Закрываю глаза и представляю себя, лежащим в постели. Утро. Окно небрежно зашторено, и сквозь тонкую щель проскальзывает первый утренний луч. Он растекается по лицу, обволакивая его мягким бархатом. На кухне хозяйничает Нина Васильевна: звон посуды, шум воды, шкворчание масла на разогретой сковороде. Пахнет свежим хлебом.
Открываю глаза и вижу знакомый больничный коридор. Надо же было заснуть вот так, в неудобной позе на жёстких стульях! Увидит кто, покрутит пальцем у виска и поспешит дальше. Что с меня взять? Чудак-доктор, так кажется про меня говорят.
Вздыхаю. Подумалось, сейчас выйдет врач, совсем как в американском кино. Усталый врач с грустными глазами выйдет в коридор, медленно снимет маску и ничего не скажет. Что слова? И так ясно, что произошло. Но, конечно, ему не поверят, начнут кричать и выспрашивать. И тогда врач молча кивнет, приобнимет за плечи и поспешит к другим пациентам. Но перед тем обернется, и я смогу разглядеть его лицо, узнав к своему ужасу в поседевшем мужчине самого себя, только очень старого и утомленного, придавленного тяжелым грузом вины за когда-то не спасенных больных.
Напротив девочка. Сидит на стуле, болтает ногами, стучит пятками по стене, но стука не слышно.
- Мама придёт? Да? - спрашивает она. - Не хочу уходить. Вдруг она придёт, а меня нет.
Строю вокруг себя стенку, кирпичик за кирпичиком. Девочка исчезает, но я знаю, что она есть. В углу наверняка притаилась старуха-плакальщица, любительница бесшумно бродить по больнице. Я знаю, что они есть, как и многие другие. Просто я отлично научился строить вокруг себя стену, отгораживаясь от неведомого. Спасибо Яшке. Только отчего так пахнет хлебом? Откуда он мог взяться в эти часы в этих стенах?
Нина Васильевна любила печь хлеб. Тесто в её руках становилось мягким и податливым словно пластилин. Она лепила из него фигурки животных, цветы и человечков с огромными глазами и улыбкой на плоском лице. В ингредиентах недостатка не было — домовитый Голиков тащил в дом муку мешками.
- Подворовывает, наверное, - вздыхала Нина Васильевна, но муку брала. Не пропадать же добру. Голиков уверял, что просто достаёт по дешёвке, что казалось ещё более удивительным. Ну, кто по доброй воле купит мешок муки и бесплатно отдаст соседям? Только идиот, а Голиков меньше всего походил на идиота.
В тот день Нина Васильевна тоже пекла хлеб. Я вернулся из школы в дурном настроении, зашвырнул в комнату рюкзак с дневником (а в дневнике ненавистная «тройка») и с мрачным видом зашёл в кухню.
- Что ты молодец не весел? Что головушку повесил? - поприветствовала меня Надя. Она сидела с ног до головы покрытая мукой и катала по столу шарик из теста.
- Говори нормально! - не выдержал я. - А то вместо школы в дурку угодишь!
- Гена! - одёрнула меня Нина Васильевна. - Разве можно так говорить? Ещё и девочке!
Надя сморщила личико, засопела и принялась вставлять колобку глазки-изюминки.
- Ну, ладно, прости! - я шутливо дёрнул её за косичку. - Я не нарочно. Слышишь?
И тут она заплакала.
- Не хочу в дурку! Я в школу хочу!
- Пойдёшь! Пойдёшь в школу! - Нина Васильевна прижала Надю к себе. - Нашла кого слушать!
И хлестнула меня скрученным полотенцем. Не больно, но не приятно. Я уже и без того пожалел, что обидел Надю. И кто меня за язык тянул? Когда надо, отмалчиваюсь в стороне, а не надо - ерунду всякую выдаю, людей обижаю. Скоро ещё и дед придёт, разорётся из-за «тройки».
- Мурашов номер два. Тот же эгоизм, то же пренебрежение к людям. Понабрался от деда, - в дверном проёме возник Голиков.
- К Люсеньке идёшь? - спросила Нина Васильевна, не обращая внимания на его слова. - Вот, возьми ей гостинец, передашь.
И сунула в руки пакет с тёплыми булочками.
- Не к Люсеньке, а к Людмиле, - смутился Голиков. - И не иду совсем.
Но пакет всё равно взял и ушёл.
Нина Васильевна тем временем ловко вытащила из духовки очередной противень и принялась быстро складывать горячие булочки в полотняный мешочек.
- Иди и ты погуляй! - приказала она. - Развейся! Друзей угости! Глядишь и настроение повысится.
Я долго сидел во дворе у дома, прижимая к груди пышущий жаром мешочек. Какие друзья? Смеётся она что ли? Был один да и тот ненастоящий. Внезапно я вспомнил о мужичке, о его несчастном взгляде, об упавшем в грязь хлебе и о том, как пробралась в магазин бродячая собака, подбежала к остаткам булки и презрительно отвернулась, привыкшая совсем к другой пище.
Я решил отнести булочки Вампиру и мужичкам, обитавшим неподалёку, в заброшенной двухэтажке. Я сразу их нашёл. Начинало темнеть и в промежутке между домами у полуразвалившейся кирпичной стены горел костёр. Вокруг него сидели Витька, мужички, Мишка и жарили сосиски.
Витька и мне протянул палочку с сосиской. Я начал было отказываться, но Вампир меня не послушал, только сказал:
- Хорош кобениться! Бери, раз дают!
- У нас их два кило! - похвастался один из мужичков, тот, что потолще. Позднее я узнал, что звали его Петькой, а его худенького брата — Пашкой.
Я сунул палочку прямо в костёр, кончик её загорелся.
- Руки из задницы, - прокомментировал Витька. - Чему вас только в школах учат.
Я приподнял сосиску повыше.
- Другое дело! - хмыкнул Вампир.
Сидели молча. Но мне было как-то хорошо от этого молчания. А Витьку оно наоборот угнетало.
- Чего притихли? - не выдержал он. - Лёльки нет, все и затихли?
Я спросил, где она, и Витька сообщил, что дома, мать откачивает.
- Напилась сивухи! Чуть копыта не откинула! - Витька ухмыльнулся. - Не Лёлька, мать.
Мишка вздохнул, вытащил из пакета три сосиски и, думая, что никто не видит, быстро проглотил их.
- Эй ты, фабрика по переработке еды! - заорал Вампир. - Не части! Другим не достанется!
- Два кило! - напомнил Пашка.
- Было два.
- Толку от этих сосисок, - обиженно заворчал Мишка.
- Ну, и не ешь тогда! Петька, отодвинь от него пакет! - распорядился Вампир.
- Толку от ваших сосисок, - не унимался Мишка. - Сладкого бы сейчас, зефира. Я в одном кино видел, как его над костром жарят. Он надувается и становится огромным, с кулак. Вкусно, наверно.
- Так это американский фильм, - сказал Витька. - И зефир там американский. Он когда нагревается как резина становится. Охота тебе резиновую подошву жевать?
- Да? А чего они тогда его едят?
- Потому что другого нету. Был бы у них наш, мягкий, стали бы они свою гадость жарить?
- Всё равно. - Мишка покосился на сосиски. - Хоть какой. Я без сладкого не могу, у меня без сладкого сахар в крови падает, я без сладкого спать хочу.
- У тебя сахар в крови? - хором удивились мужички.
- Придумает тоже! Сахар у него падает! - ухмыльнулся Витька.
- Баба Вера сказала, соседка, - обиженно засопел Мишка. - Она всё про болезни знает.
- Ну, если баба Вера... - Вампир внимательно посмотрел на меня. - А ты чего молчишь?
Я пожал плечами: мол, чего тут говорить.
- У тебя же Сказочник прозвище? - не отставал Витька. - Вот и расскажи сказочку.
Начинается! Я уже сто раз пожалел, что лез когда-то со своими россказнями. Ни дружбы, ни уважения не получил, а дурацкая кличка приклеилась на веки вечные.
- Чего рассказывать? Я не умею так, без вдохновения...
- Так вдохновляйся!
На меня выжидательно уставились четыре пары глаз. Захотелось сбежать, так они смотрели. Делать нечего. Я вздохнул, закрыл глаза и начал говорить, чувствуя, что с ног до головы заливаюсь красным.
ИСТОРИЯ ОБ ОТВАЖНОМ ОГОНЬКЕ.
В одной далёкой-далёкой стране, у широкой-широкой реки лежит маленький-маленький город. В этом городе есть дом. Он такой высокий, что когда стоишь внизу, задрав голову, то его крыша теряется далеко в облаках. Дом пустует уже много лет. Только верхний этаж обитаем. Там живёт маленький мальчик. Совсем один. Каждое утро он просыпается, умывается холодной дождевой водой, надевает одежду, из которой давно вырос и поднимается на крышу, на которой выращивает овощи и фрукты.
По вечерам мальчик сидит на краю крыши и думает. Он ничего не знает о людях внизу, а люди внизу не подозревают о нём. Часто ему бывает одиноко, и он мог бы спуститься вниз, чтобы проверить, что происходит в городе. Но дом такой высокий, а лестницы такие тёмные и запутанные, что мальчик боится. Кто знает, сколько придётся идти? Что если будешь спускаться целую вечность? А когда спустишься, окажешься среди чудовищ или в центре бесплодной пустыни, вдалеке от своей уютной квартирки и любимого огорода.
Его мама и папа давно спустились вниз. В городе много дней шёл карнавал. Они веселились сутки напролёт, танцевали и пели. С маленьким ребёнком не очень-то повеселишься. Он постоянно хочет есть, ему нужно спать, ходить в туалет. Поэтому родители решили вернуться домой попозже, когда мальчик подрастёт. «В холодильнике полно еды» - сказал папа. «В доме много людей, они не бросят нашего мальчика» - подтвердила мама. Но когда карнавал закончился, они поехали в соседний город на другой праздник. Так они и колесили по стране, смеясь и танцуя. Дом тем временем пустел. Жильцы спускались вниз, забыв про мальчика.
Далеко от мальчика, на другом краю страны жил огонёк. Он был из тех огоньков, что живут в лампах и уличных фонарях. В отличии от своих собратьев, что населяют звёзды, они совсем маленькие и тусклые. Однажды огонёк услышал историю о мальчике и захотел ему помочь.
- Я должен спасти его! - сказал он. - Я полечу в тот город, поднимусь так высоко, как смогу и выведу мальчика.
- Ты не можешь! Ты слишком слаб! - раздалось вокруг. - Ты погаснешь!
- Я должен попытаться, - ответил огонёк и полетел.
Внизу проплывали поля, несли свои воды реки, шумели леса. Наконец огонёк достиг цели. Дом и вправду оказался огромным. Чтобы подняться наверх потребуется немалое мужество. Огоньку стало страшно. Но стоило ему только подумать о мальчике, как страх испарился.
- Один, два, три, - огонёк считал этажи, чтобы не думать о холодном пронизывающем ветре. На третьей сотне он сбился. Вот и крыша. Огонёк едва светился, но мальчик всё равно его заметил.
- Привет! - сказал мальчик.
Огонёк мигнул.
- Здорово, что ты прилетел ко мне. Одному так скучно. Знаешь, я очень боюсь темноты.
На самой окраине города, в конце узкой, мощёной серым камнем улочки стоял небольшой похожий на игрушку домик. Хозяин этого домика Пётр и его жена Марта сидели за накрытым столом.
- Что-то грустно, - сказал Пётр, равнодушно ковыряя вилкой в салате.
- Может быть, - ответила Марта, - это потому, что мы с тобой совсем одни.
- Да, - согласился её муж. - Было бы славно услышать топот крохотных ножек в нашей гостиной. Как жаль, дорогая, что у нас нет детей!
Супруги вздохнули.
За окном накрапывал дождь. Его тяжёлые капли глухо стучали в окно.
- Рождество! - улыбнулся Пётр. Улыбка получилась какой-то невесёлой. - А на улице дождь. Когда такое бывало?
Марта подошла к окну, вглядываясь в непогоду.
- Смотри! - позвала она мужа. - Там, на дорожке огонёк. И ещё один, и ещё...
- Это что-то да значит... - глубокомысленно произнёс Пётр.
- Да-да, - заволновалась Марта, - наверняка что-то хорошее.
- Мне кажется, - добавила она, - что они будто зовут куда-то.
И, не дожидаясь ответа мужа, накинула плащ и выскользнула за дверь. Петру ничего не оставалось, как схватив зонтик, последовать за женой.
На улице было темно и сыро. Лишь крохотные огоньки вдоль дорожки то гасли, то вновь загорались вдалеке, словно указывая путь. Супруги шли. Марта в предвкушении светлого и важного, Пётр с недовольством. Наконец они увидели идущего им навстречу мальчика. У его уха светилась маленькая искорка.
Я замолчал. Мужички смотрели на меня с восхищением, открыв рты. Мишка равнодушно, видимо переживал из-за своего сахара, а Витька неожиданно взбесился.
- Чего ты им мозги забиваешь своей фигнёй? - закричал он. - Ты о чём, вообще? О том, что каждый найдёт свой дом? Что кто-то сидит и ждёт, не появится ли на пороге бедный сиротка, которого так будут любить, что аж страшно? Нагородил с три короба и пошёл! А мне с ними оставайся! Будут теперь сидеть, ждать, когда за ними придут. А не придут! Фигушки! Никто никому не нужен! Вот смотри! Смотри!
И распахнул рубашку. Длинный изогнутый шрам, начинаясь на шее, сползал ниже, пересекая всё тело.
- Это меня отец убить хотел, - объяснил Витька. - А мать смотрела. Смотрела и молчала! Потом в детдом сдала. А я сбежал, потому что в том проклятом детдоме хуже, чем в тюрьме. Потому что дома только отец издевался, а там все — воспитатели, дети, охранник...
Я вздрогнул. Зачем я только пришёл? Что у меня общего с ними?
- Знаешь, откуда они? - Вампир кивнул на мужичков. - Я их нашёл. Позапрошлой зимой. Слонялся у вокзала, а потом мне приспичило. Я и забежал за автостанцию. Там ещё места такие глухие, сплошные кусты. Не ходит никто. Прибегаю, а они стоят. За руки держатся. Спросил, чего они здесь делают. А они говорят: маму ждём. Она купит билеты, и мы поедем. Долго, спрашиваю, ждёте. Долго. С самого утра. А уже темнеть начинает. Ждут они!
- Ну, и что? - я слегка ошалел от подобного напора. - Купила бы и пришла.
- Куда пришла? За станцию? В кусты? В снег? Она их убить хотела! Понимаешь? Убить! Потом бы прибежала в милицию, слёзы лила, сказала, что сами убежали...
- Может, с ней случилось что-то, мало ли что случается...
- Что случилось? Я их потом спросил, где они живут. Петька мне бумажку протянул, там адрес — две остановки на электричке. Я поехал, проследил. Ходит мамаша под ручку с каким-то, улыбается.
- Может, не она...
- Что ты заладил «может», «может»! Они сами сказали блондинка в красном пальто. Она и была.
- Ты так говоришь, потому что тебя самого чуть не убили, - мне никак не хотелось верить в эту историю. - Не сходится у тебя что-то.
- Не сходится! - взревел Витька. - Хорошо, пусть не сходится. Только скажи мне, почему их до сих пор не нашли? Две остановки! Она знала, где оставляла. Милиция знает, что мы здесь ошиваемся. Все знают. И всем пофиг. Я сначала думал: не отдам их в детдом, зубами рвать буду, а не отдам! А их и не забирает никто, даже не пытается. Потому что нас нет. Понимаешь? Нет ни для кого. Вы все живёте такие чистенькие, правильные, вежливые до тошноты. Максимум на что вас хватает погрозить пальчиком, посмотреть с презрением и бросить подачку. А большинство просто глаза закрывают и представляют, что только их мир и существует, гладко причёсанный, вылизанный до блеска. И ты такой же! Чего тебе надо? Чего припёрся?
- Булочки принёс, - испуганно пробормотал я.
Мужички сразу обернулись ко мне, а Мишка спросил:
- С чем булочки? Сладкие?
Я пожал плечами. Мужички рванулись было ко мне, но остановились, испуганно косясь на Вампира.
- Ладно, ешьте! - устало разрешил он. Из него словно вышел весь воздух, он поник и сгорбился. - Только медленней, подавитесь!
Я протянул мешочек мужичкам и пошёл. Через пару шагов обернулся. Мишка с мужичками жевали булки с сосисками, а Витька сидел, прислонившись к стене, и лицо у него было как у старого прожившего тяжёлую жизнь человека.
Продолжение - http://www.proza.ru/2018/06/12/1085