Антонеску
Древние добывали огонь исключительно тяжело. Его свято хранили, день и ночь поддерживали, берегли, чтобы не погас. Очаг являлся центром человеческой первобытной семьи. Возле него древние грелись, спали, пили и ели, зачинали детей, воспитывали их и растили. Они применяли огонь для приготовлении пищи, использовали как источник тепла и света, пламя костров отпугивало от жилища диких зверей, а дым отгонял насекомых. Яркий огонь костра освещал первобытный семейный труд: мужчины изготавливали свои нехитрые орудия труда, охоты и рыболовства, обжигали глину изготавливая посуду, а женщины шили шкуры, готовили пищу, кормили потомство и снаряжали мужчин на промысел. При всём упомянутом, едва ли не самым важным было именно то, что огонь нёс свет. Огонь освещал тёмные лабиринты пещер и уголки человеского сознания, позволяя и подвигая древних художников создавать шедевры наскальной живописи и высокой изобразительной силы барельефы. Но прежде всего огонь рождал свет в головах древних. Свет мысли. Глядя на огонь первобытных костров в головах homo sapiens зарождались сюжеты первобытного искусства и начатки осмысления жизни. Уже много позже в древней Элладе люди создали литературу и драмматургически осмыслили мифологический дар огня от титана Прометея, который для них похитил его у богов и научил им пользоваться.
Так размышлял Заводила сидя на выломанных из старого ящика дощечках, аккуратно сложенных поверх горки бурых угольных брикетов, глядя на бушующий в топке красно-оранжевый огонь и слушая его монотоонное гудение. Гудение сопровождалось шипением и посвистыванием отсыревших и изредка прерывалось треском раскалившегося брикетов. Эти звуки напоминали Заводиле детство, когда заканчивался день пятницы, приближался «Шабес»1, и бабушка сосновыми поленьями топила большую кухонную плиту. Поленья, ветки и шишки пылали ослепительным белым пламенем, растопляя студёный зимний воздух кухни ароматом хвои и сосновой смолы. Потрескивали и рассыпали искры, когда бабушка открывала топку, и Заводила подавал ей поленья. Становилось как-то отрадно и светло на душе, и малышу Заводиле хотелось смотреть на эту домашнюю стихию огня ещё и ещё. Бабушка аккуратно заталкивала поленья в гудящую топку, и невесть откуда шакалом прилетевший ветер пугающе завывал в трубе. Бабушка говорила, что воет «дер бейзер шлимазл»2 потому, что нельзя держать топку открытой. Бабушка до наступления темноты пекла витые душистые «халэс»3, потом ставила «чолнд», который будет в глиняных горшочках томиться до утра в остывающей духовке печи, придут с работы мама и папа, зажгут свечи, и начнётся царица4 «Шабес».
Размышления Заводилы прервал старшина сверхсрочной службы Антонюк. Он был сегодня дежурным по полковой кухне. Заводила, так-то, сидел лицом к топке, вполоборота к входной двери в кочегарку и боковым-то зрением заметил появление дежурного, однако прикинулся, что не видит. Антонюк выждал коротенькую паузу, презрительно выдвинул вперёд нижнюю челюсть и, промычав что-то вроде и-и-ы-ы-ув, вышел вон. Заводила ехидно хихикнул. Он торжествовал. Подлюга Антонюк и не был достоин другого. За время службы график не раз сводил их в наряд на кухню. То бишь график был у старшины Антонюка. Заводилу могли послать в наряд когда угодно. Через день на ремень, через два на кухню ... Хотя кочегарка была работой хлопотной и грязной, многие, в том числе и Заводила, предпочитали в наряде на кухню её. Получить причитающуюся норму дров, угля и угольных брикетов, запастись старыми газетами, картонно-бумажными отходами, разными щепками, сухими ветками и, что очень важно, соляркой. И если норму топлива выдавали со склада, то всё остальное прходилось разыскивать и припасать самому. В течение суток три раза топить для приготовки солдатской пищи, выносить шлак и золу, всю смену поддерживать жар в топке, прибрать в кочегарке и у входа и раньше всех других, занятых на кухне, закончить и сдать смену. Наряд в кочегарку имел ещё и главное преимущество: он на сутки как-бы изолировал от начальства и прочих атрибутов, предписаний и тягомотины армейской службы. В отличие от варочного цеха, разделочной и, в меньшей степени, посудомойки туда никто из начальства свой нос не совал – грязно, темно и присесть негде. Позтому там относительно безопасно было в вечернее время, когда все «куски»5 и офицерьё по домам, выпить с корешами водочки или, на худой конец, местного самогону. Тут же кухня - и закуска на месте. Положить на вёдра наподобие столешницы для того и припасённый квадратный лист фанеры, сесть на колоду, дровишки, перевёрнутое ведро, и в маленькое мутное оконце в любое время суток достаточно хорошо видать кто приближается. Столешницу хранить в недоступном глазу месте и передавать по смене. Сама кочегарка и обязанность день и ночь беречь и поддерживать огонь в топке, чтобы в нужное время разжечь огнище на полную, ассоциировались у Заводилы со стойбищем первобытного человека. И в это-то стойбище первобытного человека, попав в первый раз в начале службы, он поневоле познакомился со старшиной Антонюком.
Старшина Антонюк был типичнейшим представителем худшей части мужской половины населения города Ковеля, которые в условиях советской безработицы не уехали, как большинство мужиков, на заработки в другие регионы Украины, крайние севера, заполярные круги и дальние востоки, но нанялись на сверхурочную службу в армию ненавязчиво недружелюбной к ним страны. Был он роста невысокого, узкоплечий и злобный холерик с птичьим лицом и громадным кадыком, венчавшим длинную тонкую шею. Всегда в фуражке. Заводила сразу прозвал его Антонеску6. Прозвище приросло к нему, как бородавка и стало настолько популярным, что за глаза его им называя, в полку настолько привыкли, что бывало автоматически обращались к нему именно так. Намётанный юдофобский взгляд его водянисто-голубых глаз безошибочно распознал в Заводиле «яуейя», и хотя прямых оскорбительных высказываний Заводила от него не слышал, манера «куска» с пародирующими ужимками и интонациями красноречиво его выдала. Да и судьба посмеялась над ним так, что «пъидайа его говойу допойнитейное звучание гъясных».
Надо сказать, что тогда в кочегарку Заводила попал случайно, поскольку в наряде не оказалось дембелей и старослужащих, сразу забивших бы там себе место. Антонеску, занимавший дожность зав. складом обмундирования и амуниции, закрывал своё хозяйство, готовился заступить дежурным по кухне и, топчась на участке складов полка видел, что получать топливо пришёл «салага». В тот момент, ни Заводила, ни сам Антонюк ещё не знали, что он будет произведён в Антонеску. Старшина препроводил в кочегарку салагу, погрузившего топливо в тачку, и «пьёвёй с ним инстъюктаж». Инструктаж произвёл на Заводилу такое, как говорят в подобных случаях, неизгладимое впечатление, что Заводила произвёл Антонюка в Антонеску. Утром, когда неучётший осбенности Волынского климата и неопытный Заводила, бился за огонь и проигрывал эту битву, опаздывая с завтраком, появился уже произведённый в Антонеску, Антонюк. Всё его лядащее существо, озарённое ехидной улыбкой тонких синеватых губ, открывавших желтизну дёсен, победоносно возвышалось над согнутым у топки бедным беспомощным Заводилой, из которого не получился не только Прометей, но даже примитивный первобытный хранитель огня. Заводиле почудилось, что если он сейчас не встанет, то Антонеску положив ему на голову свою громадную длань римского гладиатора, толкнёт его навзничь, в золу и грязь и, поставив ему на грудь триумфальный сапог, пронзит её трезубцем. Заводила резко вскочил. Старшина Антонюк истошно вопил: «Сука-бьядь, сайяга! Дантес, Антонеску, вьйяг найода! Тебя сойдаты на носийках вынесут!»,- и чуть ли не бился в истерике. Заводилу прямо развеселило то, что кусок назвал его врагом народа, Антонеску. Поразительное совпадение. Услышав такие зловещие понты, Заводила привлёк всю силу чувства юмора, частично успокоился и у него промелькнуло в голове, что если он опоздает с завтраком, то нагоняй будет прежде всего дежурному Антонеску. «Антонеску, несите солярку или бензин, иначе начальство за пределы состава части вынесет вас!»,- ещё не совсем преодолев растерянность, услышал себя Заводила. Настала молчаливая пауза. Заводила понял, что кусок-подлюга, инструктируя, умышленно не сказал ему про солярку, задумав прийти утром и поиздеваться над молодым солдатом.» Презрительно выдвинул вперёд нижнюю челюсть и, промычав что-то вроде и-и-ы-ы-ув, Антонеску вылетел из кочегарки. Заводила присел на ведёрко у мутного оконца и затянулся «Верховиной»7. Скоро, как он совершенно успокоившись и предполагал, Антонеску принёс солярку, и в топке жадно пожирая нормативное топливо, забушевал оранжево-красный огонь. Заводила, сидя на выломанных из старого ящика дощечках, аккуратно сложенных поверх горки бурых угольных брикетов, размышляя о Моммзене8 глядел на пламя и слушал его монотонное гудение. Гудение сопровождалось шипением и посвистыванием отсыревших и изредка прерывалось треском раскалившегося брикетов.
Примечания:
1. Шабес – (идиш) шабес, шаббат - суббота, иудейский религиозный праздник;
2. «дер бейзер шлимазл» - (идиш) злой придурок (мудак);
3. Халэс, мн.ч. – халэ – плетёная, витая булка из пшеничной муки;
4. Царица Шабес - В этот день евреи всех стран мира не работают, день у них начинается с вечера, и в пятницу они начинают встречать субботу. Но не просто субботу, а называют они её "Царица Суббота", т.е. как главнейшее время. В этот день непозволительно ни зажигать огонь, ни гасить его, никаких дел не делать вообще. В этот день они только проводят службы, читают молитвы, и трапезничают. И Шабат у них начинается в пятницу вечером и заканчивается в субботу после восхода первой звезды;
5. Кусок – в солдатской среде презрительное название сверхсрочнослужащих;
6. Йон Виктор Антонеску (рум. Ion Victor Antonescu; 15 июня 1882 - 1 июня 1946) - румынский государственный и военный деятель. Маршал, премьер-министр и кондукэтор (аналог фюрера или дуче) Румынии в 1940—1944 годах. Пользуясь сильными антисоветскими настроениями в Румынии, вызванными присоединением к СССР территорий Бессарабии и Северной Буковины, поддержал военные действия Германии против СССР под лозунгом «Священной войны за национальное воссоединение»;
7. История
8. "Верховина" – сигареты которые изготавливали во Львове в 1940-1980 годах;
9. Те;одор Моммзен (нем. Theodor Mommsen; 30 ноября 1817, Гардинг, Шлезвиг-Гольштейн — 1 ноября 1903, Берлин) — немецкий историк, филолог-классик и юрист. В 1902 году за труд «Римская история» (нем. R;mische Geschichte) удостоен Нобелевской премии по литературе с формулировкой «величайшему существующему мастеру исторической литературы с особым упоминанием монументального труда «Римская история». Моммзен стал одним из немногих авторов, получивших премию за документальную прозу, единственный её лауреат-историк. Почётный гражданин Рима.
На фото бывшая столовая части 2009 г.