Вечером лежал и думал, как легко я оказался в секте с абсолютно бездарным учением и тупыми гурами. Да-с, именно так-с, не с гуру, а с гурами.
Чего добился? Ничего! В жизни тоже ничего не изменилось! Были одни хозяева жизни — коммунисты. Им на смену хочут прийти некие гуры. Все что-то хотят урвать: мои деньги, моё время. Меня самого!
Остаётся одно: укрыться одеялом, выключить свет. И без разницы, на острове ты, в центре Парижа, на Багамах или в родном Захолустьевске. Под боком у тебя милейшая Оленька или страшная старуха… Но под моим боком даже старухи нет.
Засыпаю неприметно. Снится сон: из личинки я превратился в бабочку. Мне радостно, не надо даже учиться летать: я летаю легко и свободно. Полёт столь же естествен, сколь врождённа способность видеть свет и краски.
Лечу поделиться радостью с Алинкой, Оленькой и Светланкой. Я летаю вокруг них, они звонко смеются.
Вспоминаю, что поссорился с мамой. Без примирения радость не может быть полной. Лечу примириться с мамой и поделиться с нею радостью. Она печёт пироги и готовит мой самый любимый салат. Я летаю вокруг мамы и пою детскую песенку. Она весело смеётся и кружит в танце, подхватив медведя. Вдруг закричала: «Это же моль!» И стала гоняться за мною с жутким криком.
Пытаюсь вылететь на волю, чтобы мать не беспокоилась о шерстяных тряпках. Но встречный ветер задувает меня обратно в комнату. Я не могу лететь. Крылья едва трепещут, словно в мёд попал. Страшная тяжесть от любого движения. Мать уже занесла ладонь надо мною… Из последних сил взмываю вверх, но мать запускает в меня медвежонка, и я оказываюсь под многотонным весом моей игрушки.
Я проснулся от тяжести в голове. Превозмогая апатию, сделал несколько энергичных упражнений. Чуточку легче.
Но осталась помеха: странное мельтешение в мире, вернее, в правой половине поля зрения. Я схватил гантели, но непривычный феномен не давал покоя. Закрыл правый глаз, закрыл левый — одинаково. Я встал на голову и сразу же упал. Зрение восстановилось, но тревога усилилась. От странного нарушения зрения мысли совершенно естественно перетекли на старческие немощи и неизбежную смерть.
Да, нужно быстрее позавтракать и пораньше выйти из дому. Долой секты! Долой пустые мечты! Мне в напарницы никогда не достанется миленькая девочка. Благами могут пользоваться только хозяева жизни!
Сегодня же пойду в университет, перед занятиями нужно непременно зайти в новый книжный магазин, он должен сегодня открыться на первом этаже новой пятиэтажки.
Быстро позавтракал, собрался. Попросил у мамы прощения за всё; она удивилась. И пошёл на занятия. Сегодня первой пары нет, можно спокойно зайти в книжный магазин.
В магазине тоже самое, что во всех советских магазинах. Но посещение книжного магазина иногда удивляет неожиданной и редкой книгой. Похоже, такую редкость я сейчас нашёл. Но неприятное ощущение, что рука сама, без моего позволения, начинает странную деятельность, отвлекало от дальнейшего изучения книги. Я спрятал руку в карман, но думать больше не мог ни о чём. Рука норовила выйти из-под контроля и выскочить из кармана. Было стыдно за непонятные жесты, я живо рассчитался за книгу и выбежал из магазина.
Я попытался подчинить руку воле, но рука жила независимой жизнью. В кандалы её! В лагеря — чтоб по сектам не шлялся! Но к самовольным жестам руки добавилось неприятное покалывание и онемение. Может, бунт тела — это болезнь такая? Я забежал в аптеку и попросил телефон, вызвать скорую. Через пять минут меня выносили в машину скорой помощи на носилках. Сам уже не смог передвигаться — правая нога стала вести себя непредсказуемо.
Меня мучила мысль, что я чего-то недоделал, недорешал. Нечто весьма важное… Но мысль наткнулась за невидимую преграду. На безволие тела или на сирену скорой помощи? Что-то недоделал…
Чего-то… чего-то… ах да, чего хочут гуры…