ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
...Как весьма справедливо заметил когда-то великий Андерсен, всё на свете имеет свой конец! И буйная ночь с её чёрными, блестящими галошами, ненавистным сиреневым туманом и противными, холодными щупальцами всё же отступила и постепенно сошла на нет. Незаметно рассвело. Настал новый день.
Утро началось с «Розовой воды»...
Этот лосьон оказался логическим продолжением вчерашней истории с дегустацией таблеток. Гарик проиграл пари на пол-литранец. Но это «полкило» оказалось не так-то просто достать. Поэтому Анальгин согласился уменьшить оброк и взять четырьмя флаконами розовой вкуснятины.
Когда Иван Петрович, наконец, окончательно проснулся, никого, кроме Анальгина, в палате не было. А тот колдовал над лосьоном. На его тумбочке стояла тарелка с тремя разбитыми как для яичницы яйцами - хорошо виднелись желтки. Тут же лежало несколько разного размера ампул с ярко красной и прозрачной жидкостью, целая гора больших чёрных таблеток и маленькая стеклянная баночка с сухой марганцовкой.
Анальгин выглядел сосредоточенным до предела - он старательно отделял белки от желтков. Как только это полностью удалось, старик стал медленно наливать в тарелку лосьон, помешивая чайной ложкой снадобье и аккуратно дуя. Иван Петрович молча наблюдал за происходившим таинством. А старый алхимик, тем временем, вылил из первого флакона весь лосьон в тарелку, старательно всё перемешал, достал из тумбочки зелёную пластмассовую воронку, положил в неё несколько слоев туалетной бумаги, движением профессионального фокусника извлек из-под подушки грелку, вставил в неё воронку и очень аккуратно, не спеша, процедил первую порцию розового месива!
Также медленно и тщательно он повторил процедуру очищения с остальными тремя флаконами, потом всыпал в грелку немного марганцовки, влил туда же извлеченный из ампул красный и бесцветный растворы, закрутил пробку и стал старательно трясти столь необычную для подобных целей ёмкость. В этот момент взгляды соседей по несчастью встретились.
- Не подглядывай! - строго сказал Анальгин.
- Доброе утро... - ответил Иван Петрович, делая вид, что ничего не понял.
- На-ка, поработай для общей пользы! - старик вручил передовику производства грелку и показал, как надо трясти. У того захватило дух от доверия, а Анальгин, заткнув дырку в раковине тряпкой, стал напускать горячую воду. Когда фаянсовая посудина почти наполнилась, он взял из рук старательно трясущего грелку, выкрутил из неё пробку, всыпал внутрь горсть чёрных таблеток и, закрутив и проверив - не течет ли, утопил резиновый бурдюк в кипятке!
- Пущай окрепнет! - старик с удовольствием потер ладонями. - А я пойду ребят свистну, - и проворно вышел.
Профессор, вошедший первым, сразу двинул к раковине и потрогал плававшую грелку. Следом пришли Гарик и водитель КамАЗа. Оба тоже потрогали. Последним явился Анальгин. Он аккуратно закрыл дверь, поправил занавеску и, повернувшись к раковине, бережно вынул заветную ёмкость, поглаживая её как котенка. Потом сполоснул резиновый бурдюк холодной водой, тщательно вытер полотенцем и, сев на край кровати, достал из тумбочки пять пластмассовых мензурок.
- Никто не позаботится, всё на старика надеются, - нарочито сварливо проворчал он, поставил все пять мензурок в ряд, отвинтил пробку и стал наливать. Все заворожено и не отрываясь смотрели. Работал Анальгин виртуозно - чувствовался громадный опыт! Никто из присутствующих не налил бы, не пролив, пять раз по тридцать из столь необычного сосуда! А дед орудовал грелкой так ловко, как будто в руках его оказалась обычная поллитровка! Перед пятой Анальгин сделал паузу и спросил, обращаясь к Ивану Петровичу:
- Компанию поддержишь?
Верный муж, строгий отец, покладистый зять и законченный оппортунист своим принципам не изменил.
А их, основополагающих, было четыре!
Первый - он никогда не пил суррогатов, даже на холяву.
Второй - он никогда не ел, приготовленное на маргарине.
Третий - он никогда не ругался матом!
Четвертый - он никогда не отзывался лестно о женщинах в присутствии жены.
Эти принципы сохраняли и экономили многое. Первые два - физическое здоровье. Третий - здоровье духовное и эмоциональное. Четвертый вообще надежно охранял все виды здоровья вместе взятые!
Соседи не обиделись. Они молча взяли каждый по мензурке и спокойно, по-деловому приняли. Анальгин тотчас налил по второй, и все опять же молча, и снова по-деловому, повторили.
- Пусть усвоится, - крякнув, сказал старик, закрутил грелку и спрятал её под подушку. Гарик нарезал хлеб, раздал каждому по куску, а Анальгин выдал всем закуску - плюхнул в мензурки по желтку.
- И чтоб мы без тебя делали, Кузьмич! - воскликнул Гарик, сверкая заблестевшими глазками.
- Молчи, - отозвался тот, - грех за тебя на душу беру! А ну как от аллергии помрёшь - до конца дней своих себе этого не прощу.
- Моя аллергия с этим уживается, - ответил Гарик и только теперь принял закуску. Водитель КамАЗа и профессор закусывали молча.
- Так, что там Маркс глаголет от трезвом гегемоне? - хитро спросил Анальгин, обращаясь к профессору и покосившись на Ивана Петровича. - Или молчит классик?
- Угу, - ответил с полным ртом профессор - к закуске он добавил ещё два пряника и яблоко, - говорит!
- Так что говорит-то? - не унимался ушлый старик. - Что трезвый гегемон никому не нужен?
Профессор не спеша достал плавленый сырок и медленно, плохо слушающимися руками стал его разворачивать. Иван Петрович догадался, что лекция о трезвом гегемоне и его роли в истории двуногих по техническим причинам переносится.
А мужики тем временем закусили и стали выжидательно смотреть на Анальгина.
- Ты, Кузьмич, всё-таки молодец, толк знаешь... - проговорил Гарик, косясь на подушку, скрывавшую грелку.
- Обижаешь, начальник, - вроде как виновато, будто оправдываясь ответил Анальгин, - мы люди простые, нам бы подешевле да покрепче...
- Ну, хватит ......., давай ещё по парочке! - нетерпеливо перебил водитель КамАЗа.
Профессор сосредоточенно возился с сырком, не вполне, очевидно, понимая, зачем его так плотно упаковали.
- Видал? - Анальгин обратился к Ивану Петровичу с интересом наблюдавшему разыгрывавшуюся комедию. - Им по одной уже мало, по парочке подавай!
Он снова виртуозно дважды разлил, компания не менее виртуозно дважды приняла!
- Что-то стало забирать, - тряхнув головой, сказал водитель КамАЗа.
- А меня, наоборот, отпустило! - воскликнул Анальгин. - Нутряная дрожь прошла...
Он, теперь уже не дожидаясь намеков, снова дважды поразил всех отточенностью движений, и компания в едином порыве приняла по пятой и шестой!
Не смотря на то, что Гарику досталось на единицу веса меньше всех, он «поплыл» первым. Сначала ирландец весь покраснел, потом наоборот побледнел, его глаза, и без того блестевшие как у голодного пса, ещё ярче засверкали и наконец им овладело желание обратить на себя внимание сразу всех присутствующих. Это почти удалось, ибо все, кроме профессора, направили на него свои затуманенные взоры. Профессор же достал второй сырок и недоуменно вертел его в руках, чувствуя полную беспомощность перед блестящей обёрткой.
А Гарик уже рассказывал, в основном Анальгину, о том, какие напитки он пробовал в своей жизни. Количество выпитого за один присест было равно примерно ведру, ассортимент - от «Московской особой» [1] до дихлофоса. Наконец он совсем попёр в дурь и стал допытываться у Анальгина, сможет ли тот налить стакан не глядя или в темноте. Старик снисходительно посмотрел на «зелёную соплю» и ответил:
- Так это ж проще простого! Семь булек - стакан...
_____________________
[1] О том, что такая водка когда-то существовала теперь помнят разве что старожилы
- А от чего перегар бывает самый духовитый? - не унимался молодой представитель юных алкашей.
- От редьки с пивом... Отстань! - Анальгин отмахнулся от Гарика как от надоедливой мухи. - Ты вот лучше мою загадку разгадай - как водку сделать крепче?
- Это в каком смысле? - трезвея на глазах, изумился ирландец.
- В прямом! - Анальгин уже торжествовал победу. - Повторяю задачу: как, не открывая бутылки, повысить крепость водки? [2] Ну-ка?
____________________
[2] Вопрос не праздный - во всяком случае один способ автору известен.
Вопрос был настолько ошеломляющим и умопомрачительным, что Гарик, мгновенно перегрев мозги, упал на кровать и заснул.
- Слабак! - смачно констатировал старик. - Это я ещё не спросил, пил ли он «шульженку»! А то бы он, бедолага, и до утра не дожил!
Водитель КамАЗа пошатываясь пошёл курить, а профессор целиком ушёл в себя. Он сидел на кровати с надкусанным вместе с блестящей обёрткой сырком «Дружба», тупо смотрел перед собой и марксистско-ленинской теорией уже не владел. А поскольку за всю свою многотрудную жизнь других теорий так и не осилил, то общение с ним могло теперь носить исключительно односторонний характер, как скажем, с висящим на стене в коридоре огнетушителем или привинченным к полу у поста медсестры многотонным сейфом.
Анальгин, демонтировавший всех, оказался самым стойким! Он собрал все мензурки, вымыл их, тщательно вытер полотенцем и спрятал в тумбочку. Грелку протер, погладил и аккуратно засунул под матрас. Потом достал из кармана своей выцветшей пижамы флакон одеколона «Кармен», обильно освежил себя, потом свою кровать, потом храпящего навзрыд Гарика и уже последним профессора вместе с сырком, обёрткой и подушкой. Когда в палате стало находиться совершенно невозможно, а Иван Петрович вспомнил службу в армии, казарму и старшину Ковальчука, старик несколько разрядил обстановку, открыв фрамугу. В этот момент взгляды Ивана Петровича и Анальгина снова встретились.
- Осуждаешь? - старик нахмурил лохматые седые брови.
- Да нет, - замялся Иван Петрович, - вроде в больнице, лечиться пришли, а вы одеколон глушите!
- Одеколон! - Анальгин сделал обиженное лицо. - Да ты что, с ума сошёл? Кто ж одеколон-то пьёт! Это только законченные алкаши одеколоном да политурой оттягиваются. А это - лосьо-о-он! Чуешь разницу? Это ж разве можно сравнивать, это ж как анальгин от аспирина!
Тёмный и фармакологически неграмотный трезвенник существенной разницы не усматривал.
- Хочешь освежиться? - старик протянул Ивану Петровичу флакон одеколона. Тот замотал головой - в палате не только человек, собака не взяла бы след выпивавших!
- Да и не лосьон это уже, - Анальгин кивнул в сторону кровати и указал рукой на то место, где под матрасом покоилась грелка, - это напиток богов! Такое только из «Розовой воды» получается... Другие лосьоны на это дело не идут! - он хитро прищурился. - Напрасно ты отказался! А может оценишь?
Иван Петрович во второй раз оказался верен своим принципам!
- Ну и зря. Я эту методу года три отрабатывал. Веришь, дипломатов поил - только подхваливали! Три грелки, помнится убрали, и глазом не моргнули. Тогда, правда, корица была и грецкий орех. Так что в «Розовой воде» - наше спасенье! Можно ещё и из «Огуречного» лосьона хороший продукт получить, да где ж его теперь найдешь? Из французских, из туалетных вод - тоже забористая вещь... Только оно уж больно дорого получается, да и отрыжка потом весь день Кристиан Диором. Конечно, - теперь уже Анальгин рассуждал сам с собой, - оно всегда лучше пить водку. Чище и без всяких забот. Да только никакой пенсии не хватит. А душа-то, знаешь, требует. Дома - не с кем, а здесь, - он показал руками вокруг, - хорошая компания...
Гарик и профессор - оба спали, один лежа, другой сидя! А Анальгин, сохранивший трезвость мысли и остроту взгляда, подсел поближе к Ивану Петровичу и, оживившись, доверительно сообщил:
- Я вот тебе сейчас одну историю расскажу...
Иван Петрович лёг на правый бок, подложил под голову локоть и приготовился слушать. Кузьмич, которого он теперь даже в мыслях называл Анальгином, ему определенно нравился - в старике присутствовало что-то родное, оброе, привлекательное.
- Этот, - старик презрительно указал на профессора, - если и отойдёт, то только к вечеру! Он своим материализмом тут всех извёл. Меня тоже пробовал, да я на него быстро управу нашёл! С первого раза - ещё до твоего появления - он дня два «кыш» сказать не мог! Мы уж грешным делом подумали, умом тронулся...
Верный ленинец покачивался, норовя сползти на пол. Едва это ему начало удаваться, как Анальгин проворно вскочил, влёт толкнул одурманенного марксиста в шею и, когда тот бесформенной массой развалился на кровати, накрыл его с головой. Одна лишь рука с зажатым сырком, словно старый покосившийся могильный крест, торчала из-под одеяла и напоминала о профессоре. Старик вынул сырок, положил его на тумбочку, снова подсел к Ивану Петровичу и сочувственно прошептал:
- В теориях силен, спору нет, а на деле, - он цыкнул протезами, - слабоват!
- Вы доктора-то не боитесь? - спросил тем временем Иван Петрович, желая увести разговор подальше от профессора. - А то ещё, чего доброго, выпишет за пьянку!
- За пьянку! - враз обиделся Анальгин. - Подумаешь, приняли по пять грамм, так уж сразу пьянка! А потом она сегодня больше не придёт, - и, ощущая молчаливый вопрос «почему?», тут же ответил: - Сегодня ночью, уже после того, как ты затих, в соседней палате дед отошёл, царство ему небесное! Выпендрёжный был, спасу нет. Поначалу тоже, как и ты, всё нос воротил, а потом ничего, привык, добавки, помнится, просил... Так вот, теперь, пока они диагноз не напишут, пока в морг не сходят, пока всего не распотрошат - сюда, хоть подохни, не придут! Им покойники дороже... Да, так вот, случилось это в эпоху, когда все винные магазины ломились от «Солнцедара» - хоть жопой пей... [3]
________________
[3] 1 А такое время действительно было!
При слове «жопа» Иван Петрович поморщился, а Анальгин сразу посуровел и строго сказал:
- Ты слушай, я дело говорю, и про это место тоже. Случилось это до операции, жил я тогда без трубки, да и был я помоложе, поздоровее... то есть весь уже насквозь больной! Участковый терапевт направил меня в стационар, обследоваться, ну и полечиться заодно, чтобы время не терять. А беспокоили меня тогда печень и глаукома, как сейчас помню! Попал я в новую, только что отстроенную больницу. Всё там блестело и сверкало. И палата - как раз на троих! Библиотека, цветной телевизор в холле, холодильники розовые, бесшумные, ну и всё такое прочее! Полежал я, осмотрелся, и на третий день решил, что пора бы уже принять нюнечку.
Профессор заворчал во сне, Анальгин обернулся, Иван Петрович живо представил себе палату на троих.
- Так вот, значит, всё в этой больнице сделали на отлично, но тумбочки в палатах - ни к чёрту! Любят же у нас эксперименты: и даже на тумбочках экспериментируют - представляешь, их сварганили из прозрачного стеклопластика! Трезвенник какой-то додумался. А как в неё два «Солнцедара» поставишь? Всё ж как на ладони! Вот всегда так, - старик погрозил пальцем в сторону двери и досадливо сплюнул в судно, - бухнут спьяна рацпредложение, а о людях не подумают!
Да... Доставили мне, значит, две по ноль восемь... Ну что делать? Нет, думаю, ребята, должен найтись выход. И что ты думаешь - нашёлся! - лицо Анальгина просияло. - В этой больнице туалеты отгрохали, как спортзалы в школах. А рядом ещё одна комната располагалась, метров шестнадцать - клизменная. И, представляешь, - старик ещё больше оживился и даже весь заиграл, - там на стене клизмы эти так неучтенными и висели в ряд - штук по десять! - и видя, что Иван Петрович нахмурился, очевидно не вполне понимая, что к чему и куда, добавил: - Это грелка такая, только уже с трубкой, для простоты и облегчения задачи. В общем, я в эту клизменную пробрался, как стемнело, две по ноль восемь в одну, что почище - бултых, и тишина, перед сном, думаю, самое оно будет! А бутылки - в женский туалет поставил для смеха - пусть разбираются...
Иван Петрович отлежал локоть и повернулся на спину. В груди тотчас глухо кольнуло, он быстро вытащил из-под подушки нитроглицерин, уже привычным движением бросил крохотную таблеточку под язык и поморщился - в голове сразу застучало. Анальгин посмотрел строго, осуждающе, но молча.
- Да, - продолжил он свой рассказ, сделав горестную физиономию, - приготовил я, значит, себе десерт на вечер и двинул на ужин. Пока поел, пока туда-сюда, время прошло, пора, думаю, уже принять грамм триста для полноты ощущений.
А в соседней палате - как раз напротив - инвалид один лежал. То ли ума, то ли Пунических войн, не помню точно. Болел он тяжело, и самая страшная болезнь его заключалась в том, что уж очень часто не было у него в достаточном количестве желудка, а если и случался тот, так обязательно с большим опозданием и трудом.
Видя, что последнюю фразу Иван Петрович явно не понял, Анальгин хитро прищурился и перевел на русский:
- Запор его мучил, такая вот болезнь! Но всё это я потом узнал. Да. Так вот кто-то ему ещё до войны посоветовал лечиться ромашкой - клизму с отваром на ночь принимать. Инвалид этот ромашку всё лето сам собирал, сушил, а потом всю зиму сам же по назначению и использовал! Ну, не знаю, говорят, очень помогает непосредственно перед захоронением. Так вот, крадусь я, значит, в клизменную, слюнки глотаю… - Анальгин даже пригнулся, входя в образ. - Дверь открываю - а там крики, шум, гам, народу полным-полно, все бегают, орут... Как же, думаю, мне к клизме-то моей пробраться! Захожу, вроде как по делу, и что я вижу?..
...А инвалид этот, чёрт бы его побрал, пока я ужинал, приготовил свою бурду и пошёл в клизменную лечиться. Влил свою ромашковую отраву в грелку, лёг на кушетку, трубку - туда, - Анальгин показал, куда, - и лечение пошло! В общем, принял он своей жопой обе мои по ноль восемь, полежал, гнида, усвоил и, естественно, забалдел! Потом встал, кое-как дополз до унитаза - излишки отдать, глянул под себя - а там, как и положено, всё красное. Он в крик! Все сбежались, толком не разберутся, он и трезвый-то чудной, а тут совсем дурак стал. Когда я вошёл - его уже второй раз на горшок посадили! Сидит он, сволочь, и песни поёт! Санитарка рядом стоит - носом крутит: запах-то уж больно знакомый, да с душком...
Чтобы не засмеяться, Иван Петрович мелко затрясся, а у Анальгина сделалось такое лицо, будто он в один миг потерял всех своих знакомых, родных и близких.
- Вот с того времени я и стал пользоваться грелкой. Предмет вроде необходимый, незаметный, и кто подумает? А подлеца этого в реанимацию сбагрили, - Иван Петрович ощутимо вздрогнул, - он там дней пять всем мозги крутил. А когда его обратно перевели - хотел я ему счёт предъявить - да как скажешь? А он ещё и радовался вслух, гадюка, желудок у него, видите ли, нормализовался. С одного раза моим «Солнцедаром» свой запор вылечил! Так что я теперь всегда с грелкой - оно надёжнее!
* * *
Вечером Ивану Петровичу предстояло увидеть ещё один акт комедии, на сей раз - партию в козла. Перекинуться в картишки предложил водитель КамАЗа. Иван Петрович от игры отказался, сославшись на то, что больше уважает домино. Профессор, оскорбившийся таким предложением, вообще покинул палату. Игроков осталось трое - Анальгин, водитель КамАЗа и Гарик.
- Ну, что ж, сыграем, с большим фергнюгиным... [4] - сказал Анальгин и добавил: - Гарь, ставь стол, а я пока клиента подгляжу!
[5] Das Vergn;gen (нем.) - удовольствие.
- Э-эх, - пошёл в присядку Гарик, сам себе подпевая похабщиной:
Говорит старуха деду:
«Я в Америку поеду!..»
«Ах, ты, старая …,
Туда не ходят поезда!..»
Водитель КамАЗа заворожено ловил каждое слово!
- Хва скакать! И сюда, - неожиданно серьёзно сказал Анальгин. Он стоял около двери и, немного отведя занавеску, внимательно разглядывал находившихся в холле больных. - Кого возьмём?
Гарик одним прыжком достиг двери, оттеснил старика, осторожно заглянул за занавеску и сказал:
- Давай-ка вон того, синего, у окна...
- Этого хеэнзеэльщика? [6] - возмутился Анальгин. - Да он тут нам всё своими соплями заплюет. А потом - чего с него возьмёшь, кроме мокроты?
____________________
[6] Хеэнзеэльщик (мед. сленг) - больной ХНЗЛ, хроническим неспецифическим заболеванием легких. В настоящее время эта болезнь упразднена. Вместо неё - ХОБЛ, хроническая обструктивная болезнь лёгких.
- Ну, тогда не знаю... - протянул Гарик. - Сходи сам, может, отловишь кого в туалете?
- Всё на старика... - самодовольно проворчал Анальгин. - Никого помоложе нету!
- Кузьмич, - Гарик погладил старика, - ну что я пойду. Кто меня послушает? А ты - мужик представительный, тебя любят, уважают...
- Ладно подлизываться-то, дипломат! - ответил Анальгин распираемый от гордости. - Пойду уж...
Минут через десять он привёл в палату невысокого, смуглого человека, которого и представил всем:
- Это Алыш, наш друг из солнечного Азербайджана. Большой специалист по женской части, цветам и картам. Прошу!
Кавказский гость ослепил присутствующих золотозубой улыбкой и все стали готовиться к предстоящей карточной баталии. На небольшой стульчик положили кусок ДСП. Расселись. Гарик напротив водителя КамАЗа, азербайджанец - напротив Анальгина. Пока обсуждали размеры ставок, в палату вернулся профессор, сходу возмутился непотребным поведением соседей, но все пообещали, что всё будет тихо и спокойно. Первый кон договорились сыграть бесплатно, на пробу. Раздал Анальгин.
Гарик взял карты и вдохновенно продекламировал:
Сверху молот, снизу серп -
Это наш советский герб.
Хочешь жни, а хочешь куй,
Всё равно получишь...
- он сделал глубокую паузу, чтобы потом коротко огорошить всех полнотой ощущений, но водитель КамАЗа сорвал хулиганские планы своего карточного партнера. Очень сёрьезно глядя в карты, сухо и по-деловому он продолжил:
- ...банан!.. - и это дополнение оказалось таким неожиданным и настолько шло вразрез с его обычным лексиконом, что все только вскинули брови от удивления! Один только профессор отреагировал иначе - он, кряхтя, встал и, растопырив руки в стороны, близоруко сощурился, ища Гарика. А тот, ничего не подозревая о нависшей над ним опасности, как ни в чём не бывало, гнусным голоском пропел:
У зазнобы у моей развилась пароксизьма, [7]
Бродит призрак по Европе...
__________________
[7] Пароксизм - опасное для жизни нарушение сердечного ритма.
В этот момент профессор определил, наконец, в поле зрения классового врага и отвесил ему увесистый подзатыльник! От столь неожиданной агрессии почитатель аполитичного фольклора пригнулся, выпустил из рук карты и вскрикнул:
- Ты, что, с ума сошёл, что ли?
- Сопляк! - тяжело дыша, проревел профессор. - Ты ещё в пеленки мочился, а я твоё светлое будущее во всю ковал!
- Так я ж пошутил... - Гарик, словно ища поддержки, подсел поближе к Анальгину и обиженно тёр затылок.
- Над святынями не шутят! - помаленьку остывая, наставительно изрёк прораб светлого завтра, устало опустился на кровать умиравшего со смеху, но не подававшего вида закадычного друга гаишников и продолжил, растирая левую половину грудной клетки: - Ох, если я умру, ты виноват будешь...
Игра возобновилась. Первый кон Гарик и водитель КамАЗа выиграли. На второй поставили по рублю. И снова фортуна улыбнулась рыжему и чёрному.
Иван Петрович лежал тихо и в уме фрезеровал заготовку. После окончания работы над пазом он аккуратно снял фаски, очень нежно в последний раз провел по детали резцом, прошелся стеклянной шкурочкой и сказал себе «Ай, молодец, Ванечка!..» За игрой он совершенно не следил.
Когда деталь «сошла с конвейера», и даже Софья Ниловна, мастер-гальваник, отоксидировала её, превратив из белой в жёлтую, Ивану Петровичу стало вдруг скучно и он, сам того не желая, стал наблюдать за игроками.
Зрелище оказалось интересным. Теперь Гарик и водитель КамАЗа проигрывали свои состояния. Они раскраснелись и подпрыгивали от нетерпения на месте. Кавказец тоже был на взводе, однако им двигал азарт победителя. Лишь Анальгин казался образцом спокойствия, сидел тихо и даже ничего не приговаривал.
Неожиданно Иван Петрович заметил, как гость из солнечного Азербайджана ловко спрятал карту за отворот рукава халата. Этот жест получился настолько профессиональным, что никто из игравших этого не заметил. Гарик раздал карты, поставили по десятке на кон, и игра продолжилась. Теперь Иван Петрович уже внимательно следил за кавказцем. А тот с ловкостью фокусника, то прятал карты, то мгновенно извлекал их и пускал в игру! И фортуна, естественно, целиком и полностью отдалась ему. Сколько бы это продолжалось, неизвестно, но вдруг...
- Шельмовать?! - неожиданно гаркнул водитель КамАЗа так, что задрожали стёкла и звякнули ложки о стаканы. Он резко встал, швырнул карты на пол, перегнулся через импровизированный стол и схватил южного брата за грудки. Тот мгновенно растерялся, открыл рот, чтобы хоть что-то сказать, но гроза экологии опомниться не дал. Он рывком подтянул соперника к себе, так, что тот замер в весьма неудобной позе - уже не сидел, но ещё не стоял, и загрохотал снова:
- Шельмовать?! .. .... .... ....!! Ах ты морда твоя, черножопая!!! .... . .... ... .. ... .....!!!
Анальгин сидел с отсутствующим лицом, как будто здесь он вообще случайно. Гарик мигом забрался с ногами на кровать, увеличивая тем самым площадь театру предстоящих боевых действий. И чем бы всё кончилось, неизвестно, ибо водитель КамАЗа был суров не только на словах. Но в тот самый момент, когда кулак разъярённого дальнобойщика уже приготовился опуститься на голову золотозубого почитателя шулерства, неожиданно открылась дверь и в палату быстро вошла санитарка Валя.
- Чего орёте! - строго, по-деловому осведомилась она, и, увидев на полу разбросанные карты, также строго констатировала. - Нарушаете режим! Нехорошо! - и уставилась в упор на кавказца, продолжавшего висеть между землей и кулачищем лучшего друга гаишников.
- Мало того, что нарушает, - гневно прошипел тот, - так ещё и шельмует!
- Безобразие! - визгливо возмутилась санитарка, и Ивану Петровичу показалось, что сейчас она закричит «Караул!!!». - За это полагается штраф!
Водитель КамАЗа поставил врага на место и, не отпуская его, рявкнул:
- Слышал? Гони всё, что выиграл и... плати штраф!
Тот очень суетясь и опасливо глядя на водительский кулак, пошарил по карманам, вытащил весь выигрыш и протянул его Гарику, а четвертной попытался сунуть уже немного остывшему сопернику.
- Не мне! - снова гаркнул тот и отпустил вконец растерявшегося кавказца.
Санитарка на лету ловко схватила сиреневую бумажку и, сказав:
- И чтобы тихо тут у меня! - с чувством собственного достоинства покинула арену карточных битв. Следом за ней, пятясь, ретировался и золотозубый шулер.
* * *
Перед самым сном Иван Петрович дорвался до судна. Будучи от рождения стеснительным во время игры в карты он держался как герой. Но теперь, когда все вышли, не было сил сдерживать то, что так яростно просилось наружу! Поэтому очень торопясь он достал из-под кровати судно, сел на него и мгновенно достиг желаемого результата. Потом аккуратно поставил наполненный эмалированный сосуд на низенькую скамеечку и прикрыл его газетой, дабы хоть немного заблокировать исходивший от него аромат. Однако это не удалось - тяжёлый дух всё же распространился по палате. Иван Петрович покраснел, смутился и свернулся калачиком, закрывшись одеялом с головой.
Первым вернулся профессор. Он недовольно повёл носом, что-то проворчал, быстро разделся и лёг, отвернувшись к стенке. Через несколько минут в палату влетел Гарик. Он тоже потянул носом и весело воскликнул:
- Ого! По-комсомольски - значит по большому! - и зло пнув ногой кровать профессора спросил. - Ты чего не выносишь? Граф! Очередь, ведь, твоя!
Профессор что-то прошипел в ответ, а Гарик, чтобы не терять время, схватил судно и исчез.
Минут через пять около профессорской кровати состоялось заседание тройки. Гарик с вещдоком в руках - чисто вымытым судном, выступил с обвинительным словом. Водитель КамАЗа в достаточно цензурной форме предложил подсудимому покаяться. Поскольку последнее слово обернулось угрюмым молчанием, Анальгин жёстко огласил приговор:
- Горшок на то и придуман, чтоб его выносили. Не помню кто сказал, может, конечно, и оппортунист какой, но жить в обществе и быть свободным от общества нельзя! Так что ещё раз нарушишь очередь - пеняй на себя!
Более ничего примечательного в этот день не произошло.
* * *