Сядет Аника утром на крылечко. Зорьку ловит. То ладошку подставит - схватить, то миску Зуйкину - зачерпнуть. А солнце разрастается, желтым одуванчиком из жестянки собачьей выкатывается и бежит по полю, в траве плутая, весенний день будить. Придет Зуйка, ткнется носом теплым в детскую щеку, тянет за косу, зовет: "Бежим, Аника, гулять! Подружки заждались!".
Вернется - день-полдень. Жарят доски ноги босые. Сядет Аника на крылечко - ветер ловить. А он волосы растреплет, платье переворошит, забьется мятой и вереском под кожу - ни продохнуть, ни поймать. И только сердце стучит, выпрыгивает. Несется за ветром, танцуя по крышам раскаленным, колокольчиком сиреневым звенит. Придет Он. Сердце успокоит, руки чуть коснется: " Пойдем, Аника, родители заждались!".
Устала Аника. Смахнет дождь с двери, сядет на крылечко. А закат сквозь тучи листопадом, как время сквозь пальцы, осыпается. Лист рябиновый рыжий гребнем волосы приберет, красный кленовый румянцем щеки раскрасит, подорожника сухой на сердце просыплется. Клонится к земле трава желтая, солнце провожает. Обнимут сзади крепко руки детские: " Пойдем, Аника, сказку читать, пока мама ужин готовит!".
Три месяца метель метет. Не выйти Анике на крыльцо. Сядет у окна, ладонь к стеклу приложит - не тают березы и колокольчики морозные. А на небе ночном месяц улыбается, снежинками звездными путь указывает. Коснется плеча крыло белое, да Зуйка за окном залает:" Бежим, Аника! Мама с папой заждались."