ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
- Да-а, - протянул Александр Васильевич держа в руках узкую, серую ленту, медленно вылезавшую из жужжащего аппарата, - сегмент эс-тэ [1] задрался, вон как высоко... А пора бы уже к изолинии - десятый день.
- Ты о чём думаешь? - скрипуче спросил заведующий.
__________________
[1] Сегмент ST - фрагмент электрокардиограммы, отражающая определённые процессы, происходящие в миокарде.
Александр Васильевич погонял на голове зелёную шапочку, почесал ею в затылке и невнятно пробубнил:
- Трудно сказать... Может ишемия ещё или Дресслер [2] слишком ранний, - он снял с шеи стетоскоп и положил блестящую холодную головку на грудь старательно прислушивающегося к их разговору Ивана Петровича. От напряжения наш герой даже перестал дышать!
________________
[2] Синдром Дресслера (он же постинфарктный синдром) - довольно мерзкая штука. Одно из осложнений инфаркта миокарда, развивающееся через 2-6 недель после его начала. В редких случаях возникает раньше.
* * *
...Прошедшей ночью Ивану Петровичу снова «досталось на орехи». Едва с вечера он забылся, как ему зачем-то приснился горшок! Обычный горшок, то есть ночная ваза. И в нём почему-то что-то плескалось, зазывно и возбуждающе. Так раньше иногда случалось, особенно если в обед позабавиться селёдочкой, а вечером - «перекинуть» несколько стаканов чая. Но здесь, в реанимации, много пить не давали, не говоря уже о селёдке, поэтому даже во сне Иван Петрович удивился увиденному и проснулся.
С первого взгляда стало ясно, что в отделении случилось наводнение. Где-то, по-видимому, прорвало трубу или что-нибудь засорилось, и вода, горячая вода, вместо того, чтобы спокойно утекать в канализацию и веселиться в трубах, ошалев от внезапной свободы, шла теперь куда ей вздумается, заполняя собой по пути все впадины и неровности.
Поверхность образовавшегося в «аквариуме» водоема «парила», что придавало окружающей действительности загадочность и неповторимость. Удивляло то, что, похоже, никто из медперсонала этого не замечал! Было как обычно тихо, разве что небольшие волны мягко плескались о полупрозрачные стены и ножки кроватей.
- Чёрт побери, у них тут точно помрёшь! Или утонешь, или сваришься в кипятке! - подумал Иван Петрович, быстро набрался смелости, крикнул: - Медсестра-а-а! - и отчаянно заскрипел кроватью.
В ответ шум прибоя усилился.
- Медсестра-а-а! Медсестра-а-а! Кто-нибудь!.. - Иван Петрович завопил, внезапно осознав, что он тут, наверное, вообще один.
- Ты чего орё... Ой! - внезапно послышалось откуда-то сверху. - Мама! Иван Андреевич! Ленка, Светка, скорее! Пото-о-оп!!!
И пространство мгновенно наполнилось звуками: тотчас со всех сторон зашлепали по воде ноги, загремели вёдра, кто-то крикнул:
- Звоните слесарям! Скорее!
Включили весь возможный свет. Сестры, босые, в коротких рубашках, появились целой стаей и, хохоча и повизгивая, стали самоотверженно убирать воду. Делать это тряпками было неудобно, но в спешке другого способа не придумали. Работали с огоньком, с глубоким осознанием общеизвестного и выдающегося тезиса «надо»!
Постепенно уровень воды понизился настолько, что по полу можно было ходить в тапочках, не боясь промочить ноги. Как раз в этот момент явились мастера. Их оказалось двое. Оба в одинаковых и чрезмерно грязных робах, с огромными газовыми ключами в руках. Физиономия у первого выглядела маленькой и щетинистой, отчего казалась грязной, у второго - наоборот, ярко-красная, блестела и очень напоминала по внешнему виду пудовую гирю.
Слесаря довольно долго и тупо обозревали окрестности, по-видимому, трудно соображая, где они и как сюда попали. Потом тот, который поменьше, куда-то исчез, а второй, с гирей вместо физиономии, попросил налить ему сто грамм для старта, что сестры встретили бурным отказом.
- Самим не хватает! - звонко рассмеялась Света, выжимая тряпку, а заодно и слюну из несчастного слесаря.
...Когда часа через полтора генеральная уборка закончилась, Ивану Петровичу зачем-то измерили давление и порекомендовали на всякий случай впредь не волноваться.
Свет погас и всё стихло. Приняв на всякий случай нитроглицерин, наш герой снова решил попытать счастья во сне.
* * *
...Уже по традиции Иван Петрович проснулся внезапно - на этот раз ему почудилось, будто кто-то окликнул его. Он открыл глаза и прислушался. Послышался женский голос:
- ...а я человек подневольный, когда отпустили, тогда и пришла...
За этим последовал взрыв хохота. Вернее даже не взрыв, а нарастающий сдавленный гул, и не хохота, а какого-то шипения, но Иван Петрович понял, что это веселился и смеялся персонал.
- А вот ещё, - тот же голос продолжал, подражая, - куда идем мы с Пятачком большой-большой секрет, и не расскажем мы о нём, и нет, и нет, и... Пятачок, а ты бумажку взял?
Последнюю фразу произнесли голосом Евгения Леонова. Иван Петрович быстро представил себе круглую физиономию этого милого артиста. Сон как рукой сняло. Снова гул и шипение. Понятно: медперсонал, чтобы не уснуть, развлекался анекдотами.
- Теперь очередь Ванечки! - Иван Петрович узнал голос Светы.
- Да, да, Ванечка, расскажи! - заговорили все одновременно.
- Опять в лицах? - спросил низкий мужской голос, очевидно принадлежавший невидимому Ванечке.
- Конечно, давай, давай! - запричитал хор голосов.
Иван Петрович замер и весь обратился в слух.
- Выпивал я тут как-то в одной компании, - продолжил тем временем Ванечка, - анекдотов наслушался - море, хоть записывай. Жалко, почти все из головы вылетели. Одно помню - народ кипятком исполнял! Верите, мочевые пузыри лопались как мыльные... А, вот, вспомнил, старенький, правда, но зато с клубничкой!
И тут Иван Петрович не поверил своим ушам - казалось, что за стеклянной перегородкой выступал знаменитый дуэт старых склеротичек - до того точно подражал Ванечка!
- Вероника Маврикиевна! А ты что больше любишь, Новый год или половой акт?
- О-х-хо-хо-хо-хо-хо-хо! - закатилась словно бы на экране телевизора придурковатая старушка в очках и платке.
- Новый год! А что?
- А почему?
- Чаще бывает!
Иван Петрович почувствовал, что покраснел. А там, за стеклянными стенами хохотали почти в голос. Едва стихли всхлипывания, как снова все стали просить:
- Ещё, ещё!
Ванечкин голос откашлялся, попросил тишины и продолжил:
- Такая, значит, ситуация. Он и она. Одни в квартире. Всё, что могли, съели, больше, чем могли, выпили. С вечера и часов до трёх любили друг друга в разных позах... Ну, умаялись, понятно, малость! Наконец, когда стало рассветать, она говорит ему: «Дорогой, а хочешь я стану раком?»
Последнюю фразу рассказчик произнес женским голосом, низким, грудным и до того томным, что Иван Петрович покраснел ещё больше.
- Стань лучше пивом! - неожиданно ответил мужской голос, хриплый и пьяный, и стены, казалось, еле сдержали шквал вылетевших из-за стеклянной перегородки голосов!
Потом пошли анекдоты про Вовочку, про внутренний голос, про чукчу. Но Иван Петрович уже не слушал. Упоминание о пиве и половом акте до боли напомнило дом. Неудержимо захотелось и того, и другого... Однако, одновременно со страстным желанием несбыточного, несчастный совершенно отчетливо и бесцветно осознал, что и то, и другое стало теперь для него одинаково нереальным! И даже не потому, что никто из медперсонала ни за какие коврижки за пивом в магазин напротив не побежит, и, конечно же, никто не пустит сюда даже на порог его жену! Теперь он вдруг как никогда ясно понял, что и первое, и второе, и многие другие земные радости больше для него существовать не будут - они безвозвратно ушли в сиреневое небытиё! Теперь он стал тяжело больным человеком, «инфарктником», инвалидом и будущая жизнь представлялась ему в тёмно-сиреневом цвете... Здоровье пошатнулось, и это - факт, от которого не убежишь. И бесполезно убеждать себя в обратном! Он вдруг увидел себя, совершенно седого, с тросточкой, в ботинках «прощай молодость», с потухшим взором, на скамеечке, в скверике...
И это в 43 года! За что? Чем он прогневил Всевышнего? Многие живут и до 80, и хоть бы хны, да ещё и руководят! А ему - так не повезло!
Мягко и неотвратимо большой серой массой навалилось отчаяние. Оно, казалось, не имело границ. Словно подтверждая безысходность, где-то в глубине резко кольнуло. Иван Петрович потихоньку повернулся на правый бок, накрылся с головой одеялом и второй раз в жизни, не считая счастливого детства, тихо заплакал под аккомпанемент разносящегося по отделению хохота и жалобного скрипа кровати. Слёзы, давно забытые горячие слезы, катились по его щекам и неслышно впитывались в подушку.
* * *
- ...Дышите спокойно! Всё будет хорошо, - густо сказал Александр Васильевич и, обращаясь уже к заведующему, добавил: - А может... - и тут он употребил ещё одно слово, которое Иван Петрович уже слышал в этих стенах, кажется, непосредственно перед своим вторым погружением в сиреневое мракобесие. Слово воспринималось неприятным, резким, колючим, звучало словно ржавчина по ржавчине, имело образ чего-то большого, угловатого, сиреневого и непонятного. На слух оно воспринималось совершенно неожиданно - как промежуточный этап на пути от коммунизма до онанизма... [3] От него веяло сыростью, безысходностью, холодом и чем-то вроде напрасной траты сил.
_________________
[3] Автор напоминает читателю, что так сильно напугавшее Ивана Петровича слово - аневризма. Это ещё одно осложнение острого инфаркта миокарда, когда на месте сердечной мышцы образуется соединительная ткань и во время сокращения (систолы) получается мешковидное выпячивание.
- А может всё и обойдется, - успокоил сам себя Александр Васильевич, - сейчас главное - выждать время! Слушайте меня внимательно! - он строго обратился к Ивану Петровичу. - Вы должны нам помочь. Запомните: где тонко, там рвется, поэтому надо, чтобы рубец как следует схватился! А отсюда вывод: первым делом - лежать! Полный покой - залог хорошего рубца! Второе - боли не терпеть! Чуть кольнуло - нитроглицерин! Средство открыто более ста лет назад, но ничего лучшего пока не придумано! [4] Перед физической нагрузкой - таблетку под язык. И не только здесь, это на всю оставшуюся жизнь! Вы на каком этаже живете?
- На четвёртом, - еле выдохнул Иван Петрович.
_____________________
[4] Следует отдать должное Александру Васильевичу - в этом он совершенно прав!
- Так вот, перед подъёмом по лестнице - обязательно, перед выходом из тёплого помещения в холодное - тоже! Но это потом... Здесь, в больнице - перед тем, как идти в туалет. Ещё раз повторяю - боли не терпеть! Самое лучшее - их предупредить. Ясно?
Иван Петрович кивнул. Ему стало совершенно ясно, что нарисованная Александром Васильевичем перспектива имела затхлый запах заброшенного подвала. Чем так жить, уж лучше...
- И помните, - слова Александра Васильевича падали тяжёлыми каплями, - золотое правило кардиологии: без нитроглицерина теперь никуда! Ни встать, ни сесть, ни на бабу влезть!.. - доктор поднял вверх указательный палец, что означало, по всей видимости, незыблемую правоту сказанного!
Остаток дня и вечер Иван Петрович пребывал в подавленном настроении - всё как-то свалилось в кучу: ныло в груди, стучало в голове, а тут ещё этот эс-тэ куда-то задрался!..
* * *