Автор Доба Каминская
Эта глава является заключительной; ночало темы- в главе номер 1.
Палач- Константин Симонов
Одним из самых рьяных, активных участников Сталинских погромов- «Товарищеских судов Линча» был безпринципный и жестокий Константин Симонов. Такой любимый нами догие годы человек, поэт- солдат, поэт- лирик, предстал теперь в совершено другом, пугающем и отталкивающем облике.
В 1953 году в «Литературной газете», которой заведовал тогда Константин
Симонов, обсуждалось персональное дело Рудольфа Бершадского, заведующего отделом фельетонов. Все газеты страны в то время буквально пестрели от фельетонов с фамилиями евреев- безродных космополитов. Великий поэт- фронтовик Борис Слуцкий так вспоминает о событиях этого, 1953 года:
Я вставал с утра пораньше- в шесть,
Шёл к газетной будке поскорее,
Чтобы фельетоны про евреев
Медленно и вдумчиво почесть.
Разве нас пургою остановишь?
Что бураны и метели все...
Если трижды имя Рабинович
На одной сияет полосе.
Однако «Лиературная газета” ни одного фельетона про евреев не напечатала. Словно воды в рот набрала. И это начало бросаться в глаза- что еврейских фамаилий в опубликованных фельетонах не было. В тех обстоятельствах это выглядело как чудо.
И это чудо вскоре было разгадано. Несколько энтузиастов взломали ночью письменный стол Рудольфа Бершадского и нашли там два фельетона- проклятия «врачам- убийцам», которые тот не передал для публикации, а запер в своём столе. И тут началось!
Срочно было созвано собрание по осуждению Бершадского. «Агент империалистических разведок», «Иуда, продавшийся за тридцать сребреников», «Диверсант» кричал зал, готовый затоптать его ногами. И вот появился у стола президиума Рудольф Бершадский, сгорбленный, полуглухой. Во время войны он был командиром артиллерийской батареи. Прошёл со своими пушками от Сталинграда до Берлина.
Израненный, контуженный, в теле осталось несколько десятков осколков, вся грудь в боевых орденах. Молчание становилось тягостным. Казалось, что вот- вот кто- то крикнет: «Товарищи, не на того напали. Ошибка». Но дело спас находчивый и благовоспитанный Константин Симонов, он нанёс первый удар, он объяснил, почему он не разглядел в Бершадском классового врага. Мягко грассируя и как бы в раздумье, Симонов произнёс отвратительную, подлую речь. В течение месяца после этого вся литературная Москва только и говорила об этом постыдном выступлении Симонова: «Да (сказал Симонов, в голосе его звучали сострадание и решимость преодолеть жалость к своему подчиненному) Бершадский, действительно, храбро воевал. Сам подбил несколько танков...Военные газеты писали о его доблести! Знаю! (И тут Симонов нанёс последний удар). Да. Он храбро воевал. Но за какие идеалы? Я доверял Бершадскому потому, что знал, что он храбро воевал. Но только сейчас у меня открылись глаза и я понял, что воевал он не как руский и советский патриот, а как еврей. Не за Россию, не за нашу Советскау Родину, не за коммунизм, а только лишь потому, что Гитлер, с которым у нас была война, уничтожал евреев».
Бершадского сразу же арестовали и осудили на большой срок. Но все это случилось всего за три дня до смерти Сталина. Поэтому уже через полгода Бершадского выпустили. Он,не снимая своей тюремной одежды, сразу же поехал в Союз писателей, где Симонов читал доклад, и уселся перед ним в первом ряду, посередине.
Симонов, увидев Бершадского,побледнел, отпил воды, стараясь, чтобы зубы не стучали о стакан, и...продолжил свой доклад.
Автор текста Доба Каминская