Совершенное не лето

         
                Совершенное не лето

                1.1


 Было часа четыре утра. Месяц отвязал Аврору, а значит, кому-то пора было ложиться спать, а кому-то вставать.   За занавешенным окном рассвет уже занимался тем, что будил птиц, трамваи и  всякую шумную нечисть, отправляющуюся по делам и фонари сливали свет, предлагая предметам заново осваивать естественные тени.    
 Почему перестали переводить часы? - подумал я.
Зачем мне светло в четыре утра и уже темно в девять вечера? Наверное для того, чтобы принять душ, а потом на грудь, был ответ, само собой  располагающийся между этих строк. Потом вспомнил, что коровам важно, чтобы их доили вовремя, а перевод стрелок их бесит и всё разложилось по полочкам.
 
  Я запихнул пивной леденец в рот и намочил волосы. На моей голове было что помыть. Внутри головы тоже была необходима химчистка, но опасные опыты над собой я ставить не рисковал и оставлял всё как есть. До лучших времён, которые, как обещали, обязательно наступят. Именно наступят, а не придут. Может быть, даже на хвост или мозоль, до конца  не ясно.
 Пока мыло да леденец совершали своё грязное дело,
мне подумалось, что все эти люди, с короткими волосами, а то и вовсе без оных, совершенно не патриотичны или жадны до корней волос. Они покупают меньше шампуня, тем самым,  уменьшают доходы магазинов и косметических компаний, чем снижают  налоговые поступления в бюджет, последствием чего  следует, не повышение ВВП Родины... А это важно в мировой конкуренции.  Думаю, нужно заставить людей носить длинные волосы. Это даст рабочие места новым парикмахерам.
 Мир подлился на жадных и нищих, как раньше он поделился на тех, кто произошёл от обезьяны, а кто произошёл по образу и подобию. Странно, что у них появлялось потомство, в случае возникновения любви при таком межвидовом уровне.
Я если и был не от обезьяны, то не очень глубоко.
 Хорошо, что придумали пивной леденец. В сознании прямо открываются люки.
  Потом мне подумалось, вдруг, что неплохо было бы брать налоги с украденного ворами - украденное ведь тоже доход, но потом понял, что воров сначала надо поймать, поэтому, нужно брать налоги  с украденного с тех, у кого украли, так как они сами приходят с заявлениями о краже и, по регламенту,  оценивают сумму похищенного. А если они не будут писать, значит, уменьшится число краж и улучшится криминальная обстановка. Это важно, для отчётности. Кругом одни плюсы.
Потом подумал было, что  этот мир может спасти только война, но поиски ключей отвлекли меня от этой мысли и я о ней забыл.

                1.2

Жизнь с трудом переносилась на ногах. И как болезнь и в буквальном смысле – с места на место.
 Время галопом передвигалось к лету, а жизнь маршировала на месте, хотя оно, как уверяют некоторые скептики, время, не может двигаться само по себе, а двигаются только стрелки на будильниках и других часовых механизмах и что-то ещё в нашем первобытном представлении о том, как должно быть.
 День, то есть, светлое время суток, соответственно, увеличивал своё существование, так что это становилось очевиднее с каждым днём.
 Когда я вставал на работу до того, как прозвенит будильник, а за окном было ещё темно – я знал, что ещё рано и можно дождаться противного дребезжания этой железной коробки, изнеживая постель,  а теперь, за окном было светло и мне казалось, что я проспал, а часовая бездушная  тварь не захотела меня будить.  Я обращал своё недовольство к его циферблату и убеждался, что это не так, хотя, изрядно затрагивал этим волнением свои, и без того не железные, нервы.
Как было бы удобно, думал я в это время, если бы светлое и тёмное время суток были определены раз и навсегда и не менялись. Но долго думать было вредно, а то,  как захочется сказать медведям, чтобы те тёрлись о земную ось чуть помедленнее или наклон её поменять слегка, градусов на двадцать. Эти рассуждения касаются нашего климатического пояса, конечно, так как при смещении оси важно оказаться в нужном месте, чтобы нормально жить, а не наслаждаться выживанием...
Чем все, собственно, и занимаются на протяжении всей своей жизни.

 Поэтому, как только я заставлял себя встать и оказаться на кухне, там я переставал думать, так как нужно было контролировать другие процессы, принятые за истину в своей непривлекательной повседневности. Мозг был явно не многозадачен по своей природе и, пользуясь головой, чтобы поесть, перекладывал мысли «о вечном» на другую полку или загонял в глубокий угол, тем более, что они могли пригодиться на работе, в те моменты, когда необходимо станет кому-то что-то объяснять или заполнить паузу между перекурами.

                2.

  Тем временем, нужно было отправляться на работу.
Обещали кратковременные дожди, да и те местами и я захватил в плен зонт.   Потом посмотрел на номер, вытатуированный на моей левой руке, как подтверждение, выдаваемого всем, при рождении нового абонента, телефонного номера и сим-карты. Идентификационное поле не стёрлось. Это хорошо – не придётся обновлять татуировку.
 На маршрутках я не ездил принципиально, поэтому отправился привычным путём к ближайшей станции метро.  Это было дольше по времени, зато приятнее по ощущениям.
 Раньше, над входом в метро, было свободное белое поле, в котором неизвестные художники рисовали птицу, которая желала всем доброго утра. Её постоянно закрашивали белой краской, но она снова появлялась, как ни в чём не бывало. Не выспавшиеся хмурые люди, спускаясь в жерло подземных коммуникаций, нехотя улыбались, проявляя на своих лицах что-то глубоко человеческое, что оставалось им не чуждо. Потом, вокруг повесили прицелы видеонаблюдения и рисунок птицы перестал появляться, а художников, наверное, посадили под домашний арест, а хмурые, не выспавшиеся люди, оставались хмурыми и не выспавшимися, двигаясь гуськом в свой производственный ад.  Министерство патриотизма отслеживало камерами с идентификацией лиц эти недовольные лица и высылало им штрафы.
 Я улыбнулся белому полю над входом в метро, представив в нём птицу, и стал спускаться по лестнице. Хотелось, для количества, добавить слово «вниз», но раз спускаться по лестнице, то и так понятно куда. Одно время было принято заумничать про то, как подымаешься по лестнице, ведущей вниз, но те времена утеряны безвозвратно или это уже стало совсем не смешно.
  Меня остановил дежурный с красной повязкой. Это был доброволец из Министерства патриотизма.  Всегда находятся энтузиасты, готовые работать бесплатно, в любом ведомстве и ведомства, не желающие платить за работу.
 - Вы недовольны состоянием метро или общественным строем? – поинтересовались у меня без приветствия.
 - С чего вы решили? – не убрал я своей улыбки...
 - Больно улыбка у вас натянутая...

 Тут у женщин было богатое преимущество – они могли рисовать на своём лице совсем что угодно, а не только улыбку, а поскольку в метро давно никто не знакомился, то потеря собственного лица, даже на время поездки, была не так  критична. К тому же, держась за поручень, можно было подсмотреть номер телефона барышни и, если приличная память находилась в пограничном состоянии с отсутствием стыда, то можно было и позвонить. Обычно, телефоны для знакомств были написаны на асфальте.
 Моя работа, была не тяжёлой и достаточно творческой. Нужно было на неё придти вовремя и уйти по возможности, как можно быстрее, то есть, по расписанию. В промежутке желательно не сойти с ума от скуки.  В мои обязанности входило усовершенствование механизмов и деталей так, что если нужно в нём поменять какой-нибудь болт или датчик, нужно было разобрать весь механизм, при этом, обязательно сломав какую-нибудь защёлку, на которой всё и держится. Или спроектировать особую резьбу, болты для которой делают только на Марсе, да и оттуда их, абы кому, на Земле не продают.  Это трудная задача, работа для настоящего инженера-конструктора, потому что она алогична и противоестественна, по сути своей.  Это вам не ракеты в космос запускать. Но так надо для ремонтных служб и для экономики страны. Я бы ещё запретил продавать гаечные ключи, отвёртки и другой инструмент, чтобы дать работу мастерам своего отвёрточно-плоскогубочного дела. Или нет. Продавал бы, но запретил ими пользоваться. Пусть коллекционируют...
  Платили за то, чтобы не сойти с ума, не так много, но на еду и проезд до работы хватало. Иногда даже удавалось скопить на новые носки, чтобы не штопать старые нитками от одноразовых чайных  пакетиков. 

 Злые языки рассказывали, что в мире есть очень богатые люди и они совсем не штопают носков. Может быть, даже не стирают. И в их раздельном сборе мусора, гора носков высотой с Эйфелеву башню. Туда даже водят туристов, а особо экстремальных, даже без противогазов.
А ещё поговаривали, что за границей за туже работу платят в десятки раз больше, но мне казалось, что врут. Куда бы мы девали зарплату в десять раз больше каждый месяц, если можно уложиться  и в такую?  Это же не единовременная выплата. Мы продолжали бы жить по привычке, а девять зарплат оставалось бы? Человеку нельзя платить много, особенно нашему человеку, потому что ему всегда будет мало. У работника всегда должен быть стимул работать для того, чтобы не умереть от голода на следующий день, когда его выгонят на улицу.  Держаться за неё, только потому, что голос разума должен служить инстинкту самосохранения, а не наоборот.  А если он скопит много денег, то сможет, в скором времени, жить не работая. А кто же  тогда будет работать? Определённо, нельзя платить много. К тому же, на какие только безумства не пойдёт богатый человек - на такие может пойти только совсем голодный. На революцию, например.
 Всё равно пропьют или накупят книг, то есть, любым способом попытаются уйти из реальности.

 Когда-то давно, когда и я был молодого возраста, во что теперь, да и давно уже, верится с трудом, «вкалывал я на одном ящике».  Делали мы, совершенно не спеша, какие-то спутниковые антенны для военных нужд. Нужно было за год сделать семь штук, по миллиону каждая. Но потом это оказалось никому не нужно и нас перепрофилировали на изготовление утюгов. Семь миллионов штук в год. Они тоже были никому не нужны, но если раньше мы не спеша отлаживали программы, посещали производство, играли в пинг-понг в обеденные перерывы, то теперь нужно было работать. Понятно, что программное обеспечение на утюги и на другую утварь, ещё было не нужно – зачем тогда нужна жена, поэтому нас выбросили на улицу...
 Но мы были одними из тех, кто ещё пожил по-человечески. Хоть и не очень долго. Теперь, в обещанное светлое будущее, нужно было идти со своими спичками.

 Метро передвигалось медленно, делая долгие остановки на каждой станции, словно бы кондуктор ждал входящих пассажиров. Я вернул своему лицу недовольное выражение, обнаружив, что в этом старом вагоне нет камер с функцией распознавания лиц.
  Вот такие мысли лезли в голову с утра по пути на работу,  рассматривая хмурые лица случайных попутчиков.
 Нужно будет оформить субсидию на штраф, подумал я, выкарабкиваясь на поверхность.

                3.

 На выходе из метро меня уже ждали люди, с красными повязками – добровольцы  Министерства Патриотизма.  Они о чём-то спросили меня, наверное о том, знаю ли я, как пройти в библиотеку, но я только улыбнулся и они отстали.  Несмотря на патриотизм, они тоже были ленивы. Дали бы в морду сразу, так нет, ищут, причину...
 Все запрещённые книги были у меня в голове. Ещё ненаписанными.  Потом я увидел афишу, где поэтам предлагали придти в антикафе со странным названием, почитать  стихи.  Вероятно, свои. Мне казалось, что такой ерундой никто больше заниматься не должен, но нет. Я представил себе, как бы я вышел на сцену и стал что-то читать, при этом, откровенно не попадая в буквы и камера, с распознаванием лиц, запечатлела мою улыбку, посчитав её искренней, отправив в базу, для сравнения...

 В ларьке напротив, продавали мытую морковь.
Как можно продавать морковь, когда с неё смыли все витамины? Я не стал приставать к продавщице, потому что ни к кому не хотел приставать -  до работы нужно было идти пешком, а язык мог довести до Киева, как известно.
  Иногда я думал о том, что неплохо было бы придумать прибор, который улавливал размышления и переносил их на бумагу в удобоваримом формате, так, умные соображения, как кажется их автору, довольно складно выкладываются в  формы, но записывать их лень или некогда, а потом, образовавшиеся  нейронные связи, рвутся и все формулировки забываются навсегда, даже без намёка на своё существование в прошлом. Не материалистичный мир  довольно условен. Если не за что его подержать, то можно считать, что его и нет. А он есть. Или был, когда-то.

 С тех пор, как изобрели печатную машинку, а потом и компьютер, многие писатели и поэты перестали писать от руки,  поэтому, изучающие их творчество постфактум, уже не могли увидеть и оценить всех творческих мук и душевных  метаний от нейрона к нейрону, от края листа к другому краю, накрывающие  поля тетрадных листов, если таковые метания у них присутствовали в моментах творческого выдохновения.   
 Всё это писательство – от скуки. Кажется, нужно обязать всех поэтов покопать траншеи, часов по десять в день, а потом пусть пишут буковки своими дрожащими руками, после того, как принесли пользу обществу.
 Раньше было не в пример лучше. Не мог найти работу – написал рассказик, напечатался, получил денежку. За одно и славу в придачу. Столько плюсов. Ты знал буквы, конкуренции нет, все сюжеты свободны – как не стать великим писателем? А если вокруг никто не умеет читать...  Можно и сесть, конечно, за слова неправильные, или в ссылочку отправиться. Нюансы.
Сейчас не в пример труднее – все грамотные, но
словарный бред обречённого  индивида всё равно никто не читает, поэтому-то никто и не печатает. Но сесть и в ссылочку можно.  И книжный пепел в камине, как достойный финал в концовке.
  Я развернул пивной леденец – так было спокойнее и легче на душе, и уже на проходной получил письмо со штрафом.


                4.

Я занюхал рукавом рецепт счастья, разведённый в гранёном стакане в предпочтительном соотношении,  не пролив ни одной драгоценной капли  на сиреневый ковёр, который купила моя бывшая, под цвет своих волос. У неё был, огромная редкость в наше время, хороший вкус, применительно к цвету ковров.  Но бывшая не поэтому. Видимо, износ любви у нас был под сто процентов.

  В один, не могу сказать прекрасный, но момент, она решила улететь и справилась в аэропорту, есть ли у них сиреневые самолёты и в каком направлении они летают? Сиреневый самолёт для неё нашёлся  и она улетела, заставив меня оплатить билет и покраску самолёта.
 Но что-то пошло не так, как она планировала. Если она хоть что-то планировала.  Самолёт сбили наши «братья по разуму». В том году было модно сбивать сиреневые самолёты.  Об этом предупреждали гороскопы во всех газетах,  но она читала исключительно сиреневые журналы  и те между строк. У меня был вариант, что она  открыла окно иллюминатора и высунула голову, чтобы было красиво и волосы развиваются вдоль борта, но следственная комиссия по лётным происшествиям не приняла бы его во внимание. Страховая компания не хотела платить страховку, так как падение самолёта, по следствию попадания в него ракеты «братьев по разуму» не являлось страховым случаем, но по политическим мотивам, комиссия не могла это признать, и оказалось, что виновата птица, попавшая в оба двигателя, или автопилот, не нашедший взаимопонимания со стюардессой.  Та ему отказала во взаимности, а любовь, как известно, не является гарантийным случаем, а является действием не преодолимой силы.
Так я, мог бы внезапно, стать богатым, но оказалось, мало купить счастливый билет.  Здесь можно стать богатым, только если украсть или взять взятку.  Взятку мне никто не давал. Воровать было нечего, так как, всё, как известно, было украдено до нас.
Можно отправить родственника на верную смерть в авиакатастрофе. Случай пока редкий, зато наверняка. Но часто у нас не полетаешь, разве что, во сне.
Можно и на полёты во сне билеты продавать. Но тут пивными леденцами не обойдёшься.


                5.

 Я оторвал голову от стола. Рабочий день давно закончился, но меня никто не разбудил.  Наш дружный коллектив охранял  сон  ответственных работников.          Нужно было идти домой, но не хотелось, потому что, завтра нужно было снова идти на работу, доделать не доделанное сегодня. Странное состояние, когда не хочется выходить из дома и не хочется уходить с работы домой. Ведь только в промежутках между этими местами и есть настоящая жизнь. Это как не можешь решить, сова ты или жаворонок, но так приятно думать, что птица.
Я посмотрел на номер телефона, вытатуированный у меня на руке, но не рискнул по нему позвонить – вдруг никто не возьмёт трубку, или возьмёт, но кто-то другой, улыбнулся на камеру.   За окном темнело, ограничив светлый путь двумя перстами.    Ветер с чёрствого моря опять развёз к ненастью. Кратковременный дождь обещали только местами.
В этих краях, не лето является совершенным.
 Я вышел на улицу. Кругом и повсюду были клоуны в сиреневых париках и присоединившиеся к ним сограждане. Они совершали самоутверждающий танец, в смысле протеста или солидарности, размахивая нарисованными табличками не непонятном мне языке. Среди них я увидел свою бывшую, которая, увидев меня, лезла сквозь толпу.
 - Вот любишь тебя, любишь, а ты даже погибнуть в авиакатастрофе по человечески не можешь...


бонус дочитавшим до конца

Ровно в девять

По всем приметам – утро. Фонари сливают свет,
Набравшись за ночь непотребных впечатлений.
Предметы заново осваивают тени,
А ровно в девять открывается буфет.

О чём Бог точно не узнает из газет -
Без припардонных слов, что есть в запасе.
Нервы не к чёрту, да и вены на байпасе,
Но ровно в девять открывается буфет.

Так можно жить ещё, пока сойдёшь на нет,
Полнеба к ряду, простояв с пустой лампадой,
Когда не хватит даже тем, кому не надо.      
Как ровно в девять открывается буфет.

Под каждым  шкафом пыль,  внутри – скелет.
Износ любви был, очевиден  -  сто процентов.
В шестых палатах  не хватались  пациентов,
Ведь ровно в девять открывается буфет.

На эшафот, на брудершафт, на тет-а-тет,
Чтобы глаза, на невзначай,  не дали течи.
Из сердца вон – одной горою с плеч.
Но, ровно в девять -  открывается буфет...