой перевязал, чтобы он из сапога не вылез. Пускай, думаю, в сапоге сидит - неча людей пужать.
-Он что, до сих пор там сидит? Чай, задохнулся уже! - начал сочувствовать я мышонку.
-Не, Вань, ты знаешь какие у мышей зубы острые! Если бы мне такия, я бы ими берёзки грыз и хлеба мне было бы не надо. А, этот дурак, сапог прогрыз, глянул на меня своими злющими  глазками: да как вцепится в мою штанину зубами! Я и туда, и сюда, а он ногами в асфальт упёрся и держит. Я с места тронуться не могу. Штанина трещит, а он держит. Гад!
-Не заливай Мишка. Тот мышонок весит-то чуток больше таракана. И ты его с места сдвинуть не мог?
-А он, Вань, хвостом за берёзку зацепился. Как бы я его вместе с берёзой-то мог тащить?

Чтобы не спорить с Мишкой дальше, я задал ему вопрос:
-Мишка, ты сказки любишь?
-Нет, Вань, я есть люблю. -Категорично заявил Мишка.   

А вот этой своей выдумкой мой друг чуть было меня с ног не сбил.
-Ты знаешь, Вань, а ты ведь мой сынок, -сморозил Мишка,- это я тебя родил, а ты думаешь, тётя Феня.
-Э-й, Мишка! Тебе, наверно, солнце в башку ударило, вот ты и несёшь чушь всякую. Ты сам подумай: я ростом больше тебя, как бы я у тебя в животе поместился?
-Это я сейчас маленький, а тогда большой был,- не сдавался приятель.
-Это как же? был большой и, вдруг, стал маленьким?!
-А я, Вань, об асфальт стёрся.
Увидев мой удивлённый взгляд, Мишка пожал плечами,  показывая своё неудовольствие  моим недоверием. Потом продолжил:
-Если бы ты видел когда-нибудь асфальт, Вань, ты бы не удивлялся. Знал бы  ты, какой он шаршавый! хуже , чем точильный камень в кузнице.

Я стал догадываться - Мишка упирается потому, что хочет присвоить себе право родителя, чтобы верховодить в нашей небольшой компании, чтобы командовать мной так же, как в их семье командует всеми его мама. Пыль с Мишкиных ушей надо было сбивать.
 
-И где же ты, Мишка асфальт-то нашёл? - ехидно спросил я.
-В Сорочинске,- попытался вывернуться Мишка.
-Не ври! В Сороке (так называли город Сорочинск жители окрестных сёл) никакого  асфальта нет!
-Сейчас нет, а тогда был.
- Если был, то куда же он девался?- наседал я на Мишку.
-Стёрся,- вывернулся Мишка.
-Как это?
-Мы, Вань, тёрлись-тёрлись друг о друга, теперь я стал маленьким, а он совсем стёрся.
Пререкаться Мишка мог до вечера. Я знал, Мишка в штаны напустит, но в споре не уступит.

И я решил склонить Мишку к ничьей.
-Замолчи, сказал я Мишке, - у меня от твоей болтовни живот уже болит
-А ты, Вань, разбежись и вон о ту берёзку животом стукнись. У тебя будет выкидыш и твой живот болеть перестанет.
-Ты-то откуда это знаешь? -удивился я познаниям друга.
-Моя мамка так делала, когда я у неё в животе был.
-Почему же ты тогда живой?
- Мамка только один раз о берёзку ударилась, а нас двое было. Братик вывалился в воду и утонул, а я умный был, я за камышинку схватился, -продолжал вешать мне лапшу на уши Мишка.
-Ну и дурак!- сказал я.
-Почему, Вань, почему я дурак, Вань? -ни сколько не обидевшись, стал приставать ко мне мой неуступчивый друг.
-Был бы умный, плавал бы теперь в прохладной воде голенький, а не парился бы сейчас здесь под солнышком.
-Не, Вань,- не заметив моей колкости продолжал Мишка.
-Я, Вань, был не голый, я в рубашке родился.
-Ну, ты даёшь, Миня! Так не бывает, чтобы в рубашке родиться.
-Бывает, Вань, мой дедушка Ефим тоже в рубашке родился, потому и с войны живой возвратился. Бабушка говорит - счастливчик!
-А ты, Мишка, тоже счастливый?
-Угу, -промычал Мишка, -Вань, я есть хочу.
Мишка был во всём счастливый, только всегда голодный.

Когда из Мишкиной, разогретой солнцем головы, с того места, которое темечком называется,  появлялся сизый дымок, мы шли на берег Грязнушки. Там, под сенью берёзок, наши мозги дымиться переставали, но Мишкино "Вань я есть хочу" будило того изверга, который был у меня в животе. и я приходил в  состояние,  когда говорят:"кишка кишке бьёт по башке"  Однажды не выдержав мук я сказал Мишке : «Ладно, Мишка, вон трактор стоит, пойдём к нему, может нас по быстрому домой довезут.»
-Вы, ребята, чего хотите? -спросил дяденька поднимаясь в кабину трактора.
-Бури! -выпалил Мишка.
-Зачем вам буря!?- удивился тракторист.
- Чтобы домой быстрее домчаться. Мы есть хотим,- опять Мишка высунулся вперёд меня.
-Понял я вас, -сказал дяденька,- только мне в другую сторону.
-Тогда твой трактор пусть совсем никогда не заведётся! -съязвил мой приятель.
-А ну, брысь отсюда, шантрапа!- осерчал тракторист.
-Шантрапа -у попа, а ты - крыса! -Это было уже хамство с Мишкиной стороны.
-Вот я вас!- дяденька замахнулся большим гаечным ключом.
Отскочив от злого дядьки на безопасное расстояние, я спросил Мишку:-
-Ты зачем дяденьку крысой назвал?
-А чаво он брысь сказал? Я что, котёнок что ли!

Когда мы закончили четвёртый класс, из города Уральска приехал Мишкин старший брат -Алексей.
Он сказал Мишке: "Нечего тебе в этой глуши делать, здесь ты оболтусом вырастишь. Поедешь со мной в город. Там учиться будешь"
Больше у нас в селе Мишка не появлялся. Был слух, что он в Уральске закончил строительный техникум и работает теперь прорабом. Если это так, то молодец Мишка! Тогда только он один из всего нашего класса в люди вышел.


                ВАЛЕНТИН
                Новелла - 6

Каждому из нас при рождении даётся какая-то часть судьбы нашего народа. Вот эта часть малая и называется долей - твоей долей. Кому-то достаётся счастливая доля, кому-то горькая.  От горькой доли можно избавиться, но чтобы от неё избавиться, надо много - проливая пот, а то, и кровь, трудиться.
Редко бывает так, что счастье сразу же попадает в руки того, кому предназначено. Чаще всего оно бывает рядом, но в руки не даётся, стремится от своего владельца ускользнуть,  и не каждый человек способен доставшееся ему счастье долго удерживать в своих руках. Это я к тому, чтобы сказать, что в любом случае за счастье надо бороться.  Пускай тебе его не дали при рождении, но добиться его своими руками ты можешь. В этом убедила меня жизнь моего друга Валентина.   

Валька шёл, по укатанной до чёрного блеска, дороге. Полотно дороги, нагретое солнцем, жгло Валькины голые пятки. Мелкие острые камешки впивались ему в подошвы ног. У него были сандалики , но сандалики Валька нёс в руках. Уходя из бабушкиной древни, где они намеревались жить летом, мамка в сандаликах что-то написала химическим карандашом и сказала, что сандалики теперь стали Валькиным документом и если надпись в них сотрётся или Валька сандалики потеряет, то папка Вальку никогда не найдёт. Поэтому Валька сандалики на ноги не надевал. Ему предстояла длинная дорога в город Караганду к папке. А без документов папка его может и не узнать.

Город Караганда - шахтёрский город в казахстанской степи. Там сухой и жаркий климат. Там и летом бывают ветры такой силы, что от пыли можно задохнуться, а от мелких камешков, гонимых ветром по улицам, можно получить ушибы. Поэтому Валька с мамкой на лето 1941года уехали на Украину,  к бабушке Кате.

Когда над бабушкиным селом стали летать чужие самолёты,  мамка сказала: "Теперь Валёк нам надо вернуться к папке. От войны надо держаться подальше"

До железной дороги пришлось добираться пешком. Машин-то тогда было ещё совсем мало.

Улица села, через которое они шли, была длинной. Около магазина мамка присела на скамеечку отдохнуть. В это время над селом пролетали самолёты. Из самолётов посыпались, какие-то чёрные брёвна .
Брёвна отваливаясь от самолётов, ужасно визжали, а там, куда они падали, поднимался чёрный фонтан. Мамка встала со скамейки. В это время одно бревно упало недалеко от того места, где они с мамкой были. Валька почувствовал упругий толчок в грудь и упал.

Он поднялся с земли, а мать продолжала лежать. Пришли две тётеньки, послушали мамкину грудь, потрогали шею и сказали , что мамку убила бомба.

Потом подъехал грузовик,  в котором сидели дяденьки с ружьями. Из кабины вылез ещё один дяденька, спросил, где сельсовет и где живёт председатель. Велел тётенькам сесть в кабинку и куда-то их увёз. Как он оказался за селом , Валька не помнил. Знал только, что надо идти к папке.

Мимо него грохотали какие-то железные машины (Валентин тогда ещё не знал, что это танки), фырчали зелёные автомобили , в которых сидели дяденьки с ружьями, а он брёл по горячей дороге к папке. И не было до него никому никакого дела. Слёзы на его лице высохли, оставив две грязных дорожки на щеках. Хотелось пить.

-Куда это ты топаешь, малыш? - проговорил кто-то хриплым голосом над головой Вальки.
Запрокинув голову Валька увидел смуглого бородатого дяденьку.
-Где твоя матка, зачем ты плакал? - продолжал участливо спрашивать Вальку дяденька, -Зачем пятки жжёшь, а обувку в руках несёшь?

-Обрадованный тёплому человеческому голосу, Валентин с охотой рассказал дяденьке, как - оказался на этой дороге. Дяденька дал ему напиться , смыл с лица следы слёз, - сказал,- «Ну что-ж давай теперь вместе будем искать твоего батьку». У дяденьки  была тележка, в которой сидел такой же  чёрный, как и дяденька, мальчик. В тележку дяденька посадил  и Вальку.
Мальчишку звали Стёпкой. Стёпка сказал, что дяденьку зовут дядя Рома и что дядя Рома его отец.
Дядя Рома катил тележку, а Валька и Стёпка спали.

На другой день их тележку обступила шумная толпа дяденек и тётенек. Стёпка сказал, что это цыгане - его родственники.
-Ты тоже теперь станешь цыганом, - сказал Стёпка.

Первое время цыгане в сёла, если там были немцы, не заходили. Ночевали в скирдах соломы. Холодными ночами жгли костры, чтобы не мёрзнуть, устраивали во круг них свои цыганские танцы. Тётя Лиля- сестра Стёпки- заставляла своего брата- и Вальку тоже- скакать вокруг огня. Она же  учила их ,тому, что надо говорить людям, чтобы те давали  картошки или яйца. У Вальки ни чего из тёплой одежды не было. Тётя Лиля раздобыла где-то для него старый ватник. Ватник был великоват, но зато в него можно было укутаться с головой, а поджав ноги спрятать от холода пятки.

Четыре года ходил с цыганами Валентин. Мамка во сне снилась ему редко, зато не проходило ни одной ночи, чтобы не приснился отец.
На каком-то железнодорожном разъезде дядя Рома сказал ему: 
-Сынок, ты теперь уж совсем большим стал. Цыгана из тебя всё равно не сделать - уж больно ты рыжий. Милиция уже спрашивала, где мы тебя взяли. Ищи теперь  своего батьку без нас. И, свесив свою кудлатую голову, ушёл.

Вскоре на разъезд прибыл товарный состав, в котором ехали солдаты. Договориться с солдатами Валентину было не трудно- тётя Лиля научила его многому.

В солдатской теплушке Валька пел для солдат песни, танцевал цыганские танцы, солдаты кормили его тушёнкой. В Соль-Илецке солдаты сказали ему, что дальше они ему не попутчики. В Караганду ехать надо по другой ветке. На перроне станции дежурил милиционер. Солдаты попросили милиционера, чтобы он посадил Вальку на поезд , следующий до Караганды.

Однако милиционеры решили определить Вальку в детский дом.
Детские дома в послевоенные годы были переполнены детьми, оставшимися без родителей. Но продуктами питания детские приюты снабжались плохо, детишки не доедали. Даже в цыганском таборе Вальке жилось сытнее. Если у других ребят не было места, где бы они могли найти себе пристанище, то у Валентина отец был и было неистребимое желание его найти. Поэтому, дождавшись весны, из приюта Валентин, как сказали бы теперь, слинял.

Милиция ещё несколько раз снимала его с крыш вагонов и помещала в приюты. Но во всех детских домах с питанием было - хуже не придумаешь. Ребята старших возрастов делали набеги на картофельные плантации колхозов. Всю добычу  отдавали детям младших возрастных групп. Дождавшись благоприятных условий, Валентин пускался в бега.

Но в место Караганды Валентин оказался в городе Чимкенте.
В этом городе бродяжья жизнь Валентинеа закончилась. На городском рынке его опознала родная сестра его матери тётя Зина. Узнала она Валентина потому, что он обличием был "вылитый её сестра Варвара" Тётя Зина сказала, что в Караганду ехать ему теперь не надо. Его папки там теперь нет. Папка потерял продуктовую карточку. Без той карточки получить продукты питания было не возможно. Поэтому  отец  умер от голода.

Тётя Зина работала на швейной фабрике. Своих детей у неё не было. И она своего племянника оставила жить у себя. Потом  пристроила на свою фабрику учеником мастера по ремонту швейных машин и настояла на том, чтобы  ходил в вечернею школу рабочей молодёжи.

К тому времени , когда тётя Зина умерла, Валентин стал квалифицированным наладчиком швейных машин. и закончил семь классов общеобразовательной школы.

После похорон тёти Зины, его снова потянуло в странствия. До Ташкента добраться Валентин решил давно испытанным  способом-в пустом товарном вагоне. В вагоне его укачало . Проснулся за пятьдесят километров от Ташкента на станции Алмазар

Через посёлок, кроме железной дороги, проходил Большой узбекский тракт-автомагистраль связующая Ташкент с городом Термез - самым южным городом Узбекистана.
Проезжая по этому тракту, путник в течении получаса находился среди благоухающих садов. Из дворов алмазарцев веяло  ароматом  яблок. Через ограду дворов свешивались янтарные гроздья винограда, будто зажжённые электрические лампочки, золотились персики, наполняя воздух теплым запахом солнца. Впервые увидев такое великолепие, Валентин подумал, что это место райское, а живут  тут  небожители. И он твёрдо решил свою оседлую жизнь начать здесь.
Но вопрос, как тут обосноваться. для него был трудно решаемым. Ни на тракторе пахать, ни кетменём махать он не умел. Одним словом, ни земледельцем, ни животноводом быть Валентин не мог - не умел. А швейного производства в Алмазаре не было. 

Встретились с Валентином мы случайно. По служебным делам я часто бывал в Чиназе - нашем районном центре. Ожидая электричку,  я сидел на перроне. Ко мне на скамейку присел молодой мужчина , но больно уж удручённого вида. В своей жизни и я попадал в затруднительное положение .
Поэтому инициатором разговора стал я. Работал я главным энергетиком совхоза Алмазар.

 Для полива  садов и виноградников совхоз вынужден был использовать машинное орошение. Персонал обслуживающий насосные станции входил в состав электрохозяйства.. Выслушав Валентина,  я подумал: если уж мужик освоил ремонт швейных машин, то разобраться в водяных насосах сумеет.

С Валентином мы условились: первое время он будет жить в моей семье, потом  после первой получки - в помещении насосной станции.

Насосная станция. куда определил я Валентина, располагалась на берегу канала "Каракульдюк"-между оградой животноводческой базы и не большим селением  животноводов.   
 
На молочно-товарной ферме работала дояркой Люба - не замужняя молодая женщина. Люба, возвращаясь с дойки, заносила Валентину крынку парного молока. Через месяц общения Люба забрала Валентина  на свою жилплощадь.

Вскоре совхоз построил, для обеспечения  населения и животноводства питьевой водой, артезианскую скважину. Рядом со скважиной выстроили двухквартирный дом, для операторов артскважины.

Валентин дал согласие обслуживать одновременно и насосную, и артскважину. Новый дом отдали в полное распоряжение молодой семье.

Обширную территорию скважины семья могла использовать как приусадебный участок. Чем семья и воспользовалась:  засеяли кормовыми  огородными и кормовыми культурами. Не маловажное значение для них имел и расположенный через дорогу яблоневый сад.

Одним словом жизнь моего подопечного сложилась удачно. Мы Валентином тоже были более чем довольны. Если раньше  на то, чтобы поднять из скважины для ремонта насос, а затем снова опустить его , уходило два рабочих дня, то теперь бригада ремонтников руководимая Валентином, справлялась со всем объёмом работ за пятнадцать - максимум семнадцать часов.

Люба родила Валентину, дочь Аннушку и сына Ивана. Моя крестница Аннушка выросла и удачно вышла замуж за отличного алмазарского парня.

Однако с Ванькой у нас вышла накладка. Ванька сдружился со скотниками, выучился у них водить трактор, обслуживающий нужды животноводства, скотники приучили его курить и виртуозно крыть матом непослушных коров (скотники не были пьющими ,поэтому и Ванька остался непьющим)
Сообразительный пацан, кроме того, чему научился у скотников, ничему другому учиться не хотел. После третьего класса, как мы с ним ни бились, в школу ходить не стал.
Трактор да коровы стали его увлечением.

Ближайшим нашим соседом было хлопководческое хозяйство- колхоз имени Будённого. Председателем этого колхоза был Павел Тимофеевич Саулькин- пожалуй самый умный и самый хитрый из всех руководителей нашего района. Скажу наперёд, Саулькин вывел свой колхоз в миллионеры и стал героем соц. труда.

Став председателем колхоза Саулькин первым делом избавился от всех пьяниц. Тем, кто остался, создал  достойные условия  труда и жизни.. В его колхозе уровень жизни поднялся до высот, о которых труженики других сельхозпредприятий только мечтали.

Хитроумный Саулькин был внимателен не только к труженикам  своего колхоза. Но и повадки жителей окрестных сёл он тоже держал в своей памяти. Поэтому получить работу в его хозяйстве мог не каждый желающий.
 
 Наш Иван едва достигнув совершеннолетия решил жениться. Павел Тимофеевич проведав, что наш Иван выбрал себе в невесты одну из красавиц его колхоза, решил, что Ванька ему нужен больше, чем совхозу Алмазар. Свадьба отшумела за счёт колхоза имени Будённого. В качестве свадебного подарка молодожёны получили в собственность дом из жилого фонда колхоза.

Теперь Валентину можно было бы жить да радоваться. Но не зря же говорят, что судьба-злодейка.
Наступили лихие девяностые годы. Колхоз миллионер развалили. Герой труда уехал на постоянное местожительство в Сибирь. Валентину, видимо, годы скитаний не прошли даром. Старуха с косой и впалыми глазами, нашла его и, раньше установленного природой времени, лишила жизни (Официальная версия смерти моего друга Валентина-рак желудка).Не на много пережила мужа и Люба.

Я выехал из Алмазара на свою родину - в Оренбург. Как теперь сложилась судьба Ивана Валентиновича , я не ведаю. Надеюсь, что свою чёрную метку Валентин сыну в наследство не оставил.               
                ВОЙНА-РАСТЛИТЕЛЬ НРАВОВ               
                "...да что ты  знаешь о моём муже!-
                урезонивала кого-то тётя Шура                Лучше моего Акима в селе нашем                -                не было ни кого, а красивше его был                только Федя, муж моей подружки                -                Фени»
                (Свидетелем этого разговора стал я                -                случайно)
Весть об окончании войны принёс мне Витька Черемисин. Этой светлой радостью с кем в первую очередь должен был я поделиться ? Ну, конечно, с матерью.  Выслушав долгожданную новость, я помчался на  поиски мамы.

В колхозе была небольшая отара мериносовых овец. Эти овцы были на попечении моей мамы. Солнце весёлым весенним светом заливало лужайку подле берёзового колка. Овцы пощипывали зелёную, только что выбравшуюся на белый свет, травку. Мамка с тётей Шурой Щербининой - нашей соседкой - были тут же на лужайке, беседуя о своей вдовьей судьбе.

Будто красочный воздушный шарик к столу именинника, подлетел я к мамке. "Мамка, война закончилась! »- выпалил  новость.
Однако, вопреки моим ожиданиям, ни на лице своей мамы, ни на лице тёти Шуры   радости я не увидел.

Причину  апатии  понял позже: знали они, что им их красавцев мужей победа не вернёт, а всякие дяди Вани и Григории Степановичи, как мурдовали их, так и будут мурдовать. Война покалечила и тех, кто оставался в тылу. 

Каждый трудоспособный житель села в те годы обязан был за год выработать в колхозе сто сорок трудодней? А то, кто не укладывался в этот минимум, считался тунеядцем и был кандидатом на поездку в город, носящий славное имя Максима Алексеевича Горького. И там, выбагривая из реки набухшие водой брёвна, должен был, в течении года, смывать с себя позорное звание "тунеядец." А кто в бригаде распределяет работы? Бригадир. То есть Иван Тимофеевич или Григорий Степанович. От бригадира в немалой степени зависит, будут у тебя к концу года те самые сто сорок трд. или нет. Правда это ещё на воде вилами писано -пошлют ли тебя в город Горький. Колхозу рабочие руки самому нужны.
Есть и более веская причина, делающая вдов покорными исполнительницами бригадирских прихотей.
 
У вдовушки малые детки в нетопленной избе стынут. У неё голодная коровушка мычит в хлеву. Вдове нужен транспорт, чтобы привезти дрова из леса, привезти для бурнки сена. К кому пойдёт она со своими заботами? К бригадиру! Потому как, всем гужевым транспортом и всей тягловой силой в колхозе распоряжаются бригадиры.

И вот проникнувшись  заботами вдовы, её бригадир говорит:" на этой неделе ни чем я тебе помочь не смогу. Надо ж дать!"

А у вдовы детишки в стылой избе. За неделю они и заболеть от переохлаждения могут. И коровёнка, с голодухи, к концу недели на ноги вставать перестанет.

И вот она решается - раз уж надо дать, так придётся. И она говорит:
- Ты Ваня нынче вечером к моей соседке Шуре приходи. Её свекровь нынче ночью моим детишкам сказки рассказывать будет.

А кто же не знает: где интим, там и беременность, где беременность, там и аборты.
Аборты женщины делали друг другу сами. Других спецов, по этим делам, не было.

Сколько раз моя мамка из-за дяди Вани оказывалась на краю жизни! Чтобы мы не видели страданий нашей мамы,  чтобы  не слышали её воплей, тётя Ефимия, мамкина сестра, забирала нашу страдающею мать к себе домой. Нам говорили, что у мамки сердце разболелось.

Из-за мамкиной "сердечной" болезни мне приходилось сносить обиды со стороны родственников дяди Вани, терпеть поношения со стороны моих сверстников.

Один бесшабашный парень, Пашка Абаимов, подбивал клинья к моей двоюродной сестре Нинке. Стремясь добиться моего расположения, Пашка подарил мне  финку. У ножа была красивая рукоятка из цветного плексигласа.

Но финку в кармане я носил не потому, что рукоятка у неё была красивая. Я вынашивал план мести. Мало того что из-за дяди Вани страдала моя мама, этот ненавистный мне дядька, при мне сказал, что на войне только дураки умирают, а кто поумнее, домой живыми приходят.

Я понимал, что с дядей Ваней мне не справиться. Поэтому, - размышлял я,- мне надо выбрать момент, когда можно будет подойти к дяде Ване вплотную и сунуть финкой в живот. От боли он согнётся и тогда через спину всадить финку в его поганое сердце. А когда дядя Ваня будет подыхать, сказать ему: "Дураки умирают не только не войне, но и дома тоже!"   
Через неделю Пашка догадался, что для пятнадцатилетнего пацана финка -плохой подарок. И финку у меня забрал.

Я что-то уже понимал и на свою мать не злился. А вот Колька Железнов обид прощать не умел: постоянно хамил своей матери, а когда подрос, ушёл из дома.

Тем майским утром и моя мамка, и тётя Шура понимали, что наступивший мир их  от лопат, навильников, и колхозных подойников, как и от дядей Ваней, не избавит. Поэтому и не было в их сердцах радости.

На этом я мог бы своё повествование закончить.
Но тогда читатель не узнал бы что аборты - это ещё не самое ужасное, на что могу пойти женщины  лишь бы их дети не голодали.

История, которую я собираюсь сейчас рассказать, донельзя гнусная. О героизме и доблести уже написано много книг и много снято фильмов, но вот о тёмных сторонах жизни военного времени, пока ещё ни кто не сказал ни слова.
Что мы хотим скрыть от  потомков - самопожертвование наших мам ради нас, их детей, или те гнусности, которые творили над вдовами, не попавшие под молот богов войны, бывшие друзья наших отцов?

Уважаемый читатель, всё, чему я был свидетелем, я расскажу тебе  вовсе не для того чтобы кого-то очернить. Я хочу другого-поднять наших мам на высшую ступень пьедестала. Чтобы их потомки увидели в своих бабушках не только доблестных тружениц тыла, но и святых мучениц того злосчастного времени.
Ну а то, что чем гуще варево, тем больше пены выходит на поверхность и без меня давно всем известно.

До начала пятидесятых годов сельское население не могло покинуть колхоз и выехать в город. В городах была паспортная система, а жителю села паспортов не выдавали. Без паспорта -куда ж поедешь?

Но послевоенное лихолетье закончилось. Страна из разрухи вышла. Паспорта колхозникам стали выдавать, не спрашивая на то согласия у руководства колхозов. Сельская молодёжь стала искать лучшей жизни в промышленных районах страны. Перемещение народных масс уподобилось Великому переселению народов.

Семейство тёти Шуры Щербининой  всем своим составом снялось с родового гнезда и подалось в Среднюю Азию. Обосновавшись на новом месте, тётя Шура предоставила кров и моей старшей сестре Клаве. Летом 1954го года с бумагами свидетельствующими о восьмиклассном образовании и я подался в южную сторону.

 Поезда, трогаясь с мест своего формирования,  уже были забиты пассажирами. Люди ехали на крышах вагонов или в тамбурах. Железнодорожный вокзал Сорочинска гудел, как пчелиный улей во время активного медосбора.

Дяденька в красной фуражке (я тогда ещё не знал, что это дежурный по вокзалу), чтобы пройти к выходу на перрон, должен был перешагивать через тела людей распластанных на деревянном полу станционного помещения.
 Достать билет на пассажирский поезд не было ни какой возможности.
 
Кроме пассажирских поездов между Куйбышевым и Ташкентом курсировал ещё и почтово-багажный, к которому было прицеплено три пассажирских вагона. Этому поезду народ почему-то присвоил  имя Алексея Максимовича Горького. "Максим Горький" по пути следования кланялся каждому встречному столбу, у каждой встречной шпалы спрашивал разрешение на дальнейшее следование. Поэтому его вагоны редко когда видели транзитных пассажиров. Народ считал, что лучше двое суток бесплатно дышать свежим воздухом на крыше вагона,  чем за деньги неделю париться в духоте вагонов "Максима Горького"

Пока я пять суток кантовался в Сорочинске, пристанционные клопы столько высосали с меня крови, что  я стал бледным, как узник тюремных казематов острова  Иф. И я решил: лучше долго ехать, чем долго кормить своей кровью клопов. "Максим Горький" был несказанно рад такому моему решению.

Я наживал синяки на жёсткой второй полке мерно покачивающегося вагона. За открытым окном медленно вращались выжженные солнцем степи, мимо проплывали телеграфные столбы с сидящими на их верхушках большими степными птицами-беркутами.

Где-то в районе Казалинска тоскливые казахские степи сменились бескрайними водами вышедшей из берегов реки Сыр-Дарьи. Чугунка в те годы была одноколейной. "Максим Горький" подолгу стоял на полустанках , пропуская мимо себя как встречные, так и попутные поезда. За время стоянки я успевал вдоволь насладиться прохладой придорожных вод. Дикие утки, уступая  мне место подле насыпи, отплывали на три-четыре метра от меня и, погрузив свои головы в воду, широкими клювами хватали различную живность проплывавшую мимо них. Над гладкой поверхностью воды, будто поплавки рыболовных сетей, покачивались их серые гузки. А я, открыв под водой глаза,
любовался стайками полупрозрачных мальков рыб.

Нынче путешествуя по железной дороге, мы начинаем ощущать движение, только после того, как состав выкатится за станционную стрелку. В прежние времена на то, чтобы плавно сдвинуть состав с места, у локомотива мощей не хватало. Поэтому машинист толкал вагоны в сторону обратную движению и, пока ещё  лязг буферов катился в хвост состава, резко бросал машину вперёд. Громкий мат пассажиров был результатом таких манёвров.

Обычно люди в пути, кто с помощью карт, кто  бобов, стараются предугадать своё будущее. Мне гадать нужды не было, я и без гаданья знал, что жить буду у двоюродной сестры Насти, из Ташлы переехавшей в какой-то город Янгиюль и, вместе с её сыном Колькой, буду осваивать профессию фрезеровщика. Поэтому я был безмятежен и бессонница меня в дороге не мучила. На каком-то разъезде при манёвре машиниста я так треснулся головой о перегородку вагона, что морфей прикайфонувший на моих ресницах, с перепугу вылетел в окно. 

С нижний полки до моего сознания стал доходить разговор двух женщин.
-Эх, подружка, знала бы ты, как мне достались мои детки, обревелась бы!
-Что и говорить! - послышался окающий голос другой женщины, - растить детей в те годы было всем не легко.
-Тяжело было всем знаю, но испытать такое, что испытала я, пришлось не многим.
С нижней полки послышался всхлип.
-Что ж такого особенного было в твоей жизни, - в голосе говорившей слышны были нотки искреннего соучастия - расскажи!
-Рассказала бы, да уж больно вспоминать горько и рассказывать стыдно. 
 -А ты всё-таки расскажи. Авось полегчает. А насчёт того, что стыдно, так я ведь скоро сойду и вряд ли когда мы снова встретимся.
--Так и быть расскажу, только ты на меня не смотри.

Я невольно становился слушателем чужих откровений. И стал чувствовать себя, как бы в чужой тарелке. Мне, наверное, надо было дать понять женщинам, что в вагоне есть посторонний, но тогда они засмущались бы и слёзы рассказчицы остались бы невыплаканными. Я стол тих, как летучая мышь в чулане.

Рассказчица с минуту молчала, видимо собираясь с духом.
--В войну я жила в Ташкенте. Ташкент всегда был городом гостеприимным. Приезжих в годы войны было, пожалуй, больше, чем нас, коренных жителей. Туркменский базар находится в самом центре города. По пятницам каждый, кто продирался к прилавкам, глох от голдящей на разных языках толпы. Сами узбеки народ не воровитый, зато среди приезжих, воров было пруд - пруди.
В один из базарных дней меня обворовали: срезали сумку с продуктовыми карточками.
Конечно, купить овощи или фрукты можно была без карточек. Только без хлеба на одной капусте долго не протянешь. Соседка Катька, увидев моих детей, сказала:
«Пака ты получишь новые карточки, кормить тебе будет уже некого. -и дала совет: -Иди,-говорит- на Бешагач, ты там, наверно, бывала  и скульптуру девушки с веслом видела. Скамейку окало той скульптуры тоже, наверно, знаешь. Вот иди и садись на ту скамейку. К тебе подойдёт мужчина, предложит помощь. Чай не красна дева сама знаешь за что».

Ближе к вечеру ко мне на скамейку подсел мужичонка похожий на бочонок из-под солёных огурцов.

Сговорились мы с ним за три килограмма риса. Он мужик в этом деле оказался человекам опытным, только больно уж слабым. Закончив процедуру скачек, мой наездник и говорит: "Теперь иди -подмойся" И втолкнул меня в дверь другой комнаты.

Теперь, уважаемый читатель я попрошу тебя: не торопись вешать на меня ярлык пошляка. Если ты склонен к ханжеству, то лучше эту мою повесть отложи в сторонку. Потому что дальше я буду говорить о том, что и мне слушать было противно.

-Влетев в комнату я голая упала на пол. хорошо, что на полу был расстелен толстый ковёр. Поднимаясь с ковра, я встала на четвереньки. И тут на меня сзади, с рыком, накинулась какая-та зверюга.  И я почувствовала, что в меня входит что-то твёрдое, как капустная кочерыжка. Повернув голову  увидела огромную собачью морду, пасть полную белых зубов и свешенный на бок красный язык. Стоило мне шевельнуться -раздался грозный рык зверя. Хозяин крикнул:" Не дёргайся- порвёт!"

Затылком я чувствовала горячее дыханье зверя, на маю голую спину стекала слюна псины, меня сковал страх. Я боялась шевельнуться.

Когда псина соскользнула с моей спины - я голая рванула в коридор. меня тошнило, от меня пахло псиной. Мой благодетель подал мне моё платье и сказал:"Возьми свой рись" Я хотела крикнуть: жри сам! Но говорить  не могла. Обида и ярость душили меня.

В трамвае народу было не много. Я осталась стоять на задней площадке. Но пассажиры, казалось мне, чувствуют запах псины и с недовольством поглядывают в мою сторону.

Если бы не думка о детях,  утопилась бы в Анхоре.
Мои детки голодали и я снова села на ту скамейку.

 В моей памяти возник образ дяди Вани и я тогда очень пожалел, что не довёл свой замысел до конца.
--Когда мои детки подросли,- уже сквозь рыдания продолжала рассказчица,- сын Катьки открыл им тайну их благополучного существования. И дети стали меня презирать. Сначала отказались садиться со мной  за один стол, потом и вовсе ушли из моего дома. Теперь я совсем одна и на прощение деток уже не надеюсь.

Когда рассказ попутчицы закончился "Максим Горький", уже стоял на полустанке с мягким, милым названием"Чили". Женщины пошли осматривать столы с выложенными на них фруктами и овощами, а я, воспользовавшись их отсутствием, перешёл в другой отсек вагона.

Эта моя повесть, возможно, не имеет ни какой ценности как художественное произведение, но, знаю я, -бесценна для народа, как документ свидетельствующий о частной жизни вдов в послевоенные годы.


                «Дым отечества нам горек и приятен»                -                (« Горе от ума.» Грибоедов)
                ДЫМЫ ОТЕЧЕСТВА                С 1954года по 1998й проживал я в Узбекистане. Свыше сорока лет трудился на благо его народа. Труд мой не был не замечен: за вклад в развитие народного хозяйства Узбекистана получил Почётную грамоту от правительства республики. Был представлен к званию     «Почётный энергетик республики Узбекистан» Но…                Но к концу восьмидесятых годов в республиках Средней Азии возникло националистические движение и звание «Почётный » уплыло к представителю коренного населения Узбекистана.
После развала С.С.С.Р. правительство республики, отдаляясь от России,  взяло курс на сближение с Турцией. Националистические настроения в правящих элитах стали преобладающими. Закон о государственном языке лишил русскоязычную молодёжь возможности получать образование в ВУЗАх.  События в Казахстане (где казахские националисты устраивали погромы  русского населения) вынуждали население Узбекистана, не мусульманского  вероисповедания, думать о перспективах выживания в стране , где погружённой во взрывоопасную атмосферу. Русские , а за ними корейцы и все другие национальные меньшинства. Стали в массовом порядке перебираться в Россию.               
Как принимались решения сняться с, десятилетиями, насиженных мест, как встретила Россия- матушка своих деток я расскажу в этой третьей, заключительной части, своего повествования. Но прежде должен я уведомить читателя о том, что  повествование теперь я буду вести прикрываясь псевдонимом «Иван Сергеевич». На вопрос для чего я это делаю отвечать не стану. Пускай это будет моей писательской тайной.
                АЙВОН      
  В Узбекистане я прожил свыше сорока лет, тридцать из них в сельской местности. Естественно, уклад жизни в узбекских семьях, их традиции я знаю не понаслышке.
Если вы войдёте во двор узбека проживающего в кишлаке, вы увидите под кроной ветвистого дерева- или под сенью виноградника- низкий столик и вокруг него стопки курпачей - ватных одеял - это АЙВОН. Здесь можно принимать пищу или, не входя в душное помещение, отдохнуть-удобно расположившись на, мягких, курпачах. Здесь же хозяин принимает гостей, забежавших перед началом рабочего дня, поздравить его по случаю радостного события  в семье хозяина, скажем, с прибытием сына на побывку из армии.
Хозяин усадит гостя на курпачи (стульев или табуреток в семьях узбеков нет), выставит на достархон (низенький столик) ляган (чашу) с духмяным пловом, сам сядет напротив и, развлекая гостя разговорами, будет подливать из чайника в пиалу гостя крепкий зелёный чай (чёрный  -это не уважение). Вся эта процедура угощения называется "АШТ".
В обычные дни ашты жителями махали (квартала) устраивается в порядке очерёдности. Не принимать участия в аштах - предосудительно и чревато потерей авторитета   в среде жителей махали.  С тобой будут здороваться, при встрече приветливо  улыбаться, будто бы ничего не произошло, но скоро ты почувствуешь, что ты для махали  человек чужой.   
Ашты это вам не обжираловка. Во время ашта обсуждаются важные, для махали, проблемы – скажем, как сделать так, чтобы в кресло  директора мебельной фабрики (если такая есть на территории махали) посадить Тургуна Риспекова - жителя махали. Тургун пять лет назад окончил сельскохозяйственный техникум, но до сих пор мается бригадным механиком  хлопководческой бригады. Это -не порядок. Какой-то Абрамянц директорствует, а Тургун гайки крутит! Абрамянц пусть едет в Армению и там директорствует.
Махаля в Узбекистане большая сила. Если махаля решит, что Тургун должен быть директором фабрики, значит, он будет директором.
А если Абрамянц заупрямится и не захочет добровольно уступить место Тургуну, то махаля найцдёт Абрамянцу место  в «местах  не столь отдалённых». Для решения этого насущного вопроса махала задействует все имеющиеся у её жителей   связи в компетентных органгах , посланники махали будут стучать в двери самых высоких кабинетов, если надо будет кому-то дать на лапу, так махаля и деньги соберет. Словом, махаля знает , что нет такого директора, у которого рыльце не было бы в пуху и не пожалеет ни сил, ни средств, но докажет,  что Абрамянц - жулик!
Айвоны и для женщин махали служат местом встреч. Только это у них называется не аштами, а чаепитиями. На чаепитие они приносят различные яства-изделия своих рук--оценивают мастерство друг друга, делятся опытом. Много говорят. Хочу сказать, что их чаепития очень похожи на женсоветы при воинских частях Советской армии.
Прямого участия, в интригах махали, женщины не принимают. Политика это не их дело. Дело женщин- создавать общественное мнение. А мы знаем, что миром не короли правят - миром правит общественное мнение.                Так что если Тургун сядет в кресло директора фабрики, то в этом будет и заслуга  женсовета махали.

Скопление женщин махали, на его айвоне, Ивана Сергеевича  не удивило: он знал, что нынче принимать женсовет-очередь Тамары (его жены)
-  Салом алейкум, бабылар! - приветствовал  Иван Сергеевич честную компанию.----------------------------------------------И Вам не хворать, Иван - ака, - поспешила захватить плацдарм самая говорливая из всех  махалинских женщин, Анора - и Вам здравствовать на радость вашей семье и вашим родителям (столь многословный ответ на приветствие у народов востока обязателен). Только мы Иван-ака не бабы.                ---Кто же вы тогда?, -сделав удивлённый вид, ответил Иван Сергеевич. -При царе Горохе вы были бабами, когда колхозный хлопок кетменями чапали тоже бабами, а теперь вы что же госпожами стали?                --А ты, госпожа Джамилева,  что же не в Крыму? -обратился он к понуро сидевший женщине, -Что, Соние-апа, всё никак свои хоромы продать не можешь? Покупатели не приходят что ли?                --Покупатели-то, Иван- ага, приходят, только больше пятисот долларов за мои хоромы не дают.                --А что так? Твой дом, Соние, хороших денег стоит.                --Да знаю я, что стоит. И муж из Крыма звонил, сказал, что бы меньше, чем за две тысячи не отдавала. Только здесь теперь, Иван- ага, аксакалы всем заправляют. Объявили в мечети, чтобы, за дома отъезжающих, ни кто больше пятисот долларов не давал. Кто ж теперь дедов ослушается! Теперь все говорят:-"куда им деваться, не заберут же с собой. Придет время и за триста отдадут" А что мне эти пятьсот баксов, только и хватит, что до Крыма доехать. А на что там строиться будем! -чуть не плача заключила Соние.
-Ну так и жили бы здесь - кто вас гонит!- подала свой голос тихоня Гульнора,- Там, говорят народ вредный и злой живёт: если чужая курица в огород зайдёт, так друг за другом с топорами бегают. А у нас вон как славно-дружно живём!. У нас любой джянджал (скандал) к шутке сведут.                --Да-да, Гуль-апа, с турками вон как славно пошутили! Ни одного здесь не осталось. Теперь все турки в России -----Так турки сами  виноваты: нечего было на базаре бабушку с места прогонять. Она на своей земле живёт - где хочет, там и торгует своей клубникой. Раскомандовались тут!
-Тохта- тохта,(погоди-погоди) Анор-апа!-неожиданно для самого себя взорвался Иван Сергеевич ,--На своей земле говоришь? Оказываеться узбекские парни хотели показать туркам, кто на этой земле хозяин, а я-то думал, что джигиты за бабушку заступились. Ну, спасибо, Анор-апа, просветила!-Вот, Соние, они здесь, только они на этой земле хозяева. А мы с тобой здесь так - пришейпристябай. Мы для них вроде бомжей. В случае чего, нам можно и под зад коленом дать.! Анор-апа, видел я одного такого хозяина земли узбекской. Пришла в кабинет председателя колхоза кореянка-инспектор санэпиднадзора- и говорит, нельзя, мол, около арскважины, источника питьевой воды, скот пасти. Мол, испражнения скота проникнут в водоносный слой и вода станет для питья непригодной. Предупреждаю,-говорит: -повторится - оштрафую и штраф руководителю хозяйства придётся выплачивать не из колхозного, а из своего собственного кармана.-
Когда дверь за инспектором закрылась, Раис и высказался:-Будут  мне всякие корейцы указывать, где я на своей земле могу свою нужду справить. Такие вот, Анор-апа, бывают хозяева земли узбекской. Корейцы о здоровье людей пекутся, а узбек о своей гегемонии.                --Так ведь по одному дураку Раису нельзя судить о всех узбеках,- решила присоединиться к разговору Тамара! ------Эх, Тамара, если у меня заболит один зуб, не велика беда, пойду к врачу, он мне больной зуб выдерет и делу конец. Другие зубы не пострадают. Но если в отаре появится одна паршивая овца, она может всю отару угробить. Я, наверно, и не стал бы вспоминать того чумного раиса, но посмотрите, как изменилось в последнее время отношение к русскоязычному населению: вновь назначенный, директор школы, в которой узбекских детишек раз-два и обчёлся, выступая на общешкольной линейке с приветственной речью, по случаю открытия нового учебного года, ни одного слова не произнёс по-русски. Если это не проявление национализма  в открытой форме. то что?-Нет. Соние, езжай в свой Крым, живи там среди своего народа. На авось не надейся. Моя сестра понадеялась: а, мол, таджики между собой грызутся.  Нас русских не тронут. Но время пришло - всем стало в жарко. И жить в Дюшамбе  страшно и выехать - невозможно. Воспользовалась сестра затишьем, втиснулась с детьми в машину соседа, еле вырвались из пекла. В Волгоград приехали только в том, что на них было надето. И дом, и всё, что нажить успели, досталось неизвестно какому дяде.
               
                ГДЕ СВОЙ СТОИТ, ТАМ ВЕТЕР НЕ ДУЕТ?
В результате неожиданной вспышки Ивана Сергеевича, благостное настроение женщин было развеяно. Обсуждение качеств каких-то персон было отложено на потом. Оценка достижений Айши в искусстве приготовления пампушек не состоялось.             
Чтобы не видеть насупленного лица жены, чтобы не слышать её упрёков, Иван Сергеевич решил эту ночь провести на свежем воздухе- на айвоне.
Лёгкий ветерок, пролетавший через айвон, шевелил листья винограда. Их тихий шелест обещал приятные сновидения. Но погрузиться в сон Ивану Сергеевичу не удавалось. И вовсе не бедана (перепёлки) суетившаяся в клетках, развешенных над айвоном, не их неожиданные выклики "пич-пилдык", не давали ему заснуть.
" Ну зачем надо было ввязываться в дебаты с хатынками (женщинами)-укорял он себя.- Какая нужда была в этом. От того, что Соние услышала от меня слова сочувствия, ни кто ей за её дом  цены больше той, которую назначили аксакалы, всё равно не даст. И вообще для крымских татар твои увещевания излишни. Мечту о своём возвращении на историческую родину они лелеяли с первых дней их депортации из Крыма.Что же касается турок, так тут убеждать узбеков в том, что они  (узбеки)поступили  с турками не по-братски, просто смешно. Всем известно, что  турки, как и  все кавказцы,  одержимы шовенизмом. и поэтому частенько наглеют.Так что ты, Иван Сергеевич, понапрасну сжёг свой порох.
--Ну,  в этом ещё надо разобраться,-возразило правое полушарие,- Ведь не сочувствие  Соньке  воспламенило твою душу. Опасность радикализма, бушующего за южными  границами Узбекистана, и порой щекочущего нервы мусульманского здесь,  в Узбекистане, –причина твоей вспышки.
-Конечно опасность оказаться жертвой радикалов существует,-вступило в разговор левое,- но ведь  своё великодушие узбеки доказывали нам много раз. Узбек всегда готов придти на помощь страждущему. Давайте вспомним тот год, когда  наш посёлок был на всю зиму отключен от газоснабжения. Как тогда поступила наша ближайшая соседка Карамат Абдулаевна? Имевшиеся у неё дрова отдала нам, а сама перебралась в Чиназ к своим родителям. Потом, врач поликлиники! каждое утро спешила на остановку автобуса, чтобы не опоздать на приём своих пациентов.                --Конечно, таких соседей, как Карамат Абдулаевна и Карим с со своей женой Дильбар, мы в России вряд ли найдём.вступило в разговор левое полушарие,- Однако между нами и узбеками тишь да благодать будет сохраняться до той поры, пока не объявятся радетели за освобождение земли узбекской от иноверцев. Найдутся такие (а найдутся обязательно), подфунят, подбросят искру и пойдет полыхать «освободительная» борьба с «засилием» русских. Такие, как Карим и Карамат, окажутся в  меньшинстве и защитить нас уже не  смогут- - --------Ну, до таких крайностей дело вряд ли дойдёт. Здесь не Кавказ, не Грузия. Вспомним-ка случай на остановке электрички: старый дед доказывал тогда кореянке, что Русские сто пятьдесят лет назад вторглись в Узбекистан и теперь творят здесь всё, что хотят. Городам, кишлакам и улицам, не считаясь с интересами узбеков, дают имена своих генералов-душителей узбекской самобытности. и что вот теперь настало время гнать гяуров из Узбекистана сраной метлой. А кто тогда попросил деда заткнуться и сказал нам : « не слушайте деда, он из ума выжил?» Молодые узбекские парни! Не говорит ли это о том, что среди  узбекской молодёжи найдутся здравомыслящие люди, и они-то не позволят мракобесам портить репутацию  всегда радушного узбекского народа._ ---------------------Как говориться, на бога надейся, а сам не плошай. Как бы не пришлось потом охать да ахать, пеняя на собственную непредусмотрительнось.-не сдавалось правое.

Утром Иван Сергеевич сказал Тамаре:-Всё, жена, решено! Собирайся, едем в Россию. Где свой стоит, там ветер не дует. О судьбе  своих детей и внуков, прежде всего,  думать надо.
-                ОТЧИЙ КРАЙ
Скорый поезд Ташкент- Москва примчал Ивана Сергеевича в Оренбург. Пока контейнер с  вещами был ещё в пути- Иван Сергеевич решил побывать в своём родном селе Бурёнино -поклониться праху своих предков.
За те годы, которые он прожил в Узбекистане, в селе сменилось ни одно поколение его жителей. Но жив ещё был Виктор Наседкин. Связь между друзьями детства ни когда не прерывалась, Если Виктор по каким-то причинам, не писал сам, то писала Шура -жена Виктора. Поэтому Иван Сергеевич всегда был в курсе всех значительных событий в селе.
Наседкины появлению нежданного гостя были рады. Шура ни когда прежде Ивана Сергеевича не видела и ей давно не терпелось взглянуть на загадочного друга мужа Ваньку. После крепких рукопожатий, обнимашек-целовашек на столе появилась бутылка водки и плавающие в сметане вареники.  За бутылкой и варениками беседа друзей не предвещала быстрого конца и Шура, решив, что она своё дело сделала, пошла спать.
Иван Сергеевич к выпивке был не очень охочь, но Виктору было мало. «ведь столько лет не виделись!» За пополнением ходить никуда не пришлось -о запасах Шуры Виктор был осведомлён.
Маршрут автобуса Ташла -Сорочинск проходил через Бурёнино, но прибывал автобус в село только в 13:00, поэтому друзья успели и на сельском погосте  побывать и на развалинах старого дома Ивана Сергеевича. Договорившись о следующей встрече в Оренбурге и, как водится, опрокинув, по махонькой, на дорожку, друзья расстались.
Однако новой встрече  не было суждено сбыться – Виктор, отмечая день своего рождения, не рассчитал дозу и оставил этот суетный мир.

Шёл последний год двадцатого столетья. Оренбург увяз в трясине безработицы и нищеты. Те, у кого в семье были старики, выживали за счёт пенсионеров. Много народу слонялось по городу в поисках пустых бутылок, за которые на приёмном пункте можно было получить хоть какие-то гроши. Безработные пилоты аэрофлота согласны были идти работать хоть дворниками, хоть ассенизаторами, лишь бы не видеть наполненных горечью глаз своих жён.
Однако, Ивану Сергеевичу долго быть безработным не пришлось: ещё не пришёл  контейнер с  вещами, а он уже был принят  в Новый инвестиционно-комерческий банк (НИКО-БАНК.) электриком.
В те невесёлые годы редко какие работодатели не задерживали выплаты зарплат своим работникам на три- четыре месяца. В НИКО-БАНКЕ зарплату выдавали регулярно. Если кто-то, по каким-то причинам, не успевал взять свою зарплату в установленный день, то незамедлительно получал неудовольствие администрации банка(бухгалтерия не могла закрыть расчётные ведомости и отчёт задерживался.)
Вскоре Нина Петровна-Генеральный директор банка -предложила Ивану Сергеевичу ещё и должность дворника -на полставки. Это было уже, как говориться, сверх всяких ожиданий. Где это и когда было видано, чтобы руководитель такого масштаба(не директор какого -о там совхоза) проявлял такую заботу о своих кадрах!

В подвале дома, под банком, не бедные люди, обустроили стоянки для своих "джипов" и "вольво". Отопление, вентиляция, телефонная связь, противопожарное оборудование, автоматически закрывающиеся -открывающиеся двери, видеонаблюдение , комната для охранника: всё было в тех гаражах, не было только надёжного - проверенного человека на должность охранника. Совет владельцев гаража предложил эту должность Ивану Сергеевичу (банк-то, прежде чем брать работника, обнюхает его со всех сторон). И опять руководство банка пошло навстречу Ивану Сергеевичу. Возражать не стало.
В обязанности охранника входило Смотреть на экран видеотелефона, и нажимать кнопку управления воротами. Днём въезд в подвал был свободным - охранять стоянки не требовалось. С десяти часов вечера до семи утра Иван Сергеевич, лёжа на кровати, смотрел телевизор и в конце месяца получал из рук каждого владельца стоянки оговорённую сумму денег.

Дочь Ивана Сергеевича Галина, с помощью соседки Зульфии, устроилась продавщицей в буфет частного предпринимателя Лёши. Хамоватый Лёша, (показывая свою крутизну), орал на буфетчиц, чтобы слышала вся округа .  Но зарплату,  как и все прочие работодатели,  работникам буфета во -время выдавать не хотел. Но, как говорится, что ни делается -всё к лучшему. Буфетчицы брали у  оптовиков такой же товар, каким снабжал буфет Лёха,  и под видом товара хозяина, сбывали по розничной цене покупателям.
 
Внучка Ивана Сергеевича Алёна удачно сдала вступительные экзамены в педагогический университет. Кроме стипендии получала ещё и материальную помощь.  Ну как тут было не возблагодарить матушку Россию  за радушие. Родина, как будто бы говорила Ивану Сергеевичу:- Я рада, мой блудный сын, твоему возвращению. Теперь я! буду заботиться о тебе, буду защищать тебя и ни какие вахаббиты, ни какие экстремисты не посмеют обидеть тебя. Но...
               
                КОРРУПЦИЯ
Но у  матушки России в те годы, когда она встречала своих детей возвращавшихся из бывших советских республик на землю своих отцов и дедов, было не мало  недобропорядочных чад, с которыми она  справиться не могла. Чтобы сдать документы на оформление гражданства России, приходилось неделями, перед дверями паспортных столов, выстаивать полукилометровые очереди. Однако представители кавказского  населения, минуя очередь, с туго набитыми портфелями смело распахивали,  заветную, труднодоступную для других дверь. Через полчаса дверь снова открывалась и на её пороге появлялась сияющая от счастья физиономия «азера» (азербайжанца), как бы говорящия: вот вы не можете для себя, а я за полчаса сделал гражданство полдюжине своих братьев.

Сын Ивана Сергеевича Владимир перебрался на постоянное жительство в Россию на год раньше своего отца и устроился на службу во вневедомственною охрану Дзержинского РОВД города Оренбурга.. В обязанности патрульно-постовой  службы входила обязанность пресекать противоправные действия на улицах города,            различных учреждений
Во время одного рейда экипаж получил сообщение о том, что в магазине, расположенном на их маршруте, дебоширит хулиган, с которым не может справиться штатная охрана . Войдя в магазин Владимир увидел парня крепкого телосложения( как потом выяснилось занимающимся карате). Требованиям сотрудника милиции каратист подчиняться не хотел и оказал сопротивление. Во время потасовки Владимир выбил ему зуб. Когда омоновцы (вызванные сотрудниками магазина) забирали распоясавшегося спортсмена, он сказал Владимиру:-" Посмотришь, что с тобой сделает мой дядя!"

Сын прокурора района Ивпанова сломал своему однокласснику челюсть. Милиция поступила так, как и должна была поступить - хулигана задержала, но узнав с чьим сынком имеет дело, отпустила.
Отпустить-то отпустили, но самолюбие прокурора было задето.  И сын, и племянник прокурора Иванова имели теперь привод. Прокурор Иванов решил показать ментам,  кто в районе хозяин.
Двадцать восьмого февраля 2006 года в десять часов вечера Владимир позвонил родителям и предупредил, что смену он сдал и после того, как в прокуратуре даст объяснение по случаю доставки в рай отдел торговки любовными утехами, приедет на ужин. К ужину  не приехал.
В три часа ночи в квартире Ивана Сергеевича раздался телефонный звонок. Трубка телефона женским голосом проговорила:-"Срочно найдите хорошего адвоката-завтра будут судить вашего сына Владимира" Больше трубка говорить ни о чём не хотела, только на вопрос -кто говорит? ответила-"адвокат прокуратуры»" Конечно, после такого сообщения   родителям было уже не до сна.
Владимир  в быту был совершенно не конфликтным человеком, неделю назад защитил диплом правоведа в юридическом техникуме и ждал присвоения звания лейтенанта милиции. И вот на тебе- суд!

Днём следователь прокуратуры Колотвинов по местному телевидению обнародовал весть -прокуратурой Дзержинского района города Оренбурга обезврежены оборотни в погонах- сержант милиции   и старшина милиции. Из дальнейшего сообщения Колотвинова следовало, что милиционеры изнасиловали молодую женщину и довели её до попытки самоубийства.
Услышав эту новость, Тамара упала в обморок, при падении сломала себе руку. Грудь Ивана Сергеевича , изнутри, обожгло жаром.

Иван Сергеевич поехал в прокуратуру. Колотвинов ни чего нового  ему не сказал.. На просьбу увидеть сына ответил отказом, по той причине, что обвиняемые не хотят сотрудничать со следствием-не признаются в содеяном.
Из прокуратуры Иван Сергеевич поехал в отдел неведомственной охраны. Капитан-командир  роты -пытаясь успокоить его, сказал, что милиция  сумеет защитить своих ни в чём не повинных сотрудников.  У прокуроров ни каких доказательств вины задержанных нет. Следователи прокуратуры не обследовали патрульный автомобиль, в котором, якобы, происходило насилие, не изъяли запись переговоров патрульных с дежурным по отделу, (всё что происходит в автомобиле и около него дежурный слышит.)
  Зато у райотдела милиции есть свидетели, которые докажут в суде, что в то время когда, якобы, происходило изнасилование, обвиняемый в изнасиловании экипаж ППС был на перекрытии подходов к магазину, в котором сработала охранная сигнализация. «Ну а суд, которым напугал вас адвокат из прокуратуры, это установленная законом формальность ограничивающая сроки содержания человека под стражей.
Иван Сергеевич был наслышан о том, что творят в сизо уголовники над попавшими к ним сотрудниками правоохранительных органов, поэтому тревога за сына его не оставляла. Жар костра, полыхавшего в груди, приходилось тушить двумя-тремя глотками кагора.

Сроки содержания обвиняемых под стражей суд менял два раза, а прокуроры всё не могли передать дело в суд -не было ни свидетелей стороны обвинения, ни вещдоков.
Наконец,  заседание суда было назначено на 15-е мая. В суд ни кто из заявленных  стороной обвинения  свидетелей  не пришёл. Не было и потерпевшей. Судья зачитала обвинение, назначила срок следующего заседания и обязала следствие обеспечить явку на заседание потерпевшую и её свидетелей.
На следующем заседании Колотвинов заявил суду, что свидетели поменяли места жительства и теперь следствие не знает где они живут, а пострадавшую Сахтёрову нашли, мол, повешенной в лесопосадке под Саракташем (90 км. от Оренбурга).               
Иван Сергеевич узнал что мать  Сахтёровой живёт в Красном Яре. Мать рассказала ему , что гроб с трупом её дочери Алёны из Саракташа привозили, но открывать не стали, мол, за те десять дней, которые он находился в лесопосадке, труп стал разлагаться и птицы до неузнаваемости повредили  лицо. И она теперь не уверена в том, что хоронила свою дочь, а не какого-нибудь замёрзшего в лесу бомжа.
Алёну, будто бы сняли с ветки пятнадцатого марта. А весь март (Иван Сергеевич знал это)температура воздуха в Оренбуржье выше минус пятнадцати не поднималась. Как при такой низкой температуре могло быть разложение трупа!?. В моргах же трупы  не разлагаются.  Вытаскивать в суд мать Сахтёровой, жительницу дальнего  села, адвокаты не стали. (Красный Яр- село в ста километрах от Оренбурга)

Пока тянулся суд, обвиняемые обращались с жалобой в областную прокуратуру, но им  объяснили (доходчиво объяснили), что делать это не надо.      
Судебный процесс длился до глубокой осени. Государственные обвинители не желали пачкаться в грязи затеянного их шефом дела- отсидев одно заседание, на следующее не приходили. Назначался новый. Наконец за дело взялся зам прокурора Кузнецов. Сменился и судья. Отсутствие потерпевшей и её свидетелей состав нового суда не смутило. Оказывается  присутствие в суде потерпевшей не обязательно. Достаточно её заявления и протокола первичного допроса.    
Сторона защиты представила своих свидетелей: владельца магазина, сторожа, сообщившего о срабатывании охранной сигнализации, электрика устранявшего неисправность в системе сигнализации и шофёра привёзшего электрика. Все они показали суду, что обвиняемые перекрывали подступы к магазину до той поры, пока электрик не устранил неисправность.  Всё говорило о том, что время изнасилования Сахтёровой  прокуроры выбрали не продуманно.
 Только показания этих свидетелей для  судьи были неубедительны. Сторожиху магазина он обвинил в даче ложных показаний и сказал:- «будешь упорствовать - окажешься вот там, в клетке вместе с теми, кого выгораживаешь." Ни чего из того, что говорили адвокаты в протоколы суда не попало.
Суд вынес решение: бывшему сержанту милиции четыре года и шесть месяцев лишения свободы, а его напарнику старшине милиции Орлову -пять. (Орлову, больше, видимо по тому, что  был студентом юридической академии, и больше Владимира говорил о произволе следствия)

После вынесения приговора Иван Сергеевич получил доступ к материалам следствия. Оказалось , что презерватива, якобы, выброшенного  Орловым в окно автомобиля (так показывала Сахтёрова) следствие не обнаружило, судмедэксперт в своём заключении написал, что следов насилия на теле Сахтёровой он не обнаружил, но направил гражданку Сахтёрову к специалисту более компетентному в делах насилия, только Сахтёрова  к тому специалисту не пошла и у него больше не появилась. Протоколы допроса Сахтёровой и её свидетелей в деле были, на них, кроме подписей следователи, ни чьих других подписей не было. 
Не трудно было понять, что следователей в показаниях главных фигурантов дела что-то не устраивало и протоколы были переписаны уже самими следователями.
Иван Сергеевич обратился в Генеральную прокуратуру. Генеральная прокуратура его жалобу направила в прокуратуру Оренбургской области, но там заместителем прокурора области работала мать следователя Колотвинова. Естественно областная прокуратура дала ответ:"Проверка действий следствия произведена. Фактов нарушения законности не обнаружено".
Ивану Сергеевичу стало известно, что между директором рынка «Русь» и прокурором Ивановым на протяжении двух лет ведётся какая-то тяжба. С директором рынка Иван Сергеевич  встретился.
Оказалось, что жена прокурора Иванова повадилась у торговцев мясом брать продукцию без оплаты. Директор воспрепятствовал поборам прокурора. Прокурор стал насылать на директора проверяющих, директор стал писать жалобы в Ген прокуратуру, сам несколько раз ездил в Москву, но ни чего не добился.   « А ваше дело,- сказал Ивану Сергеевичу директор рынка,- и вовсе безнадёжно. Допустим вы дело выиграете, тогда суд должен будет вынести постановление о возмещении вашему сыну- а следовательно и его напарнику -все  издержки по незаконному содержанию их под стражей, плюс моральный ущерб. А это суммы не малые. Таких дел, шитых белыми нитками, полно. Кому ж захочется создавать прецедент."
После этого Иван Сергеевич решил обратиться к четвёртой нашей власти-к СМИ. Журналист работающий в редакции Газеты "Южный Урал" сказал ему:- "Иван Сергеевич совсем недавно я опубликовал своё журналистское расследование прокурорских дел в городе Орске. Так после того, как материалы моего расследования были опубликованы, в редакцию прилетела стая прокурорских работников, перекопали содержимое моих шкафов и моего стола, мой кабинет опечатали и я вынужден теперь беседовать с тобой в кабинете моего товарища. Так что, дорогой Иван Сергеевич, ввязываться снова в борьбу с прокурорами я не буду, Не буду ещё и потому, что знаю-бесполезно. А бесполезно   вот почему: два года назад  на Оренбургском предприятии теплосетей произошёл несчастный случай со смертельным исходом. Прокурор Иванов дело прикрыл, За что администрация теплосетей отблагодарила его квартирой во вновь построенном доме. Теперь Иванов соседствует с прокурором области. Есть ли завязки в Генеральной прокуратуре у самого Иванова, уверенно сказать не могу, но вот у прокурора области-наверняка.»   
Владимир и его "подельник " Виталий Орлов вышли на свободу по УДО.  Владимир говорит, что зубы у него посыпались по тому, что в месте  отсидки, была не качественная вода. Только почему-то у него теперь нет тех четырёх зубов, которые располагались рядышком, прижавшись друг к другу. А Виталий-тот прибыл в свою семью с больной печенью.
Иван Сергеевич, пройдя через все мытарства устроенные ему прокурорами, стал инвалидом второй группы. Такую же группу инвалидности получила и Тамара.
                НЕВМЕНЯЕМЫЙ
Изо всей этой истории Иван Сергеевич усвоил:  в России нет ни какого правосудия.  Произвол прокурорской власти подавил и судебную власть, и власть средств массовой информации.

Пётр Великий учреждая прокуратуру сказал, что прокуратура есть око государя. «Получается, что у нашего теперешнего государя око кривое.  А что если в это око да вилкой. Ведь мне за это теперь ничего не будет, ведь я теперь НЕВМЕНЯЕМЫЙ!» Такая крамольная мысль пришла в голову Ивана Сергеевича.

                НОВЫЕ РУССКИЕ.                Самым грандиозным творением человеческих рук была  Вавилонская  башня. Бог увидел в этом попытку людей сравняться с ним в своём могуществе и башню разрушил.  Падение колоса повергло людей в такой ужас, что они перестали понимать друг друга. Примерно, то же самое произошло  во время крушения колосса мира носящего название «Советский Союз». Судьбы миллионов людей были измяты его разлетающимися обломками.  Население, бывших советских республик, не возрадовалось полученной независимости своих стран. В Узбекистане не было предприятий изготавливающих электродвигатели. В самом Алмазаре, (П.Г.Т.) и его окрестностях (а это около 30 тыс. человек) имелось не менее 35 артезианских скважин питьевой воды. Через три года после выхода из состава СССР действующей осталась только одна, находящаяся на территории воинской части. Владельцы автоцистерн платили деньги командиру, заправлялись и делали (делают и сейчас) свой бизнес. Своих предприятий, по производству погружных насосв, в Узбекистане не было. (нет и теперь)
Понадеявшись на Бухарский газ, население ликвидировало печное отопление. Но  по газопроводу Бухара- Урал газ уходил за пределы Узбекистана. (Республике нужна была валюта.) Собственное население в отопительный сезон, чтобы не мерзнуть, стало пользоваться электронагревателями.  Нагрузка на электросети превысила  предел, на который была рассчитана. В электросетях начался период  аварийных отключений. Не хватает газа, нет воды и нет электричества.                Повсюду хаос и нищета. Власть бандитов, пришла на смену государственной власти. В каждом населённом пункте свои бандитские кланы. Мы  перестали уже понимать, откуда  ждать беды. Обидевшийся  сосед  травил на соседа разборщиков- самозваных судий по своему усмотрению решавших твою судьбу. Верховным правителем всех бандитов Узбекистана был  Салим-житель Ташкента. В нашем  П. Г. Т. «Алмазар» Кадыр Бекбулатов приказывал  райздраву восстанавливать в должности   проворовавшихся  служителей здравоохранения.  Сотрудники РОВД по его приказу  отпускали на волю задержанного бандитов и сумасбродов.

Без наличия американской валюты железнодорожная милиция Казахстана не пропускала транзитных пассажиров в Россию.  Большегрузнфх фур, отказывавшихся платить, бандиты расстреливали противотанковыми управляемыми снардами. У меня сосед был «дальнобойщиком», так вот он рассказывал, что весь путь от границы Казахстана до границ Самарской области разбит на 20ти километровые зоны. И на границе каждой зоны  рекетёры требовали плату за  право  проезда по курируемому ими участку дороги.  Эхо разборок между бандитами Орска докатывалось и до Узбекистана. Приходило сознание того, что лучше жить под гнётом   (пускай и деспотичной), но одной, государственной, власти,  нежели  под властью  сотен бандитских шаек.*
Невесть откуда взявшиеся, ваххабиты возбуждали среди мусульманского населения  ненависть к инаковерующим. Атмосфера над Узбекистаном стала взрывоопасной.  Началось Третье  Великое переселение народов. Вс ё русскоязычное население, бросая дестилетиями обживаемые места, двинулось на родину своих предков--в Россию.
Понимая неизбежность моего возвращения на историческую родину, я живо интересовался появлением в России сословия «Новых Русских». «Не уж то,-думал я,-  придётся жить в окружении каких-то новых, особенных, бандитов!»
Но я, видимо, человек везучий: моя судьба меня щадила; по приезду в Россию я без особых затруднений устроился электриком в НИКО—Банк, созданный теми самыми «Новыми Русскими».  Имея возможность наблюдать за их деятельностью, я  стал понимать, что «Новый Русский» это не  работодатель моей дочери (владелец буфета Лёха) и даже не прокурор района Иванов.  Этих временных «хояев жизни»  новыми русскими» назвать ни как нельзя. Рвачей и кровопийцев, подобных им, на Руси всегда было в избытке. Но таких  активных и деловых людей, как Демидовы, как Савва Морозов, таких, наконец, как  оренбургский  бюлагодетель купец Белов, как, наконец, Гермоген Филатыч Лебедев (персонаж этого моего повествования), нам всегда не хватало.
Да, конечно, двигая своё дело, трудясь во благо России, они и сами обогащались. (а как же без материальной заинтересованности!?  Сказано же: «всякий труд  должен быть достойно оплачен. И этому ни Бог, ни я -не противники.)
В свой первый рабочий день в НИКО-Банке я обратил  внимание на высокого, атлетического сложения мужчину, пружинящей походкой несущегося по длинному коридору банка.  Гранитные плитки ,устилавщие пол коридора, стонали под его стопами. Мужчина непрерывно разговаривал, прижав мобильник к уху. В его голосе мне слышалась мощь и  неукротимая энергия.       «Ну, этот танк ,-подумалось мне,- пробьёт брешь в любой стене!»          
Ребята, из хозслужбы банка, сказали мне, что имя этого танка Александр Иванович Зеленцов- нефтепромышленник и председатель совета директоров (акционеров) банка.   «Интересно,- подумал я,- в каких афшорах пачкует он свои грошики?» Но, как потом оказалось,  в афшорах денег у Александра Ивановича  нет.  Весь капитал его крутится здесь, в Оренбурге.  На его деньги  строятся жилые кварталы ( а это рабочие места для  оренбуржцев), его деньги идут на кредиты местным предпринимателям и сельскохозяйственникам области. Свои деньги он вкладывает в развитие  спорта (содержит школу бокса, организует межрегиональные состязания спортсменов), в подвале банка я видел книги по истории бокса в Оренбургской области (изданные на его деньги.) Работники детских домов, священники были частыми посетителями его кабинета и кабинета  Нины Петровны Яковлевой- Генерального директора банка. Я был  переселенцем из ближнего зарубежья, и мне, не однократно, оказывалась материальная помощь. Однажды главный бухгалтер банка сообщила мне новость: на моё имя в негосударственном пенсионном фонде открыт счёт. (Нина Петровна распорядилась внести 5 тыс. рублей.)  Работник вневедомственной охраны банка (я был свидетелем), не постеснявшись, попросил у Александра Ивановича сто рублей до получки ( в МВД тогда была напряжёнка с выплатой жалования). Этот случай сказал мне о том, что «Новые Русские»,  не в пример бывшим красным директорам, просты в общении и простого люда не гнушаются. «Вот с этими товарищами, будь я помоложе, и капитализм,  я  строить бы согласился»


© Copyright: Василий Петренко, 2018
Свидетельство о публикации №218052100695
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Другие произведения автора Василий Петренко
Рецензии







































НОВЫЕ РУССКИЕ.                Я не видел падения Вавилонской башни, но могу представить себе, какие вихри пыли клубились на месте её падения. Грохот  падения  башни навёл такой ужас на её строителей, что потеряв рассудок, люди, перестали понимать друг друга. Примерно, то же самое произошло  во время крушения колосса мира носящего название «Советский Союз». Судьбы миллионов людей были измяты его разлетающимися обломками.  Население, бывших советских республик, не возрадовалось полученной независимости своих стран. В Узбекистане не было предприятий изготавливающих электродвигатели. В самом Алмазаре, (П.Г.Т.) и его окрестностях (а это около 30 тыс. человек) имелось не менее 30 штук артезианских скважин питьевой воды. Через три года после выхода из состава СССР действующей осталась только одна, находящаяся на территории воинской части. Владельцы автоцистерн платили деньги командиру, заправлялись и делали (делают и сейчас) свой бизнес. Понадеявшись на Бухарский газ, население ликвидировало печное отопление. Но  по газопроводу Бухара- Урал газ уходил за пределы Узбекистана. (Республике нужна была валюта.) Собственное население в отопительный сезон стало замерзать. Начали пользоваться электронагревателями.  Нагрузка на электросети превысила тот предел, на который была рассчитана. В электросетях стали происходить аварийные отключения. Не хватает газа, нет воды и нет электричества.                Повсюду хаос и нищеталасть бандитов пришла на смену государственной власти. В каждом населённом пункте свои бандитские кланы. Мы  перестали уже понимать, откуда  ждать беды. Обидевшийся  сосед мог натравить на тебя разборщиков- самозваных судий по своему усмотрению решавших твою судьбу. Верховным правителем всех бандитов Узбекистана был  Салим-житель Ташкента. В нашем  П. Г. Т. «Алмазар» Кадыр Бекбулатов приказывал  райздраву восстановить в должности проворовавшегося главврача поселковой больницы.  Сотрудники РОВД по его приказу  отпускали на волю задержанного сумасброда.
Без наличия американской валюты железнодорожная милиция Казахстана не пропускала транзитных пассажиров в Россию.  У меня сосед был «дальнобойщиком», так вот он рассказывал, что весь путь от границы Казахстана до границ Самарской области разбит на 20ти километровые зоны. И на границе каждой зоны бандиты требовали плату за  право  проезда по курируемому ими участку дороги.  Эхо разборок между бандитами Орска докатывалось и до Узбекистана. Приходило сознание того, что лучше жить под гнётом   (пускай и деспотичной), но одной, государственной, власти,  нежели  под властью  сотен бандитских шаек.*
У меня сложилось убеждение, что самыми пылкими патриотами являются те, кто живёт в отрыве от своего народа,  за пределами своей исторической Родины. Во всяком случае тех кого я знал, процессы происходящие в России беспокоили больше, чем неурядицы постигшие наш Узбекистан. Мы переживали за сепаратистские настроения, возникшие в республиках Северного Кавказа.  Татарстана и Башкирии. Что касается меня, то я до сих пор, вопреки теперешним мнениям о Ельцине, благодарен Борису Николаевича за то, что он сумел спасти Россию от окончательного развала.
Понимая неизбежность моего возвращения на отчину моих предков, я живо интересовался появлением в России сословия «Новых Русских». «Не уж то,-думал я,- мне придётся жить в окружении каких-то новых, особенных, бандитов!»
Но я, видимо, человек везучий: моя судьба меня щадила; по приезду в Россию я без особых затруднений устроился электриком в НИКО—Банк, созданный теми самыми «Новыми Русскими».  Имея возможность наблюдать за их деятельностью, я  стал понимать, что «Новый Русский» это не  работодатель моей дочери (владелец буфета Лёха) и даже не прокурор района Иванов.  Все эти господа в какой-то мере стали временными «хозяевами жизни», Всех их, и плюгавого толстобрюха  Лёшу, и председателей ЖЕКХа ( жуликов, бездельников и кровососов),  и  районных прокуроров,  «Новыми Русскими» назвать ни как нельзя. Рвачей и кровопийцев, подобных им, на Руси всегда было в избытке. Но таких  активных и деловых людей, как Демидовы, как Савва Морозов, таких, наконец, как  Гермоген Филатыч Лебедев (персонаж этого моего повествования), нам всегда не хватало.
Да, конечно, двигая своё дело, трудясь во благо России, они и сами обогащались. (а как же без материальной заинтересованности!?  Сказано же: «всякий труд  должен быть достойно оплачен. И этому ни Бог, ни я не противники.
В свой первый рабочий день в НИКО-Банке я обратил  внимание на высокого, атлетического сложения мужчину, пружинящей походкой несущегося по длинному коридору банка.  Гранитные плитки устилающие пол коридора стонали под его стопами. Мужчина непрерывно разговаривал, прижав мобильник к уху. В его голосе мне слышалась мощь и  неукротимая энергия.                «Ну, этот танк ,-подумалось мне,- пробьёт брешь в любой стене!»          
Ребята из хозслужбы сказали мне, что имя этого танка Александр Иванович Зеленцов- нефтепромышленник и председатель совета директоров (акционеров) банка.                «Интересно,- подумал я,- в каких афшорах пачкует он свои грошики?» Но, как потом оказалось,  в афшорах денег у Александра Ивановича  нет.  Весь капитал его крутится здесь, в Оренбурге.  На его деньги  строятся жилые кварталы ( а это рабочие места для  оренбуржцев), его деньги идут на кредиты местным предпринимателям и сельскохозяйственникам области. Свои деньги он вкладывает в развитие  спорта (содержит школу бокса, организует межрегиональные состязания спортсменов), в подвале банка я видел книги по истории бокса в Оренбургской области (изданные на его деньги.) Работники детских домов, священники были частыми посетителями его кабинета и кабинета  Нины Петровны Яковлевой- Генерального директора банка. Я был  переселенцем из ближнего зарубежья, и мне, не однократно, оказывалась материальная помощь. Однажды главный бухгалтер банка сообщила мне новость: на моё имя в негосударственном пенсионном фонде открыт счёт. (Нина Петровна распорядилась внести 5 тыс. рублей.)  Охранник банка (я был свидетелем), не постеснявшись, попросил у Александра Ивановича сто рублей до получки ( в МВД тогда была напряжёнка с выплатой жалования). Этот случай сказал мне о том, что «Новые Русские»,  не в пример бывшим красным директорам, просты в общении и простого люда не гнушаются. «Вот с этими товарищами,-сделал я заключение,-хоть социализм, хоть капитализм я готов строить.»