Глава 17.
Повторная повестка не заставила себя ждать. Судебное разбирательство было назначено на 19 апреля. Сомнений о том, что все, о чем его предупреждали друзья, больше не было. Механизмы и винтики судебной кухни неумолимо набирали бег. Дни для Семена превратились ожиданием неизвестности. Телефон дома у Сиверских не умолкал. Звонили друзья и знакомые, они передавали малейшую информацию по делу Семена, услышанную в райкоме или прокуратуре, где его многие хорошо знали. Успокаивали, что по хорошо проверенным источникам дадут им с
главбухом по году «условно».
19 апреля Настя первый раз оказалась в прокуратуре. Не дай Бог никому ощутить чувство коридорного холодного ожидания! Сколько горя и безысходности увидела она в глазах людей, сидевших на скамейках в коридоре. У каждого была своя боль, но объединяло всех одно чувство страдания. Судьбы этих людей зависели от тех, кто находился за дверьми с табличкой: “Зал судебного заседания”.
Вышедшие из зала судебного заседания люди молча расходились по коридору. Две женщины, молодая и сред-них лет, держали под руки пожилую, на лице которой не было ни кровинки. Женщина была в том прекрасном возрасте, когда голову уже посеребрила седина. Красивая ухоженная кожа, прическа, маникюр, одежда показывали на то, что принадлежала она к местной элите.
- Пашенька, сыночек, - тихо шептала она, - за что же так тебя судьба наказала. Ты же совсем еще ребенок, тюрьма сломает тебя.
- Мама, пойдем домой, - звала ее дочь, но та пыталась вернуться в зал судебного заседания.
- Елена Даниловна, мы будем подавать апелляцию в областной суд, там разберутся. Павлушу оправдают, не виновен он, - говорила женщина, поддерживающая мать осужденного, у которой слезы катились по щекам.
- Мамочка, не плачь, не надо, - успокаивала ее дочь.
- Пашенька, сыночек, - тихо шептала женщина, заваливаясь на один бок прямо на порог открытых дверей зала судебного заседания, откуда доносился громкий смех и разговор о чем-то обыденном. Судья и обвинитель рас-сказывали народным заседателям какое-то мелкое дело, вызвавшее суматоху в высших кругах, готовый случай для написания фельетона.
- Воды, принесите кто-нибудь воды, - просила дочь.
У Насти сжалось сердце. Врач приводила в чувство потерявшую сознание женщину, здесь ждали уже санитары скорой помощи с носилками. Женщина лежала на полу неподвижно, глаза ее были закрыты. Дочь плакала, ее успокаивала вторая женщина.
- Расступитесь, дайте пройти, - командовал один из санитаров.
Дальнейшее Настя не видела, их пригласили в зал заседания.
Заседание долго не начинали, кого-то ждали, и предварительное слушание начали с большим опозданием. Настя внимательно слушала, как судья перечислила все пункты обвинения, предъявленные к обвиняемым, и думала удивленно, что это дело не стоит выеденного яйца, никакого состава преступления не просматривается, одни фальшивые доказательства, не подтвержденные проверками. Тем более что распоряжение включить в отчетность товары путей и сообщения исходили от вышестоящей организации.
В конце концов оказалось, что свидетели по делу из Оренбурга не приехали, и слушание перенесли на 7 мая. То, что слушание по делу Сиверского перенесли, было выгодно судье Тупыриной. У нее появилось дополнительное время, она познакомилась с составом народных заседателей, надеясь в неофициальной обстановке настроить кого-нибудь в свою пользу. Не всегда же беспристрастность является главным доводом, есть еще и человеческий фактор, например, зависть, неприязнь. Учитывая раскаяние и возмещение ущерба директором Оренбургского ЛПХ, сфабриковать дело с условным сроком было несложно.
Вопреки запрету о неразглашении тайн вверенного, но еще незаконченного дела, Лидия Михайловна поделилась с подругой:
- Передайте Сиверскому, что ему и главбуху грозит по году условных, не более.
Не успела она отойти от телефона, как раздался звонок.
Звонил генеральный прокурор. Первый вопрос был задан о деле Сиверского:
- Лидия Михайловна, расскажите, пожалуйста, как продвигается дело Сиверского.
- Слушание уголовного дела перенесли на 7 мая, Петр Сергеевич.
- Я ухожу в отпуск, поэтому хочу попросить вас лично, чтобы следствие по делу директора Оренбургского леспромхоза Сиверского было проведено по всей строгости закона. Я понимаю, это будет не просто. В райкоме появились его доброжелатели, распускают слухи о несправедливом исключении Сиверского из партии. Поступили сигналы из Оренбургского леспромхоза, что рабочие саботируют, не выезжают в лес, требуют собрания с представителями райкома и прокуратуры. Это будет длиться до тех пор, пока Сиверский будет на свободе. Нужно как можно скорее заключить его под стражу. Приложите к делу новые факты, заявления парторга Оренбургского ЛПХ.
- Все заявления т. Гадкевича проверяются, в них нет фактов для уголовного преступления, к тому же они не подтверждаются, а опровергаются рабочими. Единственное, что можно в этом деле применить к обвиняемым - это злоупотребление служебными обязанностями, потянет на год условных не более. Много зависит от адвоката. Если Маташевич поведет дело профессионально, то сфабрикованное мной обвинение лопнет, как мыльный пузырь, тогда и народные заседатели будут на ее стороне.
- Голубушка ты моя, - перебил ее Петр Сергеевич, - разве ты не понимаешь, что от тебя требуется? Одно скажу, что выбор пал на тебя, Лидия Михайловна, не случайно, надеюсь на взаимопонимание. Мне недолго сидеть в кресле генерального прокурора, а вам, молодым кадрам, пора научиться принимать самостоятельные
решения. По всем вопросам обращайся к заместителю Серебрину. Сейчас он временно исполняет обязанности генерального прокурора. Все, что он скажет тебе, прими, как должное, - прокурор вдруг от отеческой беседы опять перешел на официальный тон, - я вас прошу, Лидия Михайловна, выдержите процесс до конца или откажитесь сразу. Возможно, это вам будет стоить потерей работы. А сейчас ступайте в райком, нас с вами ждет Виктор Николаевич.
Положив трубку на телефон, прокурор положил под язык таблетку валидола. За 30 лет безупречной работы с такой ситуацией он столкнулся первый раз. Конечно, были у него небольшие отклонения от процессуального кодекса, приходилось иногда выручать друзей. Сейчас он понимал, что, уходя в отпуск, вся ответственность ляжет на его помощника Серебрина. Испугался ли он? Будут ли точить угрызения совести? Смог бы он противостоять Первому? Внутренний голос подсказывал – смог бы. Тогда почему он бежит? Идти против секретаря райкома, значит идти против Коммунистической партии и постановлений правительства. Поддержать неправомерное дело, значит пойти против совести, нарушить кодекс чести. И он ушел от ответственности. Сиверский попал в политическую струю нового времени. Повторился 38-ой год, история ошибок сталинских репрессий ничему так и не научила...
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/05/25/1077