Вы знаете, начало июня – самое счастливое время года, ведь всё лето впереди! В нашем Городе это ещё и самый известный период, воспетый поэтами, писателями и художниками – Белые ночи начинаются, спать не дают, но настроение у всех всегда такое, что не до сна. Сколько бы тебе ни было лет ты всё равно хоть мысленно там, на набережных Невы и Мойки, любуешься мостами, нависшими над нашими суровыми реками и каналами, радуешься солнцу, которое лишь на пяток минут дотрагивается до горизонта и опять взмывает ввысь. Белые ночи есть не только у нас – на Севере вообще всё лето солнце не садится, но нигде нет такого сочетания красоты рукотворной и природной…
Вот в один такой поздний вечерок начала июня мы и сидим с Гизмо в гостиной, полуночничаем. Моя берегинюшка устроилась по своему обыкновению на диване и тихо дремлет, а мы ведём неторопливую тихую беседу о природе и её красивых нестандартных явлениях. Обсудили уже различные виды облаков, вспомнили вулканы и цунами, побеседовали о северном сиянии, придя к общему мнению, что это явно творение внеземного разума, разойдясь лишь в месте обитания этого самого разума. Спать не хочется, ведь за окном светло как днём…
Тут в двери, ведущей в коридор, появляется лёгкая дымка, и через пару секунд перед нами предстаёт наш друг Алука, вавилонский инкуб на отдыхе, сопровождаемый смуглым худощавым человеком довольно маленького роста, одетым во фрак. Человек этот знаком всем, особенно его бакенбарды - ведь его портретами нас потчуют с малолетства. Только я открываю рот, чтобы спросить Алуку о цели их визита, как с дивана раздаётся милый голосок так вовремя проснувшейся Лиз:
- Ой, Сашка, привет! Какими судьбами?
Молодой человек, сопровождающий инкуба, оглядывается, лицо его озаряет счастливая улыбка.
- Кого я вижу, подружка дней моих суровых! А ты всё хорошеешь…
Моя хранительница тоже улыбается, видно, что они знакомы давно, и знакомство это вполне приятно. Она поворачивается ко мне и, указывая на нашего гостя, произносит:
- Хочу представить тебе моего давнего приятеля Сашу Пушкина. Очень весёлый парень, да и талантлив до чёртиков!
Александр Сергеевич хватается за бока и заливается громким смехом, показывая при этом на Алуку. Отсмеявшись, он делает шутливый реверанс нашему другу.
- Извини, досточтимый Алука, но уж больно я люблю каламбуры. А этот не из последних! «Талантлив до чёртиков»… Теперь-то я понял, почему именно ты ко мне сегодня приставлен!
Инкуб слегка улыбнулся, весь вид его как бы говорил – ничего-ничего, посмотрим, кто будет смеяться последним. Но вслух произнёс совсем другое, обращаясь уже ко мне.
- Понимаешь, мы тут недалеко были, вот и решили заглянуть к вам на огонёк. Примите? А то завтра у Саши день рождения – всевозможные мероприятия предстоят, банкеты-фуршеты, конференции-презентации… Но сегодня хочется посидеть тихо, в кругу семьи, так сказать, в домашней обстановке.
- Да кто же против, присаживайтесь! Лиз сейчас что-нибудь соберёт на скорую руку, а у тебя, я уверен, что-нибудь вкусненькое припасено.
Алука с улыбкой протягивает руку, делает некий ищущий жест, и вылавливает из воздуха бутылку коньяка вполне приличных годов. Эх, мне бы его способности – горя бы не знал! Ну да ладно, каждому своё…
Шарлиз меж тем уже всё устроила на столике. Тут и рюмочки разместились рядком, и чашки с кофе дымятся, и сыр с буженинкой уже расположились в тарелочке, ну а фрукты всегда на столе присутствуют. Она оглядела всё это, удовлетворённо кивнула и подняла голову на гостей.
- Ребята, садитесь! А ты, Сашок, иди сюда, ко мне, на диван – поболтаем, давно же не виделись.
Поэт, блеснув голубым глазом, подскочил к хранительнице и довольно изящно поцеловал ей ручку. Хммм, виден дамский угодник, виден! Он уселся на диване рядом с Шарлиз и поднял протянутую ему Алукой рюмку.
- Друзья мои! Хочу поднять этот бокал за самую очаровательную музу, которой просто невозможно не восхищаться! В разные времена она звалась по-разному, да и я знал её под другим именем, но это всегда именно она. За Лиз!
Мы с удовольствием выпили, тем паче, что причина тоста мило застеснялась и даже чуть покраснела. А Александр Сергеевич повернулся к ней и из него пролилось:
- Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой…
Шарлизка откинулась на диванные подушки и весело захохотала, сбив по пути бедного Гизмо, который тихо сидел за её спиной. Кот от неожиданности подпрыгнул и в полёте у него вырвалось:
- Осторожнее! Пришибёшь – лечить будешь!
Наш гений поэзии резко выпрямился и пристально посмотрел на кота. Потом перевёл взгляд на рюмку, на меня, на смеющуюся Лиз и улыбающегося во все свои сорок два зуба Алуку. Опять сфокусировался на Гизмо, который видя, что неожиданно стал центром внимания, приосанился и произнёс, обращаясь к поэту:
- Ну и что Вы так удивляетесь? Ничего же особенного не произошло, просто на Вашем пути встретился говорящий кот. А почему нет, собственно? Вы внимательно оглядите компанию, в которой находитесь, и поймёте – ничего особенного не случилось, просто добавилась одна деталь. Кстати, меня зовут Гизмо…
И кот протянул лапу, которую «наше всё» пожал, всё ещё немного ошарашено глядя на говорящее животное и, судя по всему, не веря своим ушам. Но вдруг он весело засмеялся, хлопнул себя по коленке и сквозь смех произнёс:
- Вот за это, любезный Алука, самая тебе великая благодарность! Лучшего подарка к дню рождения ты и придумать не мог. У меня даже строки родились сейчас, про кота учёного. Надо будет потом куда-нибудь вставить… Сейчас-сейчас, где же это может происходить?
- У Лукоморья, наверное…
Поэт удивлённо посмотрел на кота.
- Лукоморье? А что это, где это? Так, стоп, а слово-то хорошее… так и ложится в строку… Лукоморье, говоришь? Пожалуй, пожалуй…
Теперь уже кот удивлённо посмотрел на великого поэта.
- Угу. Тогда уж и дуб желательно упомянуть, зелёный, да и золотая цепочка на шею мне бы пошла…
- Ой, действительно… спасибо. Интересно, интересно получается… Сейчас…
Он пошептал что-то, закатив глаза, пальцы его шевелились, как будто он писал пером. Так композитор сочиняет, наверное, видя перед собой в воздухе нотный стан и мысленно расставляя ноты по местам. Потом по лицу поэта растеклась блаженная улыбка, он поднял опять налитую рюмочку, посмотрел на янтарный напиток и начал немного нараспев:
- У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит…
- …там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит.
Гизмо произнёс это явно автоматически, не желая никак обидеть гения, и испуганно прикрыл лапой рот. Мы облегчённо засмеялись, думая, что инцидент исчерпан, все всё поняли и мы вернёмся к милой застольной беседе, но не тут-то было – поэта несло! Он радостно похлопал кота по загривку, чуть не вдавив его в диван, и потребовал листок бумаги и ручку. Быстро записав родившиеся строки, он повернулся опять к Гизмо.
- Уважаемый коллега, может ты ещё и подскажешь где это можно использовать, а то я просто ума не приложу.
Грудь кота выгнулась дугой от гордости и он, не замечая наши предостерегающие жесты, продолжил, теперь уже с неким апломбом.
- Знаете, дорогой Александр, я бы на Вашем месте написал этакую лёгкую сказочку, в духе русских народных традиций. Имена можно взять старинные, славянские, ну, например… Руслан и Людмила. История должна быть любовной, конечно, ведь сказка не совсем детская будет. Разлучник-волшебник, увидевший нашу красавицу Люду в волшебном зеркале, похитит её, а женишок Руслан пусть скитается по миру и ищет свою суженную… Волшебника, как мне кажется, можно назвать Черномор. А что, вполне приличное имя! И модное, особенно в связи с крымскими событиями. Вот мне видится уже огромная голова витязя, которую наш герой встречает в своих скитаниях. Друзей-соперников можно ввести в сюжет – пусть тоже будут искать пропавшую невесту, читатель это любит. Назовём их Фарлаф и Рагдай…
- Гизмо!
Шарлиз таки не выдержала этой наглости и прервала словоизлияния кота, а поэт, меж тем, увлечённо строчил что-то на листочке – видимо записывал фабулу нового произведения. Мдааа… интересно, а кто ему ещё идейки подбрасывает? «Сказку о золотом петушке» в курятнике подслушал, что ли? А «О рыбаке и рыбке» сама рыбка нашептала… Но может и во время рыбалки рассказали – рыбаки и не такое могут учудить! Помню ту историю с пойманной русалкой, которая на утро оказалась сомом – и смешно, и стыдно рассказывать…
А Александр Сергеевич, закончив свои записи, поднял голову на берегинюшку.
- Лиз, ну что ты одёргиваешь такого талантливого кота? Он мне шикарную идею дал, надо будет обязательно написать нечто подобное. Кстати, идеями делиться не зазорно, фабула произведения – не тайна, в жизни и не такое встречается! Важно не что, а как…
- Как это? Тебе не настолько важно, о чём ты пишешь?
- Конечно! И сюжетами легко делюсь, не жалко. Вот мне, помнится, кто-то рассказал анекдотец про мелкого чиновника, который в провинции выдавал себя за важное лицо, даже ревизию собрался проводить. И что мне с ним делать? Комедии я не люблю писать, а тут в трактире столкнулся с Колей Гоголем и сразу подумал, глядя на его хищный профиль – его тема, он её сможет подать с должным сарказмом. И правильно сделал ведь, я бы так точно не написал! Потому и идею с «мёртвыми душами» ему же подкинул – ну не моё это, не моё…
- Надо же, а я думала…
- И зря. Хорошенькие девушки думать не должны! Вот лучше послушай, что я тебе сейчас накропал.
Он встал, опять взял в руку рюмку, повернулся к Шарлиз, чмокнул её в щёчку и с хитрой улыбкой продекламировал:
- Чья мысль восторгом угадала,
Постигла тайну красоты?
Чья кисть, о небо, начертала
Сии небесные черты?
Лиз расплылась в довольной улыбке, опять зарделась, и влепила поэту ответный поцелуйчик. Тот сел рядом с ней, поёрзал немного, и вскочил опять – видно было, что поэзия в нём бродит постоянно, и ей временами требуется клапан для сброса внутреннего давления, иначе перельётся через край, а то и вообще рванёт. Он опять повернулся к моей берегинюшке.
- Я вас люблю — хоть я бешусь
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!...
- Стоп-стоп, Сашенька, вот это уже лишнее. Да и стихи эти ты не мне посвящал, я помню!
- Ну вот, опять опоздал… А стихи-то ведь хорошие!
- Конечно хорошие, одни из лучших. Потом допишешь, и их половина влюблённых будет заучивать! Ты же гений, Сашуля, а это главное…
Шарлиз погладила поэта по курчавой голове, ласково приговаривая ещё какие-то глупости, и постепенно он вернулся в обычное своё весёлое и беззаботное состояние. Они подтянули к себе кота и о чём-то начали тихо беседовать. Может будущую поэму «Руслан и Людмила» обсуждали, а может быть и нечто новое сочиняли – с них, авантюристов, станется!
Алука посмотрел на часы в виде глаза, висящие на стене, и плеснул в рюмки ещё коньячку. Затем взял вилку и постучал ею по бокалу, как по колокольчику. Дождавшись, когда все повернутся, наш друг встал, торжественно поднял рюмку и прочувствованно произнёс:
- Судя по часам, уже настало шестое июня, а значит и день рождения нашей гордости, нашего великого поэта, «нашего всего»! В такой же погожий денёк, как и сегодня, но много лет назад, на свет появился маленький смуглый кучерявый мальчик и огласил окрестности своим победным воплем. Мальчик рос-рос, рос-рос…
- Алик, ты можешь без пафоса?
- Ладно… Тогда я закончу стихами, которые я сочинил сегодня утром. Солнце наше, гордость наша, счастье наше – вот что такое Саша!
Надо отдать всем нам должное – заржал только Гизмо, да и то тут же благоразумно заткнул рот лапой. Александр Сергеевич сиял как начищенный пятак, Лиз мило улыбалась, Алука сидел, гордо вскинув голову – приобщился к поэзии в присутствии гения, всё-таки! Отлично, вечер сегодня будет долгий и, надеюсь, очень приятный. Коньяк, как всегда, вкусный, за окном – белые ночи, да и компания – лучше не бывает. Живём!
Иллюстрация: Владимир Румянцев