После роковой стычки прошёл день. Анфиса Дмитриевна таяла на глазах. По её впалым щекам, бледным губам и влажному лбу было понятно - она в любую секунду испустит дух. Жаль было девочку, не за то она погибает. Но, как говорят, любую хворь исцеляет добрая мысль, так и Анфиса боролась. Она поначалу шутила, мечтала, а под вечер второго дня призналась, что и думать уже перестала - сил и на это не хватает. Свет мучил её, не давая открыть глаз, в которых навеки застыл образ Олега.
Она разговаривала только с богом.
Так провела день, два, три, и пока жива была, молилась - "лишь бы увидеть ещё раз, лишь бы проверить, что живой. Тогда я глаза открою, а он предо мной стоит".
Мы с её матерью ни на минуту не оставляли её одну. Анфиса часто спрашивала, - не пришёл ли?.. - и мы мотали головой.
Эти дни были мучительны и для меня. В первый я не думал об Олеге совсем - переболит, выпьет и придёт. Он, как брошенная собака, всегда найдёт свой дом. Но когда пошёл третий, я не на шутку перепугался. Необъяснимый страх взял верх надо мной. Я, как старый человек, представлял самые страшные картины: зарезали, держат в плену, пытают. Но подобные мысли тут же сменялись иными, текущими на другой лад: он пьяный с горя, всего лишь.
На четвёртый день я не выдержал подобного рода пытки - послал людей на поиски. Это были знакомые Олега, те самые, с которыми он играл и которые были свидетелями его поражения. Трое удальцов вместе со мной отправились на поиски. Одного пустили по окружным домам, я с остальными прошёл по любимым местам Перовского. И все бы ничего, но с каждым осмотренным домом, кустом, холмом и оврагом, моё сердце не наполнялось радостью. А я должен был радоваться хотя бы тому, что моего мальчика нет там мертвого. Но, увы, лишь только тревога заполнила мою душу, она мной и двигала. Я стал раздражителен и, кажется, пару раз прикрикнул на удальцов оттого, что они слишком медленно идут.
День шёл к закату. Солнце фиолетовой акварелью расписало небосклон, вот-вот нас настигнут свинцовые тучи, идущие с севера. В воздухе запахло ночью, звонко и пронзительно запищали комары. Удальцы собрались было идти домой, но я их попридержал - оставалось всего пара мест, куда мог пойти Перовский. Отложить на завтра я не мог - не позволила бы совесть. Мы шли вдоль обрыва к старой беседке, где частенько отдыхал Олег. Я заметно отстал от спутников, в голове крутились дикие мысли. Вдруг они оживились и стали приглядываться вниз, я подошёл. Пару мгновений я сам ничего не видел, кроме крутого склона из булыжников, но потом все во мне застыло! На камнях я увидал едва заметное чёрное тело. Насилу меня увели от проклятого места, никто не был уверен, то ли это, о чем мы подумали. Наутро я пришёл к месту один. Среди острых камней лежало разбитое тело Олега Ивановича. Я не ошибся. Вероятно, он шёл в день дуэли по краю, у него закружилась голова, и он сорвался вниз. Смерть была принята им ежесекундно.
Еле как я дошёл до дома Анфисы Дмитриевны. Я не знал ещё, как преподнести новость, и нужно ли это делать. Когда я вошёл, ей уже никогда не было суждено открыть глаза.