Эта ночь ужасна. Я слышу, как в груди, будто печной трубе, воет ветер. Брожу уже четыре с небольшим часа, но не хочется ни пить, ни есть. Наконец-то дома. Старик мой спит, бедный, не дождался меня. Правильно, незачем ему знать в какую историю я вляпался снова. Право, на этот раз все куда серьезнее. Что было раньше – пусть драка, ну побили морды, ну и будет… Нет же! Я не спокоен, я ненасытен – вот моя натура. Я жалок. Что со мной? Я даже не сопротивляюсь. Судьба-злодейка сначала одарит тебя щедро с барского плеча, а потом разом все на кон и ставит. Так и выворачивайся змеей, что дороже – честь, заработанная грязным делом или наплевать на себя, но не обидеть ближнего. Бродишь, рассуждаешь, а к слову, стоит ли? Иной бы не задумался, взял любое да был бы покоен. И не грызла бы его совесть, и не мучился бы он… Всякий, кроме меня.
Что стало со мною, кто меня изменил так, что я смерти не противлюсь? Раньше бы обманом пошел, из кожи вылез, но не дал себя прижать к земле! А теперь… Жалок, ничтожен, трус! Подлец, как ты мог позволить подчинить себя девчонке? Да какой бы несчастной она не была, знал же, что с тобой ей не жить! Что так она еще несчастней станет! Мало того – себя убил, так и ее уволок в пучину ада. Эту бедную, жалкую дурнушку. Она же дура, она же верила! А представь, что с нею стало, когда живым тебя встретила? Наглым, довольным, сбежавшим от нее в горы, лишь бы не видеть! Тебе еще наглости хватало уверять, что твоя жена обозналась. Что сделалось с ее больной головой в ту минуту… Как в твоей бездушной натуре могла зародиться мысль идти к ней? Какое-такое побуждение? Остаться чистым… Все люди грязны до невозможного, у всех на руках есть хоть одна капля крови, у тебя в том числе! Неужели ты надеялся выйти оттуда белым? Боже, я ведь и правда думал забрать брошь… Как низко было даже допускать подобную мысль. Я только сейчас это понял, Боже. Хочется опустить голову, закрыть лицо, и чтобы никто никогда этого лица не увидел. Неужели, я стал так обезличен, неужели сердца, души во мне нет?
Почему ты плачешь? Веришь ли ты сам в свой конец? За что ты погибаешь, а? За женщину, которую ненавидишь, за правду? К черту правду! Нет ее в мире! Все прогнило! Мир прогнил. Теперь, стало быть, самый страшный грех – равнодушие? А ты ведь был равнодушен. Как? Как люди могут быть такими спокойными? Они не слепы, чтобы не видеть мира, они не глухи, чтобы не слышать мольбы. Люди воюют, готовы глотки порвать за женщин и деньги. А что они дают, эти женщины… Ничего, кроме упадка и разорения. Их будто создали только ради проверки мужского терпения. Они искушают, требуют, всего им мало, ненасытные бестии, а потом бросают на голой земле. Если бы закон позволял, мужей бы из домов стали выгонять да любовников водить. А впрочем, так оно и есть. Закона не надо – дождалась командировки мужа и гуляй душа! Какое мне до них дело. Время… Два часа ночи доходит. Четыре часа жить. Не много. Весьма…
Я зажег свечу и сел перед ней. Огонь припекал кончик моего носа, но отодвинуться было невозможно. В этом маленьком пламене вся моя жизнь. Стоит лишь колыхнуться сейчас и огня, как не бывало. Так и я – он дунул и я погас. А если вдуматься, я задул себя сам, горел слишком ярко и долго, а сейчас от моего фитиля ничего не осталось и я гасну, Суханов только помог мне. Почему я думаю так, будто уже умер? Я ведь живой… Или нет?..
В комнате душно. С тяжестью я поднялся и распахнул окно. Ветер с дождем ворвались ко мне, будто долго ждущие гости, и словно во зло мне погасили единственную свечу. Я бросился к ней, но уже поздно. Холодный мокрый фитилек невозможно было поджечь снова, но я заботливо накрыл его руками, как родное дитя от непогоды. Я уничтожил последний лучик света, мертвого не воскресить. Дрожа от холода, я оглянулся. Позади меня висела маленькая икона. Не чувствуя под собой ног, я подошел к ней и бухнулся на колени. Неслышно шевеля губами и прислонив руки ко рту, я погрузился в глубокую молитву. Очнувшись, я недоумевал – неслыханный циник и такая почтительная привязанность к вере.
Спать я не мог. Слушал, как тикают часы, и вздрагивал, когда они били. Раз… Два… Три… Четыре… В последний раз я поднял больные красные глаза на циферблат – шесть. Неизбежность и смирение поразило мое сердце. Я покорно принимал все происходящее. Дрожащей рукой я хотел написать пару слов старику, но ничего не шло на ум. Так я и оставил пустую бумагу на столе, как бы говоря, что и сказать напоследок мне нечего.
За окном светало. Розовой акварелью утро расписало небо, я искренне восхитился, как вдруг через открытое окно до моих ушей донесся треск брички и топот копыт. Все, конец… Я лихорадочно потер лицо и приготовился выходить, прежде взглянув в окно. Там стояла маленькая, запряженная двумя черными конями бричка. Внутри сидел румяный, как ни в чем не бывало, Суханов, а вместе с ним еще двое незнакомых мне людей. Рядом стояла Анфиса. Господи, зачем она пришла? Только ее и не хватало. Поспешно я вышел из комнаты, пытаясь придать шагу бодрость, пролетел мимо Бобылева и Анфисы. Она сказала мне что-то, но я даже не оглянулся. Опустив голову, чтобы никто не видел красных глаз, я сел напротив Суханова, и мы пустились.
Всю дорогу молчали. Секунданты не представились, оставив свои личности неизвестными, Суханов победоносно косился в мою сторону. Я же предпочёл смотреть либо в ноги, либо на дорогу. Камни летели из под колес, бричка вскакивала и поднимала пыль. Небо затягивалось облаками. Вот он – мой последний путь…
Уже на месте мы обменялись с секундантами парой слов, они выразили мне сочувствие, видимо, сказывался мой внешний вид. Я не знал, догадываются ли они о сути дуэли, посвятил ли их Суханов или они простые люди с улицы.
Местечко было выбрано неплохое: голый каменный утес, где с одной стороны пропасть, внизу которой бушующая река, а с другой стороны – густые кустарники. Нас не было видно, и, слава Богу. Я предполагал, что тело мое в конечном итоге будет брошено в эту реку. Удручающая перспектива. Поэтому я не отказал себе в последней радости пройтись по самому краю.
Как только послышалось «к барьеру!» секунданты постарались примирить нас.
- Нет, - уверенно ответил Суханов, - Этот человек нанес мне непоправимый моральный урон и только кровью возможно смыть вину. – Я поглядел на него пустым взглядом и ничего не ответил. Получив пистолет, я уже не надеялся на возможную ошибку. Я даже не брал в расчёт, вдруг это пистолет Суханова, вдруг именно этот выстрелит, вдруг ошибка… Я судорожно сглатывал часто выступающую слюну.
- Тогда, прошу, господа, - тоскливо отозвался один секундант, - Начинайте, - мы медлили, - Ну начинайте же!
Первым стал поднимать пистолет Суханов. Его мощные плечи вздрагивали от нетерпения – минуты этой он, вероятно, ждал долгое время. Я встал к нему прямо, в то время как он стоял вполоборота. Пришло понимание того, что пока я не подниму пистолета, противник не выстрелит, поэтому, услышав над головой хлопанье птичьих крыльев, я закинул голову и проводил их взглядом, как бы провожая свою жизнь. Когда же они спустились на соседний холм, спустился на землю и я. Встретив суровый взгляд Суханова, я стал порывисто дышать ртом и, наконец, медленно поднимать руку. Поощрение читалось в диких глазах моего убийцы, но это не придавало мне сил. Тянуть уже было невмоготу.
- Ну, стреляйте же! – Завопил секундант. Я зажмурил глаза и нажал на курок.
То, что случилось дальше просто невозможно свести к одному. В воздухе смешался оглушительный выстрел и душераздирающий вопль, но не мой, я остался стоять на месте. Что это? Пуля пролетела мимо? Или действительно выстрелил мой пистолет? Неужели Суханов побежден? Я осторожно открыл сначала один глаз, затем другой. В эту секунду что-то рухнуло передо мной. Я сделал огромные усилия, чтобы опустить голову и взглянуть. Передо мной на животе лежала Анфиса.
- Что это? - вскричал секундант, и все кинулись к телу. Я же попятился назад и смотрел только прямо. Ум затуманился настолько, что я понять не мог, что произошло. Я даже не понимал до конца, жив я или нет.
- Она жива! - сказал Суханов и перевернул девушку на спину.
И о, ужас! Прямо между ребер Анфисы бежала тоненькая струйка бордовой крови. Как только мой взгляд коснулся её, я все понял. Понял то, что вы встретил именно мой пистолет, что произошла ошибка, которая могла в корне перевернуть итог дуэли. Я мог прикончить Суханова, но как тут, в эту роковую секунду, оказалась она?
Когда её грузили в бричку, она хотела что-то мне сказать, плача кровавыми слезами, но не успела. И только когда она с секундантами скрылась из виду, я сумел пошевелиться. Тело моё словно было зажато между железными тисками, с усилием я повернул голову. Суханов стоял лицом к обрыву, скрестив руки на груди.
- Что она сделала? - спросил он себя, - Как я ошибся? Как мог перепутать пистолеты? Эта девочка спасла мне жизнь. Этот мальчишка убил бы меня... Это судьба, Костя...
Да, это судьба, - подумал я следом, - только это злая судьба, - вдруг неожиданно даже для себя ощутил силу в ногах. Это означало только одно - бежать, бежать с чертова места, где на камнях пролита невинная кровь! Я отбросил в сторону пистолет и побежал вдоль берега, туда, где небо соприкасалось с землёй.
Глотая слёзы, я рассуждал, - она упала на живот, значит, стояла лицом ко мне, и пуля оказалась в груди, значит, она выпущена мной – человеком, существом живым. Кто я? Я её убийца. Я - гнусный обманщик! Я - дурь наша Российская! Собака лишайная, гниль… - Я шагал по бугристому хрупкому краю утеса, бил руками по кустам, ломал ветви и не мог успокоиться, - Она мертвая теперь. Была живая, а теперь что? Быть может, она была единственная живая в этом мире. У нее, возможно, добрый ангел, хорошая судьба… А я убил. Растоптал последний цветок, засыпал последний родник. Мир отныне погружен в нечистоты. А виной всему – я. Кто я такой, чтобы поднимать руку на святое? Существо, мыслящее так, не имеет права называться человеком. Мне теперь все чаще кажется, я умер задолго до того, как родился. Все несчастливы рядом со мной, потому что я – одно сплошное несчастье, виновник всех бед на земле. Как я желаю умереть! Это Бог смеется надо мной… Он позволил мне единственному умереть дважды. Мне с рождения дали в руки безграничную свободу… И вот, что я имею в итоге. Я читал, писал, спал, мыслил, делал только то, что считал нужным, никогда не клялся и не сгибал спины, но где я свернул не туда? Ах, как бы я хотел знать, где была та минута. Я бы тогда сделал иначе? Разумеется, поскольку всякая жизнь лучше этой. Я считал, что имел все, а в итоге у меня нет ничего. Я пуст, холоден, ядовит. Ничего не осталось, правда, Олег? Яд только… Только лишь яд. Я захлебываюсь им. Воздуха мало. Я сейчас умру в третий раз. Мне бы хотелось, во всяком случае. Кто мы такие?.. Господь, это не я говорю, а душа моя искалеченная! Ответь мне, Господи, что такое человек? Почему в нас столько мерзости? Откуда?.. Зачем ты сотворил нас, если, в конце концов, мы поубиваем друг друга, а те, кто останется – погубит себя сам? Отчего ты не научил нас радоваться? Мы сами не можем, засим, умоляю, научи! Сил нет, противно даже наедине с собой. Прости меня, Господи…Я заранее себя похоронил, а теперь не верю, что смерть миновала меня. Судьба... Судьба-злодейка! Скажи, Господи, как мне жить теперь?
Мои ноги путались между собой, я спотыкался об камни, которые со свистом падали в пропасть и оставляли после себя лишь только круги на водной глади. Я постоянно спотыкался...