Данное произведение написано в соавторстве с моим Другом и Красноярским писателем Полянским Сергеем Михайловичем.
Новый год — замечательный праздник, для многих людей просто любимый. Особенно несколько рождественских деньков, так сказать, новогодние каникулы, подаренные в качестве бонуса к долгожданному отдыху.
Все по-разному используют эти выходные дни. Кто-то отсыпается, кто-то не вылезает из-за стола, но есть такие люди, которые не хотят, чтобы эти деньки пролетели быстро, незаметно и бесцельно, особенно те, кому не сидится дома. Вот и мы с моим другом, красноярским писателем Сергеем Полянским, стараемся в Новогодние праздники куда-нибудь выбраться попутешествовать. Всё просто: я приезжаю из Новосибирска в Красноярск, потом мы садимся на машину Сергея Михайловича и едем. За последние несколько лет мы с ним покатались по Красноярскому краю, Иркутскому, Хакасии и Туве и вообще посетили немало интересных мест, иногда очень отдалённых.
К примеру, в этом, 2018 году, уже «сгоняли» на юг Красноярского края, в предгорья Саян, в «Общину Виссариона», это примерно 350 км от Красноярска и побывали в особом место, под названием «Город солнца». Правда, красиво звучит?
В девяностые годы человек по имени Сергей Тороп провозгласил себя мессией и, назвавшись учителем Виссарионом, позвал людей в таёжные края Курагинского района Красноярского края жить в единении с природой и строить «эконоосферное поселение Тиберкуль» или «Обитель рассвета». Местные власти выделили под это дело 250 гектаров земли. Вот так в глухой Красноярской тайге появился «Город Солнца», который вы не найдёте ни на одной карте мира. И всё бы ничего, но более 5000 человек добровольно отказались от многих благ цивилизации и поселились поближе к обители Виссариона, где и живут семьями по сей день.
Но эта другая история, а я хочу рассказать о 2014 годе, когда мы с Сергеем решили прокатиться по заповедным местам в округе Лесосибирска и Енисейска, а, возможно, и доехать до Подкаменной Тунгуски - знаменитой Угрюм-реки, описанной писателем В.Шишковым.
По правде говоря, дорога от Красноярска до Енисейска, под названием Енисейский тракт, сама по себе заповедная. Дорога, которая соединяет северные районы края, расположенные вниз по течению реки Енисей. Места удивительно живописные, величественные и притягивающие своей богатейшей историей. Глядя на эти красоты всегда хочется углубиться в прошлое, почитать о том, что связано с этими местами. Ну, а конечная наша цель - это село Маковское, рядом с тем местом, где находился Маковский острог и где друг мой, Сергей Михайлович Полянский, в конце восьмидесятых годов пчеловодил в районе села Суханово. Много я слышал и читал об этом удивительном месте, о староверах, коих уже осталось немного, о церкви первой половины 17 века и Свято-Покровском храме, построенном в 1847 году. И всё это хотелось увидеть своими глазами, посмотреть, что сохранилось и чем дышит сегодня окраина.
Для познания, немного истории об этих местах. Маковский острог был срублен в 1618 году, как крепость для охраны волока (волок - это участок суши между двумя озёрами или реками, через который тащили суда «волоком» люди) между бассейнами Оби и Енисея.
Двенадцатикилометровый волок между рекой Кеть (бассейн Оби) и рекой Кас (приток реки Енисей на уровне города Енисейска) заходили суда с продовольствием и прочими припасами. Из Маковского товары на волокушах доставляли в Енисейск, откуда шло снабжение других сибирских поселений: Красноярского, Абаканского, Саянского, Мотыгинского, Тасеевского и даже Якутского острогов. Этим же путем обратно вывозили пушнину.
По Маковскому волоку зимой 1662 г. везли в ссылку протопопа Аввакума Петрова. В 1675 г. с посольством в Китай здесь ехал ученый Николай Спафарий-Милеску. В 1734 г. волоком проезжал первый исследователь Сибири Герард Фридрих Миллер.
Да и само село Маковское когда-то славилось богатыми торговыми ярмарками. Много всякого люда разных родов и национальностей съезжались для обмена товарами, торговли и просто узнать новости.
Короче, проехав больше 270 км, мы доехали до славного северного города под названием Енисейск и заехали к приятелю Сергея, бывшему борт-механику Саше Жукову, которого, увы, уже нет с нами. Саша был рад не рад радушно принять гостей и по этому случаю прикупил стерлядочку у местных браконьеров, чтобы немного нас удивить и уважить. С большим удовольствием выпив водочки, под знатную Сашину ушицу, мы поговорили о делах, политике и пенсиях, которые и обсуждать то, в общем не хотелось. А ещё Саша вскользь обмолвился о старце, который живёт в селе Маковское и к которому даже из Москвы на вертолётах прилетают. Старец этот - духовник мужского монастыря в Енисейске и зовут его отец Севастьян.
Возрождение монашеской жизни в енисейском районе началось с начала 90х годов, после многих лет коммунистического лихолетья. И с самого начала возрождения в енисейском монастыре служил духовником свою нелёгкую службу отец Севастьян.
Он единственный, кто во свей епархии мог совершить чин отчитки, изгоняя бесов. На исповеди, порою, человеку и не нужно было говорить о своих бедах и грехах, Севастьян всё это сразу сам видел, как на ладони. И многим предлагал выход из сложившейся ситуации в жизни ещё до того, как они начнут рассказывать сами о своём наболевшем.
В начале 2000х годов старец переехал из Енисейска в село Маковское. Можно только гадать о причине такого шага этого уникального в своём роде человека. Возможно это произошло по причине элементарного конфликта интересов между отцом Севастьяном и руководством Енисейской епархии. Про уникальные способности отца Севастьяна прослышали многие и страждущий народ поехал в Енисейск за советом и добрым словом Старца. И невольно получилось так, что он стал оттягивать на себя определённую часть прихожан, а почти все приезжие в Енисейск искали встречи с ним. Его удивительные способности видеть человека, видеть его изнутри, а по сути его уже прожитую на тот момент жизнь, истово за него потом молиться, не могут не вызывать искреннего восхищения и уважения.
Судя по всему, именно это и явилось яблоком раздора между им и руководителями Енисейской епархии, и вполне по человечески понятная зависть к известности этого человека среди верующих. Возможно, что и финансовая сторона сыграла свою роль в уходе старца из монастыря. Видимо не пошёл он на поводу у руководства епархии, которое, очевидно, хотело подмять под себя потенциальные и весьма ощутимые поступления, останься Севастьян в Енисейске.
Переночевав у Жукова, мы ранним утром выехали из города в сторону села. За бортом показывало минус 35 градусов. Сергей предупредил меня, что несколько часов придётся ехать через глухую тайгу по «зимнику». Летом дороги практически нет, так как все сто вёрст от Енисейска до села Маковское - это болота, ручьи и маленькие речки. Зимой же дорогу накатывают лесовозы, вывозящие лес.
Дорога предполагалась долгая и я попросил Сергея дать мне сесть за руль, чтобы получить удовольствие от езды по заснеженной тайге. Мы ехали не спеша, но и не тихо, понимая, что ещё будет обратная дорога и, возможно, по темноте. Конечно, тайга зимой - это особое зрелище, которое можно описывать бесконечно, но можно и просто сказать: «Всё сказочно». Каждый участок дороги по тайге, каждый поворот открывали свои удивительные природные сюжеты. Пару раз навстречу нам попадались лесовозы и это радовало, потому что в таких глухих местах не дай Бог сломаться и встать — погибель. А, зная, что хоть изредка, но кто-то ездит по тайге, есть надежда, что выручат и на душе как-то спокойнее.
По пути в Маковское, минут через сорок после Енисейска, мы въехали в деревню Ялань, где всего-то не более двадцати дворов. Михалыч сказал, что в деревне раньше жили староверы, а кто сейчас - надо посмотреть. Он предложил по старой памяти заехать к давнему, хорошо знакомому местному мужику-староверу Суханову Артимону Варфаломеевичу, который много лет назад, приревновав Сергея к своей жене, гонялся за моим другом по тайге с ружьём и хотел Серёгу порешить. Места ведь глухие - пропал человек и всё тут, кто искать будет? Но, слава Богу, этого не случилось.
В своё время, в конце девятнадцатого века, предки Артимона Варфаломеевича бежали от преследования царского правительства из Томской Губернии по реке Кеть в эти края. По фамилии его далёкого предка назвали и вновь образованную деревушку — Суханово.
Много воды утекло с тех пор, как и много изменилось в жизни староверов. Щи лаптями уже не хлебают, конечно, но по мере сил стараются как-то сохранить остатки веры эти приверженцы и адепты Абакума.
Как сказал Сергей Михайлович: «Пять лет жизни со староверами в этой, сухановской дыре не могу занести в пассив, воочию посмотрев на особый, скрытый для большинства, уклад их жизни». Не спеша живут, нет той гонки, что у нас, не форсируют без особой необходимости испокон веков отлаженный образ жизни. Попам не верят, в церковь не ходят, старшие посты в основном соблюдают. Молодёжь, конечно, уже не так рьяно придерживается всех их правил и это тоже вполне логично - телевизоры теперь есть у всех. Понять умом, как всех русских, сложно, многогранные они во всех отношениях, иной раз диву даёшься, порою просто голова набекрень!
Во всех избах старинные библии, просто фолианты без преувеличения, лет им по 200 и больше. В книгах то одно, но в жизни часто всё не по писанному. Брагу любят практически все, мужики ещё и чужих баб, детьми на стороне хвастаются, на группировки по интересам разбиваются, дружат друг против друга. Да и люди разные сами по себе, своеобразный срез общества, и, как всегда, есть среди них и откровенная скотина, на редкость сволочной человеческий экземпляр, дерьмо полное, отрыжка от советской власти.
Наибольшее же положительное впечатление о себе оставил у Михалыча самый уважаемый человек в здешней округе Артимон Суханов. Вот уж действительно могучий русский мужик!
Всю жизнь он работал, как вол, хозяйство исправное держал, скота до пяти голов бывало, пасека всегда была в огороде, охотился, без мяса не сидел никогда. По его словам, за всю жизнь не занял ни рубля ни у кого, и в это охотно вериться.
Здоровьем его, Артимона, Боженька не обидел, силушки было не мерено, разделанного сохатого за три раза из тайги один вытаскивал. Но это летом! А вот зимой было ещё проще!!!
Найдя след сохатого по снегу, Артимон, будучи молодым и здоровым, просто догонял зверя, пользуясь тем, что он на лыжах и в отличии от лося, ему не нужно было пропить снег. Зверь просто быстрее уставал, ложился на снег и сдавался на милость человека. Но таскать мясо домой за несколько километров по снегу тоже не входило в планы Артимона и он попросту гнал сохатого в сторону деревни. По его словам бывало так, что приходилось просто ружьём или любой, подходящей хворостиной толкать зверя, тем самым поднимая его из снега, вконец уставшего. Ну а перед самой деревней гнал зверя до полного изнеможения и под конец, можно сказать у первых домов, ножом перерезал горло, ещё и патроны тем самым экономил.
По два мешка муки с баржи на берег носил, а мешки раньше были по 70 кг! Один раз, так получилось, что нагрузив себе на спину два мешка муки, отправился домой по деревенской улице. Где-то посреди дороги пристал пьяный сосед, Амосович, не в пример Артимону, хлипенький мужичонка: «Посади меня ещё сверху, да посади!»
– Да садись, не жалко, - сказал Артимон и подошел к забору, чтобы тому легче было забраться на мешки, так и принёс всех и вся на свой двор.
Жилистый мужик, кости на его теле можно разве на локтях и коленках прощупать, всё остальное сплошные мышцы, и они как железные, где не тронь! Тут всё срослось в известном смысле: и наследственность, которую он с лихвой передал детям и внукам, и каждодневный физический труд на протяжении всей жизни.
Местные староверы все охотники знатные, иначе нельзя, тайгой живут, понимают её и без особой нужды лишнего не берут, да и зачем, когда всё рядом и всегда можно добыть свежее по необходимости.
Вспомнил Михалыч случай, когда он отстрелял сохатого, который, можно сказать, сам пришёл на пасеку под выстрел. Завалив лося, он без суеты разделал тушу, прибрал всё мясо, получилось почти пять фляг. Выкинул в реку ненужные ноги и голову с рогами. Фляги с засоленным мясом перетащил в пустующий зимовник и закрыл его на замок. Плотно перекусил отваренными в скороварке рёбрами со свежей черемшой, отмыл сапоги от капель крови и поехал в деревню.
– Стоим с Артимоном возле дома по приезду, разговариваем о том, о сём. Но он ведёт себя слегка странно, будто что-то ждёт от меня. Я же продолжаю вести беседу ни о чём, явно не намеренный говорить о добытом лосе. Признаваться в браконьерстве без особой нужды совсем не обязательно было, делиться со всей деревней мясом тоже не хотелось. Да и к тому же в деревне жила откровенная скотина в человеческом обличье, да и рация дома у него была. И давать очень весомый козырь в его руки - моё браконьерство, учитывая наши с ним отвратительные отношения, просто не входило в мои планы.
Артимон, между тем, продолжал с лёгкой улыбкой, иронически на меня смотреть и он явно ждал откровений. Михалыч не выдержал и напрямую спросил его:
– Чего так смотришь!?
– Я вижу ты сохатого добыл, – у него в глазах бегали весёлые искорки!
В голове тотчас пронёсся весь сценарий первой половины дня и Серёга не мог найти причины своего столь быстрого разоблачения в браконьерстве. Казалось бы, всё предусмотрел: мясо прибрал под замок, сапоги помыл, видеть никто не мог, бесполезные рога и копыта утопил в реке. Выстрел тоже случайно совпал с шумом рейсового вертолёта, прилетавшего до обеда и слышать его за шесть километров от деревни не могли. Но Артимон с убедительной убийственной улыбкой продолжал смотреть на Сергея. Пришлось сознаться ему в факте добычи лося, рассказав всё в подробностях.
Вечером, после третьей кружки медовухи, закусывая жаренной свежениной, Михалыч закурил и напрямую спросил Артимона:
– Ты как узнал то про сохатого, где я прокололся?!
– Да ты кровью свежей пах, от тебя несло ею аж за версту! – и Артимон от всей души рассмеялся.
Ну что сказать, он всю жизнь прожил на природе, не курил, ел исключительно натуральные продукты и к моменту данной истории ему ещё и 50 не исполнилось, вот и сохранил все природные чувства обоняния и осязания.
И вот, после всего услышанного от Сергея Михайловича, мы въехали в село Елань и уже второй дом справа был домом Артимона.
Мы подъехали к дому и к нам вышел ещё такой мощный, кряжистый мужик. В его походке, как и 30 лет назад, как сказал Михалыч, продолжала чувствоваться сила и уверенность и не грамма суеты, как следствие всей его жизни в роли хозяина, добытчика, советчика, помощника всем нуждающимся, коих всегда хватало в деревне.
Артимон всегда говорил Сергею, что нужно каждый день делать добро, тогда и Господь будет благосклонным. Пусть даже и в мелочи разной, но обязательно твори добро каждый день, про милостыню не забывай.
– Это как? – однажды спросил у него Сергей, когда Артимон заглянул к нему на пасеку.
– А вот видишь, я сегодня рыбки поймал, вот и поделюсь с бабушкой соседкой, пусть порадуется, ей хорошо, да и мне приятно, – спокойно и без малейшей показухи говорил он.
– А вот вчера матери забор поправил да воды натаскал, на неделю хватит.
Говоря это, он смотрел на Сергея и ему была интересна реакция на сказанное им.
Михалыч, конечно разделял его точку зрения, но вот чтобы «каждый день», было для Сергея некоторым откровением. И говорил Артимон эти очень понятные вещи только потому, чтобы обозначить свою позицию во взаимоотношениях между людьми, своё кредо, можно сказать. И не в коем случае прихвастнуть, дескать, вот, мол, я каков!
Подходя к нему, Сергей дружелюбно поприветствовал:
- Ну, здравствуй, Артимон Варфоломеевич, сколько зим, дай Бог тебе здоровья!
- Спасибо и вам, - услышали мы ответ.
Конечно, обниматься мужик не бросился, но руку Сергею пожал и протянул мне. Я тоже поздоровался, с интересом разглядывая человека, о котором уже был наслышан. Артимон пригласил нас в дом поговорить, но предупредил, что чаем угостить не сможет, так как у них, старообрядцев, идёт пост, а его семья постится на «сухую».
Поинтересовался Артимон и целью нашего появления и, получив ответ, что, мол, просто путешествуем, походу не очень то поверил. Артимон Варфоломеевич был бодр не по возрасту, очень интересно разговаривал со своеобразным говором, но не очень охотно. Разговор был обычный, про жизнь, про общих знакомых Михалыча и Артимона и про охоту. Ещё хозяин поведал, что, несмотря на возраст, бьёт зверя. Я, слушая мужиков, одновременно разглядывал внутреннее убранство комнаты, куда нас пригласили и отметил, что хоть мы и у староверов в гостях, а вот современная стиральная машина и электрический чайник им не чужды. А ещё меня удивил православный календарь с Богородицей, висевший на стене. Вроде иконы не признают, а календарь повесили. Напоследок Артимон показал нам самодельные охотничьи лыжи из ёлки, подбитые камусом с голени оленя. То ли хотел заинтересовать нас, то ли похвастаться, говоря, что такие лыжи у охотников нарасхват. Но скорее просто ещё раз и скорее для себя самого, мол, не просто жив ещё, несмотря на возраст, но вот без дела не живу.
Но короток зимний день и, немного пообщавшись, мы откланялись и продолжили путь в направлении села Маковское. Предстояло ещё как минимум часа три ехать по тайге. Дорога не утомляла, а наоборот радовала глаза. За разговорами время идёт быстрее, тем более Сергею многое, что довелось вспомнить, мысленно вернувшись в молодые годы. Слушая истории из прошлой жизни, я заново открывал для себя друга.
Наконец мы въехали в заснеженное село Маковское. Оказалось, что только центральная улица немного прочищена, остальные дороги замело. Мы проехали мимо храма, планируя заехать и осмотреть его на обратном пути. Сергей, восстанавливая память, вспоминал, где живёт его старый приятель Гоша, племянник того самого Артимона. В своё время приходилось Сергею жить по соседству с Гошей в посёлке Суханово. Нормальный человек, безвредный , всегда поможет при случае. Михалыч захотел через много лет навестить его и посмотреть, что с ним стало.
Когда мы уезжали от Артимона, тот поинтересовался у нас, заедем ли мы к Гоше и обмолвился, что, мол, был пожар в доме Гоши и двое его сыновей погибли. Умолчал дядька, что пьют всей семьёй, нет тормозов, и что самое страшное в этом случае, то что жена Гоши пьёт больше всех. А это уже последнее дело, в этом случае сложно бороться. Вот и их семья из-за этого, на почве пьянки и потеряла двух сыновей. Не довелось им пожить на белом свете, страшный пожар унёс двух мальцов в подростковом возрасте.
Дом этого самого Гоши находился в конце центральной улицы села, упирающейся в обрыв над рекой. Панорама места просто потрясающая. Хоть и было сильно морозно, но солнце настолько было яркое, что слепило глаза.
Подъезжая к дому на ощупь, так как чищеная дорога почти закончилась, а провалиться в яму не хотелось, мы увидели человека, откидывавшего снег от крыльца. Михалыч, выйдя из машины, окликнул мужичка, мол, не знает ли он, где тут Гоша проживает. Мужичок молча, несколько раз махнув рукою, указал на дверь в старых, почти развалившихся воротах. Дом был большой, с крытым двором, но, как говорится, без «хозяйской руки». Войдя внутрь двора, мы ещё больше убедились в полной запущенности строения. Оторванные доски от крыши, гнилые половицы и венцы, дыры в кровле – короче, всё выглядело удручающе. Тут нас окликнул мужик, вошедший во двор с другой стороны и это оказался тот самый Гоша. Холодновато поздоровавшись, пригласил нас в дом.
Как только дверь в хату распахнулась, в нос ударил застоялый запах ужасного перегара и непонятно ещё какой вони. Мы вошли в комнату и поздоровались с домочадцами - женой, дочерью и сыном хозяина. Я, с дуру или из деликатности, чуть не разулся, но, увидев грязный пол, передумал. Всё вокруг было настолько убого, что было как-то брезгливо. После пожара кое-как отреставрированная печь «сифонила» дымом с разных сторон в щели плохо подогнанных кирпичей, даже не промазанных глиной. Глядя на это безобразие, я подумал: «Вот рукожопые, даже для себя сделать и то как надо не могут. Детей не уберегли и выводы не сделали».
Мимо нас, опустив голову, в сени прошмыгнула явно нетрезвая, судя по запаху, хозяйка дома Антонида. Я же стал разглядывать хозяина и его детей. У всех на лицах отчётливо проглядывались внешние признаки алкоголизма. Даже глядя на молодую девушку лет шестнадцати и то было понятно, что «выпить не любит».
Вот тебе и староверы!
В дом заскочила хозяйка и остановилась возле порога. На её лице уже видимо давно лежала печать многолетнего употребления алкоголя.
Ещё в машине Михалыч рассказывал мне, вспоминая случай, когда Антонида рожала второго ребёнка ещё в Суханово. И так уж получилось, что и не помнит, как родила. Ещё с вечера до родов, была пьяна настолько, что её сидя качало. И вот ночью, совсем без памяти и родила, Гоша с бабкой-соседкой приняли новорожденного.
Не довелось Сергею даже и увидеть этого несчастного ребёнка, умер уже через неделю. И на все вопросы о причине смерти, Антонида просто отвечала: "Да он грыжный был".
Вот так, из пятерых детей осталось двое. По человечески страшно это всё.
- Антонида, ты меня хоть узнаёшь? - спросил Сергей, обращаясь к хозяйке.
- Серёга Полянский, - то ли игриво, то ли лукаво ответила она и опять, не глядя на нас, проскочила в комнату. Сергей, уловив неуверенность хозяев, решил взять инициативу и проговорил:
- Ну, как живёте? Стол-то накроете?
Хозяйка тут же «отрезала», что с нового года всё съедено.
- Ну что ж, - сказал Михалыч, - у нас есть. Женя, доставай.
Я достал бутылку водки, хлеб и колбасу с салом. Хозяева, увидев «пузырь», оживились. Гоша дал команду сыну принести сыр, а жене велел подать рюмки.
Ещё когда вошли в дом и, увидев всю убогость, мне почему-то захотелось выпить водки, скорее всего для дезинфекции, но, после того как я увидел принесённые хрустальные рюмки времён СССР в виде сапожка, которые никогда не мылись по-видимому, мне тут же пить расхотелось. Сынок Гоши притащил из холодильника немаленькую головку сыра, сообщив тут же, что это всё, что осталось, оперативно распечатал бутылку водки и разлил на шестерых.
Теперь я задумался, как мне выпить и губами к рюмке не прикоснуться.
- Ну, за встречу, - не помню, кто сказал. И мы выпили.
Я утёр губы и принялся закусывать, беря нарезку руками - вилок не дали, да и хорошо. Разговор шёл вяло, ни о чём. Всё как-то быстро закончилось и мы, распрощавшись, побыстрее покинули хату. В знак благодарности за выставленную бутылку и колбасу, прощаясь, Гоша сунул нам в машину десяток крупных язей в мешке. Река рядом, рыбу ловят ставными сетями подо льдом.
Пока мы сидели и кушали, метель постаралась подзамести дорогу и нам пришлось некоторое время выезжать задним ходом, прежде чем мы смогли развернуть машину.
Подъехав к Свято-Покровскому храму, мы припарковали автомобиль и направились ко входу. Подойдя к двери, я несколько раз подёргал ручку и удивился, что храм закрыт.
- Как так, рождественские праздники, а храм закрыт? - возмутился я вслух, глядя на Михалыча.
И где-то за спиной услышал женский голос:
- Так батюшка отдыхает.
Мы повернулись на голос и увидели монахиню.
- Батюшка пусть отдыхает, а храм должен быть открыт, - ответил я.
Монахиня достала ключи, открыла дверь в церковь и мы вошли. Внутри было достаточно тепло, то ли от большого количества горящих свечей, то ли просто добросовестно натопили. Очень приятно пахло ладаном.
- Пишите записочки, батюшка за вас помолиться. Свечи у нас бесплатные. Батюшка велел не продавать, а так брать разрешил, - осведомила нас монахиня.
Внутреннее помещение храма было небольшое, но уютное. Достаточно много было разных икон, как старинных, так и новодельных. Интересно было рассматривать образы разных иконописных школ. Целая коллекция Новгородского, Псковского, Строгановского стиля. Увидел я и Палехские иконы и Темперы Ярославской иконописной школы и Московской.
- Откуда столько икон? - спросил я.
- Люди приезжают, благодарят, дарят, – ответила монахиня.
И тут я увидел большую икону Владимирской Богоматери, которая, стоя на подоконнике, аккуратно была приставлена к откосу. Я не удержался и взял ее в руки. Икона просто смотрела на меня. На золотом фоне доски Дева Мария в тёмно-красном одеянии держала на руках младенца — Спасителя, который прижимался щекой к щеке матери. Образы были выполнены в плавных линиях, вытекающих одна из другой. Глядя на икону создавалось ощущение нерукотворности святыни. Иконопись всегда интересовала меня и полученные ранее знания позволили мне предположить иконографический тип иконы и я вслух произнёс:
- УМИЛЕНИЕ. Византия.
- Это нам одна женщина из-за границы привезла и в дар преподнесла.
А вы что, разбираетесь в живописи? – спросила монахиня.
И даже Сергей посмотрел на меня с интересом - блефую я или нет. Я перевернул икону, посмотрел обратную сторону доски и понюхал торец, пытаясь уловить старый запах древесины. Монахиня смотрела на меня с явным интересом. Я поставил икону, достал фотоаппарат и приготовился сделать снимок.
- В церкви нельзя фотографировать, – сказала монахиня.
- Это почему? – спросил я, - в храме Гроба Господня можно, в храме Рождества Христова в Вифлееме можно, а в церкви села Маковское нельзя.
- А вы что, были там? – спросила монахиня.
- И я был и Сергей Михайлович. Я вообще был в русском подворье в Иерусалиме. Там, кстати, в часовне Обретения Главы Иоанна Предтечи, Елеонского Спасо - Вознесенского монастыря, служит пожилая монахиня родом из Красноярска.
Слушая с большим интересом мои слова, женщина была то ли в оцепенении, то ли в замешательстве. Я остановился и посмотрел на неё.
- Ребята, подождите, – проговорила она и убежала.
- Ну ты даёшь, – сказа Михалыч, - куда это она?
- Будем поглядеть, – ответил я, - а пока давай хоть на память несколько снимков сделаем.
Минут через семь женщина вернулась и сообщила, что нас приглашают.
- А кто приглашает? - осведомился я.
- Так ить батюшка вас и приглашают, – ответила монахиня.
Выйдя из храма, мы перешли дорогу и подошли к небольшой избушке, возле ворот которой стояли люди, человек пятнадцать. Мы втроём прошли сквозь пропустивших нас людей и через сени вошли в дом.
Вход в деревенской избе был низкий и мы, прежде чем войти, сняли головные уборы и, наклонивши головы, вошли, поприветствовав всех, кого увидели. Встречая нас, старец встал из-за стола и, добро улыбаясь, поздоровался с нами и представился: «Отец Севастьян». Перед нами предстал небольшого роста, сухонький, улыбающийся дедушка лет под девяносто, с прозрачными висками и необыкновенно ясными молодыми и зоркими глазами.
- Ну, кто тут бывал в земле Иерусалимской? – спросил старец.
- Я был. Евгений меня зовут и Сергей Михайлович, - указав на друга ответил я.
- А кто с нашей монахиней знаком?- поинтересовался старец.
- Я, батюшка. В 2009 году довелось мне побывать на Елеонской горе в часовне обретения главы святого Иоанна Предтечи, там и встретил монахиню Стефанию, родом из Красноярска.
- Мне тоже там довелось бывать, – ответил старец и добавил, – большое
дело сделали, что приехали, - и пригласил сесть к столу.
- Как мальчик с мячиком припрыгали, - добавил он.
Я, конечно, не понял, к чему он это сказал, но старцу виднее.
В маленькой и тесной избе за столом уже сидели мужчина и женщина богато одетые, видно из «новых русских» и дочь их лет семнадцати, по виду явная наркоманка, в которую, по словам родителей, «бес вселился».
- Сюсанна, матушка, - проговорил старец Севастьян, - гости у нас дорогие из далека, уважить надо. Подай нам на стол Кагора и сделай нам тепленького.
Монахиня, которую, как мы услышали, зовут Сюсанна, достала бутылочку Кагора и налила в кружки мне, Михалычу и старцу. Из электрического чайника добавила в кружки кипятка и мы по предложению старца выпили за встречу.
- Ну и что вас привело ко мне, люди добрые?
И как тут ответить, когда всего неделю назад мы с Сергеем толком и не знали ни о старце, ни о том, кто он такой, а тем более рассчитывать на то, что удостоимся аудиенции самого отца Севастьяна. Пришлось грешным делом слукавить, мол так и так:
- Поздороваться заехали, да о здоровье вашем, батюшка, поинтересоваться.
- Поздороваться, говорите. Сто вёрст через тайгу, по зимнику - и поздороваться!
Старец красиво улыбнулся и приподнял свою кружку с напитком. Разговор шёл непринуждённый, лёгкий. Говорили о прошедшей войне 1941 года, о подводнике Маринеску, с которым отец Севастьян был когда-то знаком, о Большом театре, о современных фильмах, литературе и вообше о многом. Сидящий за столом мужчина попытался прервать нас и напомнил отцу Севастьяну о том, что они первые к нему пришли. Лицо старца стало серьёзным и он, глядя на мужика, тихо, но жёстко ответил:
- А тебе уже торопиться некуда. Раньше надо было думать.
Вам ранее нужно было бить в колокола, а теперь уже самое страшное у Вас случилось! Ты посиди и помолчи, и послушай, что мы говорим тут, видишь, какие ко мне гости большие пожаловали. И всего то поздороваться. Я не понимаю, зачем вы ко мне едете, я не врач, лечить не умею. Вот помолиться за дочку действенно и сильной молитвой — это другое дело. Мне вот покоя хочется, а люди едут и едут - отказать нельзя.
Мужчина, наверное, уже пожалел, что перебил наш разговор и начал оправдываться:
- Извините, батюшка, это я так. Конечно, такие гости, мы подождём.
Но тут опомнился я. На улице до минус 37, а там люди своего приёма ждут. Многие не просто так, «поздороваться» приехали. Кто-то за советом, кто-то за исцелением, а кто и с радостью, и все к батюшке, и ждут аудиенции, и бывает не один день. Батюшка старается помочь каждому страждущему. «А нам с Михалычем пора и честь знать», - подумал я. И мы, извиняясь, стали благодарить батюшку за радушный приём. Мол, ещё бы хотелось пообщаться, но люди на улице ждут, многие издалека приехали. Старец подозвал Сюсанну и попросил собрать нам в дорогу молитвы, отпечатанные в местной типографии. Я, полюбопытствовав, попросил старца показать место, где он отдыхает.
- Да, конечно, проходи, – и он указал на комнату за шторкой.
Каково было моё удивление, когда я увидел то ли раскладушку, то ли развалившееся ветхое кресло, застеленное старым продавленным матрасом и отнюдь не новым одеялом. Свободного места было очень мало, так как всё кругом было заставлено стеллажами с книгами и иконами. Под низким потолком висело несколько лампад, а возле лежака были сложены вещи. «Простота и скромность, - отметил я, - особый человек!»
Старец проводил нас до порога и пообещал помолиться за нас, чтобы мы хорошо доехали. Поблагодарил, что мы его навестили и опять добавил, что большое дело сделали, что заехали.
На душе было комфортно и хорошо, ощущение благости от этого скоротечного визита, где-то и совсем неожиданного, как будто побывали в гостях у близкого и родного человека. Просто благодать какая то! Не зря заехали, видать. Ведь что-то привело нас к этому удивительному человеку.
Сидя в машине, я ещё раз задумался о жизни и об удивительном человеке, с которым нам довелось познакомиться. Бог дал старцу Севастьяну силы вести праведный образ жизни, скромность и невыразимое словами смирение. Наделил его даром прозорливости и лечить людей молитвой и словом. Помогать советом людям в житейских вопросах. Обладает он многими дарами преизобильно. И люди верят ему. Идут через тайгу пешком, едут издалека, прилетают на вертолётах - и все к старцу, кто за помощью, кто за духовным советом. Их понять можно. Вокруг много несправедливости, лжи, проблем, а простым людям необходимо порой довериться тому, в кого они верят и получить совет или ответы на наболевшие вопросы. Поговаривают, что у него и пенсии даже нет, а ведь ему уже за 90!!! И годы не прибавляют здоровья, слабеет Старец, отдыхать чаще стал. Но всегда, даже когда и сил уже, кажется нет, редко кому откажет во встречи, находит силы для страждущих. И люди, поверившие старцу, доверяют ему безоговорочно.
Старец — это не духовный чин священнослужителя, а уникальный вид святости церковного человека, которую тот получает через волю Господа. Сами себя они никогда не считают старцами, потому что не думают о себе. Их внутренний взор устремлён к Богу. Благодатные дары старца проявляются тихо и скромно, не на показ. Помогают вселить духовные силы, обрести радость и смысл там, где человек даже и не мог помыслить.
После общения со старцем я чувствовал себя внутренне обновлённым и на душе было легко и хорошо.