Простое русское слово, обозначающее, по сути дела, главный, или основной продукт питания. Ему посвящено немало и литературных и государственных повествований, причем, начиная с древних времен.
Я уже не говорю о блокадниках Ленинграда, или миллионах людей, погибших в 30-х и последующих годах по всей стране от голода, от отсутствия хлеба.
Мне хотелось бы рассказать о роли хлеба для нашей семьи и для меня лично.
До войны мы жили в Крыму, на самой границе с Украиной, на так называемом Перекопе.
Примерно за год, или полтора, до начала Войны стали происходить перебои с хлебом.
Чем семья беднее, тем большую роль в ее жизни занимает хлеб. Остальные продукты закупаются по этим причинам, сравнительно в ограниченных количествах.
Перебои с хлебом мгновенно очень болезненно отразились на нашем образе жизни. Тот день, когда не достали хлеба, оставались фактически голодными.
Для того, чтобы купить хлеб люди начали занимать очереди у хлебных магазинов с вечера. Простаивали всю ночь, и утром им удавалось купить долгожданный хлеб, которого, конечно же, для всех не хватало.
Мы, пацаны из бедных семей, большинству из которыхеще не было и десяти лет, помогая своим родителям, с вечера стояли в этих очередях.
Отстоять всю ночь нам было трудно, и мы ее делили фактически пополам с родителями. Они подменяли нас в 2 или 3 часа ночи и дожидались того момента, когда уже можно будет купить хлеб, а мы уходили спать.
Утром надо было идти в школу и вся малышня, простоявшая полночи в очереди, на уроках мгновенно засыпала.
Учительница была очень гуманной, и не разрешала будить заснувшего ученика.
Особые сложности начались, когда похолодало. Теплой одежды не было. Иногда жгли костры, иногда сердобольные соседи выручали, одалживая какие-то старые теплые вещи.
Карточек-талонов, или иных средств государственного регулирования тогда не было, и никто себе не представлял, завтра будет лучше, или хуже.
Ответ пришел в июне 1941года.
Началась Война. Через два месяца нас эвакуировали. На каждого человека можно было иметь одно место.
Нас было трое. Как-то пошили три мешка и уложили в них скудный скарб, постельные принадлежности, кое-какие носильные вещи.
На выезде со станции к составу подъехали грузовики, нам всем раздали по буханке хлеба. Это был последний на 7 лет вперед случай, когда я держал в руке целый хлеб.
Я часто думал об эвакуации. Видимо этот процесс до конца не был продуман. Эвакуировали в безопасные районы сотни и тысячи заводов, и все они с колес начинали работать. А вот с людьми так не получилось. Эвакуировали тех, которых не хотели оставить в зоне ожидаемой оккупации немцами. Значит, эти люди что-то значили для власти. Но, прием эвакуированных на местах, был организован плохо. Видимо у местных властей не было четких директив, что с этими людьми делать. И большинство из них в очень короткие сроки, поголовно просто вымерли, от голода и болезней. Зачем же их тогда надо было вывозить?
Впрочем, может быть у эвакуированных с других районов страны, судьба сложилась по- другому. Не знаю.
Первый пункт нашей эвакуации был Краснодарский край.
Нас там особенно никто не ждал. К тому же, нас навесили на шею местных органов власти. Они вынуждены были взять на себя хоть какую-то заботу о нас. В том числе и по хлебу.
Нас распределили между разными колхозами и совхозами. Они стали выделять нам какое- то количество муки.
Судя по всему, ее было очень мало. Хорошо помню, что мама стаканами отмеряла сколько муки можно израсходовать сегодня, имея в виду, что до нового получения еще 5 дней.
Из этой муки пекли лепешки, но они хватали на один зуб.
Слава Богу, что были овощи и как-то они заполняли пищевые бреши.
Месяца через три фронт приблизился к Краснодару и нас вывезли в Азербайджан, в самое Богом проклятое место, т.н. Мильские степи.
Голод и беспощадная малярия просто косили людей. За один год из 625 человек приехавших, осталось всего 25.
Здесь об организованном снабжении уже и речь не шла.
Следует сказать, что местное население встретило нас недружелюбно, мы там были вроде неприкасаемых, как это иногда показывают в фильмах.
Хотя надо признать, что в районных руководящих органах мы все же встречали поддержку в тех вопросах, которые были по их принадлежности. Но в дела колхозов они вмешиваться не считали возможным.
Мы со старшим братом работали в местном колхозе. Единственная привилегия, что колхоз на поле в обед кормил работающих.
Так старший брат суп съедал, а кусочек хлеба прятал в карман, чтобы вечером хоть чуть -чуть поддержать мать и брата
Меня на полевые работы не брали - мал еще.
Мать работала в школе. Я уже однажды писал, что на каждого ученика выделяли по 50гр. хлеба. Если кто-то из учеников не приходил, эти граммы становились драгоценной добычей учителя.
В связи с массовым мором, эвакуированных, оставшихся в живых, вывезли в другой, высокогорный район, где климат не был таким губительным.
К этому времени я уже немного подрос и смог вместе с братом начать работу в колхозе.
Меня до сих пор удивляет, что село, в котором было более 400 дворов, не могло присмотреть за единственной семьей эвакуированных, которую к ним поселили.
В связи с тем, что мать, как всегда, учительница в школе, ей полагалось 400 г. хлеба. Поскольку таких служащих было очень мало, сельпо всегда заменяло хлеб, на что нибудь другое, очень часто даже не съестное.
А для брата и меня колхоз выделял какое то количество зерна, которого катастрофически не хватало.
Мы пекли лепешки. По 3 штуки в день. Каждому по одной. Она должна была хватить на целый день, но мы их съедали в один присест.
Поскольку мы были единственной семьей эвакуированных, так даже поплакаться было не перед кем.
У нас у всех почти постоянно были голодные сны. Всегда снился хлеб. Мы даже обменивались впечатлениями, кому какой хлеб снился.
Постоянный голод и заботы, окончательно подорвали здоровье матери. Она часто должна была ложиться в больницу. И если там попадал кусочек хлеба, она его прятала для меня. В 1943 году старшего брата взяли на фронт.
Ему было 17 лет. Случилось так, что мы встретились на дороге. Я уже писал об этом тяжелейшем эпизоде нашей жизни.
Я вез мать в больницу, а он прямо из военкомата должен был добираться до железнодорожной станции, догоняя уже выехавшую команду.
У матери, не знавшей увидит ли она когда-нибудь еще раз сына, хватило мужества без слез и рыданий попрощаться с ним. Я ревел, как резанный, понимая, что лишился опоры и поддержки.
Мать сказала сыну, что ты ведь должен зайти домой, там, на тумбочке, ломоть хлеба.
Возьми его и съешь, у тебя ведь долгая дорога. Когда я вернулся из больницы, то увидел, что ломоть хлеба лежит на своем месте. Видимо, он решил, что для меня он нужнее. Я часто думаю, а может тот ломоть помог мне сохранить жизнь.
Как только освободили Крым, мы туда вернулись. Был 44-й год. Война еще не кончилась. Я опускаю подробности поездки по незажившим еще городам и весям, и всеми связанными с этим мучениями больной женщины и неоперившегося еще подростка.
Наконец приехали, но не туда, где жили до войны.
Этот городок был полностью разгромлен. Мать получила назначение учительницей в одно из сел, нового для нас района.
Опять повторяется старая история.
Мать служащая, должна получать свои 400 гр. хлеба. А для меня колхоз согласился выделять определенное количество муки.
Здесь тоже мамину пайку чем-то заменяли, а мы оба должны были помещаться в то, что выделялось для одного.
Вскоре меня в колхозе избрали главным пастухом, потому что мужиков не было совсем. И такую ответственную должность доверили пацану, не имевшему ни малейшего представления о порученном ему деле.
Тем не менее, этот период явился для меня звездным часом. Я очень добросовестно все делал, учился делу, бережно и аккуратно относился к коровам, главному богатству сельской семьи, так что заслужил симпатии односельчан.
Зная, в какой бедности мы живем, они часто меня угощали то пирожками, то чем нибудь иным печеным, что являлось хорошей поддержкой для меня, ибо целый день находиться в поле на голодный желудок очень трудно, и даже невозможно.
Поэтому мама почти все лепешки, которые пекла, отдавала мне. Сама, перебиваясь, как могла.
Как ни странно, я хорошо зарабатывал. Должность пастуха высоко оплачивалась. К концу сезона у меня набралось около 200 трудодней, на которые мы получили разные разности из колхоза. Но главное, примерно 100 кг зерна, которые помогли нам более сносно продержаться целый год.
Я пошел в школу, хотя сельчане умоляли меня остаться на своей должности. Мама перешла в другую школу, чтобы мне ближе было ходить в райцентр, в школу.
Мы стали получать 400 гр. хлеба, положенных маме, и 200 гр. выделявшихся мне, как иждивенцу.
Очень часто, отправляя меня в школу, мать отдавала мне обе карточки. На большой перемене я выскакивал, покупал эти 600 гр. хлеба, и пока возвращался в класс, съедал его по дороге, на ходу.
Следующий год, после окончания 7-го класса, я пошел работать в школу и стал получать, как и мама, 400 гр. хлеба.
Поддержки ниоткуда не было никакой. Уже наступил 47-й год.
Чтобы как- то смягчить муки голода, мы, как и многие другие, стали доставать жмых, которым кормят скот. В просторечии его называют "макуха". Так вот, его дробили, как-то измельчали, и добавляя несколько ложек муки, делали лепешки. До сих пор не знаю, почему они получались фиолетового цвета, как чернила.
Я их как-то ел. А маме с больным желудком нельзя было. Так что ей еще хуже было, чем мне.
Мы в директивном порядке были студентами заочниками педтехникума
(Поскольку после войны учителей катастрофически не хватало, некоторым молодым людям, окончившим семилетку, разрешили работать учителями в школах, при условии, что они обязательно поступят, и будут учиться на заочном отделении педтехникума)
В связи с этим, летом надо было ехать на сессию в Симферополь.
Возможно, я в чем-то повторяюсь, но оглядываясь назад, я всегда вижу этот период, как один из худших в моей жизни.
Описать общую мозаику реальной жизни того времени, без некоторых, наиболее характерных эпизодов, просто невозможно.
Я пробыл там месяц. Денег нет. Поддержки никакой, даже моральной. Кто-то меня научил, что если на базаре продать свою пайку хлеба, получишь за нее 50рублей.
Если добавить 10рублей, то в студенческой столовой можно получить 6 порций баланды, на каждую из которых дают 100 гр. хлеба. Взяв три порции, и слив жидкость, ты получаешь на донышке какую то теплую массу, а самое главное 300гр. хлеба. Но это все же не было радикальным средством. Голод закрывал все на свете.
Есть все время хотелось смертельно. За месяц я похудел на 20 кг. Однажды хозяйка, где я жил, послала меня за хлебом.
Там был маленький довесок, грамм на 50 или 70. Я не удержался и съел его. Так она перевесила хлеб и уличила меня в "преступлении". Какой позор пришлось проглотить!
Но Бог дал, я, наконец, вернулся.
И, хотя я уже был школьным учителем, пошел работать на полевой стан ближайшего совхоза. Было известно, что они своих работников кормили.
Там повариха очень расчувствовалась, увидев такого изможденного человека, и всячески старалась получше меня накормить. Ей это удалось, потому что недели через три, я почти восстановил свой вес.
Однажды во время перерыва я глазам своим не поверил, на полевом стане появился мой брат. Он был военным, служил в Тбилиси, и на побывку приехал к нам. Вечером того же дня, у нас состоялся серьезный разговор.
Он увидел, что мы все еще в цепких объятиях голода, перспектив на улучшение не видно. Поэтому он считает, что мы должны переехать в Тбилиси, где жизнь получше.
Много было сомнений.
Мама потеряла службу. Мне пришлось распрощаться с учебой, в Тбилиси таких техникумов не было, да они и не нужны были. Надо было все ломать. И какие то планы, идеи т.д.
Но так, или иначе, через две недели мы уже были в Тбилиси, где я и прожил почти всю жизнь.
Брат привез нас в ту часть, где он служил. Нам там выделили комнату. В первое же воскресение мы с мамой пошли на базар. Многое нас удивило. Но главное, сидел человек и, как билеты в кино, открыто продавал хлебные карточки.
Причем не очень дорого. Мы, хотя и были поражены таким беззаконием, но хлебную карточку все же купили.
Эта добавка к тому, что нам и так было положено, сразу закрыла все проблемы. Впервые за много лет, нам стало не только хватать хлеба, но и, к моему изумлению, даже оставаться.
На первый план стали выплывать другие проблемы: работа, учеба, одежда, обувь и т.д.
Прошло какое-то время и среди народа начали распространяться слухи, что в стране готовится отмена карточной системы.
Наступило 16 декабря 1947 года. Накануне, с вечера стали говорить, что завтра отменят карточки на хлеб. И вот настал этот день.
Мы сравнительно далеко от города. У нас ничего особенного не видно. Но мой брат по делам службы попал в город. Там творилось что-то невообразимое.
Хлеб, причем самых лучших сортов, продавался повсюду, даже в промтоварных магазинах. Причем, все время подвозили новые порции хлеба, для пополнения его. наличия. В тот же день была объявлена и денежная реформа, но она мало интересовала нас, поэтому я о ней и не говорю.
Прошло уже 70 лет, но я и сейчас считаю, что мероприятие по отмене хлебных карточек у нас в Тбилиси было осуществлено гениально.
Народу не дали повода, чтобы зародился страх, что завтра может опять хлеба не быть.
Не скрою, что когда я сейчас слышу информацию о миллионах тонн собранной пшеницы, или, что по ее экспорту Россия вышла на первое место в мире, тихая радость одолевает мною.
Я счастлив, что мои дети и внуки, как и миллионы их сверстников не знают, что такое отсутствие хлеба.
Думаю, что ХЛЕБ, это не меньше, чем любое, самое современное оружие войны!
Мне хочется низко поклониться и поблагодарить всех тех, кто выращивает это чудо света!